Песня кукушки

Дорогие отец, мама, Трисс, Пен!

Я снова пишу вам, хотя знаю, что напрасно. Я больше не верю, что мои письма доходят до вас, не говоря уже о том, чтобы получить ответ. Но я не могу остановиться. Эти письма – все, что у меня есть, хотя сейчас это просто игра «верю – не верю», в которую я играю, чтобы холод казался менее резким.

Даже если бы я подумал, что вы действительно увидите это письмо, я больше не имею сил держать лицо. Это место, где от храбрости ничего не остается. Зима никогда не кончается. Я уже не помню, когда она началась. Мне кажется, что я живу под этим безрадостным небом и метелью несколько лет. Может, это один и тот же день, растянувшийся в вечности, словно колючая проволока. Я перестал следить за происходящим. Все мои друзья мертвы. Люди, которые воюют рядом со мной, – незнакомцы, всегда умирающие до того, как я успеваю узнать их имена. Их лица стираются в моей памяти.

Мои руки и ноги мучительно ноют от холода, но боль лучше, чем мысли. Я превратился в развалину, знаю. Я чувствую, как моя душа тянется к ангелам, словно сломанная рука. Все, на что я могу надеяться, – это онемение и конец.

Простите меня,

Себастиан

Глава 9

Стежок во времени

– Себастиан… – Трисс не сразу осознала, что произнесла его имя вслух.

Чего она ожидала? Может быть, список требований от таинственного «него»? Но она не была готова к этому. Трисс держала письмо Себастиана дрожащими руками, поражаясь, как много и одновременно как мало помнит о нем. Она знала, что бывали особенные дни, которые она прекрасно с ним проводила, – день рождения, когда он помог ей одеться как египетской царице, пикник, когда он часами носил ее на плечах. Семейные легенды, время от времени торжественно повторяемые ее родителями, когда они считали уместным поговорить о своем потерянном сыне. Годами родители вплетали расплывчатые воспоминания Трисс в аккуратную ткань своих историй, и она перестала понимать, что же она действительно помнит. Это совсем другое. Это поражало, как тепло слезы, упавшей на кожу. Внезапно Себастиан оказался человеком, потерянным, испуганным, отчаявшимся человеком, которому больно. Она ощутила глубокое сочувствие к нему, смешанное с ужасом, и осознала, что действительно любит Себастиана, несмотря на туман минувших лет. Но он умер. Себастиан умер пять лет назад, суровой зимой. Пришло письмо от его командира, где говорилось, что в его части окопа был взрыв, глубочайшие соболезнования, ни малейшей возможности, что кто-то уцелел. Ошибка невозможна.

Трисс не могла понять поведение родителей. Ящик был переполнен письмами. Месяцами, а то и годами приходили письма от Себастиана, и родители знали об этом. Они изрекали высокопарные речи о своем давно утраченном сыне и все это время держали его письма в ящике стола и делали вид, что их нет. Их исполненное достоинства горе было ложью. Все было ложью. Ее родители говорили, что эти письма шлет «тот человек», загадочный «он», который, как они считали, мог напасть на Трисс. Подумав, она поняла, что они никогда не говорили, что это «он» пишет письма. На самом деле отец сказал, что письмо от «него самого» будет отличаться от «обычного».

Как Себастиан мог все еще сражаться на войне, которая закончилась пять лет назад, и как он мог писать письма из могилы? Если только это не жестокие хитрые подделки и если Себастиан действительно писал эти отчаянные послания, он нуждается в помощи. Так или иначе, Трисс должна разгадать тайну этих писем.

В голове Трисс начал формироваться план. Ящик ломился от писем. Как часто это летающее существо вторгается в дом Кресчентов, чтобы доставить новый конверт? Раз в месяц? Раз в неделю? Или каждую ночь? «Пусть оно странное и страшное, но оно меньше меня. Так что, если оно снова прилетит завтра ночью, вероятно, я смогу его поймать».

Лил дождь, капли падали с шорохом. Они падали прямо внутрь дома, на ковер и мебель, и Трисс видела, что на самом деле это мертвые листья. Они приземлялись на головы и плечи домочадцев, завтракавших за столом, и все делали вид, что ничего не происходит.

– Это все Трисс! – закричала Пен с пронзительным ликованием. – Взгляните!

