В сезон дождей…

Владимир Зима

В сезон дождей…

© Зима Владимир Александрович, текст, фото, 2022

«Все, что мы скажем, будет…»

Все, что мы скажем, будетИспользовано против нас же в суде,Равно, что, пытаясь изречь,Мы заведомо обречены;И пусть отсеченная головаМожет ввергнуть в страх миллионы людей,Мудрей не чеканить свой профильНа монетах поверженной в хаос страны.Но в ржавую проголодь осени,Когда по веткам горланят костлявые птицыИ крысы, как с тонущих бортов,Скользят по канавам растасканных в ночь мостовых,Приходит черед победителейГрядущего Аустерлица,И в упряжи белые кониСменяют коней гнедых.И, как знать, очертелых конейМеняют ли на переправеИль, завидев едва,Режут шпорами едко, до одури сальных желез;И все заведомо предрешено,Только всякий стремглав и вправеВлезть в оглобли телегиС разболтанной осью колес.

Отечество

От замятых стогов пахнет скошенной вечностью,Холит гребнем копыт луговое ретивый стригун.Незабвенная длань. Первородство. Отечество.В изголовье уздечку хранит опочивший драгун.Бережет чутким чревом биенье, вовеки и присноПрисягнувшее верой солдатского неба сукно.Кропотливый родник. Благодать. Материнство.Молока перьевых распустившихся косм волокно.Славен воинский праведный пыл. Вечной памяти безднаВыступает из бранных полей и разносится днесь.Безграничная доблесть. Достоинство. Верность.Двуединый клинок, заключенный в могучий эфес.

Баллада о Солнце

Восходящего солнца зенитОсветил безутешное ложе.Но под сенью тогда отчего жеЦарскосельское сердце щемит?Это ангел Саровских сюит,Испивая болотные травы,Над белесой лампадой купавыКровью мальчика мироточит.Как подранок, янтарный софитПреломился подкрылком к подножью,Средь мирских червоточных ничтожествПомаваньем на древках рипид.В окружении чопорных свит,Нервно правя последние главы,Православное темя ДержавыКровью мальчика мироточит.Впился заревом медным москитВ горизонта пунцовые вожжи,Отстегав вдоль расхристанной кожиПолумира заброшенный скит.Потускнел геральдический щитВерноподданной рыцарской славыИ корона орлицы двуглавойКровью мальчика мироточит.

«По земле этой горе, голод…»

По земле этой горе, голод.На санях тянут тело в дом.Старый колокол бьет, как молот,По жестянке души языком.Свет луны в амбразуре неба,Как маяк обреченным жить, —На пайке из сухого хлебаПрозапас сухари сушить.И такая тяжелая горечь,Будто баба, крестясь второпях,Над дитем умирающим вторит,Что в гробу, как у Бога в яслях.Я болею. Я болен душою.Я во времени вижу пятно,Где калека одною рукоюТкет страны не моей полотно.

«Зима суровая. Метель. Россия…»

Зима суровая. Метель. Россия.Я – русский! И судьба моя такожды.Ну-кось, пятастые жирные свиньи,Выкусьте кукиш за норов мой набожный!Чай не едино ль: тоска да сука?Кто вам сказал, что Сибирь невольная?Будь то, хоть трижды рожден не в муках,В тыщу невольней Первопрестольная!Яблоку негде упасть. Удавишься!Только б не кануть в бездонной пропасти.Смертной тайги малахит, ты нравишьсяМне, забулдыге безвестной волости!Аль Емельян, аль Григорий в голосе?Что-то звучит да поет заливисто!Русь окликает кочевный промысел,Предотворяя вопросу чибиса:«Чьи вы?» – И сами едва-то ведаем!Разве что помним по блеклым карточкамТех, кто зывался отцами-дедамиИ разбрелся́ по больничным тапочкам.В шарк да в приширк, да в едрить твою за ногуВымело, выскребло все из памяти!Только клюка за дверьми по-старому,Только подог под скамьей, как с паперти.Только костыль под душой бездельником, —Сивой кобылы бред безысходненский.Скольких поганой рукой, как веником,Выбьешь еще из нещадной горницы?Ухнуть! Да нет богатырской силушки!Ветер полыщет лихие головыДиких коней, вдоль по голой нивушкеРежущих воздух, как огнь олово.Гойда, бедовые! В пот из потника!Правда, что бойкий вас кто-то выдумал!Из поножовных рябых разбойников,Как в преисподнюю двери выломал.Что за земля! Все святые пустыни!Горклая кровь вперемежку с брагою.Зорю цедит от вечери к утренеПьяный кабатчик с ведерной флягою.Рделый калач повалился за гору,Будто б по свету подался и´з печи, —Расщеголять коренной отвагоюПо несусветным просторам идучи.Тетка-метель, затяни последнюю,Чтоб застелило все чисто-набело!Жизнь начинаю тысячелетнюю!В сажень излом. В полверсты ухабина.

