Черные розы

Он ахает, в глазах у него появляются слезы. У этого мерзавца нет никакого права плакать! Я качаю головой и снова пытаюсь уйти. Он удерживает меня, с силой схватив за плечи.

– Она умерла? О боже, что я наделал?!

Чьи-то большие руки отрывают мистера Тейта от меня и прижимают к кирпичной стене здания с такой силой, что на спине у мерзавца наверняка останутся синяки.

– У вас проблемы? – Мейсон обращается ко мне, но его рассвирепевший взгляд прожигает глаза мистера Тейта.

Я облегченно выдыхаю:

– Нет, никаких проблем. Он уже уходил.

Я иду в противоположном направлении – обратно в зал, там я чувствую себя в безопасности. Потом останавливаюсь – слова раскаяния мистера Тейта на меня подействовали. Я ругаю себя за то, что сейчас сделаю. Я подарю ему спокойствие. Он этого не заслужил, но я все равно это сделаю. Я ненадолго оборачиваюсь.

– Ответ – нет, она не умерла.

И проскальзываю в дверь, прежде чем услышу от него еще хоть слово мольбы. Я уверена, что Мейсон не позволит ему последовать за мной. Даже мистер Тейт не настолько глуп, чтобы вступить в конфронтацию с профессиональным футболистом. К тому же он вдвое старше Мейсона. Он выглядит старым. Очень старым. Так, словно состарился не по годам под бременем того, что он сделал. Вот и хорошо, он это заслужил. Он заслужил это даже больше страданий.

Сумка съезжает у меня с плеча, потому что я наклоняюсь и упираюсь ладонями в колени, словно меня ударили в живот.

– Ну почему все мужчины считают, что им можно тебя либо бросить, либо причинить тебе боль? – спрашиваю я, обращаясь в пустоту.

– Этот мудак причинил тебе боль? Кто он такой?

При звуке голоса Мейсона я прикрываю глаза. В панике я даже не осознала, что он стоит рядом со мной.

Мое молчание лишь разжигает его злость.

– Точно, так и есть! Черт, я его сейчас убью! – восклицает Мейсон и направляется к выходу.

– Нет! – кричу я, останавливая его. – Не в этом дело, оставь его в покое.

Мейсон возвращается, своей массивной рукой берет меня за подбородок и осторожно приподнимает голову, пока мы не встречаемся взглядами.

– Пайпер, ты в порядке?

Я неуклюже киваю и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Потом дрожащими руками поднимаю сумку с пола и надеваю ремень на плечо:

– Мне пора.

Мейсон без каких-либо усилий забирает у меня сумку.

– Ты не в состоянии никуда идти, Принцесса. – Он берет меня под локоть и ведет в кафе спорткомплекса. – И я тебя не отпущу. Тебе нужно сесть, выпить кофе и что-нибудь съесть.

– Может, уже прекратишь называть меня Принцессой? Какого черта ты вообще это начал? И почему ты считаешь, что знаешь, что мне нужно? – дуюсь я, останавливаясь на полпути.

– Я прекрасно знаю, что тебе нужно, потому что мне хорошо известно, что у тебя только что была изнурительная тренировка, от которой ты выдохлась и ослабла. Мне известно, что после вышеупомянутой тренировки у тебя была, по всей видимости, довольно напряженная встреча с тем мудаком. Мне также известно, что ты чертовски упряма и ни за что не станешь никого слушать – сколь бы правдивыми ни были их слова. И я называю тебя Принцессой потому, что именно ею ты и являешься: ты путешествуешь по миру за папочкин счет, и тебе совершенно насрать, какое влияние это оказывает на других.

Я осознаю, что пока Мейсон все это говорил, он вел меня в кафе, и теперь мы стоим перед диванчиком в задней его части. Он подталкивает меня к дивану.

– Так чем же мне тебя накормить, Пайпер?

– Тьфу ты!

