В плену разума

«А мне с тобой поговорить бы по душам.....

С той, что во мне внезапно поселилась,

Что в разум мой отчаянно вцепилась,

Забрав покой и сон мой по ночам.

Все мои мысли подчинив одной себе,

Весь мир мой прежний будто поменяла,

Расставив все, только с конца в начало

В моей, довольно непростой, судьбе.

И жизнь всю разделив на "до" и "после"

Вмешалась, разрешенья не спросив…

Лишь не большую горсть оставив сил

На то, чтоб разделить ее с тобой же.

Тебя я постепенно узнаю,

Стараясь обойти мысли о прошлом.

Но от чего так горько и так тошно?

Да и за что тогда тебя благодарю?

Твои страданья всем своим нутром

Я чувствую как будто бы подкожно,

И если вдруг окажется возможно

С тобою вместе это мы переживем».

«Что за черт! Я не помню ни одной строчки! Ни одного слова!», – испуганно думала Анна. «Как такое возможно? Кажется, я окончательно слетела с катушек…», – думала она, взяв листок и опустившись на пол. По щекам ее струились слезы, но она этого не замечала, ее мысли были заняты написанным. В некоторых словах были размыты чернила. Это говорило о том, что она плакала, когда писала его. По спине и ногам вдруг побежали мурашки, Анна начала всхлипывать и вытирать струящиеся из глаз слезы.

«Мам, ты болеешь, мам? Пойдем есть кашу мам! Меня сегодня не тошнит», – услышала Анна от подошедшей к ней девочки.

«Прости, малышка, прости милая моя! Все хорошо! Конечно, пойдем! Только ее нужно сначала приготовить. Ты ведь поможешь маме?», – обратилась Анна к дочери, пытаясь прекратить слезы.

До визита к врачу оставалось еще два дня. Анна с нетерпением и страхом ждала этого момента. Врач казался для нее Богом, она была уверена в том, что сейчас ее судьба напрямую зависит от того, насколько достоверную информацию она сможет ей рассказать и какое лечение будет ей назначено. В голове боролись за свое место тысячи спутанных мыслей, которые она отчаянно пыталась запомнить, чтоб ничего не упустить на следующем приеме. Ей было невероятно трудно сосредоточиться на чем-либо, и она решила, что лучше всего будет записывать все моменты, которые покажутся ей значимыми.

«Что это за блокнот у тебя, с которым ты практически не расстаешься в последнее время?», – спросил заинтересованно Денис, ее муж, протягивая руку, чтоб взять его.

Денис был крепким двадцативосьмилетним широкоплечим парнем с карими глазами, патриотом, добряком в душе и интровертом в жизни. Главным его увлечением были компьютерные игры, что очень сильно раздражало Анну, которая искренне не понимала того, как можно тратить столько бесценного времени на такую ерунду. Сподвигнуть его на какие-либо действия, связанные с работой по дому, было крайне тяжело. Так же, как и его отец, он считал, что главной и единственной задачей его является работа на железной дороге и обеспечение семьи необходимыми средствами. Да и зачем что-то делать самому, если проще заплатить? А Анну раздражало, наверное, больше даже ни то, что дома ничего не делалось, а то, что за таким отношением и постоянным сидением у компьютера она совсем не видела в нем никакого мужского начала. Но, несмотря на это, жили они все-таки дружно, по большому счету. Анна очень снисходительно относилась к чрезмерной лени мужа и, можно сказать, всегда терпела до последнего. Денис покорил ее своей добротой и тем, что адекватно воспринимал и понимал, если был не прав, и никогда не стеснялся попросить прощения.

«Да так, не обращай внимания… С ума схожу, дорогой», – улыбнувшись ответила Анна и спрятала тетрадь за спину.

«Понятно. А если серьезно?», – снова спросил Денис.

«А если серьезно…», – задумчиво начала Анна, – «Если серьезно, то у меня проблемы с памятью и с помощью этой тетрадки я пытаюсь не забыть какие-то важные моменты, о которых хотела бы сказать врачу. Вот и все».

