Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

Человек умный, храбрый и расчетливый, Пален действительно всегда ухитрялся выходить сухим из воды в самых неблагоприятных ситуациях. Так было, например, во время штурма Очакова в 1788 году. Тогда он, будучи уже генерал-майором, командовал колонной, которая должна была первой начать атаку на турецкую крепость и захватить земляные укрепления с сильной артиллерией, расположенные между Очаковым и замком Гассан-паши. В случае успеха он обязан был дать сигнал ракетами о выполнении задачи. И лишь только после этого должен был начаться общий штурм турецкой крепости.

Однако Пален приказал выпустить все три ракеты сразу же, едва сблизившись с неприятелем. Поэтому штурм Очакова начался одновременно всеми колоннами, что и принесло в конечном итоге полный успех русской армии, которой командовал тогда светлейший князь Григорий Потемкин. Как известно, победителей не судят – и вместо отдания Палена под суд за нарушение приказа командующего, он был повышен в чине и награжден орденами Святого Георгия III степени и Святой Анны I степени. Императрица же Екатерина II пожаловала ему земли в Белоруссии и 500 душ крестьян.

Вот и в этом случае граф успел подстраховаться и сообщил императору о том, что является участником заговора. Но он стал им якобы лишь затем, чтобы проникнуть в ряды заговорщиков и в нужный момент арестовать всех, кто злоумышляет против царя. Простодушный Павел пришел в восторг от слов Палена, и доверие его к графу стало еще сильнее.

«Надо с утра ехать в Михайловский замок и там встретиться с императором, – решил Пален. – Пусть он сам познакомит меня со своими новыми друзьями. Это будет не так подозрительно. Ну, а как понравиться людям – сие мне хорошо известно. Если удастся сделать их своими сторонниками – это будет просто замечательно. В случае удачи заговора их можно сделать козлами опущения. Надо только потом обвинить чужаков в цареубийстве и после суда торжественно их казнить.

Неплохо было бы, чтобы они оказались как-то связанными с проклятыми французами. Тогда можно будет начать подготовку к войне с Наполеоном Бонапартом, чем мы порадуем британцев, перепуганных до смерти союзом между нашим дурачком-царем и французским первым консулом. Можно тогда получить из Лондона новые субсидии – это не считая тех, которые обещаны были за устранение императора Павла. Власть властью, но и деньги тоже никогда не бывают лишними».

Граф Пален зевнул. Его клонило ко сну. Действительно, пора ложиться спать, ведь надо завтра встать пораньше, чтобы успеть подготовиться к встрече с императором и еще раз продумать все возможные варианты беседы с ним.

Он подошел к письменному столу и наклонил стоявший на нем кувыркан. Игрушка закачалась из стороны в сторону, но потом снова приняла вертикальное положение. Граф улыбнулся, взял в руки подсвечник и направился в спальню…

* * *

Ночь с 1 на 2 (13 на 14) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк

Как мы и договорились с Викторычем, в Михайловский замок я отправился в сопровождении пяти бойцов «Града». С нами был и наш новый знакомый, коммерсант Алексей Иванов. Как я понял из короткого разговора с ним, он оказался человеком бывалым. Несколько лет он провел в заграничных командировках, повидал мир и неплохо знал испанский, английский и немецкий языки. Учитывая его немалый житейский опыт и знание отечественной военной истории, Алексей мог оказаться неплохим советчиком и консультантом.

Кроме того, он взял с собой здоровенного черного терьера, который почему-то имел кличку Джексон. Я поначалу подумал, что пса так назвали в честь американского конгрессмена, который вместе со своим коллегой Веником стал автором поправки, запрещавшей продавать в СССР технологии, имеющие двойное назначение. Но все оказалось гораздо проще – папашу этой симпатичной зверюги звали Джеком, так что Джексон означало всего лишь, что он сын четвероногого Джека. А к американскому Конгрессу пес Ивановых не имел никакого отношения. Если что, собака может стать хорошим сторожем, а в случае необходимости – и грозным бойцом.

С Игорем Михайловым мы договорились держать связь по рации. Алексей Иванов прихватил с собой портативную радиостанцию типа «уоки-токи», с помощью которой он мог переговариваться с дочерью, оставшейся в Манеже. Девица сия просто рвала и метала, умоляя взять и ее с собой в Михайловский замок. Но Игорь решил не брать грех на душу и строго-настрого запретил Дарье покидать наше временное расположение.