Я пытаюсь уйти, но он загнал меня в угол. Но я четко осознаю, что не испытываю паники. Наоборот. Удивительно, что я чувствую себя в такой безопасности, когда он надо мной нависает.

– Я не путешествую по миру за папочкин счет, – вру я. – Я решила потратить на путешествия деньги, отложенные на мое обучение.

– Что в лоб, что по лбу, – отвечает Мейсон, набирая что-то на телефоне. – Все равно эти деньги из одного источника. Я слышал о том, куда ты ездила. Я знаю, сколько что стоит. Деньги на твое обучение давно закончились, Пайпер. Если, конечно, твои родители не думали, что ты будешь изучать медицину в Гарварде.

Я открываю рот, пораженная его дерзостью. У меня нет настроения с ним спорить, особенно если учесть, что он прав. Поэтому я скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку дивана. Посидеть и правда неплохо. Но я не собираюсь ему в этом признаваться.

Через две минуты нам приносят кофе и пару бутербродов. Глядя на еду, я ухмыляюсь, осознав, что Мейсон сделал заказ по телефону.

– Ты что, в плен меня взял?

Я морщусь, как только слова слетают с моих губ.

– Нет. – Мейсон садится рядом со мной, оставляя между нашими бедрами почтительное расстояние. – Я просто настаиваю, чтобы ты поела – тебе нужно восстановить силы, чтобы смочь отбиваться от грабителей на улице.

Я уступаю и беру сэндвич с индейкой.

– Он не грабитель.

– Тогда кто он такой? Я не позволю тебе уйти, если ты в опасности.

Мейсон делает глоток кофе и протягивает руку к своему сэндвичу. Он нерешительно смотрит на меня, борясь с собой. Потом его взгляд меняется, и на лице появляется теплое, подбадривающее выражение. Такое выражение бывает у моих родителей и сестер. Это выражение заботы.

– Я знаю, что с тобой что-то случилось. Этот человек как-то с этим связан?

Услышав его слова, я замираю. Мейсон знает? Но откуда? Я обдумываю альтернативы. Я едва знаю Мейсона и не обязана ничего ему рассказывать. Я пристально смотрю на него. В нем есть что-то, что располагает к нему людей. Мейсон – огромный парень, но при этом кажется очень нежным. Его голубые глаза умоляют меня ответить ему.

– Я тебя не отпущу, пока ты мне не расскажешь, Пайпер.

Ну, по крайней мере, он не назвал меня Принцессой. Мейсон протягивает мне мой нетронутый кофе. Я протягиваю к нему руку, но с силой сталкиваюсь с рукой Мейсона, чашка переворачивается и отлетает к другому краю столика, а горячая жидкость чуть не обжигает нам обоим руки.

– Черт! Прости, – говорит Мейсон, думая, что это его вина. – Ты не обожглась?

Он проводит ладонью по моей руке, осматривая ее. Мой первый порыв – отдернуть руку. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я это сделала. Но я позволяю Мейсону себя осмотреть, а сердце при этом бешено колотится у меня в груди. Я позволяю ему перевернуть мою руку и осмотреть ее от локтя до кончиков пальцев, потому что его прикосновение ощущается иначе. Я никогда такого не испытывала.

Мейсон заканчивает осмотр и делает знак официанту, чтобы тот вытер стол.

– Я принесу тебе другой кофе.

– Нет, не нужно. – Я молюсь, чтобы он не заметил, как дрожит у меня голос. Я достаю из сумки бутылку с водой. – У меня есть вода.

Не знаю, что именно меня убедило, но за долю секунды я решаю ему довериться. Может, это из-за его бережного прикосновения. Может, из-за того, что с ним я чувствую себя в безопасности. Может, мой рассказ его удовлетворит, и он от меня отвалит. Но если я ему расскажу, не подставлю ли я Чарли?

– Об этом никто не знает, – произношу я, мысленно прося у Чарли прощения. Она поймет. Я в этом уверена. – Никто, кроме меня, моей лучшей подруги и моей мамы.