«Все будет хорошо, слышишь?», – сказал Денис и тихонько обнял Анну, притянув поближе к себе. «Подлатают твою головушку, даже не переживай. И тебя вылечат, и меня вылечат. Всех вылечат», – смеясь, сказал Денис, вспомнив эпизод из старого советского фильма. «Устала с детьми? Давай мы пойдем куда-нибудь прогуляемся с ними, а ты пока попробуй отдохнуть, поспи? А?», – поинтересовался Денис, предлагая свою помощь.

«Если только деткам будет интересно погулять, они еще болеют. Давай спросим у них. А уснуть я все равно не смогу. Да и надо ли? Ведь если усну, то ночью мне уже точно на сон придется не рассчитывать…», – с грустью в голосе ответила Анна.

На самом деле Анна очень хотела остаться одна на некоторое время. Но ни чтобы поспать, полежать или отдохнуть, нет. Она хотела поплакать. Поплакать, не сдерживая слез и не пряча их ни от кого. Дать волю своим эмоциям, насколько это было возможно. И поэтому, оставшись одна, она нашла наушники и включила «Реквием» Моцарта – одно из величайших творений человечества, вдохновленный гимн Господу, глубина и драматизм которого не оставят равнодушным ни одного человека. Анна уже привыкла упиваться своими страданиями, это как будто бы начало приносить ей какое-то определенное удовольствие, которого раньше она никогда не знала. Это пугало ее, но, в то же время, ей было очень любопытно ее новое состояние души. Она сидела и рыдала, рыдала самозабвенно и что было сил, как будто бы преследуя цель прорыдаться впрок, чтоб потом не показывать какое-то время слез своим близким. Глаза ее были опухшими от слез, щеки покраснели, а маленькие худенькие плечи то и дело сотрясались от рыданий. Вдруг она внезапно замолкла, встала с дивана и подошла к зеркалу.

«Я что, вправду схожу с ума? Господи, как странно все. Как неожиданно. И как нелепо. Я ведь столько всего пережила, столько обид, почему именно сейчас? А может, коронавирус?», – Анна вспомнила о недавно начавшейся пандемии в стране. «Ведь ходят слухи о том, что данное заболевание угнетает наиболее чувствительные места у человека, так сказать, бьет по больному…. Да как так то? Как же такое возможно?». Анна вдруг задумалась о своих родственниках, судьбы которых были печальны и похожи одна на другую. Она думала о том, что ей удалось вырваться из этой паутины алкоголизма и духовного падения, одной из немногих в своем роду, но вдруг внезапно ощутила себя настолько несчастной, как будто каждый из ее пьющих и влачащих свое жалкое существование родственников был на деле намного везучее и счастливее ее – той, кто в глубине души жалел их и искренне переживал за судьбу каждого из них. Вдруг она, неожиданно для себя самой, рассмеялась. Смех ее был громким и долгим. Она смотрела на свое отражение в зеркале и видела жуткое зрелище – она громко хохотала, а из глаз ручьем лились слезы. Ей было страшно. Страшно и любопытно, ведь такую себя она еще никогда не знала. Спустя несколько минут истерика прекратилась. Анна чувствовала себя опустошенной и уставшей. Она ощущала пустоту везде: в груди, в душе, в голове.

«Вот так отдохнула», – пронеслось у нее в голове. Ей хотелось набраться сил, ведь она понимала, что скоро придут ее дети и ей придется всячески развлекать их и заниматься их досугом. Анна взяла с собой плед и пошла на садовый участок, решив, что восстановиться ей поможет отдых на солнце. Проходя по коридору, взгляд ее упал на тетрадку, лежащую на этажерке для обуви.

«Надо бы не раскидываться такими вещами», – подумала она. «Не дай Бог, кто-нибудь прочитает мои бредни. Неловко выйдет» – и, взяв блокнот с ручкой с собой, вышла на улицу.

Очнувшись, Анна услышала детские голоса и голос мужа, которые, по всей видимости, не обнаружили ее дома и теперь вышли проверить участок. Анна лежала на пледе, постеленном поверх газона, а перед ней лежала ее тетрадь с тем же кривым почерком. На это раз на листе красовалось стихотворение несколько короче предыдущего:

«Я неба столь голубого не видела…

Оно смотрело мне прямо в душу.

