В погоне за Зверем

Зеваки уже окружили место преступления, постепенно напирая ближе к прикрытому простыней трупу.

Глыба размахивал руками, отгоняя любопытных и сочувствующих граждан:

– Товарищи, не мешайте! Отойдите! – и увидев нас, повеселел. – Вон и товарищ из Москвы приехала! Сейчас разберемся! Найдём мы Зверя! Найдём!

Это «товарищ из Москвы» словно мантру подхватила толпа и, оглядываясь на меня, расступалась, пропуская вперёд. Я кожей ощутила какие надежды возлагают на меня уставшие от убийств жители города.

– Товарищ из Москвы.

– Товарищ из Москвы.

– Товарищ из Москвы.

Твою мать! Будто там все честнее, мудрее и лучше! Хотелось провалиться сквозь землю. Они не сомневаются, что я найду убийцу. В их глазах уже не просто надежда, а твёрдая уверенность: если прислали из Москвы, значит, всё будет хорошо. Этот «товарищ из Москвы» защитник всех униженных и оскорбленных. Ну просто сверхчеловек! Знали бы они, что меня в их болото сослал отсидеться любовник и я никогда не занималась расследованиями убийств. Я, можно сказать, сама косвенно причастна к сотням расправ над врагами народа и их семьями.

Я с важным видом подошла к накрытой простыней девочке. Сердце сначала замерло а, когда Шумский, присев на корточки, стянул с лица убитой край простыни, оно заколотилось будто сумасшедшее. Комок тошноты тут же подкатил к горлу и я закрыла глаза. Вся моя наигранная важность, а ещё непоколебимость тут же испарились.

«Господи, только бы никто не увидел, что мне плохо!», – вспомнила я забытого бога, делая шаг вперёд и медленно открывая глаза.

Тося была сама на себя не похожа. Да что я говорю?! Девочку словно подменили, и только непослушные светлые кудряшки остались нетронутые смертью. Они так же вились на голове, как и на той фотокарточке, которую я рассматривала всего час назад.

– Ничего нового, – незнакомый голос за спиной заставил обернуться.

За мной стоял невысокий плотный мужчина в белом халате. Он дрожащими руками чиркал спичкой, пытаясь закурить. Шумский поднялся и, достав из кармана зажигалку, поднёс её врачу. Тот, глубоко втянув воздух через сигарету, выдохнул уже дымом.

– Бурак Станислав Игоревич, врач. Ну и по совместительству патологоанатом, – представился мужчина.

– Алеся Яновна, – без официоза назвалась я, поглядывая на трясущиеся руки врача.

– Нервы ни к чёрту с этими убийствами, – тут же оправдался он, заметив мой интерес. – Я же просто хирург. Это Ежи Карлович трупы вскрывал. Ему привычней было. А я так… аппендицит вырезать.

– А где этот Ежи Карлович?

И тут вмешался Шумский:

– Ваши забрали месяц назад за антисоветскую деятельность, а по факту за то что поляк.

Договорится когда-нибудь Шумский и я его уже не спасу. Даже Бурак слегка сконфузился, опустив виновато глаза. Наверное, сейчас раз сто уже пожалел, что вспомнил Ежи Карловича.

– Ладно, что по девочке?

Сменила я тему разговора. Не очень-то хотелось разбираться с истиной причиной ареста поляка. Раз арестовали, значит, было за что. Нашим виднее кто враг.

– Смерть наступила в результате асфиксии. Простым языком, её задушили руками. Есть характерные следы от пальцев на шее. Судя по окоченению смерть наступила где-то, – он посмотрел на наручные часы, – десять часов назад. Вчера вечером.

Врач подошёл к телу Тоси и откинул простыню.

– Не знаю относится ли это к делу, но, похоже, у нее сломана шея. Такого я раньше не замечал. Обычно Зверь душит жертву. А так все без изменений, на мой взгляд. Ссадины на коленях и локтях, полученные незадолго до смерти. Кровь на них ещё не успела запечься.