Мейсон в задумчивости ковыряет свой сэндвич, словно то, что я сейчас скажу, может причинить ему боль.

– Понял. Ты можешь мне рассказать.

Я оглядываю кафе, чтобы убедиться, что мы одни.

– Тот человек – отец Чарли.

– Отец Чарли?! – Мейсон гневно хмурит брови. – Он что-то с тобой сделал? Или с ней?

– И да, и нет. То есть с ней, а не со мной, – запинаясь, произношу я. – В смысле, он ничего не сделал с ней. Скорее, он не сделал того, что должен быть сделать.

В глазах Мейсона я вижу непонимание и вопрос.

– Это длинная история, – говорю я.

Мейсон бросает сэндвич и откидывается на спинку дивана.

– Я никуда не спешу. У меня времени вагон и маленькая тележка.

Поверить не могу, что собираюсь раскрыть эту тайну, можно сказать, незнакомцу. Ну что я знаю про Мейсона Лоуренса? Кроме того, что мне рассказывали сестры, и того, что я нагуглила про него в последние недели – я мысленно закатываю глаза, – я его почти не знаю. Но все статьи, все истории, которые я слышала от друзей и родных, сходятся в одном: Мейсону можно доверять. Он честный и искренний парень, если такие на самом деле существуют. И где-то глубоко внутри я с этим согласна.

– Он оставил Чарли и ее маму, когда Чарли было двенадцать.

Я осмеливаюсь поднять взгляд на Мейсона. Он ничего не говорит. Взглядом он приглашает меня продолжать:

– Ее мама была знаменитостью. Манекенщицей и актрисой. Но после рождения Чарли ей не продлили контракт манекенщицы и перестали предлагать роли. Она увлеклась наркотиками и алкоголем. И она… м-м-м… винила Чарли в том, что у нее больше не было работы.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «винила»? – спрашивает Мейсон.

– Именно то, что говорю. Она ее била. Она била Чарли.

Когда я рассказываю Мейсону секрет Чарли, у меня учащается пульс. Надеюсь, Чарли меня за это не проклянет.

Мейсон раздумывает о моих словах и смотрит на меня поверх своей кофейной чашки.

– И он об этом знал?

Я киваю:

– Да, мы в этом почти уверены. Чарли однажды услышала, как они ругались по этому поводу. Ее мама угрожала отцу. Сказала, что, если он скажет кому-нибудь хоть слово, его карьере придет конец. Он был начинающим сценаристом и пытался продать свои сценарии, а у нее было достаточно влияния, чтобы ему помешать.

– Значит, он предпочел карьеру собственной дочери?! – Мейсон сжимает руку в кулак и бьет по столу так, что все стоящие на нем предметы подпрыгивают: – Вот говнюк!

И тут я вспоминаю нечто, что совсем вылетело у меня из головы. У Мейсона есть дочь. Я никогда не видела их вместе, так что до этой минуты мне не приходило в голову, что он отец. Сейчас он, наверное, представляет, как кто-то причиняет боль его дочери. Я прогоняю эту мысль из головы, не хочу даже думать об этом.

– Поэтому Чарли захотела после школы уехать из страны? – Мейсон в недоумении качает головой. – Но ведь теперь она взрослая женщина. Мать больше не сможет доставить ей неприятностей.

Он резко ставит чашку на стол, и кофе выплескивается через край.

– Подожди-ка… твоя мама об этом знала?

Я машинально кладу руку ему на плечо, чтобы его успокоить. Но тут же одергиваю руку, почувствовав искру, пробежавшую между его плотью и моей. Я игнорирую непривычное чувство в животе и объясняю:

– Мама обо всем узнала только после того, как все закончилось и мы уже готовились уехать за границу. В любом случае она ничего не могла бы сделать. Чарли попросила ее хранить молчание, сказала, что будет все отрицать, если мама об этом заявит. Было бы слово Чарли против ее слова.