Император приказал полковнику Саблукову находиться с нашими ребятами. Вместе с ним осталось десятка полтора конногвардейцев. Они должны были беспрекословно слушаться подполковника Михайлова, и никого более.

– Все, что он скажет, можешь считать сказанным мною лично! – строго произнес Павел. Саблуков вытянулся во фрунт перед императором, и с той поры начал уважительно поглядывать не только на подполковника, но и на всех его ребят из «Града».

На улице было довольно темно. Один из часовых, охранявших вход в Манеж, подсвечивая нам дорогу фонарем, подошел к двум зданиям Кордегардий. Дверь в одной из них распахнулась, и оттуда выскочил в сопровождении караульного высокий и стройный поручик в форме офицера Семеновского полка с флигель-адъютантскими аксельбантами. Ему было лет двадцать, не больше. Этот поручик сразу же показался мне смутно знакомым, вот только я никак не мог вспомнить – где именно я видел его портрет.

И когда Павел представил его нам: «Поручик и флигель-адъютант барон Бенкендорф», – я сразу узнал в этом бравом семеновце будущего главу Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, считавшегося главным душителем свободы во времена царствования императора Николая I.

– Эти люди, – Павел указал на нашу компанию, – мои друзья и гости. Прошу к ним относиться со всем почтением и уважением. Вы будете сопровождать их и покажете им в моем дворце все, что они пожелают увидеть. Повторяю – все, без какого-либо изъятия.

Бенкендорф вытянулся перед императором и заверил самодержца, что он в точности исполнит его повеление. Я же с любопытством разглядывал будущего графа и шефа жандармов. Он был сыном генерала Христофора Бенкендорфа, который считался другом цесаревича Павла Петровича, за что заслужил нелюбовь императрицы Екатерины II. Еще больше царица невзлюбила мать юного поручика – Анну Юлиану, урожденную баронессу Шиллинг фон Канштадт. Баронесса была подругой супруги Павла – Марии Федоровны. Обе они родились в Вюртемберге и дружили еще с детства.

Матушка-царица Екатерина Алексеевна – личность весьма злопамятная и по-женски вредная – настроила цесаревича против Анны Юлианы, которая, защищая подругу, резко отзывалась о фаворитке Павла Екатерине Нелидовой. Императрица добилась, чтобы Анна Юлиана покинула столицу и уехала вместе с семьей в Дерпт. А генерал Христофор Бенкендорф отправился в действующую армию, которая под командованием князя Потемкина воевала в Молдавии с турками.

В 1796 году, после смерти императрицы Екатерины и восшествия на престол Павла Петровича, Бенкендорфу с семейством было разрешено вернуться в Санкт-Петербург. Они присутствовали во время проведения, мягко говоря, странной процедуры похорон покойной императрицы Екатерины II. Павел приказал, чтобы вместе с матерью перезахоронили и останки отца – императора Петра III, свергнутого с престола супругой и убитого гвардейскими офицерами в Ропше. В лютый мороз похоронная процессия на катафалке перевезла гроб со скелетом убиенного императора из Александро-Невской лавры в собор Петропавловской крепости, где Павел лично короновал труп своего отца императорской короной. Потом Екатерину и ее мужа похоронили вместе, рядом с другими российскими самодержцами.

Во время это траурного действа Анна Юлиана простудилась и вскоре умерла. Заботу об осиротевших детях подруги взяла на себя императрица Мария Федоровна. Все они – а у Анны Юлианы было два сына и две дочери – получили хорошее образование и в дальнейшем верно служили России. Поэтому, когда Павел заявил мне, что мы можем полностью доверять поручику Бенкендорфу, я кивнул в знак согласия.

Потом мы перешли облицованный гранитом ров по полосатому подъемному мостику и, миновав конный памятник императору Петру Великому, подошли к парадным воротам Михайловского замка, освещенные горящими факелами. Раздалась команда начальника караула, и тяжелые створки ворот распахнулись перед нами…

* * *

Ночь с 1 на 2 (13 на 14) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович. РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»

Те, кому следовало, отправились в Михайловский замок, и я мог теперь без особых помех обсудить все, что произошло с нами за последние несколько часов, с подполковником Бариновым. Коля был моим старым другом, и пока я вместе с Васильичем улаживал текущие дела с императором Павлом, он скромно помалкивал и не лез в разговор. Хотя по большому счету именно он и должен был отдавать приказания своим бойцам. Ведь я был назначен старшим над ним лишь на период проведения учений. В связи с нашим переносом в прошлое учения, естественно, накрылись медным тазом. Так что формально я для него теперь уже никакой не начальник.

