Техник-ас

Со старшиной Федяниным на будущее решили соорудить что-то вроде полукапониров для каждого истребителя. Как раз прикидывали с Кузьмичом объём работ, когда к нам подошёл хмурый Гайдар. К слову сказать, нашего комиссара народ любил. И не только за то, что он любимый многими, особенно молодёжью, писатель, но и за то, что несмотря на свой статус и звание он, когда было нужно, надевал комбез техника и наравне с ними копался в моторах, чистил авиапушки и пулемёты, набивал патронами ленты. Да и характер у него был общительный и весёлый и от стоянок самолётов то и дело слышался смех.

– Что, Аркадий, ты не весел? Что головушку повесил?

В присутствии Кузьмича я мог себе позволить такое панибратское обращение. Да и так у нас в эскадрилье особого официоза не было.

– В столовой был, – буркнул Гайдар, усаживаясь рядом на лавочку.

– Так из столовой, наоборот, надо приходить в хорошем настроении, – схохмил я. – Или тебе компота не налили?

– Паникёры они, – зло бросил он. – Случайно услышал разговор вольнонаёмных. Говорят, что надо родных в Москве предупредить, чтобы из города уезжали побыстрее: мол, Москву сдадут немцам.

– Ну а ты что?

– А ничего. – Казалось, Аркадий вот-вот взорвётся. – Ушёл я по-тихому. Испугался.

– Чего испугался? – пришла моя пора удивляться.

– Не чего, а кого. Себя я испугался. Как услышал такие разговоры, так чуть в голове не помутилось. Ты же знаешь мою историю. Вдруг сорвусь и наворочаю дел? Эх, хреновый из меня комиссар. Не нашёл слов, чтобы возразить.

Гайдар вздохнул и опустил голову.

– Ну, насчёт того, что не нашёл что сказать, это действительно хреново. А вот касаемо того, какой ты комиссар, то это не тебе, а вон им судить, – кивнул я в сторону техников, дружно таскавших брёвна на перекрытия землянок. – А знаешь, пойдём в столовую да чайку попросим. Там и покумекаем, что и кому говорить надо.

В столовой кроме чая нам выдали по пышной сдобной булочке с маслом. Эх, хорошо быть лётчиком в Красной армии. Вот что-что, а кормят хорошо.

– Вон те, – чуть заметно кивнул Аркадий в сторону двух посудомоек, гремящих какими-то кастрюлями.

– Спасибо, девицы-красавицы, – громко поблагодарил я, когда почаёвничали. – Булочки просто объедение. Ел бы и ел, да боюсь, меня потом самолёт в воздух не поднимет. Ну а на то, что тут некоторые несознательные граждане говорят, что Москву сдадим, – я чуть повысил голос, не глядя на замерших посудомоек, – то спешу их успокоить: Москвы немчуре не видать как своих ушей. Несколько дней назад я был у товарища Сталина и краем уха слышал, как там обсуждали проведение седьмого ноября парада на Красной площади. Так что немцы если и войдут в Москву, то только в колонне военнопленных. И прекращайте разводить панику.

Последнюю фразу я говорил, уже глядя в упор на побледневших женщин, продолжавших держать в руках только что отмытые кастрюли.

– Илья, а про парад – это правда? – спросил Гайдар, когда мы шли к своей стоянке.

– Что якобы слышал, нет. А вот то, что парад будет, правда. Это святая традиция, и из-за каких-то там немцев никто её нарушать не будет.

На ужине (а нам в столовой выделили отдельные столы) появились новые действующие лица. Несколько лётчиков, явно только что проснувшихся, с интересом и как-то слегка свысока посматривали в нашу сторону. Ну ещё бы им не смотреть свысока, ведь они, как я понял, были ночниками. Элита, можно сказать. А мы были, по своему обыкновению, в технических комбинезонах поверх гимнастёрок. Награды, естественно, видно не было, только петлицы выглядывали из-под расстёгнутого ворота комбеза.