И листья смородины – тихие зрители,

Считали число моих веснушек.

Так странно, что раньше не ощущалось

Понимание счастья как сегодня

От того, что мне жизнь такая досталась –

До краев наполненная любовью.

Что чувств прекрасных во мне избыток,

Так приятно волнующих мое сердце…

Я не знаю кому говорить спасибо,

Воспевая это в стихах и в песнях».

«Вот так сюрприз! Понимание счастья, говорите? Интересно, интересно…», – думала Анна, переворачиваясь на спину и уставившись опухшими глазами в голубое и безоблачное небо.

Глава третья

«Здравствуйте, Аня. Проходи, пожалуйста, присаживайся», – Елена Николаевна указала рукой на стул и сняла очки. «Как твои дела? Пила «Сибазон»?».

«Здравствуйте. Да, пила», – ответила девушка, вытирая слезы и присаживаясь напротив доктора. Анна положила принесенную с собой тетрадь перед собой на стол и громко вздохнула, пытаясь сдержать новую порцию слез.

«Как самочувствие? Есть какие-то изменения?», – спросила Елена Николаевна.

«Есть, но, кажется, не в лучшую сторону», – ответила Анна. «Я занимаюсь глубоким самоанализом, пытаюсь разобраться в себе, в своем состоянии. У меня какие-то проблемы с памятью. А еще я начала писать стихи».

«Стихи? О чем же?», – удивленно спросила доктор. «Что за проблемы с памятью?», – продолжала она задавать вопросы.

«Стихи?», – Анна сделала паузу и задумалась. «Наверно обо мне. Или, если быть точнее, о моем состоянии. Я не знаю, Елена Николаевна», – Анна снова начала плакать. «Я не помню, как они появляются. Не помню то время, когда я их пишу. Точнее помню, но очень, очень смутно… Все как в тумане, и на следующий день я с трудом вспоминаю об этом, а читаю так, как будто вижу впервые. Я не помню ни одной строчки… Боже, как же это странно и страшно одновременно», – всхлипывая и глотая слезы, говорила Анна.

«Аня, постарайся успокоиться. Скажи, случается ли у тебя частая и резкая смена настроения несколько раз в день?», – спросила Елена Николаевна.

«Раньше бывало, даже очень бывало. А сейчас я редко смеюсь. Сейчас я в основном вот так…», – сказала Анна, пытаясь проглотить застрявший в горле ком.

«Ань, может ты просто творческий человек, и так происходят моменты вдохновения? Я встречала таких людей, в принципе они такие и есть: за одну минуту они могут искренне и от души рассмеяться и в ту же минуту горько зарыдать. Это им свойственно», – произнесла Елена Николаевна и вопросительно посмотрела на Анну. «Раньше ты пробовала писать стихи или это произошло впервые?».

«Нет, Елена Николаевна, нет. Я удивляюсь себе и не узнаю себя. Я никогда не была таким человеком. Теперь я часто делаю то, чего не делала никогда раньше. Например, включаю Моцарта, под которого навзрыд рыдаю!!! Я не такой человек. Я тот человек, который открывает банку пива и включает футбол, вот какой я человек, простите за такое откровение!!!», – в сердцах промолвила Анна, и слезы снова потекли по ее опухшим и раскрасневшимся щекам.

«Как дела сейчас со сном?», – Елена Николаевна продолжала пристально смотреть на Анну, чуть склонив голову набок.

«Так же. Иногда снятся кошмары. Елена Николаевна, мне сложно общаться с людьми. И дело наверно даже ни в слезах. Я не хочу ни с кем разговаривать. Я хочу тишины. Я хочу быть одна, наедине со своими мыслями. Что-то происходит, Елена Николаевна. Я не узнаю себя, я никогда такой не была. У меня такое ощущение…», – Анна сделала небольшую паузу. «Ощущение, что раньше я была намного глупее, что ли. Как будто раньше я не понимала даже и половины того, что понимаю сейчас», – размышляла она вслух.