«Как в колодки, закуталась шея в овчинный ворот…»

Как в колодки, закуталась шея в овчинный ворот.Ничего! Оттрезвонило время Петрова бича!Жуткий холод! Собачий холод!В мочевом пузыре, как в ведре, застывает моча.В кирзу неба сапожною щеткой вогнали ваксуИ месяц, как вислый надсмотрщик, перится косо,Стиснув горло в столыпинский галстукИ грубый казенный сюртук необстроганных досок.Оторочили тело. И силы, и вера на убыль,Покуда в бушующем розливе вымелет брод,И гудят, как фабричные трубы,До срыва гортани обрыдшие схватки икот.Зубоскальте мясистые десны цепные полканы,Взовьет красногривый петух (И, седлай, бобыли!)Заколюченные ТуруханыРасширив до дальних окраин Российской Земли!Горек злой необдуманный пыл бестолковых напраслин.Не суди (Да и сам никогда ты не будешь судим!)С изуверским орудием казниНа распаренной в пьяном угаре солдатской груди.Как в колодки, закуталась шея в овчинный воротИ ссыхается бухта кишок, как пожарный рукав.Жуткий холод… Собачий холод…Мы ступаем мозольно, но шаг наш от щиколот брав!

«Горе-дорога. Ступаешь, что в плесень…»

Горе-дорога. Ступаешь, что в плесень.Листья да стебли – гать.За брюзглой грядой прозябающих весейСвету Христа не видать.Под ношей ли в тягость, иль похоть кобельяМусолит былинный дол?Иль ветр гривастый доносит похмельеСибирской реки Тобол?Бес половодит! Разбойничье время, —Церква, что брюшная хворь!От самых печенок заходится темяВ разящую падью корь.Непогодь мутная. Зорь на полгорсти.Божье ли то ремесло?Что не верста – голь да погостье,И в всяком Кресту – дупло.Чую. Ох, чую неладное всуе, —Тревожен мужицкий сон.Даром Николе кадит в ВерхотурьеПраведный Симеон?Кстися, котомная! В пляске греховнойИ Скинья твоя, и Дух!Видится, будто из хмари дубровнойПодымет овец пастух.Вязко распутие. Роздыху бедамНе сыщешь во всем пути.Тебе ли возмездия ужас не ведом?Господи, просвети…

«Всю ночь шлепал дождь…»

Всю ночь шлепал дождь,И окна, и дверь зевали.Бог с колокольни ослабил вожжи,С дьяконом фестивалил.Звонница, – в жопе шило, —Казалось, в огонь сорветсяВспомнить, как в сердце пожары тушила,Черпая из колодца.Я для себя незнамоКто и зачем, и прочее…Только в телегу, что прется упрямо,Теперь уж забрался прочно.Еду, трясет, качает,Жизнь не простая штука,Но все равно в ней души не чаю,В двери вхожу без стука.Пусть остается вечно,Как на болоте пятна,Ветер в лицо, будто обухом, встречноТо, что в душе невнятно.Дождь беспробудно лил,Линию, верно, гнул.Бог с протодьяконом взяли вилы,Двинули… На войну?

«Шел на грозу корабль…»

Шел на грозу корабль,волны корму седлали,стальные из стали сабливоздух по палубе стлали;горло полное солижадно глотало шторм,кормчий с кормою спорилв какую закладывать сторону;беглый из рабства парусмолнии сек, как плеть;чтоб никогда не состариться,чтобы не умереть.Ждала за грозою крепость,скалила скалы-пасть,выла, как выпь, свирепо,страх загоняла в страсть;крепко держала цепинад языком моста,ветра тряпичный трепеталкали ее уста;тело хотело сдаться,всю устремляя прыть;только бы не расстаться,только б не разлюбить.

«Не вздохнуть: наконечники огненных стрел…»

Не вздохнуть: наконечники огненных стрел —И булат из руки! И бегущее войско!И царица,За коей украдкой глядел,Над испариной насмерть поверженных тел,И топочущий грохот конский.И, – все кончено! Царство, затмившее мир,Пади вслед вершине, что грезилась только,В подножьеЕе непреступных Памир,Пред взором доспехов, клинков и мортир,И сердца, гудящего бойко!