– А вы кто такие будете? – подсел один из ночников к сидящим чуть отдельно Суворову, Смолину, Филонову и Санчесу. Видимо, решил, что они помоложе и званием пониже и на них можно слегка надавить авторитетом.

– Вам вот на помощь прилетели. – Суворов незаметно перемигнулся с Санчесом. – Говорят, вы тут без нас не справляетесь.

– А вы летать-то умеете? – присоединился к беседе ещё один из местных.

– Та ни, – подражая малоросскому говору, по обыкновению прищурившись, ответил Филонов, – мы так, низэнько. Вы, дяденьки, не серчайте, мы быстро научимся. А вы к нам в гости приходите да уму-разуму поучите.

И ведь пришли. Любопытно им, видите ли, стало, что это за желторотиков к ним прислали. Пришли и остановились как вкопанные с отвисшими челюстями. Мой-то самолёт стоял с краю, вот на него первый они и натолкнулись. Мало того что окраска необычная, так ещё и без трёх штук пять десятков звёздочек на капоте.

А тут и наш молодняк нарисовался поприветствовать гостей дорогих. Да все при наградах, а Котяра (младший лейтенант Филонов) так вообще со звездой Героя и орденом Ленина. В общем, вид у местной элиты был ошарашенный.

А ночью, предварительно согласовав с командиром полка майором Титаренко взаимодействие, мы в Гочем в качестве ведомого вылетели на перехват немецких бомбардировщиков, идущих на Москву. М-да, это вам не кабина Су-27, набитая приборами по самое не балуй. Тут из средств обнаружения и прицеливания лишь глаза пилота да провидение господне. Хорошо хоть не опозорился перед Учителем – лейтенантом Гочем. У него-то, в отличие от меня, реальный опыт ночных полётов на нынешних машинах. Да, я в своё время летал ночью и на спортивных поршневых самолётах, но это, как говорится, две большие разницы.

Впрочем, здорово помогли прожектористы, ловя в паутину лучей вражеские бомбардировщики, на которые, словно разъярённые осы, тут же нападали невидимые в темноте истребители. Огненные трассы впивались в туши бомберов, и в небе то тут, то там вспыхивали яркие факелы, стремящиеся к земной тверди. На земле тоже периодически вспыхивали цепочки разрывов – это подбитые немецкие асы стремились избавиться от своего смертоносного груза, вываливая его, куда придётся.

Мы крутились чуть в стороне, когда я заметил тёмный силуэт на фоне облаков. Вернее, даже не столько заметил, сколько почувствовал, что там что-то есть. Длинная очередь из обеих стволов впилась в чёрный сгусток, который внезапно расцвёл ослепительной вспышкой. Похоже, я попал в бомбоотсек. Тут же откуда-то из-за моего левого плеча в ту же сторону пронеслись трассеры – Гоч высмотрел в осветившей округу вспышке и свою добычу. В ночной тьме вспыхнул яркий факел и стремительной кометой понёсся вниз.

Тут же в нашем секторе зашарили лучи прожекторов. Пара из них на миг осветили нас, но тут же метнулись в сторону. Я обстрелял ещё один Не-111, но то ли не попал, то ли повреждения были не фатальные, и фриц ушёл восвояси. Всё же вести бой ночью – это особая наука. Но хотя бы не на сухую слетали и не подмочили свою репутацию.

Следующий день мы с Гочем до обеда отсыпались, а остальной лётный состав учил по картам местность и сдавал зачёт штурману полка. Сбитых нам подтвердили, и мы с полным на то правом пополнили ряды звёздочек на фюзеляжах. На вылет нас не выпустили, а вот местные работали вовсю, сопровождая бомбардировщики и барражируя над передовой, хотя последнее, по моему мнению, приводило лишь к тому, что бессмысленно жгли топливо и расходовали моторесурс моторов. Гораздо эффективнее было бы иметь в нашем секторе своего авианаводчика на передовой.