«Но ведь это хорошо», – заметила Елена Николаевна. «Значит, родилась новая Аня, с новыми мыслями, с новыми привычками, более мудрая, более взрослая…».

«Хорошо-то хорошо, но почему так больно? Почему так тяжело, невыносимо тяжело», – спросила Анна, посмотрев в глаза доктору.

«А разве роды – это легко? Роды, насколько тебе известно, всегда болезненный процесс», – с улыбкой ответила Елена Николаевна. В кабинете на некоторое время воцарилась тишина.

«Аня, ты пробовала поговорить с мамой?», – прозвучал следующий вопрос.

«Нет. Она неважно себя чувствует и скорее всего в этом месяце не приедет. Собираюсь поехать к ней на неделе сама, вместе с девчонками. Попробую поговорить с ней, может, станет легче. Елена Николаевна, чем я болею? Как называется мой диагноз, насколько это серьезно?», – неожиданно для себя самой спросила Анна.

«Диагноза, как такового, я тебе пока назвать не могу. Психиатрия – дело серьезное, это задача ни двух дней. Пока могу сказать только одно – картина ни так проста, как мне показалось на первый взгляд. Вместе с «Сибазоном» я хочу назначить тебе еще один препарат, уже более серьезный. Начнешь пить его очень аккуратно, непосредственно сразу перед сном, чтоб больше никаких дел после его приема тебя уже не ждало. После – только сон. Начальная доза – половина таблетки, а там посмотрим дальше, как твой организм на него отреагирует. Маша, напиши, пожалуйста, рецепт на «Амитриптиллин», – попросила она медсестру.

«Будет сухость во рту. И тошнота. Не пугайся, это побочные действия препарата. Как только твой организм адаптируется под него – они исчезнут. Жду тебя ровно через неделю, в это же время», – закончила Елена Николаевна, протягивая Анне рецепт.

На улице стояла жара. Весна выдалась в этом году чудесная. Анна как всегда вспотела еще до начала приема, и сейчас ее кофта казалась ей чем-то наподобие противогаза. Она сняла ее, и осталась в коротеньком розовом топе чуть выше пупка, оголив четыре верхних кубика пресса. «Надо бы прогуляться на стадион, побегать сегодня»,– подумала Анна, открывая дверь и заходя в аптеку, расположенную рядом с больницей.

«Добрый день! Есть у вас такое лекарство?», – спросила она, протягивая фармацевту бланк рецепта.

«Да, есть. Двадцать девять», – ответила та.

«Двадцать девять?? Рублей??», – с удивлением спросила Анна, уставившись на женщину, находящуюся по ту сторону маленького окошечка.

«Тысяч!! Долларов!!», – засмеялась женщина. «Девушка, ну конечно рублей! Будете брать?».

«Да у меня, похоже, выбора нет», – ответила Анна, протягивая ей три железных десятчика. «Спасибо».

Анна вышла на улицу, держа в руках бело-зеленую пачку с названием «Амитриптиллин». Ниже названия указывалось количество – 50 штук по 25мг.

«Пятьдесят штук! Двадцать девять рублей!! Что ж там такое в составе? Отрава для крыс наверно стоит дороже, чем эти таблетки», – размышляла про себя Анна. В ее памяти вдруг всплыли слова свекрови: «Да тебя там просто посадят на таблетки. А это те же самые наркотики, которые искусственно делают человека счастливым, только легальные! И не понятно как на них отреагируют другие органы тела. Как говорится: одно лечишь -другое калечишь!». Вспомнив про свекровь, Анна нахмурилась. На глазах вновь выступили слезы. Она с нетерпением ждала наступления ночи, чтоб почувствовать долгожданное облегчение и вспомнить, что такое по-настоящему крепкий сон. Но, к сожалению, чуда не произошло. Дети уже спали, Денис, как всегда, щелкал игровой мышью в соседней комнате, а Анна лежала, уставившишь в темноту и прислушиваясь к ощущениям своего тела. С момента приема лекарства прошло уже около часа, а сна все не было. Таблетка была неприятной на вкус, после ее приема Анна около получаса не чувствовала язык и всю нижнюю челюсть, которая онемела как на приеме у стоматолога. Анна закрыла глаза, повторяя про себя стихи Есенина и периодически наблюдая яркие вспышки света, возникающие в разных уголках ее мозга, измученного переживаниями, тревогой и постоянной бессонницей.