– Такие были и на предыдущих жертвах, – подтвердил Шумский, пристально рассматривая ссадина на коленках Тоси.

Капитан смотрел на убитую девочку и, казалось, что близкое знакомство с её отцом никак не влияет на его душевное состояние. Но это не так. Шумский тяжело дышал, всё время отводил глаза в сторону, сдерживая слёзы.

– Вряд ли коленки оцарапал ей Зверь. Она ребёнок, – Бурак резко осекся на слове, нервно затянувшись сигаретой, и на выходе будто извиняясь поправил сам себя, – была ребёнком. У моего племянника ни дня без царапин и синяков не проходит. Дети, – снова затяжка, молчание, и выступившие слёзы заставили врача отвернуться.

Нервы «ни к чёрту», всё-таки сдали. Да, и такое ни каждому дано выдержать. Особенно тому, кто спасает жизни, а не отнимает их.

– Простите, я отойду, – еле слышно сказал Станислав Игоревич и направился к фельдшерской машине.

Я не стала задерживать врача. Свою работу он уже выполнил, осмотрев труп и дав предварительное заключение, а остальное, более детальное, позже официально на бумаге. Криминалисты тоже отработали, сделав фотографии и описав все найденные улики. Правда, улик этих, что кот наплакал, то есть совсем нет. Единственная зацепка, от которой ещё можно было оттолкнуться – это дед. Я ещё только соображала, что делать дальше, а Шумский уже подошёл к старику и стоящему рядом милиционеру. Подойдя, капитан о чём-то переговорил с коллегой и, обернувшись, рукой подозвал меня к ним.

– Алеся Яновна, это лейтенант Кулик Родион Глебович, местный участковый, – представил он парня. – Вроде что-то проясняется у нас. Давай, Родион, расскажи, что видел.

Прежде чем отрыть рот, участковый кивнул в сторону панских развалин:

– Я вчера от Мацкевичей возвращался, решил срезать через усадьбу и вроде бы кого-то видел.

Полное разочарование, а не информация. Я уже было настроилась на что-то стоящее и тут меня, как кувалдой по голове ударили слова Кулика, что тот вроде кого-то видел. А кого? Кого, мать твою, он видел?! Неужели нельзя как-то уточнить кого именно он видел? И когда я задала вопрос кто же это мог быть, участковый пожал плечами. На секунду многообещающе задумался и огорошил своей тупостью, сказав: «Тень мужская была. Да, точно мужская. Бабскую юбку я от штанов даже в кромешной тьме отличу». Последнее было излишним юношеским хвастовством. Что он там в темноте различает меня абсолютно не интересовало. То, что убивает мужик было и так понятно. Женщины на такое не способны. Хотелось, конечно, услышать больше, но участковый продолжал пожимать плечами и корчить подобие умного лица. После пяти минут разговора с Куликом, я почувствовала настоящую злость. Вот бывают люди, которые одним своим видом просто раздражают, а тут появилось невыносимое желание прибить идиота.

– Спасибо, лейтенант, идите работайте дальше, – с нескрываемым раздражением сказала я и, дождавшись, когда бестолочь Кулик уйдёт, с вопросом посмотрела на Шумского.

– Ладно, Лесь, сам охренел, – поняв, оправдался Женя. – Он сказал, что видел убийцу.

– Теперь понятно, почему вы больше года Зверя ловите, – в упрёк сказала я, вскользь пробежавшись глазами по сотрудникам милиции.

Оцепление из пяти человек не может справиться с напирающей толпой зевак. Начальник милиции распинался перед негодующими жителями несколько минут и, поняв, что это бесполезно, смотался обратно в отделение. Один из двух криминалистов побегал с фотоаппаратом несколько минут и убежал в кусты. Чересчур впечатлительный специалист со слабым желудком… Чуть что сразу рыгает, сложившись пополам. Хорошо хоть второй проявлял большее рвение в работе, расхаживая по траве. Он, нагибаясь до самой земли, пристально рассматривал каждую соринку рядом с трупом Тоси.