«А вчераси белый ангел…»

А вчераси белый ангелНа крыльцо ее слетел,Звал куда-то спозаранкуДа в глаза глядел.Росенилась земляника,Сокрывала лик в траву.Как же звать-то, погоди-ка!Также и зовут…Улетел Господень ангел,Да пролил грозойСлезы девицы-селянкиС русою косой.Враз березовы сережкиГрусть ударили об земь.Не горит избы окошкоВ опорожню темь.

«Точно горн глашатаев в призыве взвопил…»

Точно горн глашатаев в призыве взвопил,Разговелась в надрыве кудлатая звонница, —Замирай пред визжащими глотками пилЧасти света шестой грозовая бессонница!Отбивай, пономарь, государев указ,Бей по меди глаголющей! Хлестче! Хлестче!Кратно тысяче множится брошенный глас:«Посягнувших карать! Не смирившихся вешать!»Неоседлую тройку пускает в галопГромовержца Ильи боевая громадина.Усмиряй непокорности нáтужный лобРаспаленной кокарды багряная градина!Отродясь не тягая тележьих колес,Спины не щадите, скорняжьи кобылы!Исходя слюнотечей, как бешеный пес,Обвисают измученных виселиц брылы.Простирается жнив обожженная гладьИ таращатся вехи, что тощие сироты.Клокочи по острожным цепям сополатьИздыхающих сумерек, полог откинутый!Как терзающий верою иезуит,Взмолись, помышляющий Божьего сана!Над мятежным раденьем расправой грозит,Точно перст, гневный посох царя Иоанна.

«Параллели прильнули к Земле…»

Параллели прильнули к ЗемлеРавновымеренными крестамиИ несут нас на мокром весле,И отталкиваются – нами.Потерять бы потребность дышатьИ не знать, что несет в себе память,И уже никогда не бежать,И уже, оступившись, не падать.Выбить клинья задумчивых лицВозрожденным из были рассветом,Чтоб в пыли летописных страницНе читать нашим детям об этом.

«Потянись за махровою каплею вишни…»

Потянись за махровою каплею вишниНа цыпочках розовость тотчас утративших, —То плод вызревающий в чаяньи ближних,Сад сей лелеющих и не обрящих.Выпусти кроткую жизнь из-под кожицы,Точно мизинец случайно поранивши, —Даже гонимая всюду безбожницаКосточке брошенной станется вящей.

«Ветер по полю рыщет…»

Ветер по полю рыщет,Ищет себе покоюИли, оборванным нищим,Я борозжу по полю?Ищу, – не понять, не выдать, —Пальцы пустив, что грабли,В ласковой пашни вымять,Дабы к корням прозябли.Лес, будто яма волчья,Тянет во глушь заблудших, —К тропкам прошедших полчищ,Падших в сраженьях лучших.Облак повис жердинойНад мельницей ветряною.Мельница клин журавлиныйЦепляет рукой земною.В дубу краснолобый дятел,Как мох из избы колотит!Да нешто ль, дурак, ты спятилБеленить по такой погоде!– Ну что ж ты молчишь, старинный,Прогнал б желудевой шапкой!– Ступай-ка ты прочь, штанина,Покуда не дали палкой!

«Поперек досок…»

Поперек досокЛежу неживой —Оторвал кусокОт души ржаной.Хоть он сух да плох,Да «почем даешь!», —Полно брюхо БогОтъедал на грош.Крикни, мать-земля, —Я стопу в сапог —От седин древлянДо седьмых дорог.Знаю каждый шест,Помню всякий столб.От родимых мест —Топорищем в лоб!Отрезной ломоть,Об чем есть ступай!Кончил грядь полоть —Белый свет копай.Крикни, мать-земля, —Я плечо в ружье, —Упасет петля,Схоронит плужье.Расписная Русь —Обдирной полок —Я в тебя упрусь,Как в ворота рог.Как в хмелю, кулакСадану об стол!Подавай, дурак,Из-под всех подпол!Крикни, мать-земля,Хоть бы что, – в огоньВздыбит Бога дляБогатырский конь.И телега в прытьСквозь высокий тынСиганет пылитьОголтелый трын!На лихом кряжуВзвоет баба плач!Белый свет крошу,Как скворцам калач.

«Пил я речку из Волги…»

Пил я речку из Волги,Пил из Оки.След мой чуяли волкиИ русаки.В бор ходил я на лисаИ шатуна,И до самого низаОпускалась луна.Дом бревенчатый ставил,Подрубал под венцы,Бога русского славилОт креста в бубенцы.Бабу русскую сватал,Брал быка за рогаИ ступал куда братаНе ступала нога.Уходил – не вернуться,Как душа в монастырь.Брал, как чадо на руци,Оголтелый пустырь.Думал, выйдет дорогаК самой верной из вех,И увижу я Бога,И изыдет мой грех.Также ширится Волга,Подступает Ока.Волчьи выцветет окоНа пути к сорока.Дом, что ставил, осядетПод осинную падь,Только мне распознать быВ старой женщине мать.

