Плерома

Анатолий Белоусов

Плерома

ПЛЕРОМА – (греч. πλήρωμα — полнота), термин ортодоксальной и особенно еретической христианской мистики, означающий множественное единство духовных сущностей, образующих вместе некоторую упорядоченную, внутренне завершенную «целокупность». В более обычном словоупотреблении – церковь как всемирная община верующих, «мистическое тело», в котором множество членов образует жизненное единство.

«Философский словарь»

ПЛЕРОМА – (греч. «полнота»), гностический термин, принятый для обозначения божественного мира или Вселенской Души. Пространство, развернувшееся и разделившееся на ряд эонов, в которых до конца развертывает себя верховная первосущность. Обитель невидимых богов. Имеет три ступени.

«Теософский словарь»

ПЛЕРОМА [греч. pleroma – полнота, обилие, множество] – бот. внутренний слой первичной ткани в верхушечной зоне роста растений.

«Словарь иностранных слов»

>Enter

– Ну и как, – спросил Бахур, открывая глаза и распрямляясь, – впечатляет?

Мужчина, которого он только что напугал, продолжал с опаской таращиться на давно уже неподвижный стакан. Он окончательно пришел в себя, деловито сложил свою газету, убрал ее в дипломат и с мрачным видом направился к выходу. Бахур негромко рассмеялся.

– Я мог бы продемонстрировать ему что-нибудь еще помимо этого дурацкого фокуса, но, думаю, результат оказался бы тот же. Удивление…

Бахур разинул рот и захлопал глазами.

– Легкий испуг, затем несложное умозаключение и такой же несложный вывод: «приглючилось»! Свят! Свят! Свят!..

Он трижды перекрестился, вперив в собеседника торжествующий взгляд.

– Да, фокус действительно дурацкий, – ответил Лайт после короткой паузы. – Я бы, по крайней мере, придумал что-нибудь пооригинальнее.

– Допустим. И что бы от этого изменилось?

– Может, и ничего, а может… Впрочем, не важно.

– Вот именно! Как ни крути, обезьяна остается обезьяной, даже если ее научат носить очки и курить табак.

Лайт ограничился презрительным: «Пф-ф!..»

В маленьком ресторанчике, где они сидели, сильно воняло жжеными ароматическими палочками. Кто и для чего портил в помещении воздух, было неясно. Однако, даже несмотря на это досадное неудобство, находиться здесь, в прохладном полумраке, когда на улице продолжала стоять изматывающая жара, было приятно. Кондиционеры работали вовсю. Негромко играла музыка. Все это действовало умиротворяюще.

Несколько минут Бахур молча поигрывал ложечкой в чашке с кофе. То, как отреагировал на его выходку этот мужик, не было для него ни неожиданностью, ни чем-то особенно интересным. Все произошло именно так, как он предполагал. Обыватели, они вообще народ предсказуемый. В какой-то мере он даже немного стыдился, что использовал в споре такой заведомо беспроигрышный аргумент. Впрочем, Лайт это должен понимать ничуть не хуже него, а значит, всё в порядке. Просто давно надо было подвести черту под этим затянувшимся, никуда не ведущим диспутом.

– Не знаю, как тебе, – сказал он, отложив ложечку и сделав несколько глотков из чашки, – но мне все это порядком надоело. Самое смешное, что тема нашего разговора нам обоим абсолютно не интересна. Ты говоришь одно, я совершенно противоположное. В ход идут самые изощренные доказательства, однако каждый упорно продолжает стоять на своем, и конца этому не видно. Ситуация безнадежна, тебе так не кажется?

Грустно улыбнувшись, Лайт покачал головой.

– Я с тобой не спорю, – возразил он.

– Вот как?

– Я хочу обратить твое внимание на то, чего ты упорно не желаешь замечать.

– Господи, перестань! Ты что, ничего не видел?

– Видел… что-то, – устало вздохнул Лайт. – Давай лучше немного помолчим.

Бахур одним глотком допил все, что оставалось в чашке, и замолчал, подперев щеку кулаком. «Сдает старик, – с легким разочарованием подумал он, глядя на продолжавшего улыбаться грустной улыбкой Лайта, – совсем сдает. Неужели он всерьез вообразил, что сможет меня переубедить?.. Вздор! Ни за что не поверю…»

– Люди тупы и безмозглы, – твердо произнес он.

