Большая игра в рукаве Ориона. Роман первый: Неизвестная сигнатура

Сдача в плен для меня вещь невозможная. Я не могу представить себя, до крайней степени модифицированнного, где-то в пространствах Альянса Претерис, в касте Исиды или Диониса, в вечном наркотическом или сексуальном трипе. Человек для меня кончался там, где сапиенс превращался во что-то другое, виртуально-медитативное. Или извращённое до агрессивной боли, приносящей кайф, как это принято у касты Серапеуса.

– Ну не твоё это, Франц – сказал я себе и расхохотался….

…Wann ich als Kind war, meine Mutti gesagt hat, sei mutiger Junge, sei braver Soldat…* – прозвучала в голове кричалка, которую я придумал когда-то, ещё в летном училище в Марселе. Хорошо было. Раннее утро, и пробежать тебе 10 километров – как песню спеть. Странно, но, несмотря на безнадёжность ситуации, настроение моё было на подъёме, как когда-то, когда я был совсем зелёным курсантом.

– Будь честен, Франц, – сказал я себе, – Ты устал от борьбы, и отсутствия логики, хоть и не говорил никому об этом. Все шесть дней ты думал о том, как умереть быстро и красиво. Но главное быстро. Ты же давно к этому готов… Давай, давай!!!

И, пока в голову не стали приходить дурные мысли о том, как хочется жить, я переключил накопители энергии на скорость и щит и врезался в преследуемое «мачете».

Мне не повезло. Точнее повезло частично. Вражеская машина, которую я таранил, разлетелась в клочья, моя тоже. Пилот атакованной машины, конечно, погиб во время столкновения. Только я наблюдал это все уже со стороны, высоко взлетев в спасательной капсуле над оранжево – чёрным облаком взрыва. Сначала мне показалось, что я мёртв и наблюдаю всё это из другого измерения.

Потом до меня дошло, что я не отключил спасательный модуль «гепарда», взлетая из ангара во Фридрихсхалле… Спасательную капсулу отстрелило. И в этот момент, вдруг внезапное желание жить вернулось ко мне. Я включил ускорители, рассчитывая внезапным рывком оторваться от второго «мачете», всё ещё висевшего у меня «на шести часах». Однако, мой враг решил меня добить. Теперь, его машина резко сокращала дистанцию, а я уходил к земле от моря, над которым шёл бой.

Я бежал, как выдра бежит от остзейской касатки, когда она гонит её под свою стаю. Я хотел, чтобы скалистые берега моря, с их сложным рельефом, уходившие к югу от города, прикрыли меня. Конечно, был риск разбиться о скалы, но я надеялся, как говаривал мой друг ван Фростен, на свои «превосходные боевые качества». Противник почти догнал меня, чтобы одним залпом превратить в тень, и тут ко мне пришло решение, резко посадить капсулу, чтобы выиграть хотя бы несколько минут для того, чтобы попытаться скрыться где-то среди скал. Я петлял в каменных лабиринтах, выбирая место для посадки, и чудом был ещё жив.

Наши машины шли над самой землёй, когда мой преследователь вдруг случайно задел правым оружейным трансформером, за что, я не понял. Рухнула целая небольшая скала. Половину его машины внезапно вырвало, а остаток, взрываясь, расцвёл рыжим цветком. Я увидел, как теперь уже его спасательная капсула свечой полетела вверх. Передо мной завис и отстал, падая, фрагмент обшивки «мачете» с номером «сто одиннадцать».

Я резко затормозил, перекачивая всё, что можно, из хилого накопителя щита капсулы на подушку посадки, но её не хватило надолго. Было слышно, как я торможу о поверхность. Торможу всем корпусом, тонким корпусом спасательной капсулы. Стало невыносимо жарко от разогрева, появился едва уловимый запах термопластика. Чтобы не задохнуться, не дожидаясь остановки, я отстрелил верхнюю панель и проехал остаток тормозного пути, как заправский гонщик на болидах. Наконец я остановился…

Ветер… Запах моря, каменной пыли и сосен – этот коктейль чуть не порвал меня на части. От ощущения и счастья, что я всё-таки жив, на мгновение захотелось лечь и уснуть.