Пришёл приказ нашей эскадрилье уделять больше внимания непосредственно сопровождению штурмовиков. На «илах» лежала основная работа по уничтожению колонн бронетехники противника, и беречь их нужно было как зеницу ока. А уж как обрадовался этому приказу майор Титаренко! Его полк, оснащённый истребителями ЛаГГ-3, входил в структуру ПВО Москвы и большей частью работал ночью. А тут ещё и приходилось выделять машины для сопровождения штурмовиков. Естественно, лётчики выматывались. Так что мы пришлись очень даже кстати.

В первый вылет на сопровождение штурмовиков пошли в составе 1-го звена старшего лейтенанта Шилова, 3-го звена старшего лейтенанта Юсупова и нас с Санчесом. 2-е звено Гуладзе оставили на аэродроме в готовности номер два. Они поднимутся в воздух, когда мы отработаем и будем возвращаться. Так сказать, на всякий случай.

С «горбатыми»[37] встретились в оговоренном квадрате. Из двенадцати штурмовиков у половины за кабинами пилотов устроены самодельные огневые точки воздушных стрелков. Просто вырезали часть обшивки и установили там пулемёт да подвесили брезентовое сиденье[38]. Боюсь даже представить, какие потери несут стрелки, находясь за пределами бронекапсулы, в незащищённой части фюзеляжа. Тем не менее это хоть какая-то защита от атак истребителей с задней полусферы. Вторая половина Ил-2 были вообще одноместными.

Поравнялся с ведущим. У него, кстати, за кабиной пилота сидел стрелок. Оба с интересом разглядывали звёздочки у меня на борту. Пилот, улыбаясь, поднял вверх большой палец. Видимо, впечатлился. Мы с Санчесом эффектно отвалили в сторону и ушли с набором высоты. Наше место там, выше всех. Буду своего рода диспетчером. Да и Санчесу обзор там побольше.

На подходе к цели штурмовики начали перестраиваться, а мы отвалили в сторону, чтобы не попасть под огонь зениток, которые в бешеном темпе лупили в небо. Нам-то проще, можно уклониться, а каково сейчас в «илах»? Они-то с боевого курса уйти не могут. Хоть и называют Ил-2 летающим танком, а немцы так вообще прозвали его «бетонным самолётом» и «железным Густавом», но наибольшие потери они несут именно от огня зениток.

– Внимание, маленькие! – раздался в шлемофоне голос ведущего штурмовиков. – Атакуем! Всем усилить наблюдение за небом!

Из-под крыльев первой пары штурмовиков сорвались дымные стрелы реактивных снарядов и помчались к земле. Внизу что-то полыхнуло. Жаль, с высоты плохо видно.

– Тринадцатый, здесь Кортес! – Санчес бдит. – С запада, высота три, восемь или десять «худых». Далековато, видно плохо.

– Принял, Кортес. Шило, с запада гости. Восемь или десять. Высота три. Встреть. Князь, на тебе «горбатые».

Первое звено устремилось навстречу незваным гостям.

И тут же вновь раздался голос Санчеса:

– На девять часов, высота один, четвёрка «мессов». Ещё пара там же на нашей высоте.

– Князь, твой выход. На девять часов четвёрка бандитов, займись сам. Учитель с «горбатыми». «Горбатые», у нас гости. Работайте спокойно, мы их встретим.

Ну, та пара «мессеров», что выше всех, это, похоже, такой же командир со своим ведомым, как и я. Значит, его надо срезать в первую очередь. Вот им и займёмся.

Плавно пошли в набор высоты. Немцы, похоже, нас ещё не видят. Ну так не у всех такое уникальное зрение, как у Санчеса.

По-моему, немцы так и не поняли, кто их убил. Ещё раз убеждаюсь, что у Ме-109 обзор назад вообще никакой. Мы с Кортесом плавно зашли им в хвост и, как на полигоне, спокойно расстреляли их чуть ли не в упор. Ведущий вспыхнул весь и сразу, а ведомый, беспорядочно кувыркаясь, посыпался вниз без каких-либо признаков огня или дыма. Похоже, пилот убит.