– Да ладно, можно сказать, у вас там, – кивнул он в сторону Москвы, – дураков нет.

– Дураки там долго не живут, – буркнула я, зацепившись взглядом за второго криминалиста.

Тот вроде бы что-то нашёл. С минуту повертев в руке находку, поднялся с корточек и направился ко мне.

– Товарищ капитан, – сходу, не представившись, обратился он ко мне, протягивая ладонь, – это было под рукой девочки.

Я взяла из раскрытой ладони пуговицу. На первый взгляд обычная черная пуговка. Такие тысячами выпускают на заводах нашей Родины. Но вот, перевернув её, я увидела на обратной стороне аккуратную гравировку из двух заглавных букв «ПС».

– ПС, – повторил мои мысли, заглянувший через плечо Шумский. – Имя, фамилия?

– Может быть, – задумавшись ответила я.

Панские развалины, мужская тень, пуговица с инициалами… простому советскому человеку гравировать свои пуговицы без надобности. Такой придурью страдали только богачи. Может, кто-то из этого панского рода вернулся в Заболотинск и мстит его жителям? Или всё-таки это я хочу связать бывшего эксплуататора с убийствами детей. Вот и ищу зацепки там, где их попросту нет.

– Женя, а у кого-нибудь из здешних панов были такие инициалы? – оторвавшись от раздумий, задала я вопрос.

– На конце было бы «З», а не «С», – быстро ответили он, забирая у меня из рук пуговицу, и, рассмотрев её получше, добавил. – И вряд ли пан Заболотинский заказал бы вырезать свои инициалы на простой советской пуговице. Зачем ему это?

Вот тут Женя и развалил всю мою и так слабую версию. Но мысль про пана никак не отпускала.

– Усадьбу обыскивали?

– Да, но там почти ничего не сохранилось. Всё строение полуразрушено. Второй этаж почти обвалился во время пожара, – сказал Шумский.

– Пусть ещё раз обыщут, – настаивала я. – Может, найдут подвалы.

В старых домах дворян часто были потаённые комнаты или огромные подвалы, где хранились дорогие вина. Так что обыскать усадьбу ещё раз лишним не будет. Правда, по гримасе Шумского, я поняла, что немного перегнула с приказами. Он наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Леся, я сам лично облазил усадьбу вдоль и поперек. Ничего там нет.

Я с неохотой согласилась с Шумским и вернула пуговицу молодому криминалисту. Мы ещё около двух часов пробыли на месте, пока тело Тоси не увезли в морг. Старика, обнаружившего труп, и с десяток горожан, желающих высказаться, я допросила лично. Ничего нового. Убийца словно растворялся в ночных кошмарах местный жителей. Мне рисовали образы монстров из легенд прошлого: каких-то оборотней, ведьм, призраков. И во всём этом шлаке я должна была провести границу между реальностью и вымыслом. Но панская усадьба так и не выходила у меня из головы, притягивая своей таинственностью, покрытой мраком трагичной историей. В огне погиб преданный панам сторож.

ГЛАВА 7. Восемь

ЭПИЗОД 1.

Мы привыкли верить своим глазам, даже когда они видят то, что противоречит нашему восприятию добра и зла. Где добро – это белое, а зло – чёрное. Наши глаза прекрасно различают этих два цвета, но тонкая грань между ними остаётся невидимой. Мозг, словно, нарочно не хочет воспринимать серое, ведь этот полутон нельзя отнести ни к черному, ни к белому. Нечто пограничное, маркое, сумрачное. То, к чему не захочется прикоснуться даже кончиком пальца. Грязь, которую мы обязательно обойдём, чтобы не испачкаться. Но, что делать, когда в мире людей серый становится единственным цветом человеческой души? Среди нас нет людей, способных похвастаться абсолютной святостью. Нет и тех, кто соединил в себе вселенское зло. Обычно нас окружают простые грешники, и не все из них стремятся попасть в рай. Кому нужны божьи законы, когда в мире царят лишь животные инстинкты направленные на выживание?