– Но зачем ей так долго жить за границей? Почему она не могла просто уехать из дома и начать жить отдельно, когда ей исполнилось восемнадцать?

– Потому что это еще не конец истории, – сухо отвечаю я, стараясь подавить свои эмоции.

– Блин, – произносит он, ерзая на месте.

Потом кладет свою большую руку на диван у меня за головой, не прикасаясь при этом ко мне. Мейсон даже незнаком с Чарли. Он и меня-то едва знает, но в его глазах я вижу беспокойство и тревогу. Он кивает на мою бутылку с водой:

– Хочешь чего-нибудь покрепче?

Я тихонько фыркаю от смеха и качаю головой:

– Ты что, забыл? Я же тренируюсь. Никакого алкоголя.

– Да, точно. Подожди до нашего свидания, – с невозмутимым видом произносит он.

Я напрягаюсь. Он, наверное, понял, что задел меня за живое, поэтому быстро добавляет:

– Я пошутил, Пайпер. Так, значит, у этой истории есть продолжение?

Я медленно выдыхаю и потираю шею, чтобы избавиться от напряжения. Позади себя я чувствую руку Мейсона, она приближается ко мне, потом нерешительно отстраняется, словно ему приходится сдерживаться, чтобы не прикасаться ко мне. У меня учащается пульс, и я еще раз вздыхаю. Интересно, это от того, что он почти до меня дотронулся? Или от того, что он этого не сделал?

Я отодвигаю сэндвич, чувствуя дурноту от того, что собираюсь ему сказать:

– Мама Чарли была алкоголичкой. Она тусовалась с другими алкоголиками. Иногда парни, которых она приводила домой… вели себя с Чарли неподобающим образом.

– Черт, – еле слышно бормочет Мейсон. – Мне очень жаль.

Я киваю:

– Да, мне тоже. Но это случалось больше чем пару раз. Поэтому она не хочет возвращаться. Некоторые из тех людей были известными. Чарли не хочет рисковать встретиться с ними или со своей матерью – не хочет их видеть даже по телевизору. А за границей довольно легко обходиться без американского телевидения.

– Поэтому ты поехала с Чарли и с тех пор с ней путешествуешь? – спрашивает Мейсон.

– Чарли – моя лучшая подруга, – отвечаю я, крутя пальцами браслет, как я часто делаю, когда нервничаю. – Мы поддерживаем друг друга.

– Ты чертовски хорошая подруга, Пайпер.

Мейсон немного расслабляется, кажется, он успокоен тем, что я вне опасности. Его взгляд перемещается на тревожные движения моих рук.

– Это Чарли подарила тебе этот браслет?

– Угу.

Я кладу левую руку на диван рядом с собой – подальше от его пытливых глаз.

– Слушай, если допрос окончен, можно я пойду? У меня сегодня смена в ресторане.

Мейсон встает, но все еще перегораживает мне проход.

– А в каком ресторане? – спрашивает он и ждет ответа, прежде чем дать мне выйти.

– В ресторане Скайлар. Им больше всего нужна помощь.

Мейсон поджимает губы. Кажется, он расстроен. Потом он меня выпускает. Я начинаю двигаться к выходу, но его голос меня останавливает:

– Кстати, о Скайлар. Она должна была пойти со мной на благотворительный вечер, который «Джайентс» устраивают в эти выходные, но не сможет. У Гриффина какая-то грандиозная фотосъемка, и он хочет, чтобы Скайлар к нему присоединилась. Можешь меня выручить и сходить со мной на этот вечер?

Я смотрю на него так, словно у него выросла вторая голова.

– Я не хожу на свидания, Мейсон. И, насколько я знаю, ты тоже.

– Именно поэтому мне и нужно, чтобы кто-нибудь со мной пошел. Ну ты понимаешь, чтобы на меня не вешались всякие девицы. Соглашайся, Принцесса, вечеринка будет очень скромная.