Осмотрелся. Место посадки оказалось не слишком удачным. Моя капсула приземлилась на каменный балкон скалы над морем. Вверх вел только один проход и туда, на моих глазах, метрах в 300 от меня, «воткнул» свою спасательную капсулу мой преследователь. Я дернул c оружейной панели стандартный «HK Gewehr 400» и залёг, оставив обрыв позади и прячась за капсулу. Понятно, что мой враг вряд ли свернёт себе шею от перегрузок. Он и посадку свою сделал жесткой намеренно, чтоб не потерять время и не упустить меня. Сейчас он охотник, а я всего лишь дичь, особенно, если дело дойдёт до стадии боя лицом к лицу.

Homo praeteris потому и называли себя «бескрайними», что эта ветвь развития человека, давала, по сравнению с sapiens, бескрайние возможности. Изменённый метаболизм, высокий процент неорганических соединений, возможности почти мгновенной метаморфозы и регенерации, предельно низкий болевой порог – все это сводило мои шансы в столкновении лицом к лицу просто к нулю.

Я дал длинную очередь плазмой – на весь комплект – когда он сбрасывал входную панель, в расчёте застать его врасплох, сжечь его в капсуле, и закончить бой сразу. Но расстояние было приличным – он успел выпрыгнуть и тоже спрятаться за капсулой. В плюс мне, что мой враг не успел взять стрелковое оружие – я всё-таки попал в его капсулу, и она теперь горела. Террис начал сближаться, используя, как прикрытие, крупные камни и рельеф. Я попадал в него кинетикой несколько раз, его отбрасывало и переворачивало, но он упорно продолжал сближение, на ходу регенерируя повреждения.

Кинетический боезапас закончился, я отбросил бесполезный теперь ствол, и встал в полный рост.

Всю жизнь мне фантастически везло. Потому, что родился в семье военных исследователей. Потому, что сразу из училища в Марселе меня перевели в Кёнигсберг, и я сразу попал в группу «Тень» -так назывался эскорт герцога. Потому, что в каждой темной истории, о которой не сообщали медиа, я оставался живым, продвигаясь сквозь тени погибших друзей, от простого солдата до капитана эскорта. Повезло, что стал не только командиром, но и другом герцога Фридриха, спасая его жизнь и охраняя его тайны. Кажется, теперь везение кончилось. Мой враг тоже встал из-за камня, снял и отбросил шлем. Я увидел красивое лицо, слегка смуглое, он словно бы сошёл со старинных картин древней Италии.

– Меня зовут Хубертус, – сказал он на интерлингве, улыбаясь, как будто наша встреча на обрыве у моря была приятной случайностью. – Хубертус Кассадор. Он прищурился, внимательно разглядывая меня. – Пусть у нас будет дуэль, не бойся, – он сделал жест рукой, – Я дам тебе фору. Пусть моя месть за боевых друзей будет честной. У тебя же есть спада?

Что ж, похоже, меня хотят взять в плен. Я отвёл руку за спину и ударил по сенсорам активации щита костюма пилота. Энергии не хватит надолго – но хоть что-то. Был бы на мне доспех кампфгруппы…* Эта пародия на древнюю Италию не представляет, сколько таких как он я видел мертвыми – в кусках и кислотной слюне. Вытащил, переводя в боевой режим спаду, – она вспыхнула красным светом.

Хорошо, пусть будет дуэль.

– Моё имя Франц фон Кассель – сказал я. – Откуда ты родом, Хубертус?

– Из Картахены, что на Венере. Я знаю, кто ты, капитан фон Кассель – сказал он, подтверждая мои догадки о том, что он и его убитый мной товарищ, охотились именно на меня. Потом его лицо стало меняться. Оно стало менять цвет, череп стал обрастать толстыми пористыми пластинами, похожими на чешую, руки удлинялись, становясь похожими на плети. Кисти рук превращались в лапы с длинными когтями, похожими на жвалы огромного насекомого.

– Тобой бы планеты зачищать, – подумал я, глядя как пенится кожа и застывает пластинами на его теле.

На крупный валун, стоявший неподалёку, сел альбатрос. Сильный ветер с моря чуть не сносил его с камня, а он разглядывал нас глупыми глазами, совершенно игнорируя опасность. Сначала меня. Потом его заинтересовали изменения, происходившие с Хубертусом.

Мы кружили друг против друга. Я – направляя «лезвие» спады ему в лицо, он – заканчивая боевые метаморфозы. Хубертус Кассадор, бескрайний из касты Серапеуса, касты солдат и правителей, хочет взять меня в плен. Что же тебе нужно, Кассадор, слава дуэлянта? Ты действительно охотник?