Не святые, но и не грешники – просто люди с серой душой. И в нас всего поровну, как добра, так и зла. Правда, бывают исключения, когда в серую грань нашей сущности просачивается больше чёрного… И тогда из обычного человека мы вдруг превращаемся в звероподобного монстра. В тварь, которую остановит только смерть.

Я никогда не стремилась казаться лучше, чем есть на самом деле. Когда нужно было любить – любила. Когда нужно было верить – верила. Когда предать – предавала. Забыть – забывала. Ненавидеть. Ненавидеть… С этим чувством у меня всегда были проблемы. Как бы я ни пыталась кого-нибудь возненавидеть, со временем моя ненависть перерастала в презрение, а презрение в равнодушие. Но, изучая дела убитых девочек, я испытывала такую ненависть, что дышать становилось больно. Хотелось достать из кобуры пистолет и пустить пулю себе в лоб, потому что читать сухие отчёты было невыносимо. Перед глазами всё время маячили жуткие образы убиенных детей. Я смотрела на фотографии с мест преступления и отказывалась верить собственным глазам. Неужели человек способен на такую жестокость? Нет. Этот монстр никогда не стоял на сером распутье, он крепко увяз в чёрной липкой грязи, которую ошибочно принимал за душу. Он, словно, выполз в этот мир из преисподней. Абсолютное зло. Чудовище питающиеся муками невинных. И ему всё мало, мало и мало!

До Тоси было семь жертв. Все девочки одного возраста – четырёх, пяти лет.

Первая жертва Галина Волошина. Галюся, как назвали её родители. Она пропала в начале марта прошлого года. Утром играла с детьми во дворе, а к обеду исчезла. Сначала мать со старшими сыновьями сама искала дочку и, когда уже отчаялась, пришла в милицию. Через неделю сторож кирпичного завода случайно нашёл труп девочки. Его собака раскопала мусорную кучу и жалобно заскулила, подзывая к себе хозяина.

Вторая жертва – Алевтина Егорова. Для матери с отцом Алечка. Пропала через два месяца после Галюси. Точнее середина мая. Труп нашли на пустыре. Подозреваемые? У девочки, как и у родителей, недругов не было. Следовательно, и подозреваемых тоже не было. Второе убийство ребёнка в городе, а спросить не с кого.

Третья жертва – Валентина Шейман. Девочка пропала в конце июля. Её тело нашли на четвертые сутки в канализационной яме неподалёку от дома, где она жила.

По городу поползли жуткие слухи, а это подрывало авторитет советской власти. Общественность требовала разобраться с убийцей и начальник милиции назначил виновного – деда третьей жертвы. По версии милиции, точнее следователя Барсюка: родители Вали в тот злополучный день пошли в театр и попросили дедушку посидеть с внучкой. Тот напился и в пьяном угаре задушил ребёнка. Старый Шейман отрицал обвинение, но после общения с Масловым подписался и под убийствами Галюси с Валей. До суда он не дожил. Повесился в камере.

Вроде бы преступления раскрыты и можно вздохнуть спокойно, но в сентябре пропадает Раиса Бердянская. Раечка исчезла со двора детского сада. Воспитательница ( из приезжих) сразу же позвонила в милицию и в разговоре с сотрудником упомянула, что видела неизвестного возле забора. Описала его приметы. Мужика быстро нашли. Оказалось, что это местный дурачок Ростик. Труп Раечки повесили на идиота. Следователю Барсюку было по-барабану, что у Ростика железное алиби. Когда девочку убивали, он уже сидел в камере.