Младшая сестра показала на потолок, и, когда Трисс взглянула вверх, она, к своему ужасу, осознала, что в потолке и крыше прогрызены огромные дыры и сквозь них виднеется серое небо. Трисс даже заметила следы своих зубов на балках.

«Я этого не делала», – хотела возразить она. Но это ложь, и она это знала. У нее не было голоса, только сухой шелест, так шуршат под ногами листья на лесной тропинке.

– Трисс съела потолок! – крикнула Пен. – Трисс съела стены! Осталось четыре! Только четыре дня!

Вздрогнув, Трисс проснулась и долгую минуту пыталась отдышаться – ждала, чтобы ее сердце перестало так колотиться. Сон, просто сон. Она перекатилась на бок, и ее щека прижалась к чему-то сухому, хрустнувшему под ее весом. Она резко села. На ее подушке лежали сухие листья, несколько штук. Она медленно провела пальцами по волосам, и в ее ладонях оказалось множество коричневых кусочков. Ее взгляд медленно устремился к креслу, которым она ночью подперла дверь, и ее сердце упало. Только тогда она осознала, как сильно надеялась, что в загадочном появлении листьев виновата злобная Пен.

Трисс осторожно села и откинула одеяло. На простыне вокруг нее было еще больше листьев, часть их забилась под ночную рубашку, и еще она увидела несколько соломинок. С пересохшим ртом она снова убрала весь мусор и подошла к туалетному столику за расческой. К своему удивлению, она обнаружила на зубцах остатки сухих листьев, хотя была уверена, что почистила расческу и на ней оставалась разве что пара ее волос. Она рассматривала расческу, и в ее голову закралось страшное подозрение.

Нет. Это невозможно. Она должна знать. Стряхнув листья, Трисс выдернула несколько волосков и положила их на расческу. Заставила себя отвернуться и смотрела в сторону, шепотом считая до трехсот. Потом снова взглянула на расческу, и ее сердце ушло в пятки. Волос не было. Вместо них были прожилки листа, сухие и более хрупкие, чем любое кружево.

«Листья в моих волосах, грязь на полу – я не принесла их откуда-то снаружи. И Пен не разбрасывала их по комнате. Это часть меня».

– Трисс бледна. Разве Трисс не слишком бледна? – звенел и звенел голос Пен за завтраком. – С Трисс все в порядке? Что сказал доктор? Ей надо прийти к нему еще раз?

Трисс сидела, аккуратно разрезая яйцо, и поймала себя на там, что почти ненавидит Пен. Предыдущая ночь была похожа на сон. По крайней мере, ее больше не мучил жуткий голод, но трудно чувствовать облегчение, вспоминая, как она проглотила куклу-половинку. Ей хотелось заплакать, но в глазах ощущалась какая-то клейкая масса. Ее одолевало воспоминание о листьях на расческе, и она подумала о письме Себастиана, спрятанном под матрасом.

Она с трудом следила за нитью разговора родителей. Отец должен был сегодня весь день работать и собирался уехать в Элчестер. Новый вокзал, который он спроектировал, вот-вот должны были закончить. Он был построен в форме пирамиды – дань моды на все египетское, пришедшей после открытия гробницы Тутанхамона год назад. Каким-то образом события десятилетней давности казались ветхой историей, но Древний Египет считался сейчас весьма актуальным.

– Боюсь, отпуск закончился, – вздохнул отец. – Они хотят, чтобы я приехал на место строительства и все одобрил, а это означает, что, если потом что-то пойдет не так, они смогут обвинить в своих ошибках меня. И конечно, когда главная постройка будет завершена, они хотят, чтобы я присутствовал на церемонии открытия и пресса могла сделать фотографии.

Церемония открытия подразумевала, что при помощи подъемного крана острую верхушку пирамиды водрузят на место, символизируя окончание строительства.

– Еще больше шума, – пробормотала мать Трисс голосом, в котором соединялись мученические интонации и гордость.

– Знаю, знаю, – отец улыбнулся ей. – Но осталось лишь четыре дня. Потом все закончится.

Трисс вздрогнула и затряслась. Эти слова настолько живо напомнили ей о ночном кошмаре, что ее охватил неконтролируемый ужас.

– Трисс! Что случилось? – Мать протянула к ней руку, но Трисс отпрянула.