Каждый день Анна исправно пила препараты, но никаких изменений в своем состоянии, кроме тошноты, жуткой сухости во рту и онемения челюсти, она не чувствовала. За неделю в ее тетради появилось еще два стихотворения. Анна уже ни так боялась этого и ни так остро реагировала. Даже наоборот, ей было жутко любопытно их читать, и она поймала себя на мысли, что они ей нравятся. Наступил май, Анна побывала в гостях у своей матери и теперь занималась посадками на своем садовом участке. Свекровь периодически появлялась и учила ее жизни, раздражая и еще более угнетая ее состояние. Наконец, наступил день третьего ее визита к психиатру. Анна отвела дочек к бабушке на время ее отсутствия, выслушав как всегда порцию гневных наставлений в свой адрес и брошенную ей в спину фразу: «Ну, пойди, раз заняться тебе больше нечем».

Уже несколько недель стояла жуткая жара. Сегодня Анна решила после своего визита к врачу зайти на стадион и надела черные спортивные лосины в обтяжку и коротенький черный топ. Весь путь до поликлиники она как всегда проплакала, и зашла к врачу с опухшими и красными глазами.

«Здравствуйте, Елена Николаевна», – поздоровалась Анна.

«Здравствуй, Аня. Проходи. Что плачешь, что случилось?», – посмотрев на девушку поверх очков, сказала доктор.

«Душа болит, Елена Николаевна», – сказала Анна и снова начала плакать.

«Душа? А где это? Где эта душа?», – улыбнувшись, спросила Елена Николаевна.

«Где то здесь, в груди», – проигнорировала Анна юмор врача и постучала кулаком по грудной клетке. «Больно, а когда плачешь вроде легче…..Или, может, просто кажется, не понимаю, Елена Николаевна. Ничего не понимаю. Совсем запуталась. Не понимаю, что хорошо, а что плохо. Не понимаю, хочу я это лечить или нет. И нужно ли мне это облегчение, о котором я так мечтала несколько месяцев, сейчас. Елена Николаевна, мне кажется, без этого болезненного состояния я какая-то глупая и многого не понимаю в жизни. А с ним…», – Анна сделала паузу и робко продолжила: «А с ним я как будто какая-то особенная, что ли».

Елена Николаевна внимательно смотрела на Анну поверх своих очков. Голова ее лежала на скрещенных пальцами руках, а взгляд был очень серьезным.

«Так в чем же проблема, Анна? Ты приняла решение? Такой ты нравишься себе больше, не хочешь ничего менять?» – начала она сыпать вопросами.

«Я боюсь, Елена Николаевна…», – ответила Анна.

«Чего же?».

«Боюсь того, что считаю себя особенной, а на деле просто схожу с ума. Боюсь того, что каждый Ваш пациент считает точно так же, как и я», – со слезами ответила Анна.

«Вооот… А вот это мне уже нравится. А вот это уже правильные мысли. Самое главное, Ань, что ты в состоянии задумываться над своими мыслями и давать им оценку, подвергать их критике и размышлениям. Это очень важно. Не каждый здоровый человек на это способен. А так – да, мысли верные. Я тебе больше скажу, не только мои пациенты, а большинство здоровых людей считают себя особенными, считают себя лучше других, умнее других, ярче, красивее и так далее», – сказала она и на минуту замолчала. Анна молчала тоже, переваривая ее слова и вспоминая почему-то свекровь.