– Мы с тобой тоже люди.

– Хорошо, в основной своей массе люди тупы и безмозглы. Их жизнь ничем не отличается от… жизни насекомых. Социум, в котором они обитают, поглощает всю их индивидуальность без остатка.

– Без социума немыслима никакая индивидуальность.

– Самое досадное, – продолжал настаивать Бахур, – что даже те, кто способен вырваться за пределы Системы, кто при желании мог бы разрушить сложенные веками стереотипы и стать свободным, не делают этого, предпочитая оставаться в стаде.

Он подозвал официантку и заказал себе еще чашку кофе (третью за вечер), после чего продолжил:

– Ты только посмотри, как они живут.

– Как мы (!) живем, – попытался поправить Лайт.

– Мы живем иначе. А они…

Бахур не договорил. К их столику подошел грязный, заросший мужчина и принялся клянчить мелочь. Лайт полез было в карман, но в этот момент появилась уборщица, которая привычными отточенными движениями стала выталкивать пробравшегося в ресторан оборванца обратно на улицу. Некоторое время продолжалась возня, потом, словно из-под прилавка, выскочил заспанный охранник и назойливого посетителя вытолкали-таки вон. Довольная одержанной ею победой, уборщица гордо удалилась в темноту подсобных помещений. Охранник на всякий случай остался у входа.

– Бомж, наверное… – рассеянно констатировал Бахур.

Лайт отрицательно покачал головой, но в подробности вдаваться не стал.

– Ладно, на чем мы остановились? Ах да! На том, как они живут.

Он отхлебнул из принесенной ему чашечки, слегка обжегся и, почмокав, поставил чашку обратно на стол.

– Хотя то, как они живут, не так уж и важно. Куда важнее то, что они думают и чувствуют. У каждого из них имеется определенный круг проблем (социальных, бытовых… неважно!), в котором и сосредотачивается всё их существование. Это маленький островок, покинуть который они боятся больше всего на свете. Покажи им нечто, выходящее за рамки усвоенных ими представлений, и они в ужасе отмахнутся от этого, поспешив возвратиться в свою ойкумену.

Бахур живо изобразил выражение лица того мужика с газетой, когда стоявший перед ним стакан дешевой мадеры медленно поднялся в воздух и описал вокруг его головы несколько замысловатых петель.

– Ты думаешь, он попытался понять, что с ним произошло? Думаешь, это экстраординарное событие хоть немного разрушило скорлупку его жалкого мировосприятия? Да ничего подобного! Он уже давно забыл об этом. Выкинул досадное происшествие из головы и думает сейчас о жене, любовнице или событиях на Ближнем Востоке, про которые прочитал в своей паршивой газетенке. А если и вспомнит когда-нибудь в компании пьяных сослуживцев, то только с тем, чтобы рассказать, какой у него был однажды отвязный глюк. Всё! На большее они не способны.

Последнюю фразу Бахур особенно подчеркнул. Лайт упорно продолжал молчать. Казалось, он чего-то (…или кого-то?..) ждал.

Народу в зале было немного. В дальнем углу сидела молодая мамаша с двумя малолетними чадами. Мамаша вот уже минут десять сосредоточенно рылась в сумочке, а чада посасывали молочные коктейли, дико таращась на снующую между столами официантку. Возле окна расположился старичок. С виду вполне безобидный, но вызывавший у Бахура какую-то странную неприязнь. За столиком напротив уныло торчала девушка, как и все остальные, ничем особым не выделявшаяся.

– Э-эх, – вздохнул Бахур, отодвигая недопитую чашку, – скукотища-то какая. Словно зимой в улье…

В этот миг в зал вошли двое парней. Лет двадцати семи – тридцати, прилично одетые, но с какими-то шальными физиономиями. «С пожара, что ли?..» – возникла у Бахура ассоциация. Парни перекинулись с охранником, продолжавшим торчать у дверей, коротким приветствием, уселись за столик возле ящика с пальмой и заказали бутылку коньяку.

При их появлении Лайт заметно оживился. Морщинки на его лице разгладились, глаза излучали радостный блеск. Всё это показалось Бахуру довольно странным, так как на него самого парни произвели скорее отрицательное впечатление. Ну-у… или не отрицательное, а как бы это сказать… Настораживающее, что ли?..

– Времени сколько? – спросил один из них, белобрысый и тощий.