– Голова заболела! – выдавила она и выбежала из столовой.

Аптечные войска были приведены в полную боевую готовность. У кровати Трисс выстроилась шеренга флакончиков. Укрывшись одеялом до подбородка, Трисс обозревала своих солдат, не ощущая никакой уверенности. Помогут ли они ей не рассыпаться на листья? Спасет ли Себастиана сироп из инжира? Она так не думала. И не питала особенных надежд на эффективность камфоры, разведенной в теплой воде, или влажной фланелевой тряпки на лбу.

Ей предстояло провести день в постели. Она смирилась с этим. Но теперь наблюдать, как истекают часы, было пыткой. Что она делает? Ждет, когда рассыплется на кусочки или сойдет с ума? «Четыре дня, четыре дня, четыре дня…»

Почему эти слова крутятся в ее голове? Она не могла понять, как можно просто лежать в кровати, становясь все бледнее и слабее, тогда как жизнь проходит мимо.

Часы пробили два. Трисс сбросила одеяла, ей было слишком жарко под ними. Прижалась лицом к окну, и прохлада принесла ей некоторое облегчение. Воздух в ее комнате застоялся, нетерпеливая энергия ветра на улице манила ее, ей хотелось распахнуть окно. Трисс услышала, как хлопнула дверь автомобиля. На противоположной стороне сквера припарковался маленький голубой «моррис», и из него кто-то вышел, но его было не разглядеть из-за деревьев. Однако, когда человек приблизился, Трисс узнала его. Это был мистер Грейс, портной, который вчера включил ей джаз и кормил ее пирожными. Она наблюдала, как он подошел ко входу в их дом, а секунду спустя раздался звонок в дверь.

Первоначальная радость, охватившая Трисс, сменилась замешательством. Зачем он приехал? Вдруг родители с ним встретились и обнаружили, что он из тех, кто слушает джаз? Может, ей больше не разрешат ходить в его магазин. Что он тут делает?

Со скрытностью, которая быстро становилась ее второй натурой, Трисс выскользнула из комнаты и подкралась к лестнице. Поскольку Маргарет уже ушла, дверь открыла мать, ведь кухарка была глуховата и говорила, что никогда не слышит звонок. Трисс не осмеливалась выглянуть из-за угла, опасаясь, что ее заметят, и навострила уши.

– …Простите за беспокойство. – Голос портного был едва слышен. – Миссис Пирс Кресчент? Меня зовут Джейкоб Грейс, я из магазина «Грейс и Скарп», ваши муж и дочь вчера посетили наше заведение.

– О, вы из магазина одежды? – Голос ее матери звучал озадаченно и немного нервно. – Но… мне казалось, что первая примерка назначена на следующую неделю…

– Да, правда. Но, похоже, ваша дочь забыла перчатки в нашей комнате для особо важных гостей, и поскольку я все равно проезжал мимо, решил, что завезу их.

– Ах, понятно! Как любезно… – Пауза. – О… простите, мистер Грейс, но это перчатки не Трисс.

– Неужели? – растерянно ответил портной. – О, как глупо с моей стороны. Они такие маленькие, и я решил, что это ее. В таком случае приношу самые искренние извинения, что побеспокоил вас.

– Мне так жаль, что вы потратили время. – Голос матери немного смягчился.

– Вовсе нет, я очень рад возможности спросить, как себя чувствует юная леди.

– Тереза… что ж, я думаю, она оправилась от шока, пережитого в вашем магазине, если вы об этом спрашиваете.

– На самом деле нет. – Впервые голос мистера Грейса зазвучал серьезно и несколько неуверенно. – Миссис Кресчент, когда ваша дочь посещала магазин, мне посчастливилось провести в ее обществе какое-то время, и я обратил внимание на некоторые… симптомы. Симптомы, которые меня обеспокоили, потому что… напомнили о другом случае. Но если ваша дочь в порядке и чувствует себя хорошо, то у меня камень с сердца упал.

– Мистер Грейс, – нервно и резко спросила мать, – что вы имеете в виду?

Повисла длинная пауза.

– Пожалуйста, примите мои извинения, – был ответ, такой тихий, что Трисс едва расслышала слова. – Мне очень жаль, миссис Кресчент. Я не имел права никоим образом комментировать здоровье вашей дочери. Вы оба явно любящие родители и, без сомнения, обеспечиваете ей наилучшую медицинскую помощь. Я не доктор и даже не друг семьи. Пожалуйста, простите меня и передайте наилучшие пожелания юной Терезе.