– Смотри, – сказал я бескрайнему, указывая спадой на птицу. – Ты сейчас так похож на рыбу, что он хочет тебя съесть.

Кассадор хотел ответить что-то, но не смог. То, во что он превратил себя, едва смогло кивнуть головой и прыгнуло на меня. Я успел услышать, как альбатрос обиженно крикнул и улетел.

Я отступал, пытаясь отсечь ему хотя бы часть опорной конечности. Было бы хорошо хоть на миг вывести его из равновесия, чтобы сократить дистанцию. Тогда бы я смог добраться спадой до его головы. Но мой враг вёл бой умело, пропуская мои выпады, быстро расходуя запас моего силового поля и энергию компенсаторов равновесия. Я всё-таки несколько раз задел его по касательной – похоже, он даже не заметил. В тот момент, когда спасительное свечение моего доспеха исчезло – он оказался совсем близко и я отсёк ему руку – плеть по плечо. Он даже не прекратил движения, начиная на ходу регенерировать новую, и попал мне по предплечью. Спада улетела из моей, почти надвое сломанной руки, метров на двадцать в сторону-вверх, и в этот момент я пропустил обратный удар. Грудная клетка хрустнула, мой рот наполнился кровью, от болевого спазма мир вокруг меня исчез на мгновение. Он отбросил меня и снова прыгнул ко мне, превращая свои зубы в несколько рядов длинных, рыбоподобных челюстей. И в этот момент его голова почему-то вдруг лопнула, тело рухнуло на меня, обливая кислотной кровью. Мир вокруг меня исчез снова.

_____________________________________________________________________________________________________________________

* «Folge wie ein Schatten»

Следуй, как тень. (нем.)

*GVK (gefallen im Verlauf der Kampf)

«Убит в бою.»

* «…славные представители военной касты homo praeteris»

Каста Сераписа, слой военных и управленцев Альянса Свободных Миров.

* AIG (alle ins Gefecht)

Все в бой.

* «…что называется у них ужасной аббревиатурой КРПС»

Конфедерация Русских Планетных Систем.

* «Lerne leiden, ohne zu klagen»

"Учись страдать не жалуясь."

*«…мгновенно у меня "на шести" появился его коллега»

зашёл сзади.

* «…Wann ich als Kind war, meine Mutti gesagt hat,

Sei mutiger Junge, sei braver Soldat…»

– Когда я был мал, мать успела мне сказать,

будь храбрым, мальчик, будь храбр, как солдат.

(стихи Ф. фон Касселя)

3. Как исполнилось желание оберлейтенанта Адольфа ван Фростена.

Я так устал от этих страшных затей

Нижние палубы, бунт – и выносят людей

Вдруг за спиною услышал: Ты что?

Это я.

Пойду за тобою на всё,

Как волк, как змея…

Франц фон Кассель, стихотворение "Дельфины",

поэтический сборник "Тоска по Родине".

Адольф ван Фростен, оберлейтенант личного эскорта его светлости герцога Остзее, Фридриха фон Цоллерн, сидел на бетонном полу дворцового стартового ангара боевых машин класса AuRa*. Сегодня всё пошло не так. И он, потеряв себя, не знал, как быть дальше. Так, хорошая боевая машина, получив сбой в команде, становится бесполезной. Сегодня Адольфу надоело быть боевой машиной.

Кабина его «гепарда» тридцать четыре была открыта, и он слышал всё, что проходило в эфир. Но он слушал, и не слушал, не различая слов, находясь в странном состоянии оцепенения. Что-то надорвалось в нём ещё в тот момент, когда тактические бомбы Альянса рвались где-то далеко вверху, сносили остатки дворца, стремясь проникнуть туда, где находился ван Фростен. Адольфу казалось, что он превратился в маленькую точку, в которую нацелено всё смертоносное, летящее из верхней полусферы боя над дворцом.

Когда шлюзы открылись и лиловые, в свете аварийного освещения, «гепарды», заблестели серебром, взлетая, разрывая барабанные перепонки характерным надсадным звуком, закачивая в ангар бетонную пыль из развалин – он открыл кабину и, как больной, сполз вниз. Пилот, один из лучших пилотов Остзее, чьё имя постоянно звучало рядом с именем его командира, капитана фон Касселя, сейчас просто сидел на бетонном полу, положив руки на колени, уткнувшись в рукав лицом. Хотелось исчезнуть волшебным образом из этой реальности, отмотать время на месяц, год, два года назад. Ему хотелось оказаться там, где хорошо, тихо и спокойно. Противная трусливая дрожь лихорадила его, он пропитался белой пылью и стал похож на одну из тех скульптур, что раньше украшали наземную часть дворца.