– Двадцать два сорок, – отозвался другой, взглянув на запястье.

– Ну, давай, – вопрошавший поднял рюмку, – за Алёшку.

Выпили. Тут же налили по второй.

Бахур саркастически хмыкнул, задумчиво посмотрев на стоявшую перед ним чашечку. Вообще-то, от коньяка он и сам бы сейчас не отказался. Давненько не пил, даже соскучился. Сейчас бы, как в старые добрые, тяпнуть граммов двести…

– Этих двоих видишь? – поинтересовался Лайт.

– Не слепой. И что с того?

– Мужичонку с газетой ты выбрал сам. И выбрал не случайно. На такого олуха не только твои фокусы, сам Иисус Христос не смог бы произвести впечатления. Верно?

Вздохнув, Бахур отвел взгляд в сторону.

– А теперь попробуй сотворить что-нибудь подобное вот с этими, – улыбнулся Лайт.

Он одними глазами указал на столик, за которым пили коньяк.

Бахур ненадолго растерялся. То, как повел себя Лайт, и то, чем казались ему самому эти парни, как-то не совсем состыковывалось. «Так, так, так… – подумал он, пытаясь проанализировать ситуацию. – И что же он такого особенного в них узрел? Ничего не понимаю…»

Парни, выпив по второй, о чем-то заспорили.

– Почему именно с этими? – осторожно поинтересовался Бахур.

– А разве тебе не все равно? – удивился Лайт. – Ты же говорил, что все люди без исключения…

– Ладно, – отмахнулся Бахур, – можешь не распространяться. Эти, так эти. Какая, в самом деле, разница?!

Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Лицо его сделалось серьезным, затем слегка побледнело и разгладилось. Не переставая тихонько посмеиваться, Лайт перевел взгляд на соседний столик. Казалось, он уже заранее знал, чем все это закончится…

Syzygia – 3

Крипта[9]

Живя,Будь мертв,Будь абсолютно мертв —И делай все, что хочешь,Все будет хорошо.Бунан Дзэндзи

– Prace chest! Поехали! – Юрий Алексеевич захлопнул дверцу машины и повернулся к Даосу, изображая на лице кислую улыбку. – Извини, что заставил ждать. Проспал.

Он виновато развел руками.

Даос молча завел мотор. Набирая скорость, машина вырулила со стоянки.

– Чего такой хмурый?

– Нормальный, – ответил Даос, не поворачивая головы. – А ты, как я вижу, снова не в меру веселый. Был у Макса?

– Ой, перестань, – скривился Юрий Алексеевич, – сколько можно об одном и том же. Ну был, и что с того? Мне твои нравоучения уже вот где сидят!

Он выразительно чиркнул ладонью себе по горлу.

– Дурень ты, что я еще могу сказать, – с грустью в голосе произнес Даос.

Вести воспитательную работу он и не думал. «Что я ему, нянька, что ли? Взрослый мужик, сам знает, чем все это обычно заканчивается. Ну покурил травы, ну нажрался бы, это еще туда-сюда. Иногда даже полезно. Нет ведь, тянет его на какие-то идиотские эксперименты. Вот Гында узнает, он ему врежет. Вылетит как пробка, будет тогда опять с копейки на копейку перебиваться по своим газетенкам».

– Куда хоть едем? – поинтересовался Юрий Алексеевич.

– Работать едем.

– Ясно, что не на прогулку. А конкретнее?

– В «Клуб». Звонил Тюка, назначил встречу на десять часов.

– Это снова насчет твоих железяк? – скосомордился Юрий Алексеевич.

– Нет, – спокойно ответил Даос, – это насчет пропажи. Не знаю, каким образом, но дипломат всплыл у них. Гында велел разобраться. По возможности тихо.

– Ну сопляки, ну дают! У них что, совсем ума не осталось?

– Кто бы выступал по поводу ума, – усмехнулся Даос.

Юрий Алексеевич фыркнул, но промолчал.

«А вообще-то, он прав, – думал Даос, поигрывая пальцами на баранке руля, пока машина стояла на светофоре. – Зря пацаны в это дело влезли, ох зря. Ладно, нас послали, а если б кого другого? Собирали чугун, вот и собирали бы себе. Плачу им неплохо, чего еще надо?..» Он попытался прикинуть, каким образом дипломат мог попасть к Тюке, но придумать что-либо вразумительное было довольно сложно. Или это какое-то недоразумение, или…

Загорелся зеленый, Даос убрал ногу с педали тормоза и легонько нажал на газ.