– Постойте! Погодите! – Голос матери звучал теперь чуть дальше и не отдавался таким эхом, видимо, она сделала пару шагов за уходящим портным. – Моя дочь… еще не вполне здорова. Если вы узнаете симптомы и представляете, с чем они могут быть связаны…

– Вы не поблагодарите меня за это, миссис Кресчент. – Вздох, новая пауза, во время которой Трисс послышался скрип ручки по бумаге. – Вот, это телефон магазина. Если я потребуюсь вам или вашему мужу, позвоните и попросите позвать меня. Но, миссис Кресчент, свяжитесь со мной, только если будете в полном отчаянии. Не раньше.

Прихрамывающие шаги стихли, и через несколько секунд Трисс услышала, как захлопнулась входная дверь. В полнейшем смятении она прокралась обратно в свою комнату. Что все это значит? Зачем мистер Грейс приехал к ним? Он наверняка видел, как она надевает перчатки, уходя из магазина. Он придумал всю эту историю с потерянными перчатками, чтобы найти предлог заехать к ним домой? «Он хотел поговорить обо мне с матерью».

Первым чувством, которое она испытала, было ощущение, что ее предали. Она была так уверена, что их с мистером Грейсом связывают тайные узы и что он ни слова не скажет о шести тарелках с пирожными. О каких еще симптомах он мог говорить? Но иногда взрослые так себя ведут. Они приходят к мысли, что обещание, данное ребенку, ничего не значит, пока уверены, что действуют в его интересах. Вторым чувством Трисс была крошечная дрожащая капля надежды. Вдруг мистер Грейс на самом деле знает, что с ней не так? Что, если он поможет ей?

Глава 10

Тайная вылазка

Услышав шаги, поднимающиеся по лестнице и идущие по коридору, Трисс прыжком вернулась под одеяла, торопливо пристроила на лоб влажную фланель и изобразила на лице сонливость. Когда дверь открылась и заглянула мать, Трисс издала бормочущий звук, как будто только что проснулась.

– Прости, милая, я ненадолго. Я… просто хотела кое-что спросить. Ты разговаривала с одним джентльменом в магазине одежды? Неким мистером Грейсом?

Трисс несколько раз моргнула, потом кивнула.

– О чем вы говорили? – Ее мать заколебалась и облизнула верхнюю губу кончиком языка. – То есть он не показался… – Она умолкла, словно не вполне понимала, что хочет спросить.

– Он приятный, – ответила Трисс, надеясь, что не выглядит слишком заинтересованной. – Мы говорили о платьях и о разных вещах. Я сказала, что болела, но мне уже лучше. Он выглядел обеспокоенным. Он показался…

«Что мне надо сказать, чтобы она ему позвонила?»

– Очень странно, – пробормотала мать, и сердце Трисс упало.

Трисс тут же поняла, что неправильно разыграла карты. Ей следовало сказать, что мистер Грейс умный и здравомыслящий человек. Ей не следовало давать понять, что он ей понравился. То же самое, произнес недружелюбный голос в ее голове, было с гувернантками. Не предполагалось, что они будут ей нравиться. Если она демонстрировала, что ей нравится гувернантка или любая другая прислуга в доме, их гарантированно увольняли.

Мать вздохнула и осторожно потерла виски.

– Лягушонок, мама пойдет тоже приляжет, у меня голова болит, так что приму укрепляющее и немного посплю. Но если я тебе понадоблюсь, я у себя.

Трисс знала, что это означает. Семейный аптечный кабинет был почти полностью посвящен борьбе с недомоганиями Трисс, но там также всегда хранились несколько бутылок с маминым «укрепляющим» средством. На этикетках было написано «Винкарнис» и нарисована дружелюбная женщина в красной шляпе, поднимающая бокал. Трисс объяснили, что это тонизирующее вино сильно отличается от обычного, даже если пахнет точно так же. Доктор предписал его матери после рождения Пен. С тех пор мать прибегала к нему, когда чувствовала себя особенно взволнованной.