«Аня, ты принимаешь «Амитриптиллин»? Как ты спишь теперь? Какие у тебя ощущения после приема данного препарата? Как у тебя аппетит? Ты, кажется, похудела? Это так, или ты такая и была? Встань – ка пожалуйста..», – попросила Елена Николаевна. «Ань, ты и вправду очень худая, тебе бы поднабрать килограммов пять, а то я тебе в диагноз еще и анорексию впишу», – серьезно сказала она.

«Елена Николаевна, аппетита совсем нет. Может быть, реакция на таблетки?», – спросила Анна.

«Странно, обычно бывает наоборот. Люди, принимающие данный препарат, жалуются на повышенный аппетит и в связи с этим набирают вес» – ответила ей Елена Николаевна.

«Я читала инструкцию к ним. Там в побочных действиях указан как повышенный аппетит, так и полное его отсутствие. Мне не хочется есть, я не ощущаю чувства голода. И не хочется заниматься сексом», – Анна опустила глаза в пол. Елена Николаевна поняла, что ей стыдно говорить об этом, но Анна все-таки продолжила. «Я не ощущаю чувства голода и у меня полностью отсутствует сексуальное влечение. Вы знаете, такое чувство, как будто тем самым я показываю свою слабость. Как будто я делаю что-то плохое, что-то постыдное…», – добавила она, не поднимая глаз.

«Аня, тебе нужно есть достаточное количество пищи, а особенно жиров. Они необходимы для полноценной работы нервной системы, которая итак у тебя угнетена. Ты должна есть, даже если придется делать это через силу, ты поняла меня?», – строго спросила доктор. Анна посмотрела на нее и молча кивнула в ответ.

«Тебе нужно отвлечься. Гуляй с детьми, кушай, ходи в гости, смотри телевизор. Ну и все в этом роде. И не забывай принимать таблетки. Дозу «Амитриптиллина» нужно будет повысить. С сегодняшнего вечера ты будешь принимать по одной целой таблетке перед сном и половину таблетки с утра. До следующего приема пока так», – закончила Елена Николаевна.

«Мне сложно смотреть телевизор», – сказала Анна.

«Сложно? Почему?», – с неприкрытым удивлением спросила Елена Николаевна.

«Там показывают либо что-то очень плохое, либо что-то очень хорошее. Сильнейшее чувство эмпатии не дает мне нормально реагировать почти на все, без разницы, будь то новости об убийстве маленькой девочки или же кумир, окруженный толпой фанатов. Почти все вызывает у меня слезы. Не так давно я решила отвлечься и посмотреть футбольный матч. И что Вы думаете, Елена Николаевна? Я начала реветь еще до начала первого тайма».

«Почему же? Представила, что плохо сыграют?», – засмеявшись, сказала врач.

«Потому что перед игрой комментатор объявил о том, что игрок сборной Хорватии по фамилии Ракитич заканчивает свою карьеру. Когда он вышел на поле, один, когда трибуны начали аплодировать ему, я не смогла спокойно на это смотреть и разрыдалась, чем изрядно повеселила своего мужа», – сказала Анна, засмеявшись. «И вот так постоянно, Елена Николаевна. Не могу слушать музыку без слез, не могу нормально читать стихи… ничего не могу делать без эмоций. И почему то жалко всех вокруг. И себя жалко, даже не знаю почему. Детей жалко. Жалко, потому что при общении с ними я не испытываю радости. Нет, я смеюсь с ними, удивляюсь чему то и так далее, но это все так неискренне происходит… Я заставляю себя это делать, потому что так надо. Потому что так правильно. На самом деле мне хочется остаться одной в полной тишине, хочется остаться наедине со своей головой, со своими мыслями и никого туда не пускать. А еще…», – Анна остановилась на полуслове. Доктор заметила, что она чего-то застеснялась и щеки ее стали еще краснее. «Еще я бы очень хотела написать книгу, но понимаю, что никогда не смогу этого сделать. Девчонки так важны для меня, Елена Николаевна. Я так их люблю безумно», – Анна тяжело вздохнула и закрыла лицо руками.