– Слушай, – Юрий Алексеевич достал сигарету, закурил, – а когда нашего бугая завалили? Я что-то по телефону со сна не разобрал.

– Пару часов назад. А около восьми был звонок от Тюки. Дипломат у него, но как он к нему попал… – Даос пожал плечами. – В общем, пацаны даже не догадываются, чей он и чем они рискуют, объявив себя. Требуют пару кусков зелеными, дурачьё…

– Ну дела! А что Гында?

– Ничего. Велел разобраться.

– Мм… да…

Несколько минут ехали молча.

– Что будем делать? – осторожно поинтересовался Юрий Алексеевич.

– Ничего не будем. Заберем дипломат и отвезем его Гынде.

– Ясно. А… пацаны?

– А пацанам скажем, чтобы валили из города и забыли о том, что видели. Думаю, не дураки, сами все сообразят, когда узнают, во что вляпались.

– Ясно…

Юрий Алексеевич докурил сигарету и выкинул окурок в окошко.

«Ничего тебе не ясно, – раздраженно подумал Даос, – отчитываться перед Гындой ты, что ли, будешь? Он ведь так просто не успокоится. Он ведь захочет знать, кто Питона шлепнул и почему этот кто-то до сих пор преспокойненько себе разгуливает. Ладно, если эти малолетние отморозки на самом деле ни в чем не виноваты, а если нет? Впрочем, это ерунда. Вот только отмазать их будет совсем не просто».

Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на приятеля. Юрий Алексеевич листал какой-то журнальчик, время от времени хмыкая и покачивая головой.

– Нет, ты только послушай, – воскликнул он, продолжая брезгливо цыкать. – «Двадцать девятого июля около двадцати двух часов[10] на Бурковском кладбище двое сотрудников милиции остановили велосипедиста, разъезжавшего по тропинкам деревенского погоста. На вопрос, что он делает на кладбище в столь неурочный час, пожилой мужчина ничего вразумительного не ответил. В отделе внутренних дел у задержанного изъяли фонарь, нож, стамеску и полиэтиленовый пакет, после чего кладбищенский велогонщик Дамаки признался, что он в очередной раз намеревался взломать гроб для совершения полового акта с трупом».

– Что это за бред? – перебил Даос.

– Никакой не бред. Это про некрофилов.

– Тебе заняться больше нечем?

– Чего ты развыступался?! – воскликнул Юрий Алексеевич, изображая невинное удивление. – Некрофилы – больные люди, их жалеть надо, а ты сердишься. Почитал бы лучше «Клошмерль». Там один аптекарь, который…

– Не читал и не собираюсь! – отрезал Даос. – Тебя все еще прет, что ли? Вы чем там вчера с Максом вмазывались?

– Твое какое дело? – обиженно буркнул Юрий Алексеевич. – Тебе, кстати, от Макса привет.

– Больно мне нужны его приветы.

– Ну и дурак.

Вместо ответа Даос показал руку с вытянутым вверх средним пальцем.

Настроение у него было довольно паршивым. И дело здесь даже не в пропавшем дипломате. Дипломат – это так, мелочи. Частный случай, заурядное задание. Просто как-то тоскливо стало в последнее время на душе. Как-то одиноко и до невозможности грустно. И «служба» эта паскудная у Гынды опостылела, и все остальное. Мальчик на побегушках, мать твою так! «Эх, знала бы Надюха, чем я на самом деле занимаюсь, давно бы послала меня куда подальше…» Он тяжело вздохнул.

– Опять депрессняк, – не упустил случая съехидничать Юрий Алексеевич, – а еще на меня наезжает. Чем вмазывался, да чего такой веселый.

– А не пошел бы ты в баню! – огрызнулся Даос, впрочем, вполне беззлобно.

– Тазики переворачивать? Нет уж, увольте. Мне и здесь неплохо.

Юрий Алексеевич швырнул журнал на заднее сиденье, потянулся, жутко хрустя суставами.

– Я вот пока ночью по городу с Максом бегал, – заговорил он, – все думал о нашем вчерашнем базаре.

– С чего бы это? – усмехнулся Даос.