Ну а мы бросились на помощь вниз. «Илы» уже отработали и, сбившись в плотный строй, уходили на восток. Позади них на земле что-то весело горело и стояли несколько столбов чёрного жирного дыма. Пара Юсупова носилась над ними, высматривая опасность.

– Тринадцатые! Заканчиваем фестивалить. Идём домой! – дал я команду в эфир.

Почти сразу подошла пара Гоч – Смолин, а через минуту и звено Шилова.

Уже на земле подвели итоги. По одному завалили мы с Санчесом, из первого звена Мищенко сбил двоих, и по одному – Шилов и Филонов, одного срезал Смолин. Итого семь. Штурмовики вернулись без потерь, хотя двое из них получили довольно серьёзные повреждения от зенитного огня. Самое интересное, что как только немцы разглядели, с кем имеют дело, то поспешили выйти из боя. Помнят ещё, времени-то прошло не так и много. Да и приказ не связываться с нами всё ещё действует. А против нас здесь всё тот же 2-й воздушный флот люфтваффе. Старые знакомые, можно сказать.

Постепенно сопровождение штурмовиков и «пешек»[39] стало ежедневной рутиной. Народ ходил всё более и более хмурый. Не добавило настроения даже то, что мне удалось раздобыть целых четыре ящика с тарелками и охотничьи патроны для ежедневных пострелюшек, которые стали уже нашей традицией.

Немцы упорно не хотели с нами драться. Пришлось связываться со штабом ПВО, к которому мы были вроде как временно прикомандированы, и договариваться о вылетах на свободную охоту.

– Ну что, орлы, – подошёл я к сидящим в курилке с кислыми лицами лётчикам, – совсем закисли? Кто желает полетать?

– «Пешки» или «горбатые»? – лениво спросил лейтенант Мищенко, дымя папиросой и даже не открывая прикрытые в полудрёме глаза.

– А ты сам-то чего бы хотел, Вьюн? – усмехнулся я.

– Эх… – Мищенко наконец-то сел и бросил окурок в стоящее здесь и изображающее урну ведро. – Я бы хотел «мессеров», да побольше. И чтобы они не драпали, а дрались. Скучно.

Он горестно вздохнул.

– Ну, тогда есть предложение отдохнуть и повеселиться. Нам дали добро на свободную охоту.

Наверное, в этот момент Кессельрингу, командующему 2-м воздушным флотом люфтваффе, икнулось. Потому что такого громкого «УРА!!!» лично я ещё не слышал. Ну чисто дети. Прыгают и радуются, как школьники, только что получившие пятёрки за контрольную, к которой совершенно не готовились.

Какое звено первым отправится к передовой на охоту, решили нашим любимым способом – стрельбой по тарелочкам. С отрывом в одно очко победило второе звено, и счастливый Гуладзе со своими орлами бегом бросился к стоянке истребителей.

Следующие три недели стали сущим кошмаром для немецкой авиации в нашей зоне ответственности. Каждый день, за исключением дней, когда либо погода была нелётная, либо приходилось вылетать в полном составе на сопровождение, одно из звеньев делало пару-тройку вылетов на свободную охоту. Немцы вновь начали орать в эфир: «Achtung! Rote Flugel im Himmel!»[40] Почти из каждого вылета возвращались с победой, а зачастую и не с одной.

Уже заметно похолодало. А у нас куда-то запропастился наш особист. Пятый день от него ни слуху ни духу. На мой вопрос о судьбе Данилина в особом отделе полка ПВО мне ответили, чтобы не переживал: человек работает. И всё. Дальше думай что хочешь. Ну да ладно. Раз человек работает, то и пусть. Он в наши дела особо не лезет, так и в его тоже лезть не следует.

Данилин вернулся сияющий, как пятак, со шпалой лейтенанта госбезопасности[41] в петлице и медалью «За отвагу» на груди. Как оказалось, нами серьёзно заинтересовалась немецкая разведка, и Данилину удалось выйти на их агента и поучаствовать в ликвидации диверсионной группы, нацеленной на наш аэродром.