«Ань, тебе нужно наоборот как можно меньше позволять себе находиться в своих мыслях, если ты хочешь чувствовать себя лучше. Тебе нужно отвлекаться, больше общаться с детьми, с окружающими людьми, полноценно кушать и принимать лекарства. А мысли все, наоборот, нужно гнать прочь, тем более, если они заставляют тебя плакать. А по поводу книги… Мой тебе совет – оставь эту идею. Я не говорю, что об этом нужно совсем забыть, но на ближайшее время точно. Помни, что у тебя семья. Помни, что у тебя дети. У тебя сейчас проблемы с психикой, тебе нужно думать о том, как поскорее выбраться из этого состояния, а ни о книге, которая, скорее всего, наоборот заберет тебя у всех. Ты будешь увлечена только ей. Подумай, Ань, чем ты будешь отличаться от своей матери, на которую ты до сих пор в обиде за свое детство? Тем, что она вместо должного воспитания и отношения к своему ребенку выбрала алкоголь, а ты вместо алкоголя вдруг выберешь постепенно сходить с ума в слезах под написание книги? Подумай над этим. Лечись, будь со своими девчонками, ты им сейчас нужна. Поднимешь детей, выйдешь на пенсию – и можешь заниматься чем угодно: плакать, писать книги, да хоть в лес уйти жить! Что угодно», – Елена Николаевна высказывала свое мнение мягко, не громким голосом, пытаясь не обидеть своими словами Анну, но, в то же время, это выглядело весьма убедительно. Анна слушала внимательно, смотря прямо в глаза этой доброй женщине, которая уже казалась ей родной. Анна была очень благодарна ей за возможность поделиться душевными тревогами и переживаниями без укоров и упреков в ответ, за диалог без повышенных тонов и за некоторое облегчение после каждой беседы. Она была абсолютно согласна с каждым словом Елены Николаевны и считала также. Ведь она и вправду мало чем будет отличаться от своей матери. Ее размышления вдруг прервал голос доктора:

«Кстати, Анна, ты пробовала поговорить с мамой?».

«Да, мы ездили к ней на выходных. Я и девочки. Мы разговаривали. Разговор был очень тяжелым. Елена Николаевна, я никогда не разговаривала с ней раньше так долго об этом. Обычно при таких разговорах она довольно быстро выходила из себя, нервничала, начинала спорить и ругаться, доказывая свое, и я уступала, просто замолчав и оставив все, что меня беспокоит, внутри себя. В этот раз я была настроена решительно. Я задавала ей простые на первый взгляд вопросы, но она никогда не могла ответить на них спокойно. Кричала, нервничала. Но я не сдавалась. Я спросила ее, почему, когда я попала в автомобильную аварию в возрасте пятнадцати лет и лежала в больнице, она ни разу не приехала ко мне. Почему приезжали даже учителя со школы, а она нет. Ее отговорки были глупы и нелепы. Я просто хотела услышать правду, просто хотела, чтоб она нашла в себе силы признаться в том, что она все это время пила, даже не думая о том, что я в больнице. Но этого так и не произошло. Самое логичное, что я услышала в ответ от нее, было то, что она якобы слишком боялась за меня, боялась увидеть что-то страшное там, в больнице. И по этой причине не ехала, представляете?», – Анна ухмыльнулась сквозь слезы и продолжила: «Она знает о моем состоянии сейчас. И я сказала ей про то, что может случиться. Просто задала вопрос: «Мам, а если своим спутанным сейчас сознанием я решусь на что-то ужасное и непоправимое, например? Получается, ты не приедешь меня даже хоронить? Ведь это страшно, когда твой ребенок умирает. На это страшно смотреть. А ты слабая, слабый характер у тебя, как ты говоришь…». Она так сильно разрыдалась, Елена Николаевна. Она подошла ко мне, взяла меня за запястья и так сильно-сильно их сжимала, Елена Николаевна. И говорила «прости» много раз. Мы обе плакали, очень долго. Елена Николаевна, это был первый раз, когда она просила у меня прощения. А я впервые тогда сказала ей, что я ее люблю. Господи, это ведь всего лишь одна ситуация, о которой я ей сказала. А ведь их куча таких за нашу с ней жизнь!», – Анна смотрела на Елену Николаевну и плакала.