Пять дней назад, увидев в небе сотни боевых машин десанта Альянса, он записал в своём дневнике: «Я скоро умру».

Он был в том первом бою над Кёнигсбергом, где погиб почти весь эскорт из-за неожиданной потери связи. Связь и управление боем пропали после того, как с орбиты подавили планетарное ПВО. Но он выжил в этом бою, посадив свою разбитую машину прямо у посадочных шлюзов. Адольф хорошо помнил, как выпал из кабины на руки старине фон Касселю, ведомым которого он был, и Патрику Гордону, тоже живому и севшему парой минут ранее.

«Я скоро умру» – написал ван Фростен в своём дневнике, вернувшись в свою тихую офицерскую комнату в казармах Фридрихсхалле. Его не радовал счёт сбитых им вражеских машин. Его не трогала похвала фон Касселя и обещания наград от герцога. Всё его безразличие, к которому терпким ощущением примешался растущий с каждым днём страх, уже были выражены в трёх словах:

«Я скоро умру.»

С тех пор каждый день эти слова росли в нём, заполняя каждую клетку его тела. С этими словами он просыпался, с ними же он засыпал тяжёлым сном, в котором снова дрался в синем небе над Кёнигсбергом, уходил от погони, прижимался к земле, просил поддержки, сам приходил кому-то на помощь, пролетая сквозь рыжие облака взрывов чужих боевых машин и их обломки, разлетавшиеся веером. Врагов не становилось меньше и на следующий день всё повторялось снова, превращаясь в нелепое дежа-вю, в страшный квест, который завершался у того же шлюза, в том же ангаре, со стенами исписанными последними перед вылетом словами его друзей и соотечественников, уходивших в небо над дворцом, чтобы на следующий день всё повторилось снова. Противник каждый день выставлял паритетное количество машин, приходящих с орбиты, глушил сигналы навигации, защитники дворца дрались почти вслепую. Ходили слухи, что часть Имперского флота, интернированного Ганзой, прорвалась с боем и идёт на помощь, нужен ещё один, может два дня, чтобы шлахтшиффы пришли и свели счёты и с кораблями Альянса и с их союзниками. Однако, в это мог поверить кто-то другой, но не ван Фростен. Каждый день, перед тем как сделать себе инъекцию снотворного и заснуть, он думал о том, как найти выход из тупика, в котором оказался он и его друзья по несчастью. Каждый день это заканчивалось ничем, и он снова проваливался в мутный сон. Утром Адольф долго и тяжело просыпался и ждал, когда снова прозвучит сигнал тревоги. Он сходил с ума от того, что того пути, которым их всегда вёл старина фон Кассель – ударить первым, прорваться, победить – не было теперь.

«Солдат должен выжить, если это не несёт урон его чести». Этими словами начинался «Codex militaris», главный свод военных правил Империи и её союзников. Первая часть максимы: «Солдат должен выжить…» тоже постепенно росла в его голове, становилась больше второй, она казалась намного важнее, превращаясь в навязчивую идею. Выживший может бороться дальше.

– Что толку в бесполезной смерти? – спрашивал он себя, одновременно понимая, что просто сломался. Ван Фростен был противен сам себе, презирая раньше таких людей, каким стал сейчас.

«Дружеский подзатыльник от нашего капитана всегда стоит доброго слова» – в шутку любил повторять весельчак Адам Вайде. И Адольф ван Фростен вчера честно обратился к своему другу и командиру, Францу фон Касселю в надежде, что тот скажет что-то такое, отчего всё вернётся на свои места. Страх исчезнет. И тогда он, оберлейтенант особой штурмовой группы герцогства Остзее «Тени», оберлейтенант ван Фростен, уйдёт в небо и честно погибнет в бою в небе над Кёнигсбергом, без страха и сожаления. Так, как это сделали его друзья.