Возможно, что подобные рассуждения для людей штатских покажутся смешными, но для тех, кто носит погоны, важно знать субординацию. Знать, кому он подчинен, и кто у него в подчинении. Иначе любая воинская часть превратится в некое подобие басни Крылова «Лебедь, рак и щука». А это не есть хорошо.

– Слушай, Микола, – спросил я у Баринова, – какие у тебя мысли по поводу ситуации, в которую мы влипли? Что делать-то будем?

– Не знаю, Игорек, – ответил Баринов. – У меня от всего случившегося голова идет кругом. Можно лишь констатировать – налицо провал во времени. Угодили мы в 1801 год, в Санкт-Петербург, где со дня на день должно произойти убийство императора Павла I. Кстати, как я помню, не самого худшего из русских царей.

– Все именно так, и потому нам надо с тобой определиться – будем ли мы спасать императора, или пусть все будет, как должно быть?

– Да ты же, Игорек, уже все решил, не так ли? – Николай с хитрой улыбкой посмотрел на меня. – Скажу прямо, я тоже хочу спасти «русского Гамлета» – так, кажется, называли Павла Петровича? Негоже, когда за британские гинеи убивают русского царя. Да и от его наследника я не в восторге. Как там про его старшенького, Александра Павловича, писал «наше всё»? «Всю жизнь свою провел в дороге, простыл и умер в Таганроге».

– Хорошо, главный вопрос мы вроде с тобой решили, – ответил я. – Теперь давай прикинем – как к этому решению отнесутся твои подчиненные? Я понимаю, что люди они военные, но ситуация, в которую они попали, не предусмотрена ни одним из армейских уставов.

– А какие у них есть варианты? – пожал плечами Николай. – Если не служить России, то тогда кому? Ее врагам? Нет, это отпадает. Конечно, мои орлы далеко не ангелы, но предателей среди них нет – в этом я ручаюсь.

– Ну, можно спасти императора, получить за это ордена и две-три сотни крестьянских душ, после чего, согласно Указу о вольности дворянства, удалиться на покой в свое имение и портить там крепостных девок. Чем не вариант?

– Эх, Игорек, – вздохнул Баринов. – Скажи, а что, мои парни в наше время не могли уйти на гражданку, открыть какую-нибудь охранную фирму – связи и навыки у них остались, их не забирают вместе с удостоверением, – неплохо зарабатывать и жить – кум королю, сват министру? Да и что тебе об этом говорить – сам же все знаешь не хуже меня. Только бойцы моего отделения на гражданку почему-то не рвутся. Может быть, они уже стали адреналиновыми наркоманами, а может, есть что-то иное… Как ты думаешь?

– Так же, как и ты, Микола. Только ты тогда проведи с ними соответствующую беседу. Ведь ты их командир. А кто лучше тебя знает каждого из них? Если они решат служить императору Павлу, то так тому и быть. А я постараюсь, чтобы царь дал слово не ставить вас под начало какого-нибудь здешнего любителя фрунта и маршировки. Пусть все твои люди подчиняются лично царю. Я же с Васильичем буду кем-то вроде «особы, приближенной к императору», ну, скажем, что-то вроде советника по военным и общим вопросам.

– А что, если тебе и Васильичу попросить у Павла какие-нибудь звания или титулы Мальтийского ордена? Он как великий гроссмейстер вправе их давать по своему усмотрению. Как тебе такая мысль?

– Интересная мысль. Надо будут обговорить все это с Васильичем. Может, и он свои двадцать копеек добавит. И еще, Игорек, вот какое дело. Надо провести тотальную ревизию всего, что у нас есть. Ну, БК, горючку, оружие – это само собой. Не забывай, что в здешнем мире нет электрических розеток и бензоколонок. Придется исходить из того, что есть. Пока же следует объявить режим жесткой экономии.