А на следующий день из вылета не вернулся лейтенант Кравченко (позывной Фил), а младший лейтенант Шишов (позывной Потапыч) едва смог дотянуть на повреждённом истребителе до аэродрома и чудом сумел посадить в хлам избитую машину.

– Я таких ещё не видел, – рассказывал в курилке Гуладзе, от волнения позабывший про свой грузинский акцент. – Размалёванные. Мы только успели минут пять покрутиться над передовой, как они на нас навалились вдесятером. Кто-то у них такой же умелец, как ты, командир. Бьёт издали и точно. Так они Фила и срезали. Мы одного смогли завалить, и если бы соседи на выручку не подошли, то там бы все и остались. Немцы не стали вступать в бой и ушли к себе. Да ещё, сволочи, крылышками так покачали: мол, до встречи.

Дальше Зураб перешёл на свой родной язык. Как я понял, ругался.

М-да, похоже, немцы решили натравить на нас каких-то своих асов. Ну что же, как говорил герой индийского народа товарищ Маугли, мы принимаем бой. Надо только подготовиться как следует. Тем более что Кузьмич обещал за сутки привести машину Потапыча в боеспособное состояние. Не так там всё страшно было, как казалось на первый взгляд.

Поздно вечером в расположение вернулся на попутной полуторке лейтенант Кравченко. Хоть и с исцарапанной мордой лица, но живой. Смог всё же покинуть горящую машину на минимальной высоте. Парашют едва успел раскрыться, как вот она уже, земля-матушка.

А «размалёванные», как их с нашей подачи успели окрестить, устроили форменное избиение соседнему истребительному полку. Мало того что в одном бою сбили одиннадцать «ишачков», так ещё и присовокупили к ним девять бомбардировщиков СБ, которые те самые И-16 сопровождали. С каким-то маниакальным азартом они расстреляли в воздухе всех, кто смог выпрыгнуть с парашютом из подбитых машин.

Как говорится, хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. Так и у нас все планы по ответке немецким асам пошли прахом. На следующий день со мной связался сам Жигарев и распорядился оказать содействие разведотделу фронта. Спустя час после разговора на аэродром сел У-2, доставивший представителя этого самого разведотдела аж в чине полковника.

Мы расположились в штабе полка, расстелив на столе карту.

– Вот смотри, капитан, здесь район, который нас интересует. Необходимо провести авиаразведку. Скажу честно, ни один самолёт-разведчик и ни одна разведгруппа оттуда не вернулись. Район плотно прикрыт как зенитками, так и с земли. Нам крайне важно знать, что там происходит. По некоторым признакам, немцы сосредотачивают где-то там танки для удара на Москву. Так что решай, кто у тебя пойдёт на задание. Снимки района нужны как можно быстрее.

Я задумался. Хотя что тут думать. Самому придётся лететь, и лететь одному: так больше шансов прорваться. У парней, какими бы боевыми они не были, нет моего опыта. А значит, решено: лечу сам. О чём и сказал полковнику.

– Тебе виднее, капитан, – произнёс он. – Больше нам надеяться не на кого, а о вас уже легенды ходят, как вы фрицев в хвост и в гриву бьёте.

Вылетать решил рано утром, с тем расчётом, чтобы на рассвете быть над указанным районом. За ночь на мой «як» установили фотокамеру.

Когда надевал тёплый комбинезон (а наверху, мягко говоря, холодновато) и парашют, Кузьмич похлопал меня по плечу и сказал:

– С Богом, Илья. На рожон не лезь.

– Товарищ старшина, вы же партийный, а в Бога верите, – усмехнулся стоящий рядом младший лейтенант Суворов.

Их звено пойдёт со мной до линии фронта, а третье встретит, когда буду возвращаться, и в случае чего прикроет.

– Командир, а ты сам в Бога веришь? – Данилин, которого обязали проконтролировать, чтобы к отсеку с фотокамерой никто не подходил до момента взлёта, тоже решил поучаствовать в религиозном опросе.

