Человек-лягушка

Марина Монток

Человек-лягушка

Моя старшая сестра была одержима лягушками.

Весной, когда насыпная лыжня за в лесу размокала, мы отправлялись на сбор лягушачьей икры. Сестра, с траурной сосредоточенностью служителя ритуала, снимала налипшую по краям рытвины икру хлипким самодельным сачком. Затем осторожно стряхивала с марли на дно пустой банки серый студень, темнеющий сотней глазков.

Маме она говорила, что это научный эксперимент. Что она хочет понаблюдать за всеми этапами развития лягушки. Она даже вела заметки, но каждый раз все равно забывала банку на балконе, где апрельское солнце плавило стекло, и за неделю икра становилась растекшейся жижей, пахнущей болотом и гнилью.

Летом она искала на пыльной разрезанной надвое грунтовке высушенных до корочек потемневших раздавленных машинами и велосипедами неудачливых жаб и лягушек.

Сейчас я понимаю, как это противно, должно быть, звучит.

Но дело в том, что когда ты младший в семье – ты воспринимаешь мир через дополнительную причудливую линзу. Старший – брат или сестра – ты смотришь на него и как будто обретаешь возможность видеть будущего себя. Повторять за старшим, чувствовать естественность этого повторения – часть бытия младшим.

Я считала старшую сестру не просто идеалом и ориентиром, я считала ее своей неизбежностью. Мне казалась, что когда мне будет двенадцать – я буду точно такой же, какой была она в свои двенадцать.

С момента рождения мной в основном занималась сестра, поэтому мне было сложно отделить от нее свое уникальное «я». Я была сумрачным шлейфом ослепительной кометы, и я всего лишь ожидала. Верила, что, она, продвигаясь по жизни, будет освещать путь и мне, подсказывать шаги. А мне останется только успевать занимать освобожденное место.

На банки она клеила бумажки канцелярским дешевым скотчем, который скатывался, оставляя грязный клейкий след.

Что было на этих бумажках? Что было в ее толстой темно-зеленой тетради с заметками?

Цифры, шифры, инструкции, рисунки, списки…

Я никогда не задавала вопросы, хотя внутренности зудели от любопытства.

Таково было негласное правило моей сестры, каменная конструкция. Разговорами занималась она, а я должна была только слушать.

Я была и не против – слушать, ведь она, правда, была очень талантливой. Научилась читать в три с половиной, и к моему рождению прочитала уже несколько десятков книжек, дойдя до уровня сложности «Алых парусов» в шесть с половиной лет. Когда она не занималась ловлей головастиков или выемкой влажных комьев икры, она рассказывала мне истории. Выхваченные памятью отрывки чужих книг разрастались причудливыми, порой жутковатыми подробностями. Пугающие находки, судьбоносные встречи, таинственные миры с неясными законами физики и морали, формирующимися из мимолетных состыковок реальности и сна. В одном мире люди разговаривали паутиной, в другом мире шла война между подземными лягушками и небесными кошками, в третьем – божественной лягушке приносили в жертву каждую перворожденную девочку.

Я знала, что это были ее фантазии.

Но иногда она рассказывала истории так, как будто они были реальны.

Например, истории про Человека-Лягушку.

В свои двенадцать я была совсем не похожа на сестру.

Она училась на одни пятерки. Дар словоплетения, который она оттачивала на мне, помогал создавать те иллюзии, которые ей были выгодны.

Могло сложится впечатление, что она обязана была стать изгоем со своим пристрастием к земноводным, но напротив – она всем нравилась. Она была самой умной, самой красивой, с длинными темно-русыми волосами. Стометровку бегала быстрее всех, занималась фортепиано.

Меня же ждало большое разочарование, когда стало ясно, что я не могу просто взять и стать своей сестрой.

Оказалось, что мне нужно было становиться собой.