– Не знаю. С одной стороны, ты, конечно, прав. Человек – это всего лишь еще одна ступенька в бесконечной эволюционной лестнице. Никакой мы не венец природы, а так… «Мыслящий тростник», ничего больше. Однако в том, что касается непосредственно разума… – Юрий Алексеевич выдержал глубокомысленную паузу. – Здесь я с тобой (…Разум – это святое!..) ну никак не могу согласиться.

– Великолепно! – рассмеялся Даос. – С некрофилов на философию. Здорово тебя перебрасывает.

– Ты давай не увиливай. Нечего мне тут зубы заговаривать. По-твоему получается, что в плане познания окружающего мира человеческий разум только все запутывает. Так, да?

– Не совсем.

– Как это – не совсем?! А что ты вчера плел?

– Не плел, а излагал точку зрения, – поправил Даос. – И речь шла не о разуме, а о так называемом «здравом смысле».

– Хм, на самом деле?

– Я сказал, что полагаться в деле познания на здравый смысл, это все равно, что производить расчеты для космоса с помощью арифмометра или карманного калькулятора.

Он резко затормозил, едва не сбив пытавшегося перебежать дорогу мужичонку. Юрий Алексеевич со всего размаху ударился о лобовое стекло.

– Ты что, придурок, совсем охренел?! – заорал Даос, высовываясь в окошко. – На тот свет захотел, идиот недоделанный?!.

Мужичок отскочил на обочину, испуганно захлопал глазами.

– Вот урод, – пробормотал Юрий Алексеевич, почесывая (…нету разума, нет и чувства…) ушибленный лоб.

Он погрозил и без того напуганному пешеходу кулаком.

– Трудно вообразить, сколько заблуждений скрывается за этим пресловутым «здравым смыслом», – как ни в чем не бывало продолжал Даос. – Взять, к примеру, сновидение. Сколько веков считалось, что не бывает сновидений, в которых спящий осознавал бы то, что он спит. Сначала философы, а затем психологи и психоаналитики все в один голос утверждали, что подсознание на такой рационализм не способно. Однако сегодня вдруг выясняется, что все это ерунда и что можно спать и в то же время находиться в состоянии «дневного осознания действительности». Можно! Исторически все это открывается только сейчас, тогда как и сон, и данный феномен объективно существовали всегда.

– Погоди, погоди, – Юрий Алексеевич поднял руки и замотал головой, – при чем тут сновидения? Что ты такое несешь?

– Я специально привел этот пример, поскольку феномен «осознанного сновидения» затрагивает сферу индивидуального опыта, а не является результатом развития воззрений социума. Общественная практика и принцип историзма тут ни при чем.

– Хорошо, – отмахнулся Юрий Алексеевич, – я ни хрена не понял, но это неважно. Вчера мы говорили совсем о другом.

– О Боге и о возможности рационального доказательства Его объективного бытия или небытия?

– Да! И о том, насколько в решении этого вопроса можно полагаться на разум.

– Прекрасно, – согласился Даос, – давай поговорим об этом.

Он с трудом подавил улыбку. Юрий Алексеевич (а в просторечии Плотник) когда-то был неплохим журналистом. Очень любил свою работу, много ездил, много писал. Быть бы ему журналистом и по сей день, если бы год назад судьба не свела его с Гындой. Что именно произошло между ними, Даос не знал, но после той встречи Плотник вдруг оставил работу в редакции и без каких-либо видимых колебаний перешел к Гынде, который тут же поставил его напарником Даоса.

Трудно сказать, явились ли причиной столь резкой перемены деньги, или же (по утверждению самого Юрия Алексеевича), он просто понял, что его писанина не имеет ровным счетом никакого значения. Как бы там ни было, с журналистикой он порвал. Однако смена деятельности никоим образом не повлияла на круг его интересов и манеру общения. В разговорах с Даосом он всегда затрагивал темы, в которых разбирался довольно плохо, но которые искренне его интересовали и в которых он хотел бы разбираться чуточку лучше. Так и теперь. Их диспут о сущности Бога длился уже третий или четвертый день.

– Итак, – торжественно начал Юрий Алексеевич, – мы имеем три доказательства того, что Бог действительно существует[11]. И доказательства эти мы получаем благодаря разуму, благодаря мышлению, а не экспериментам или повседневному опыту.

– Вот потому-то, – ввернул Даос, – все они ровным счетом ничего не доказывают.