Далее… Пусть все – и мы с тобой тоже – вывернут свои карманы и загашники. Книги, флэшки, диски – словом, все, несущее какую-либо информацию, надо собрать в одном месте. Информация – вещь не менее ценная, чем оружие. Кстати, надо поговорить с нашим коммерсантом, когда он вернется из замка, и узнать, что у него есть полезного. Думаю, что грузовичок у него далеко не порожний. И у медиков тоже много чего имеется.

– Слушай, а не лучше ли будет нам с гражданскими тоже провести отдельную беседу? Ведь всем нам, попавшим из будущего в прошлое, надо держаться вместе. Так оно будет лучше и безопасней.

– Правильно. С медиками я обговорю этот вопрос прямо сейчас, а с коммерсантом, его дочкой и приятелем побеседую чуть позже. Я возьму это, Игорек, на себя.

Пока же наша основная задача – повязать всех заговорщиков. И в первую очередь – Палена, который еще та сволочь. Впрочем, и остальные тоже далеко не подарки. Наши ребята при этом будут заниматься своим делом – силовым задержанием. Даст бог, все обойдется без пальбы.

– А потом, Микола, что у нас на очереди?

– А потом – визит однорукой британской сволочи, именуемой адмиралом Нельсоном, в славный град Ревель. Думаю, что в этот раз все будет по-серьезному. Но об этом говорить еще рано…

– Товарищ подполковник, – в салон «Тигра» заглянул заместитель Баринова майор Никитин. – Тут на связи Скат. Он и Алан прихватили на Мойке подозрительного субъекта, который отирался у замка. С ним покалякали и выяснили, что сей тип иностранец. И вроде даже не британец, а чистокровный пендос…

– Ого, – воскликнул я, – вездесущая рука ЦРУ пробралась и в прошлое! Передайте Скату, чтобы он пойманного янки вел прямо сюда. Надо поспрошать его, какого хрена ему понадобилось в столь позднее время болтаться вокруг императорского замка. И главное, на кого он работает – на британцев или на президента САСШ – не помню, кто у них там сейчас, Джон Адамс или Томас Джефферсон[17]…

* * *

Ночь с 1 на 2 (13 на 14) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк

Мы прошли под сводами могучих ворот и вошли во двор замка. Он был совсем не похож на тот двор, который я видел совсем недавно – недели две назад, в начале сентября 2018-го. Я тогда решил заглянуть в Михайловский замок, дабы освежить свою память и вспомнить, как выглядит место, где разыгралась одна из трагедий русской истории.

Тогда вовсю светило солнце, а в глубине двора на бронзовом троне, украшенном мальтийским крестом, восседал бронзовый же император Павел в мантии и короне. А вокруг, выкрикивая что-то на своем языке, крутились многочисленные китайцы с «кочергами» в руках и делали бесконечные селфи.

Сейчас же Павел, живой во плоти, а не бронзовый, шагал рядом со мной и о чем-то сосредоточенно размышлял. А Алексей, человек, о существовании которого я узнал всего пару часов назад, как ни в чем не бывало беседовал с поручиком Бенкендорфом, держа в руках поводок. Молодчага Джексон бодро шагал рядом с хозяином. Вот кого прошлое и будущее мало волновало. Был бы хозяин рядом…

Во дворе к императору с рапортом подскочил комендант Михайловского замка генерал-лейтенант Николай Котлубинский. Он был из «гатчинцев» – служил в свое время адъютантом у Аракчеева. Я усмехнулся, вспомнив скандал, случившийся с этим человеком. За пять лет сделав головокружительную карьеру – от штабс-капитана до генерал-майора – Котлубинский ужасно возгордился и, как это обычно бывает, стал считать себя пупом земли. Как-то раз, поссорившись с одним питерским купцом, он, недолго думая, отстегал того плетью. Но купец оказался не промах и пригрозил Котлубинскому сообщить обо всем произошедшим царю. Генерал не на шутку испугался. При матушке Екатерине ему все бы сошло с рук – подумаешь, военный, да еще генерал, проучил какого-то там купчишку. Но Павел Петрович был строг и наказывал нарушителей закона по всей строгости, невзирая на лица.