Я ухмыляюсь:

– Кажется, мы договорились, что ты больше не будешь так меня называть.

Мейсон смеется:

– Не помню, чтобы мы об этом договаривались. Но я скажу тебе вот что: если ты со мной пойдешь, то обещаю, что буду называть тебя только по имени.

Не могу поверить, что я вообще об этом размышляю. О свидании с Мейсоном.

Нет, не о свидании. Если сначала с ним должна была пойти Скайлар, значит, речь точно не о свидании.

Потому что Мейсон не ходит на свидания.

Как и я.

Никогда.

– А в пользу какой благотворительной организации? – спрашиваю я, медля с ответом.

– Кажется, вырученные деньги пойдут на оплату усыновлений парам, у которых не хватает на это денег.

Сердце гулко стучит у меня в груди. Я закрываю глаза и набираю в легкие воздух.

– Ладно, – говорю я, выходя из спорткомплекса и думая о том, во что только что ввязалась.

Глава 8. Мейсон

Я подъезжаю к краю тротуара, ненадолго паркуюсь и выхожу из машины. Когда я закрываю дверцу, мне приходится схватиться за крышу машины, чтобы не потерять равновесие. Вот она, ждет на крыльце таунхауса Гриффина. Я наблюдаю, как она неуклюже ищет что-то в сумочке. Сегодняшний апрельский вечер не очень теплый, но ладони у меня тут же потеют, а дыхание становится неровным.

Мне хватит пальцев на руках, чтобы сосчитать, сколько раз я ее видел. Она всегда неплохо выглядела в спортивной форме или в смелых рубашках с расклешенными рукавами и в джинсах. Но при виде такой Пайпер у меня просто перехватывает дыхание.

На ней светло-голубое платье – никогда бы не подумал, что она наденет платье такого цвета. Могу предположить, что это платье ей одолжили. Наверное, одна из ее сестер специально подобрала Пайпер платье под цвет моих глаз. Оно не облегает каждый изгиб ее тела. Нет, все гораздо хуже. Это платье заставляет вас гадать, что скрывается под ним. Подол чуть-чуть не доходит ей до коленей, обнажая ее стройные ноги, а скромный вырез лишь слегка обнажает зону декольте. Это платье притягивает, но как бы ненамеренно. Оно совсем не в ее стиле, и я стараюсь сдержать смешок, когда вижу, как она неловко переминается с ноги на ногу на высоких каблуках.

Я точно знаю, что о ней будут говорить на вечере. Она будет выделяться среди всех, как белая ворона. Но не по очевидным причинам, а потому, что она совсем не похожа на самовлюбленных женщин, которые там в основном будут. Пайпер словно обладает вечной красотой – она молода, но в то же время искушенна и практична, – я бы мог сказать то же самое о ком-нибудь вроде Одри Хепберн или Джеки Онасис[7].

Надеюсь, что моя попытка провести с ней время не возымеет обратного эффекта. На секунду я задумываюсь о том, чтобы пропустить прием, уговорить Пайпер пойти со мной в уединенный ресторанчик, где я смог бы узнать ее получше. Куда-нибудь, где ей будет уютнее, чем в толпе фанатов и папарацци, охотящихся за каждым нашим шагом. Если я хоть что-то знаю о Пайпер Митчелл, так это то, что она не любит привлекать к себе внимания. Не знаю, о чем я думал, когда ее приглашал. Я сказал, что там не будет ничего особенного. Но дело в том, что это вечеринка «Нью-Йорк Джайентс», и даже несмотря на то что она будет скромной, все равно привлечет прессу и назойливое внимание со стороны.

Пайпер замечает меня, когда я подхожу к ней по тротуару. Потом она хватается за поручни, чтобы спуститься по лестнице. Я перепрыгиваю через две ступеньки, чтобы поддержать ее, пока она не свалилась со своих каблуков на безжалостный асфальт тротуара. Я протягиваю ей руку, но ее колкие слова останавливают меня:

– Я в состоянии самостоятельно преодолеть несколько ступенек, Мейсон. Это не свидание, если ты забыл.