– Со мной будет все в порядке, – сказала Трисс, умудряясь сохранять сонные, тихие и расслабленные интонации. Ей в голову пришла мысль, от которой сердце сильно заколотилось.

После того как мать ушла, закрыв за собой дверь, Трисс лежала, внимательно прислушиваясь. Даже услышав, что мать вернулась к себе, она немного подождала, давая матери время выпить вино и лечь в кровать. Только когда воцарилась обнадеживающая тишина, Трисс выбралась из постели. Она выдвинула ящик комода и вывалила содержимое на кровать. Уложила одеяла в форме спящего человека.

У нее есть всего несколько часов, до того как мать проснется. Если ей повезет, то Трисс успеет, чтобы добраться до центра Элчестера, найти магазин одежды и подобрать предлог, чтобы поговорить с мистером Грейсом. «Я должна знать, что со мной не так. Он должен мне сказать, я же ему понравилась».

Трисс быстро оделась, накинув пальто и прихватив с собой шляпу и перчатки. Она не рискнула выйти через парадную дверь, опасаясь, что соседи заметят, как больная дочь Кресчентов выходит из дома в одиночестве, и начнут задавать вопросы. Был еще черный выход, открывавшийся на полоску огорода и прилегающий к нему переулок. Единственная проблема – незаметно проскользнуть мимо кухарки.

Осторожно спускаясь по лестнице, Трисс замерла на полпути, оглушенная воспоминанием о тихом упреке отца. «Моя Трисс – милая, спокойная девочка, она всегда хорошо себя ведет». Что бы он подумал, если бы увидел, как она ускользает из дома без разрешения?

– Прости, папа, – прошептала она.

На цыпочках она миновала столовую и заглянула на кухню. Кухарки не было видно, а из маленькой судомойни доносились успокоительные всплески и звон. Судя по всему, кухарка мыла посуду после обеда в большой цементной раковине.

Что-то стукнуло, и Трисс подскочила. Она бросила изумленный взгляд в сторону задней двери, которая обычно была заперта, а ключ висел на гвозде, вбитом в стену. Сейчас ключ был в замке, а дверь слегка приоткрыта, поэтому она стукнула на сквозняке. Трисс уставилась на дверь, потом подкралась к выходу и выглянула в огород. Между огуречными грядками и клумбами настурции торопливо шагала знакомая фигура, напоминавшая короткое эскимо в своем светло-кремовом, отделанном бархатом пальто. Пен. Открыв калитку в конце огорода, она бросила яростный ненавидящий взгляд на верхний этаж дома. Потом калитка затворилась, скрыв ее из виду.

Трисс явно была не единственным человеком, решившим воспользоваться маминым сном. Она выскользнула сквозь заднюю дверь, постаравшись прикрыть ее аккуратнее, чем Пен. «Что она делает? Куда идет?» Взгляд Пен был настороженным, но ее глаза блестели от злости и скрытого ликования. Трисс вспомнила об эпизоде, когда младшая сестра заставила ее продемонстрировать грязную ночную рубашку. «Что бы она ни замышляла, это имеет отношение ко мне».

Трисс пробежала по огороду, открыла калитку и выглянула в переулок как раз вовремя, чтобы увидеть знакомую фигуру Пен, исчезающую за углом. Трисс поспешила следом, радуясь, что порывы ветра заглушают ее шаги. А вот и Пен, важно идущая по Лайм-стрит, спрятав руки в карманы, с таким видом, словно имеет полное право тут находиться. Трисс следовала за ней на некотором расстоянии, но стараясь не терять ее из виду. Как это странно – быть не дома, в одиночестве, без разрешения! Трисс была уверена, что в любой момент может наткнуться на какого-нибудь друга семьи. К счастью, ветер дал ей повод поднять воротник, натянуть шляпу пониже и обмотать лицо шарфом. Слова отца преследовали ее. «Моя Трисс – милая, спокойная девочка, она всегда хорошо себя ведет». Но она пообещала себе, что скоро снова станет его Трисс, только сначала поймет, что с ней не так и как это исправить.