– В Бога? – Я слегка попрыгал, поправляя парашютную систему. – А хрен его знает насчёт Бога, но вот в одно я верю точно. В то, что пройдёт не так много времени, и мы подойдём к самому фашистскому логову. И будет на обочине дороги стоять указатель «До Берлина 50 км», а ниже от руки рядовой Ваня припишет: «Ни х…я, дойдём!»

Кстати, анекдот в тему. Идёт антирелигиозная лекция, и лектор, заканчивая выступление, говорит: «Бога нет, товарищи, и, чтобы убедиться в этом, сейчас каждый подойдёт и плюнет на икону. И ничего страшного ему за это не будет».

Все подходят, плюют, один лишь Рабинович спокойно сидит на своём месте. Лектор спрашивает его: «А вы что же, товарищ Рабинович, не идёте и не плюёте?» – на что Рабинович отвечает: «Если таки Бога нет, то плевать просто бессмысленно, а если он вдруг есть, то зачем так сразу портить с ним отношения?»

Громкий хохот взрывом раскатился над стоянкой 13-й эскадрильи, а я полез в кабину истребителя. Пора, однако.

Линию фронта пересёк в составе звена и, уже углубившись на вражескую территорию на несколько километров, отделился от группы. Парни слегка пошумят и вернутся к себе, а мне предстоит вояж в тыл к немцам.

К интересующему разведку району подошёл с севера. На земле стало уже совсем светло, и в прохладном воздухе отчётливо было видно несколько столбов белого дыма. Очень похоже на полевые кухни. Так, а это что такое? Ну прямо классика жанра: поле, а на нём – много стогов сена. Даже слишком много. Прошёлся над ними на километровой высоте, делая снимки, а потом резко спикировал и дал очередь из пушки по одному из стогов. Что и требовалось доказать. Под сеном оказалась бронированная тушка танка.

Поняв, что фокус не удался, немцы открыли ураганный огонь из зениток. В небе стало несколько тесновато от пролетающего металла. Набрал высоту полтора километра и прошёл над районом ещё раз, щёлкая электрозатвором камеры. Блин, а страшновато. Когда снимаешь, то нельзя сменить курс и приходится идти как по ниточке, чем и пользуются расчёты зениток, всё больше и больше сжимая кольцо разрывов вокруг крохотного самолётика.

Всё, хорош. Надеюсь, снимки получились, и разведка увидит на них что-то стоящее. Хотя танки по-любому должны разглядеть. Вон они как шустро начали расползаться по полю, словно тараканы, спасаясь от тапки. Не, на фиг, на фиг. Домой.

Но домой сразу не получилось. Когда до линии фронта оставалось километров двадцать, наперерез мне из облаков вынырнула четвёрка «мессеров». От одного взгляда на них предательский холодок пробежал по спине. Вот они, голуби размалёванные, ёрш их медь. Интересно, только четверо или?.. А вот хренушки, вся банда здесь. Остальные отсекают от нашей территории. Прям дежавю какое-то. Совсем недавно так же дрался один против толпы, когда прикрывал отход наших со штурмовки. Только там фрицы были немного пожиже.

Упс, а вот и снайпер местного разлива нарисовался. Я едва успел увернуться от очереди, выпущенной с приличной дистанции. Ну что же, деваться некуда, придётся принимать бой. Надо только потихоньку оттягивать их к своей территории.

Всё, что происходило потом, память не сохранила, изрядный кусок времени словно оказался практически полностью стёрт. Остались только мельтешение крыльев с крестами, какие-то драконы, единороги, ястребы и прочая чертовщина на фюзеляжах. Чёрные дымные полосы по направлению к земле и треск пулемётов и авиапушек. Помню, как смолкло моё оружие, и хвостовое оперение с ненавистным крестом прямо перед винтом моего «яка». Треск, болтанка и… темнота.