В конце ноября пропадает София Якуш, а через несколько дней её труп находят на том же пустыре, что и Галюсю. Следователь Барсюк рвет и мечет, чуть ли не хватая каждого подозреваемого, но всё безрезультатно. Все улики указывают, что убийца детей один и тот же человек. Только туповатый следователь наотрез отказывается признавать свои ошибки.

Восьмого марта тридцать девятого года прямо с утренника из городского Дома Культуры исчезает Маруся Дзедун. Девочка стала шестой жертвой Зверя. Её останки нашли только спустя месяц после исчезновения неподалёку от усадьбы. Тело частично разложилось и обглодано бродячими псами.

Заболотинск захлестнула новая волна страха, которая в свою очередь породила слухи: будто Зверь – это оборотень. «Убийства происходят в полнолуние», – шептался народ, с опаской поглядывая на усадьбу.

Ужас настолько проник в подсознание каждого жителя, что детали убийств уже никого не волновали. Народ видел сверхъестественное там, где его по определению не было. И чтобы остудить фантазию советских людей, Барсюк арестовывает очередного терпилу, некого Агафьева Валерия Владимировича. Мужик работал кочегаром в Доме Культуры и у него в коммуналке каким-то чудесным образом во время обыска оказалась варежка Маруси. Признание из Агафьева не выбил даже Маслов. Кочегар стоял на своём: не убивал. До суда он, к сожалению, не дожил. Внезапно умер в тюрьме от сердечного приступа.

Барсюк перегнул палку и начальство не оценило рвение услужливого следователя, так искусно подгонявшего дела под нужные результаты. Сначала его отстранили от занимаемой должности, а потом уволили с формулировкой «злоупотребление служебным положением». И поговорить с Барсюком не получалось. Его арестовали в апреле. Не то, чтобы я очень хотела пообщаться с недалёким бывшим следователем. Просто интересно было послушать, как он стряпал свои филькины делишки, кромсая судьбы невинных людей и давая Зверю почувствовать свою полную безнаказанность? Хотя про невинных людей, я тоже малость перегнула. У самой рыльце в пушку.

В конце апреля похищена и убита внучатая племянница комбрига Кистенева – Дарья Кистенева. Тот же почерк: похищение, тело находят через какое-то время в районе прилегающем к руинам усадьбы, следы пальцев на шее и сбитые коленки с локтями. В этом деле уже было больше материалов, чем в предыдущих шести. Шумский на славу постарался, когда дело отдали ему! Единственное, чего я не нашла ни в одной папке это заключения патологоанатома. И куда-то пропали показания свидетелей о чёрной машине рядом с местом исчезновения Дарьи Кистеневой. Складывалось впечатление, что дела тщательно почистили. И кто это сделал, я сразу догадалась.

ЭПИЗОД 2.

Ещё раз перелистав папки и окончательно убедившись, что нужных мне заключений нет, я отложила их в сторону. День выдался в моральном плане тяжёлый. Отец Тоси помутился рассудком. Его забрали в психиатрическое отделение. Шумский вызвался сопроводить и, чтобы по два раза не ездить дождаться заключения по вскрытию. Жанну я отправила домой. Девочке стало плохо. Так, что компанию в кабинете мне составлял один Гончар. Парень оказался на редкость внимательным.

Помогая разбирать дела он вдруг подметил:

– Девочки были похищены в центре города и ни одной из частного сектора, – задумался парень и посмотрел на меня, ожидая одобрения.

– А их трупы были найдены в непосредственной близости от панской усадьбы. И что бы это могло значить? – озвучила я свои наблюдения, развивая дальше мысль Гончара.

– А то, что убийца как-то связан с этими двумя местами, – подытожил парень и тут же погнал набрасывать версии. – Может, он живёт в центре, в одном из кирпичных домов. Там же присматривает себе жертву, потом похищает её и прячет в усадьбе.

– Шумский говорит, что облазил всю усадьбу и не нашёл никаких потаённых комнат.