Я убираю руку, но остаюсь рядом, готовый поймать ее, если она оступится.

– Да, точно. Не свидание. Ну конечно.

Надеюсь, что у меня не загорятся сейчас штаны, потому что, если верить биению моего сердца и тесноте в брюках, это самое настоящее свидание, а я просто наглый врун.

Пайпер, может, и не позволит мне помочь ей спуститься с крыльца, но я ни за что не позволю ей самой открыть дверцу машины. Я опережаю ее и качаю головой, заметив ее хмурый взгляд:

– Сделай мне одолжение, ладно? Я нацепил фрак, а ты… ну, ты выглядишь просто потрясающе. И мне не важно, свидание это или нет, я все равно придержу для тебя эту чертову дверцу. И буду это делать на протяжении всего вечера. Так что привыкай к этому, Принц… э-э-э… Пайпер.

По ее лицу пробегает тень улыбки, и она кивком разрешает мне открыть перед ней дверцу. Она неловко усаживается в низком кресле, следя, чтобы платье при этом не задиралось. Когда Пайпер наконец устроилась, я беру ремень безопасности и наклоняюсь, чтобы ее пристегнуть.

Пайпер останавливает меня рукой и забирает ремень у меня из рук.

– Я не ребенок, Мейсон. Я в состоянии сделать это сама.

– Прости, просто сила привычки, наверное.

Я закрываю дверцу и позволяю ей пристегнуться. Я солгал ей уже второй раз за сегодняшний вечер. Это не сила привычки, это была лишь отговорка, чтобы прикоснуться к ней, почувствовать ее запах. В ту секунду, когда я засунул голову в машину – всего в нескольких сантиметрах от нее, – у меня в венах словно начался фейерверк. Меня все еще окружает ее чистый женственный аромат, тонкий шепот живых цветов щекочет мне ноздри.

По пути к музею, где проходит благотворительный вечер, мне трудно следить за дорогой. Пайпер распустила волосы, ее темные волнистые локоны доходят ей до ключиц. Они кажутся такими мягкими, и я на секунду представляю, как они упадут мне на грудь, когда Пайпер сядет на меня верхом. Я ерзаю, надеясь, что она этого не заметит. Пайпер не замечает. Она смотрит в окно. Интересно, она когда-нибудь делает что-то еще, когда едет в машине?

Я включаю музыку, чтобы сгладить пронизывающее молчание, и мы почти всю дорогу не произносим ни слова. Пока я не замечаю, что она крутит пальцами браслет. Думаю, она всегда это делает, когда нервничает. Я пытаюсь разогнать ее страхи:

– Большое спасибо за то, что согласилась мне помочь, Пайпер. Ты меня очень выручила. Я профессиональный спортсмен, поэтому мне приходится посещать некоторое количество мероприятий, но я почти всегда выбираю самые незаметные. Тебе не о чем беспокоиться, мы там пробудем всего пару часов. Все, что тебе нужно делать, – это стоять рядом со мной и делать вид, что ты хорошо проводишь время.

– Я делаю это не только ради тебя, – произносит Пайпер, ненадолго оторвав взгляд от окна и поправляя бретельку на платье. – Скайлар пригрозила, что отречется от меня, если я откажусь с тобой пойти. Она сказала, что для нее очень важно, чтобы я тебя не подвела.

– Ты хотела отказаться? – переспрашиваю я, стараясь скрыть разочарование в голосе, пока подъезжаю к парковщику.

Пайпер кивает:

– Я не очень люблю толпу.

– Но все равно хочешь пробежать Бостонский марафон, в толпе из… ах да, из тридцати тысяч человек?

Пайпер тихонько смеется и выходит из машины, когда парковщик открывает перед ней дверцу.

– Это другое, – произносит она так, словно это что-то объясняет.