Неслыханное дело – генералу пришлось просить прощения у купца! А тот, не будь дураком, потребовал у Котлубицкого еще и возмещения морального ущерба. Пришлось генералу выплатить потерпевшему шесть тысяч рублей. Случай сей наделал немало шуму в Санкт-Петербурге…

Мы подошли к широкой лестнице, ведущей в покои императора. Я понял, что Павел решил не показывать нам все великолепие парадных залов замка, а через Зал антиков сразу провести нас в свои покои. Впрочем, не всех нас. Павел остановился, взглянул на сопровождающие нас лица, а потом велел нашим «градусникам» вместе с поручиком Бенкендорфом обойти все помещения замка и территорию вокруг него, чтобы прикинуть, где выставить усиленные посты, и где расположить наблюдателей. Я кивнул старшему, капитану Рыбину, чтобы он выделил нам трех бойцов, которые будут охранять непосредственно императора. Сам же он с одним своим подчиненным и поручиком Бенкендорфом проведет рекогносцировку – осмотрит территорию замка снаружи. Связь мы решили поддерживать по рации. На всякий случай мы их опробовали, чем вызвали огромное изумление у Бенкендорфа. Павел, уже видевший рации в работе, воспринял все вполне спокойно.

Потом мы проследовали в личные покои царя. Я обратил внимание на сырость, царившую в замке. По стенам стекала вода, развешанные на стенах шпалеры были влажные, словно кухонные тряпки. Алексея же заинтересовали буханки хлеба, разложенные на подоконниках. Я пояснил, что таким способом слуги пытаются уменьшить сырость. Павел, услышавший мои пояснения, кивнул.

– Именно так, Василий Васильевич. Конечно, сырость и сквозняки вредны для здоровья, но уж очень мне хотелось побыстрее покинуть Зимний дворец, где пришлось во времена правления моей матушки испытать столько обид и унижений…

В небольшой комнатке, прислонившись к теплой печке, кемарили два дежурных камер-гусара. Услышав наши шаги, они вскочили на ноги и, позевывая, доложили императору о том, что в его отсутствие в опочивальню никто не заходил.

– Ваше императорское величество, – сообщил пожилой камер-гусар, – приходила только ваша супруга, ее императорское величество Мария Федоровна. Она справлялась, не изволили вы приехать. А более никого не было.

– Хорошо, Китаев, можешь идти спать. Сегодня меня будут охранять другие люди, – сказал император и указал на «градусников». Китаев, который, как я вспомнил, был не только камер-гусаром, но и личным куафером царя, проворчал что-то под нос, но ослушаться не посмел и ушел вместе со своим напарником.

Потом мы прошли через библиотеку и вошли в царскую опочивальню. Стены ее были отделаны белыми деревянными панелями и завешаны голубыми с серебром занавесями. На полу лежал большой пушистый ковер, на стенах висели картины. Здесь же стоял рабочий стол, за которым, как я понял, работал Павел, несколько стульев и кресел. За ширмой я заметил походную железную кровать императора.

– Вот что, ребята, – сказал я бойцам «Града», – осмотрите библиотеку и прикиньте, как и что там надо сделать, чтобы заговорщики не смогли в нее проникнуть. Имейте в виду, там есть тайная дверь за фальшивой печкой, за которой лестница, ведущая вниз. А мы пока побеседуем с нашим гостеприимным хозяином.

«Градусники» были ребятами понятливыми. Кивнув, они вышли из царской опочивальни, и мы с Алексеем остались наедине с императором. Джексон обошел помещение, обнюхал все, а потом, выбрав уголок, улегся на ковер.

– Присаживайтесь, господа, – устало произнес Павел. – Кажется, что сегодня поспать мне не удастся.

Я лишь развел руками. Конечно, мне тоже не помешало бы придавить минуток так триста. Но необычные обстоятельства и ситуация, в которой мы оказались, не позволяли нам расслабиться.

– Государь, – ответил я, – давайте разберемся с заговором и тогда позволим себе перевести дух. В первую очередь необходимо обезвредить его верхушку: Палена, Беннигсена, братьев Зубовых и тех из генералов и офицеров, которые, примкнув к заговору, были готовы лично участвовать в цареубийстве.

– А мой сын? – спросил Павел. – Как мне поступить с ним? Мне совершенно не хочется лишать его жизни и свободы. Я не могу, как мой великий прадед, спокойно предать его в руки палача!