– Я хочу уйти, Франц, – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Уйти, куда угодно, – сказал он, думая о том, что как же здорово, что его никто, кроме фон Касселя, не слышит. – Со мной что-то происходит… Мне кажется, я не смогу больше подняться в небо…

– Посмотри на меня, Адольф, – ответил командир и положил руку ему на плечо. – Когда-нибудь, мы все умрём. Раньше или позже. Весь вопрос в том, как нас будут помнить, понимаешь?

– Нас не будут помнить, Франц, – сказал ван Фростен. – Проигравших предают забвению.

– Ну, – улыбнулся фон Кассель, – иногда бывает ещё хуже – из проигравших делают во всём виноватых уродов, только это ненадолго.

– Лет на сто? – попытался пошутить ван Фростен.

– Может и на сто, – ответил ему Франц, – А потом, всё возвращается на круги своя и предатель остается предателем на века, а человек, честно исполнивший свой долг живёт вечно.

– Вечно? – переспросил ван Фростен.

– Настолько вечно, насколько жив, даже после поражения, его мир. – сказал капитан. Иногда ведь, в мире людей, временно проигрывают и более жизнеспособные. По причине неравенства сил, например, понимаешь?

Капитан фон Кассель выглядел, как всегда, был бодр и подтянут, даже улыбался ровно настолько, насколько это было уместно в их безнадёжной ситуации, но на этот раз, ван Фростен заметил во взгляде своего друга что-то такое, чего раньше не было заметно.

Разговор случился после сеанса связи с представителями Ганзы, предлагавшим посредничество между Альянсом Претерис и той горсткой людей, которая всё ещё защищала дворец. Ганзейцев было шестеро. Черно-белая имперская форма без знаков различий выглядела на них так, будто была с чужого плеча. Переговоры с их стороны вёл офицер с русской фамилией, которую ван Фростен не запомнил.

– Посредники, – сказал он тогда сам себе, – Это их назначил Альянс разбирать все, что осталось от Империи.

Невероятно, но ганзейцы, чистокровные сапиенс, служили Альянсу. Теперь им достанется то, что строил их герцог Фридрих и его брат, кайзер Вильгельм фон Цоллерн. То, что создавали все сапиенс, навсегда уходя с когда-то общих с террисами планет. Проект кайзера Вильгельма назывался «Новый мир» в пику «Новому порядку» модифицированного человечества. Освоение планет. Много места для всех. Мир инженеров и навигаторов, архитекторов и медиков. Экзотическая фауна на планетах, пригодных для жизни и создание новой на тех, что подвергались ускоренному терраформингу.

Как понял Адольф, ганзейцев интересовала больше всего личность герцога Фридриха. Судя по растущему количеству истерических заявлений Альянса в их медиа, именно герцог должен был стать главным военным преступником, оказавшим сопротивление. Ощущение брезгливости чернильной волной смешалось со всем, что испытывал Ван Фростен.

– Один день, – сказал тогда командир, – Дай мне ещё один день, Адольф, и наши проблемы решатся.

Ван Фростен так и не понял тогда, как решатся эти проблемы, но кивнул головой, доверяя своему капитану.

Чуда, которого так ждал Адольф, не произошло. Трусость, как болезнь ван Фростена, не оставила его, продолжая расти где-то внутри, быстро и незаметно для всех, кроме него самого.

Вчерашний день отличился высокой облачностью, сменившимся почти черными грозовыми тучами и штормом с грозой, разразившимся над осаждённым дворцом Фридрихсхалле. Перед боем ганзейская пехота отвела оставшихся гражданских из кварталов, прилегающих к дворцовому комплексу. Потоки людей под потоками ливня потянулись к окраинам в поисках укрытия и приюта.

Это означало только одно – последний штурм и конец.

Где-то высоко над дворцом висели «мулы»* Альянса, не давая наводиться на цель, они глушили любые сигналы, маркеры целей то появлялись, то исчезали. На боевых экранах видно было то чёрное, рассекаемое молниями небо, то море и неясные очертания города где-то далеко внизу, то, внезапно, хищные силуэты чужих машин.

Это был второй раз, когда «гепарды» защитников начали бить прямо на взлёте, но остзейские машины всё-таки взлетели и снова дрались, отчаянно пытаясь продать свои жизни подороже. Ван Фростену вспомнилось, как он, с друзьями бегал в детстве на запрещённые состязания штральзундских боевых псов, дерущихся в яме, откуда нет выхода, пока у одного из бойцов не откажет сердце, или пока на его горле не сомкнутся челюсти противника. Вчерашняя посадка сопровождалась первой попыткой штурма самого дворца легионерами, тяжёлой пехотой Альянса, поддержанной шагающими боевыми машинами управления боем типа «торо»* и «ягуарами» – боевыми машинами десанта.