Но очень сложно становиться собой, когда большую часть жизни ты был никем –сумрачным шлейфом, ролью без слов, безликим человеком, ожидающим в очереди.

Когда сестра стала старше, мать продолжала навязывала меня ей в компанию, и мне приходилось семенить за длинноногими подростками, вдыхая первый дым ворованных сигарет. Раздражение на мать, сестра вымещала на мне. Во время таких прогулок она принципиально не разговаривала со мной и в целом делала вид, что меня не существует.

Но после того, как я наткнулась рукой на ржавый штырь, убегая от того, кого мы с сестрой посчитали Человеком-Лягушкой, а подруги сестры посчитали охранником заброшенного немецкой виллы – мать перестала заставлять сестру брать меня с собой.

Впрочем, вскоре и это изменилось. Все изменилось.

Когда моей сестре только исполнилось восемнадцать, она пропала.

Через несколько месяцев выяснилось, что она сбежала в Москву с каким-то мужчиной. Она позвонила матери, один-единственный раз – меня тогда как раз не было дома.

Больше мы ничего о ней не слышали.

На уроках я не могла удержать взгляд на меловом шифре на темно-зеленой доске дольше минуты. По поверхности шли круги, со дна поднимались цепочки перламутровых пузырьков. Я сдавала пустой листок с самостоятельной работой (точнее с ее отсутствием), и не всплывая с илистого дна, глядя на окружающих людей через толстый слой текучего мутного стекла, тащилась на следующий урок. Мне уже было плевать на двойки и тройки. Опасными в школе были не уроки, а перемены. И моей, не очень-то амбициозной целью, было прокрасться из кабинета в кабинет, не будучи замеченной.

Я могла быть невидимкой для всех, кроме Кристины.

Я не знаю точно, почему она выбрала именно меня объектом для своей незамысловатой игры. Я была всего лишь сероватым студнем на дне стеклянной банки. Но Кристина, видимо, хотела стать ученой – поэтому она продолжала регулярно тыкать в меня палочкой и наблюдать за моими реакциями.

В середине учебного года в нашем классе появилась новенькая.

Ее звали Марта, и она выглядела гораздо младше своих тринадцати. Она была на полголовы ниже остальных девчонок, и на физкультуре плелась в хвосте.

Но не это привлекло к ней внимание в первый же день.

У нее была гетерохромия – правый глаз был медовый с зелеными прожилками, а левый холодный, светло-серый. Кристина, привыкшая к тому, что она королева по умолчанию, единственная в классе, почувствовала угрозу. Ведь одноклассники смотрели на новенькую и не могли определиться, словно ждали отмашки, чужого решения – это красиво или это уродливо?

Кристина сыграла на опережение и поспешно выдумала нелепую, унизительную историю.

– Я слышала, что такое бывает, когда женщина спит с двумя мужчинами в один день. Похоже, твоя мамуля – шлюха?

Марта покраснела.

В ее ледяном глазу вспыхнула молния ярости. Она попыталась огрызнуться, но смех со всех сторон заглушил ее голос.

После этого дня Марте не давали прохода. Пихали, обзывали «уродом». Большинству людей не хочется думать и делать выбор самим, им приятно, когда за них решают.

Мне могло было бы стать легче, потому что теперь внимание Кристины переключилось на новенькую. Но не стало.

Всю весну я боролась с желанием подойти к Марте после школы.

Поговорить с ней.

Утешить.

Но я смотрела на себя в темном зеркале в школьном туалете – и думала, кто я такая? Кому нужно мое утешение? Мое тепло не имеет веса. Оно растворяется в холодном космосе пустых коридоров, всасывается в глянцевые зеленоватые стены, холодные как лягушачья кожа, и исчезает навсегда.

А может быть, это было всего лишь оправданием трусости и малодушия.

Человек, которого травят, чаще всего ограничен в выборе стратегий. Есть моя – выжидающая. Ждать, когда мучителю игра наскучит, или когда появится новая игрушка.