– Элементарный здравый смысл говорит нам, что «само собой» или по воле случая возникнуть ничего не может. Необходим Творец! А кем бы такой творец ни был, он и есть Бог. Бог, создавший эту материальную вселенную.

– Откуда это, интересно, такая приверженность к детерминизму? – поинтересовался Даос. – Впрочем, даже если принять твою точку зрения и быть до конца последовательным, закономерно возникает вопрос: если причиной возникновения Мира послужил Бог, то что послужило причиной возникновения самого Бога?

– Бог вечен! – воскликнул Плотник, всем телом разворачиваясь к Даосу.

– В таком случае, – с улыбкой возразил тот, – что же нам мешает объявить вечным сам Мир? Сделаем так, и необходимость в Творце отпадает сама собой.

– В пользу того, что Бог существует, говорит та гармония, то совершенство, те слаженность и упорядоченность, которые сверху донизу пронизывают Вселенную. Все в ней, от малого до великого, подчиняется определенным законам. А То, что создало эти законы, что постоянно поддерживает их неизменными и заставляет работать, не может быть ничем, кроме Господа!

– Почему же не может? – рассмеялся Даос. – Утверждают же материалисты, что законы мироздания есть атрибуты самой материи. Думаю, и твои, и их аргументы в равной мере логически обоснованы. Что до гармонии…

Он помолчал, затем продолжил:

– Как знать, не является ли гармония только плодом человеческого воображения, нашей субъективной оценкой мировой взаимосвязанности и уравновешенности? Еще Гегель заметил: глупо полагать, будто Бог создал пробковое дерево для того, чтобы было чем затыкать бутылки.

– Дурак твой Гегель! – огрызнулся Плотник.

– Гегель – философ, – поправил его Даос, многозначительно поднимая вверх указательный палец.

– А по поводу онтологического доказательства, я надеюсь, ты вообще не станешь распространяться. Его убогость очевидна даже последнему кретину.

– Не буду, – уныло согласился Юрий Алексеевич. – Оно не доказывает существования Бога, а говорит лишь, что если Он и вправду существует, то должен быть существом абсолютным, включающим в себя все, в том числе и собственное бытие.

– Сам-то хоть понял, что сморозил?

– Понял.

Несколько минут Юрий Алексеевич выглядел мрачным и подавленным.

– Но как же уникальность Вселенной?![12] – воскликнул он с отчаянием. – Как же уникальность Солнечной системы, Земли?!

– Уникальность? – переспросил Даос. – Не понимаю, о чем ты, но напомню тебе банальную истину. В Бога можно либо верить, либо не верить, а все попытки рационально обосновать Его бытие или небытие заранее обречены на провал. И знаешь почему? Да потому, что разум далеко не всемогущ и с помощью разума человек познает только ничтожно малую часть этого безграничного и загадочного мира. В том, что касается Бога, в том, что касается вопросов Жизни и Смерти, Бытия и Небытия, а также многих других фундаментальных вопросов, разум бессилен, ибо с его помощью можно обосновать как одну точку зрения, так и другую, диаметрально ей противоположную.

Он посмотрел на Плотника.

Юрий Алексеевич с беспечным видом ковырял в носу. «Какой же я идиот, – подумал Даос. – Распинаюсь перед ним на полном серьезе, а для него этот треп – только забавное времяпрепровождение. Журналюга, он и есть журналюга. Ему что о Боге трепаться, что о некрофилах – все едино».

– Эй! – рявкнул он. – Кончай в носу ковырять! Палец сломаешь. Забей-ка лучше косячок. У нас, насколько я помню, после вчерашнего должно было немного остаться.

– Нету ничего, – отводя глаза, признался Юрий Алексеевич. – Вчера оставалось, а сегодня нету.

– Это еще почему?

– Ночью с Максом докурили остатки.

– Ну ты и жлоб.

– Сам ты жлоб! – взвился Юрий Алексеевич. – Трава моя, что хочу с ней, то и делаю. Я что, не имею права хорошего человека угостить?

– Да на кой хрен вам трава, если вы на героине торчите. Зря только добро перевел.

– Когда мы раскуривались, – терпеливо пояснил Плотник, – никаким героином еще и не пахло. Его сейчас вообще в городе не достать. Я Макса раскурил, а Макс, в качестве благодарности, поделился своей заначкой.