Я беру парковочный номерок и предлагаю Пайпер руку, прежде чем мы выйдем со стоянки. Она смотрит на мою руку и перекатывает голову по плечам – подозреваю, что шея у нее ужасно напряжена от волнения. Если бы я мог просто протянуть руку и помассировать пальцами ее обнаженные плечи, чтобы избавить ее тело от напряжения! Как бы я хотел прижать ее к себе, обнять за талию и сопровождать на благотворительный вечер как подобает. Мое тело дрожит от желания прикоснуться к ней. Но я знаю, что нельзя спешить. Пайпер пугливая. Осторожная. Потерянная. И если я хочу, чтобы у нас с ней что-нибудь получилось, мне надо набраться терпения. Должно быть, вся та хрень, которая произошла с Чарли, сильно на нее повлияла. Наверное, поэтому ей так трудно доверять мужчинам. Доверять мне.

Я опускаю руку и иду рядом с ней через стоянку автомобилей ко входу в музей, впервые за несколько лет чувствуя внутри себя пустоту и одиночество. Не понимаю, чем вызвано мое непрекращающееся желание заполучить эту женщину. Она не проявляет ко мне никакого интереса. Она никак не отреагировала на электричество, пронизывающее наши прикосновения. Может, она его не почувствовала? Может, меня во всем этом привлекает только погоня? Преследование кого-то, кто для меня недоступен? Или мне просто нужно покормить своего внутреннего зверя?

Нет. Дело не только в этом. Я без проблем могу найти себе девушку для секса. Да что там, готов поспорить, что даже на сегодняшнем вечере будет не меньше десятка женщин, готовых раздеться прямо тут на парковке, если я им только позволю.

– Вот ты где, мой сладкий!

Я морщусь, услышав высокий гнусавый голос, когда мы заходим через большие двойные двери в просторное фойе. Что и требовалось доказать.

Я с извиняющимся видом смотрю на Пайпер. Стоило бы подготовить ее к этому, но я правда не думал, что Кэссиди тут объявится. Я поворачиваюсь к своей бывшей девушке:

– Я же просил так меня не называть.

Она высокомерно отмахивается от моих слов и переводит свое внимание на Пайпер. Как и большинство присутствующих здесь женщин, на Кэссиди короткое облегающее платье, подчеркивающее ее покупное декольте. Ее запястья, шея и уши увешаны огромным количеством дорогих украшений. Она выпрямила волосы до предела – и, наверное, заплатила за это четверть месячных алиментов, которые я ей выплачиваю.

Кэссиди медленно, оценивающе разглядывает Пайпер с ног до головы, словно Пайпер – деревенский щенок на выставке породистых собак. Я мысленно отмечаю различия между двумя женщинами. Кэссиди – полная противоположность Пайпер. Пряди клубничного цвета в ее длинных светлых волосах, доходящих почти до талии, подчеркивают кричащий ярко-красный цвет ее платья. На ней толстый слой макияжа, а глаза подведены так сильно, что похожи на кошачьи. Помада – в тон платью, губы блестящие и влажные. Кажется, что после малейшего прикосновения ее губ всю одежду придется отправить в химчистку.

Пайпер же, напротив, выглядит юной. Невинной. Естественной. Она тоже накрасилась, но со вкусом, от этого кажется, что макияжа на ней совсем нет. Даже с иссиня-черными концами волос и крошечным пирсингом в носу она выглядит скромно и неброско по сравнению с хищницей, разглядывающей ее как свою добычу.

– И кто же эта Белоснежка с плохо окрашенными волосами? – обращается ко мне Кэссиди, приподнимая свои нарисованные брови.

Я сердито смотрю на нее. Я еще никогда не испытывал такого желания ударить женщину, как в эту секунду. Сердце у меня сжимается, и я ненадолго прикрываю глаза, упрекая себя за то, что притащил Пайпер в это логово змей. Неужели я настолько эгоистичен, что готов привести ее на это столпотворение только для того, чтобы провести с ней несколько коротких часов?