Но есть и другая. Жестокая и темная.

О которой я узнала чуть позже.

В первый день, в раздевалке вдруг раздался истеричный вскрик.

Я сама не видела, но слышала, как пересказывали другие – оказалось, что у Кристины, прямо внутри сумки лопнула сама собой бутылка с водой, и залила ее учебники, тетради, но самое страшное – косметичку. В пластиковую коробочку с дорогими тенями просочилась вода, и они превратились в бесполезную липкую кашицу.

Моя мама в таких случаях говорит, спасибо Богу, что взял деньгами.

Зачем, спрашивается, богу вообще нужны деньги?

На второй день в классе царило какое-то предпраздничное настроение. Каникулы с каждым днем становились чем-то все более реальным, и это пьянило, будоражило моих простаков одноклассников.

На третьем этаже, опершись на перила животом, стояла Марта, и, увидев ее, я почему-то замерла. Сумрачная сосредоточенность свернулась тенью в глубине ее медового глаза. Было жарко, поэтому форму никто уже не носил – а она стояла в пиджаке. Но когда она сцепила пальцы в напряженном, почти молитвенном жесте я увидела торчащий хвостик бинта, выглянувший из рукава.

Этот бинт на запястье всколыхнул осевшее на илистое дно моей памяти странное ночное воспоминание. Я до сих пор не решила – было ли это в действительности, или мне приснилось.

Воспоминание о том вечере, когда я, убегая от охранника, наткнулась левой рукой на торчащую арматуру. Ржавый штырь проехался по коже, оставив лиловую крапчатую борозду. Она набухала, и я боялась, что тонкий слой содранной кожи не сумеет удержать пульсирующую подземную реку. Дома сестра промыла ранку и замотала мне руку бинтом.

Ночью я проснулась от того, что кто-то трогал мою руку холодными влажными пальцами.

Воздух потяжелел. Онемев от страха, я приоткрыла глаза.

Моя собственная сестра – ее рот был приоткрыт, опущенные уголки губ подрагивали от возбуждения – медленно разматывала бинт.

Я не могла пошевелиться от страха.

Я – больше всех на свете любившая сестру – не могла узнать ее, не могла поверить, что это она, что она может навредит мне.

Освободив ранку, она осмотрела ее в холодном электрическом свете фонаря. Ссадина широкая, но неглубокая, кровяные катышки уже давно засохли и затвердели. Сестра достала пинцет и аккуратно, стараясь не задевать запекшийся след, подцепила небольшой кусочек содранной кожи и потянула.

Было совсем не больно, это ведь была просто мертвая кожа – но почему-то очень грустно. Грустно было лежать, без движения, как кукла, и смотреть, как родная сестра, которая несколько часов назад промывала рану, бережно укрывала ее, забирает фрагмент тебя.

Пусть это был крохотный ошметок кожи – это все равно ты, твое тело, твоя собственность.

Сестра, не вставая, проползла в сторону своей кровати и достала из-под нее литровую банку. Маленький, черный, тонконогий лягушонок болтался в воде, и было сложно понять – живой ли он. Но когда сестра открутила крышку, и опустила кончик пинцета – лягушонок судорожно дернул ногами и заглотил его. Я не могла больше смотреть и зажмурилась. Тошнотворная тревога придавила меня к кровати.

– Ты спишь? – испуганно прошептала сестра.

Я ничего не ответила.

На следующий день я забралась под ее кровать, исследовав все пыльные завороты и тупики между обувными коробками, в которых хранились ее тетради, книги и другие личные вещи. Банки с живой лягушкой нигде не было.

Это было за год до ее отъезда. Тогда моей сестре было уже почти семнадцать, она давно не собирала икру и засушенных лягушек. Поэтому мне было сложно решить – было ли это реалистичным вязким запоминающимся кошмаром или случайно подсмотренной таинственной, запрятанной, но по-настоящему значительной жизнью сестры?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.