Куда бы Пен ни направлялась, путь ей явно был знаком. Она знала, какие прутья в заборе плохо закреплены и их можно вытащить, чтобы срезать путь через парк. Скользила по маленьким переулкам за домами, где приходилось прокладывать дорогу через сушившееся белье, и выходила на широкие улицы. Она была знакома с извилистыми дорожками, которые поднимались по холмам к пешеходным мостикам, откуда открывался вид на город, а потом снова уводили к переулкам. Наконец Пен дошла до перекрестка, знакомого Трисс. Направо уходила широкая улица, поднимавшаяся по холму к дорогим торговым районам, где находились Марли-стрит и магазин мистера Грейса. Дорога слева спускалась в Путтенс – район Элчестера, где собиралась молодежь. Тут вереницы магазинов перемежались танцевальными залами, барами и кинотеатрами.

Пен повернула налево. Желудок Трисс свело узлом. Магазин мистера Грейса был так близко – в нескольких поворотах, но, если она отстанет от Пен, она никогда не узнает, что замышляет ее младшая сестра. Трисс снова вспомнила выражение вины и ужаса на лице сестры, когда она поймала ее за разговором по телефону. Пен просто притворялась, чтобы заманить ее в ловушку? Или Пен имеет отношение к тем странностям, которые происходят с Трисс? «Ненавижу тебя, Пен, – про себя сказала Трисс и повернула налево, продолжая держать фигуру сестры в поле зрения. – Ненавижу».

Наконец Пен остановилась перед любопытным зданием, построенным в месте, где дорога круто изгибалась, и потому имевшим форму клина. Высоко наверху, под фонарями, висела табличка со словами «Ломтик жизни». Кремовые стены усиливали сходство с кусочком пирога. На них висели плакаты с Тедой Барой, бросавшей на зрителя знойный взгляд, Джоном Бэрримором и его знаменитым носом и Рудольфом Валентино, страстно прижимавшим к себе молодую женщину, которая, судя по всему, совершенно не возражала. Это был кинотеатр, незнакомый маленький кинотеатр, о котором Трисс никогда даже не слышала. Тем временем Пен поднялась по ступенькам и миновала стеклянную вращающуюся дверь.

Трисс нерешительно остановилась на улице. Это и есть ответ? Неужели Пен сбежала из дома, чтобы без спроса посмотреть кино? Если подумать, субботний день – это время, когда большинство кинотеатров проводят популярные дешевые сеансы для детей. Ее глаза скользнули по афише рядом с дверью. Разумеется, она рекламировала детские утренние сеансы. Главной картиной было «Убийство в казино „Миднайт”», и еще показывали многосерийный фильм «Незримое лезвие». Оба фильма были как раз во вкусе Пен. Она обожала гангстерские фильмы и любые другие картины, где люди стреляли друг в друга или падали со скалы. Одолеваемая дурными предчувствиями, Трисс поднялась по ступенькам и вошла в кинотеатр.

Семейные походы Кресчентов в кино всегда приводили их в «Рапсодию» на окраине города. Это был большой роскошный кинотеатр в египетском стиле, весь в красных и золотых цветах и с пианино, которое поднималось на специальной платформе перед самым началом фильма. Мать всегда утверждала, что остальные кинотеатры – «большие бараки», куда «ходит кто попало» и где «можно подцепить блох».

Вход в кинотеатр был расположен со стороны узкого края ломтика, поэтому Трисс не удивилась, обнаружив, что вестибюль очень маленький. Здесь странным образом смешивалось старое и новое, величественное и сомнительное. Ярко-красный ковер волнующе поскрипывал, но темная краска на стенах облупилась.

За обшарпанным столиком сидела молодая женщина с вишневыми губами и золотыми волосами, напоминавшими взбитые сливки. Пен нигде не было видно. За спиной женщины находился дверной проем, где была натянута бархатная веревка и откуда доносилась какофония голосов. Рот Трисс пересох, когда женщина одарила ее специальной улыбкой «для детей».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сборник стихов английского поэта и писателя Уолтера де ла Мара (1853–1956), наиболее известного своими произведениями для детей и фантастическими рассказами.

2

Книга английской художницы Сесиль Мэри Баркер (1895–1973), прославившейся изображениями фей и эльфов.

3

Речь идет о старинном телефоне, в котором микрофон приходилось держать одной рукой, а динамик – другой.

4

Оливковая ветвь – символ примирения в Библии.

5

Сеть кондитерских, в то время самая популярная в Великобритании. Были основаны в 1884 году как часть большой компании, включавшей также производство продуктов и отельный бизнес. Сеть закрылась в 1981 году.