В себя пришёл от резкого запаха гари, подействовавшего на меня не хуже ватки с нашатырём под нос. Самолёт стремительно нёсся на встречу с земной твердью, а это явно не входило в мои планы. Изо всех сил тяну ручку на себя – «як» нехотя начинает задирать нос кверху. Набегающий поток воздуха сбил пламя под капотом, но двигатель работал с подвизгиванием, и машину нещадно трясло.

Вот ведь твою же ж! И прыгать нельзя, и садиться на немецкой территории тоже: фотоплёнку надо во что бы то ни стало доставить к нашим. Иначе туда опять кого-нибудь пошлют, и опять не факт, что смогут выполнить задание. Блин, а левая рука-то болит и постепенно немеет ниже локтя, зато выше прям печёт. Зацепило, что ли? И где, в конце концов, встречающие? Рация разбита, и связаться не получится. А и фиг с ним, поплетусь тихой сапой домой. Авось дотяну.

Дотянул. С огромным трудом удерживая норовящий вырваться истребитель, притёрся к полосе. В самом конце пробега правая стойка подломилась, и истребитель несколько раз крутнулся на месте. Всё, дома.

И тут меня затрясло как припадочного. Руки, ноги, голову, всё тело трепало в сильнейшем откате. Попытался открыть фонарь и не смог ухватиться за ручку: рука просто не слушалась. Вот снаружи сорвали то, что осталось от остекления, вот кто-то сунул мне в губы горлышко фляжки. Прежде чем понял, что это спирт, успел высосать почти всю.

В себя пришёл только ближе к вечеру, лёжа на кровати в лазарете. Левая рука была забинтована выше локтя. С трудом сел на кровати, кутаясь в колючее шерстяное одеяло. Кроме нижнего белья, на мне ничего больше не было. Страшно хотелось есть. Вернее, есть-то мне как раз не хотелось – мне хотелось ЖРАТЬ. Просто дико хотелось, словно я неделю провёл на голодном пайке.

Из-за занавески, изображавшей здесь дверь, донеслись чуть слышимые голоса. Кто-то спросил шёпотом:

– Доктор, ну как он?

– Так и не просыпался, – послышался в ответ женский шёпот. – Видимо, сказалось нервное напряжение. Будем ждать.

– Считайте, что дождались. – Блин, а голос-то какой хриплый. И во рту сушняк, как после длительного запоя. – Проснулся я уже.

Занавеска тут же откинулась в сторону, и, так скажем, в палату ворвались врач местного полка, а за ней Гайдар и мой заместитель, старший лейтенант Шилов. Доктор сразу бросилась замерять мне пульс и смотреть глаза, а эти двое глядели на меня прямо с щенячьим восторгом.

Наконец я не выдержал:

– Ну и что вы на меня так уставились, словно я блондинка с четвёртым номером бюста?

Доктор укоризненно посмотрела на меня. Из-под белой шапочки у неё выбивался светлый локон, а грудь была на вид именно четвёртого размера.

– Командир! Ты! Сбил! Десять! Немецких! Асов! – чётко разделяя слова, сказал Шилов.

– Откуда известно?

Нет, то, что я отбился от фрицев, это понятно, но вот чтобы так прямо взял и сбил – это невероятно. Немцы-то были далеко не те, с которыми довелось встречаться ранее.

– Илья, ты спал четверо суток, – вступил в разговор Гайдар. – Вчера трое сбитых немецких лётчиков подтвердили, что тобой в одном бою был полностью уничтожен зондерштаффель под командованием оберста Зигфрида фон Рауха. Из штаффеля не выжил никто. Двух выбросившихся с парашютом ты расстрелял в воздухе, последнего из немцев таранил почти над самой передовой. По словам пленных, у немцев большой переполох. Кессельринг выпросил этот штаффель у Гитлера специально для того, чтобы уничтожить нашу эскадрилью, и теперь попал в немилость к фюреру. До этого фон Раух со своими подчинёнными терроризировал англичан над Ла-Маншем. У них у каждого по сорок-пятьдесят сбитых на счету, а у их командира – больше сотни.