Атаку отбили, террисы отошли, понеся минимальные, совсем незначительные потери в несколько единиц техники. Становилось понятно, что времени до логического конца их сопротивления осталось совсем мало.

Где-то вверху сейчас шёл бой, а оберлейтенант ван Фростен просто сидел на бетонном полу, обняв руками колени, уткнувшись в рукав лицом. Всё его безразличие, к которому терпким ощущением примешался растущий с каждым днём страх, были уже давно выражены в трёх словах: «Я скоро умру». Хотелось исчезнуть волшебным образом из этой реальности, отмотать время на месяц, год, два года назад. Ему хотелось оказаться там, где хорошо, тихо и спокойно. Противная трусливая дрожь лихорадила его, он пропитался белой пылью и стал похож на одну из тех скульптур, что раньше украшали наземную часть дворца. Сегодня он не прикрывал своего командира. Он смог объяснить себе: последние дни показали, что всякое сопротивление бесполезно. Связь хорошо глушили, и остзейские пилоты дрались в одиночку.

Я хочу уйти, Франц, – повторял себе ван Фростен фразу, сказанную вчера капитану фон Касселю, – Я же говорил тебе, что хочу уйти. Со мной что-то происходит… Я не хочу в небо. Там так темно. Мы же оба знаем, как там темно, Франц…

Всё ещё находясь в каком-то неприятном полусне, Адольф услышал сквозь своё отвратительное оцепенение характерные металлические звуки, как будто кто-то открыл кабину боевой машины. Этот «кто-то» выбрался из стоящего рядом «гепарда», спрыгнул вниз, после чего очень тщательно отряхнул себя, приводя в полный порядок. Ван Фростен услышал шаги: чьи-то гравиботинки легко и уверенно шлёпали по рифлёному полу ангара. Он медленно поднял голову. Девушка в костюме пилота присела рядом, протерла рукой в перчатке пластину с его именем на груди и прочитав, теперь внимательно смотрела на него. Её голубые глаза жёстко кололи взглядом, наверное, оценивая состояние Адольфа. Золотые волосы стянуты в тугой узел на затылке. Было похоже, что костюм пилота она натянула в спешке, прямо на повседневную офицерскую форму.

– Дезертир? – спросила она с насмешкой, издевательски прищуривая глаза, и утирая высокий лоб.

– Вы тоже не в самой схватке – безразлично ответил ван Фростен, разглядывая, как помигивает красным индикатор сетевого подключения к боевым системам «гепарда» на рукаве её доспеха пилота.

– Нас уже двое, да? – спросила она, – Приятно, что не ты один предал, правда?

– Всё равно, – ответил Адольф и начал было снова опускать голову в исходное положение.

И как раз в этот момент ему прилетела звонкая, но неожиданно тяжелая пощёчина. Настолько приличная, что ван Фростен ударился виском о стену, почувствовал, как по виску побежал горячий ручеёк. Совсем тонкий, горячий ручеёк пробежал далеко вниз, до самого подбородка, и застыл внезапно, где-то под нижней губой. Противная дрожь в ожидании боя, бившая его с самого утра внезапно прошла. Сознание понемногу прояснялось.

Оберлейтенант снова поднял голову и посмотрел сначала в её странные, слишком большие и слишком синие глаза, потом прочел имя на форме «Elisabeth Suget, Leutenant, Himmelskanzlei»*.

«Небесная канцелярия» – так у герцога Фридриха назывался отдел статистики и планирования. Много красивых девушек в форме, им принадлежало целое крыло дворца, вхож туда был только его светлость. Рассказывали, что название подразделения было его шуткой. Название канцелярии звучало всегда забавно, провоцируя упражнения в остроумии по этому поводу. А сейчас, «девушка из небесной канцелярии», появившаяся перед Адольфом выглядела сюрреалистично. Как будто уже всему конец и это валькирия пришла за последним отчётом. Он так и спросил:

– Не можешь сама написать рапорт о потерях? Так и не научилась?

Сказано было обидно. С намёком. Ван Фростену почему-то казалось, что если сказать ей что-то обидное, то она исчезнет, как привидение. Но он ошибся.