Тишина

Мне горько смотреть на старухустоящую подле крыльца,будто б мне отняли рукуи половину лицавыжглотак, что осталась улыбка…Но улыбаться —учиться еще, и жить.

«Я уезжаю. Сквозь проем окна…»

Я уезжаю. Сквозь проем окнаТвоя рука помашет напоследок.И тот проем, в котором ты одна,Останется одной из сотни клеток.Я потерял часть веры и себяНа той горе, в той чаще, той берлоге,В том озере, в которое, любя,Теперь другой вбултыхивает ноги.Прости меня. Себе я не прощуТого, чему уже без года десять,И бороду в дороге отпущу,И о́тросших волос не стану резать.Собаку съел. Оставил жить щенка.Подошвы ног стоптались от мозолей,Как если б до тюремного звонкаПросроченной какой-то ждал я воли.Я обернусь. А ты маши, маши!Не преставай, как будто ветра в парус,Отдай тяжелый вздох твоей души.А вместо воздуха – на вдохе я останусь.

«Предел существования в прицеле…»

Предел существования в прицеле —мерило остановленных и целых,мгновение – и остывает в телевошедшее расплавленное тело.Не думается и не матерится,язык, как корень высохший и твердый;и только лица, лица, лица, лица, лицаживых, перебинтованных и мертвых.

«Телогрейка не греет тело…»

Телогрейка не греет тело,сапоги не скрипят: «Помоги!»Что же делать теперь? Просвистело, —отняло полноги.Что же делать? Оставить в койке,будто труп, это тело плевком?Или выволочься к помойкеи его зашвырнуть далеко.Ты сказал мне: «Приди проститься».Я ответил: «Приду», – и в томуже двадцать, а там и тридцатьдолгих лет не заснет твой дом.

«Опустел этот сад…»

Опустел этот сади ютитсяречки извилина,кукушки, что сбилась, – пророчила жизнь, —не слышно.Скрипит, хочет что-то сказать,калитки ключицаи у бани, засохшая, – спилена, —дедова вишня.А когда-то с неев году начинался майи его озорство, и, счастливые, мама с папой,и в болоте на дальнем лугулягушачий рай,и сердитый соседский Полканс простреленной лапой.Та же степь, то же золото трави ковыль, и клевер,и коровы такие же рыжие носят бока,но, Петрович-сосед, двадцать леткак не ездит на север,и, без месяца как,его сторожит Полкан.За горой, где овраг,куда месяц нырял в канаву,а из речки выныривал, будто пожар поутру,только леший теперь, по норам шугнув дубраву,как дубиной по темечку,бьет по пустому ведру.И крутой, камышовый, затянутый илом берег,будто озеру штопает сердцецветным поплавком,и опять никудабез увязших калош не деться,и аукает, хлопая дверью,заждавшийся дом.А в дому, когда дождь,возле печки, – чай со смородинойи Петрович, подолгу шагающий из сапогов,и в носках шерстяных горячо,как от Родины,и вишенный запахбабушкиных пирогов.Опустел этот сади ютитсяречки извилина,кукушки, что сбилась, – пророчила жизнь, —не слышно,лишь в печке трещит и греет,засохшая, – спилена, —дедова вишня.

«Птицы с ветвей слетели…»

Птицы с ветвей слетели,как сбитый с карнизов снег.В темень глаза прогляделидвое и тот человек.Он оставлял оставаясьи заходил уходя,век взаперти скитаясь,как паровоз гудя.В легких моих пустыня,палящий сухой восток.Я исправляюсь в сыне,в строках и между строк.Тот человек однаждысказал: «Учись, пока жив!» —и дал пароход бумажный,в руку мою вложив.Двое смотрели в спину,в тень, в очертанье, вслед.Но человек тот сгинули человека нет.Что там былые споры, —сравняют могилы нас.Уводит дорога в горыи прекращается враз.Долго блуждала стрелка,мешала залечь – уснуть, —то прислоняла к стенке,то защемляла грудь,то разгоняла мысли,будто на абордаж.Помню, в двадцатых числахдом он оставил наш.Двое. Кровать и кружка,шорох его шагов,с сальным пятном подушка,щетка у башмаков.Воздух солов, недвижен,ночь, как отекший зев,дом от крыльца до крышивыстыл, осиротев.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.