Гончар, услышав фамилию уважаемого следователя, немного сконфузился, но всё равно продолжил настаивать на своём.

– Может, Евгений Иванович не всё облазил. Он же никогда там не был. Только после пожара. Вот моя бабка рассказывала, что в усадьбе есть тайная комната. Старый пан Заболотинский прятал там дорогие картины с антиквариатом. Она лично ему помогала какую-то мазню на холсте снести туда. Эх, жалко бабка померла прошлой весной! – раздосадовано охнул Гончар.

– Да, Ванюша, жалко вашу бабку, – поддержала я парня, впервые назвав его по имени.

Обычно предпочитаю обращения по форме без личных имён, но тут другое дело – молодой милиционер мне очень симпатизировал. Нравятся мне такие парни. Вроде и скромный, но есть в нём что-то притягательное для взрослых женщин. Хочется приласкать такого невинного красавца. Вот так по-матерински приласкать без злого умысла развращения.

– Бабка вредная была, – засмущался Гончар, услышав своё имя. – Ни о ком хорошего слова не говорила, кроме старого пана. Вот его всегда хвалила. А молодого пана Иродом называла.

– А за что? – тут же поинтересовалась, вспомнив, что вроде именно этот пан числился отцом Шумского.

Щеки парня зарделись, словно помидор, а глаза виновато забегали по столу.

– Так молодой пан девок портил, – ели слышно пробурчал Ванюша.

Вот бывают же такие люди, что одни грешат, а другим стыдно. Гончар был как раз из таких. Молодой пан девушек насиловал, а Ванюша прям сквозь землю готов был провалиться, испытывая неловкость даже пересказывая воспоминания почившей бабушки.

– И много испортил?

– Бабка рассказывала, что много. Старый пан хотел даже лишить его наследства, но скоропостижно скончался за день до того, как должен был приехать нотариус. Новое завещание было составлено на воспитанницу пана сироту Марылю. Бабка моя лично присутствовала, когда пан это завещание писал. Но не успел засвидетельствовать бумагу, как положено. Вечером написал, а утром его нашли мертвым на полу в собственном кабинете. Панский сынок больно не горевал по папаше и уже через месяц женился на панночке Марыле, чтобы и её наследство прибрать к рукам. А бабку мою выгнал, забрав все отцовские подарки. Вот она на зло Заболотиским и рассказывала все их семейные тайны: как насильничал молодой пан девок в летнем домике, как к панночке Марыле по ночам шастал, про золото спрятанное в подвале, как Агнешка утопла.

– А Агнешка, это кто? – спросила я у такого осведомленного милиционера.

Признаться, я была немного удивлена, что простой парень знает такие интимные подробности панского семейства.

– Пересвистова Агнея, старшая сестра нашего первого секретаря горкома Пересвистова. Она была служанкой при старом пане, потом её нашли в пруду. Сказали, что сама утопилась. Но бабка моя говорила, что Агнешку изнасиловал панский сынок, а потом задушил и бросил труп в воду, – и, затаив дыхание, со злостью добавил. – Он с ней несколько дней в летнем домике развлекался.

И опять с убийством тридцати годовой давности всплывала усадьба, теперь уже с каким-то летним домиком. Меня прям током шибануло, как захотелось самой посмотреть на руины панского дома. Шумского всё ещё не было. Дела убитых девочек я изучила от корки до корки. В общем, пока заняться было не чем. Да, и день катился к закату. Так что напросилась я у Гончара на экскурсию в панские развалины, ну и заодно самой всё внимательно рассмотреть. Вдруг Шумский чего и не заметил. Ванюша принял моё предложение с таким энтузиазмом, которое свойственным только юношескому возрасту. А именно, подскочил с места, воскликнув: «Есть, товарищ капитан, показать вам панскую усадьбу!». И мы, выйдя на улицу, поехали под ворчливый аккомпанемент Доронина в сторону заброшенной дороги, ведущей сначала по липовой аллеи, потом в яблочный сад, мимо зарастающего камышом пруда, к покосившимся кованным воротам, которыми уже виднелись обгоревшие стены дома.