– Нет, государь, – возразил я. – Александр Павлович пусть и дальше живет на свободе и наслаждается семейной жизнью. Даст бог, у него, возможно, появятся дети, которые не умрут во младенчестве, как это было в нашей истории. Наши врачи окажут им необходимую медицинскую помощь. У вас же есть еще три сына, которые могут наследовать вам. Правда, Константин Павлович у нас сам отказался от престола из-за любви к красавице полячке. А вот Николай Павлович…

– А что Николай? – поинтересовался император. – Он очень забавный и живой мальчик. Тут недавно он спросил у меня: «Папа, а почему тебя называют Павлом Первым?» – «А потому, – ответил я, – что до меня Павлов на российском троне не было». – «Значит, я буду Николаем Первым?» – «Да, будешь, если будешь царствовать», – ответил я и рассмеялся.

– В нашей истории, государь, – я потер глаза и с трудом сдержал зевоту, – он действительно процарствовал тридцать лет под именем Николай I. И процарствовал, надо сказать, неплохо…

– Хорошо, господа, а как мне поступить с заговорщиками? Неужели всех казнить?

– Государь, если их простить, то кто гарантирует, что они какое-то время спустя снова не составят против вас заговор? Вспомните – ведь вы уже раз помиловали братьев Зубовых. И чем они вам за это отплатили?

– Хорошо, – кивнул Павел. – Пусть их судят, и если их вина будет доказана, то тогда они получат то, что заслужили. Действительно, я порой бываю излишне добрым и снисходительным…

– Необходимо срочно вызвать из своего имения графа Аракчеева. Этот человек, конечно, бывает иногда слишком грубым и жестоким, но он верен вам, государь. Ему можно поручить любое дело – он разобьется в лепешку, но сделает то, что ему прикажут.

– Верно, – сказал Павел. – Я с утра пошлю фельдъегеря с приказом моему графу, чтобы он срочно прибыл в Санкт-Петербург.

– Государь, не стоит забывать и о том, что скоро к нашим берегам подойдет британская эскадра адмирала Нельсона, который настроен весьма воинственно. В нашей истории все закончилось демонстрацией силы у Ревеля. В этот раз развитие событий может быть совсем другим.

– Я уверен, господа, что мои доблестные войска и флот дадут достойный отпор этому наглому британцу… Правда, море еще не очистилось ото льда, и кораблям будет затруднительно подойти к Ревелю.

– Я полагаю, – сказал я, – что Нельсон выждет, пока растает лед, и лишь тогда отправится в поход. Так что время у нас еще есть.

Тут неожиданно заработала рация. Капитан Рыбин (позывной «Скат») сообщил, что у разводного моста через Мойку они задержали праздношатающегося человека в цивильном. Выяснилось, что задержанный англоязычный иностранец, скорее всего, американец…

– Вот как, – удивился я, – ведите его к нам на базу. Надо будет как следует его допросить. Я сейчас подойду.

– Государь, – обратился я к Павлу, – прошу меня извинить, но мне необходимо отправиться к подполковнику Михайлову и допросить пойманного иностранца. А с вами останется господин Иванов. Он хорошо знает историю вашего царствования и сможет меня заменить…

– Хорошо, Василий Васильевич, – кивнул император. – Вижу, что дела требуют вашего присутствия. А мы с господином Ивановым сейчас попьем чаю – я распоряжусь, чтобы нам его нам сготовили, и чего-нибудь скушаем. Честно говоря, я немного проголодался…

* * *

2 (14) марта 1801 года. Санкт-Петербург. Раннее утро.

Джулиан Керриган, сомневающийся

Допрашивали меня двое. Точнее, вопросы задавал один, а второй при этом записывал сказанное мною. Потом они поменялись. Странные они какие-то люди. Они спрашивали у меня одно и то же – кто я, откуда родом, как попал в Петербург, где живу, где работаю и почему шел по направлению к императорскому дворцу. И когда допрашивать меня начал второй, первый не только записывал мои слова чем-то вроде свинцового карандаша на листе бумаги, но и сверял сказанное мною с тем, что уже было записано.

Некоторое недоверие я почувствовал, когда не смог ответить на вопрос, кто сейчас в Америке президент. В английском флоте про Северную Америку нам не говорили ни слова, а в Петербурге можно было достать только русские и немецкие газеты. Русские я читать пока не мог, а язык немецких сильно отличался от данцигского диалекта, и я его тоже не всегда понимал.