ГЛАВА 8. Панские развалины

ЭПИЗОД 1.

Доронин выругался, когда машина стала подскакивать по выбитой дороге, бубня, что нечего на ночь глядя ездить к черту на кулички. Я промолчала. Ну что простой шофёр мог ещё сказать, как не пожалеть свою груду металла на колесиках?

Когда-то эта была роскошная усадьба в два этажа с открытой террасой, на которую был выход из каждой комнаты. И от всей этой красоты остались лишь покосившиеся двери с разбитыми стёклами. Мощенная камнями дорожка, которую ругал Доронин, огибая фонтан в центре двора, вела к широкой лестнице с резными балясинами. Несколько ступенек и нас встречают высокие двустворчатые двери совсем не тронутые огнём. Странно, весь дом, особенно левое его крыло, почернело от копоти, которую не смыли ни дожди, ни время, крыша обвалилась, трава проросла будто сквозь плиты мрамора, а двери сохранились в идеальном состоянии. Я даже не услышала скрипа, когда открывала их.

– Будьте осторожны, – раздался взволнованный голос Ванюши за спиной, – здесь почти обвалились перекрытия.

Я машинально подняла голову вверх. Балки, и правда, держались на честном слове, а некоторые уже валялись на том, что когда-то называлось полом. Теперь под ногами противно хрустело, стоило только сделать шаг внутрь полуразвалившегося здания.

– А на второй этаж можно подняться? – спросила я Гончара, заметив остатки лестницы впереди.

– Думаю, нет, – обгоняя меня, сказал парень. – Полы были деревянные, – пояснил он и смущённо подал руку, когда я переступала через одну из обвалившихся балок. Здесь только хорошо сохранились подвалы, но по весне их заливает водой. Это и при старом пане тоже было. Сейчас вроде подсохнуть должно было всё. Дождя давно не было.

Оглянувшись вокруг, я ещё раз внимательно рассмотрела развалины усадьбы. Здесь невозможно было спрятать ребёнка и удерживать его несколько дней. Слишком опасно, как и для жертвы, так и для убийцы. В любой момент может второй этаж полностью обрушиться. Так что идею об уцелевших комнатах в усадьбе я сразу отмела, как только увидела в каком состоянии перекрытия. А вот подвалы и летний домик всё ещё маячили в голове и я поторопила Гончара. Вечерние сумерки быстро сгущались и была вероятность, что пока мы спустимся в подвальные помещения на улице окончательно стемнеет. Хорошо хоть я захватила с собой фонарик, а то от зажигалки там толку не было никакого.

Молодой милиционер осторожно вёл меня по дому, когда надо, по его мнению, помогая переступать через препятствия. Бедолага всё время то смущённо сопел, то отворачивался, испытывая неловкость, когда пересекался со мной взглядом, то резко останавливался, как-то нервно прислушиваясь к живой тишине усадьбы. Почему живой? Потому что хоть панский дом и опустел, но жизнь в нём ни на миг не замолкала. Каменные руины облюбовали птицы и мелкие зверьки. Вот в их щебет с шорохами и вслушивался Гончар. Признаться, и меня они немного пугали. Особенно когда из, казалось бы, чёрной пустоты коридоров с криком вылетала какая-нибудь лесная птица. Вздрогнув от неожиданности, я уравновешивала дыхание и шла дальше. Правда, уже положив ладонь на кобуру. Так было спокойнее. А ещё гнетущее ощущение, что кто-то следит за каждым нашим шагом, заставляло часто оглядываться. Тяжёлая атмосфера панских руин давила на психику и периодически возникало желание бежать как можно дальше от этих обуглившихся кирпичных стен.