Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница (сборник)

– Что до остального, о чем у нас был разговор, то я отдаю себя в твои руки. И видит Бог, мне следует за это благодарить судьбу. – Он улыбнулся. – А теперь надо все-таки пойти поспать. Тебе предстоит путешествие, а мне еще один день праздника. Завидую тебе! Доброй ночи. И да хранит тебя Бог!

Глава 8

На следующее утро, взяв с собой двухдневный запас провизии и трех крепких мулов из армейского обоза, мы с Ульфином выехали на север.

Мне и раньше приходилось совершать путешествия при обстоятельствах столь же опасных, когда быть узнанным означало беду, иногда даже смерть. Я поневоле сделался мастером менять обличье, отчего пошла легенда, что будто бы маг Мерлин умеет раствориться в воздухе, когда надо избегнуть преследования. Я в совершенстве овладел искусством прятаться на местности – я просто брал в руки орудия какого-нибудь ремесла и целые дни толкался там, где никто бы не предположил присутствия принца. Если ты несешь на себе знак своего труда, люди смотрят не на тебя, а на то, что ты умеешь делать. Мне случалось быть странствующим певцом, чтобы входить и в королевские палаты, и в скромную таверну; но чаще всего я прикидывался знахарем или глазным лекарем. Это обличье подходило мне лучше всего. Оно позволяло пускать в ход мои познания и помогать тем, кто нуждался в помощи, то есть беднякам, и одновременно открывало доступ в любые дома, кроме самых богатых.

Вот и теперь я оделся врачом. Правда, я захватил с собой маленькую арфу, но только для развлечения: воспользоваться своим певческим искусством и так заслужить приглашение ко двору Лота я бы не отважился. И потому я подвесил зачехленную и замотанную до неузнаваемости арфу к потертому седлу мула, тащившего поклажу, а коробочки с мазями и узелок с инструментами выставил на обозрение всем.

Первая часть нашей дороги была мне хорошо известна, но после Бреметеннакума, когда мы свернули к Пеннинскому проходу, местность пошла незнакомая.

Проход образуют долины трех больших рек. Две из них – Уорф и Изара – берут начало в известняках на пеннинских вершинах и текут, петляя, на восток. А третья, принимая в себя по пути бессчетные малые ручьи и речушки, могучим потоком течет к западу. Называется она Трибуит. Стоит только вражескому войску перебраться через Пеннинский проход, и перед ним откроется путь по долине Трибуита к последним оплотам на западном побережье Британии.

Артур упомянул о двух фортах, расположенных в проходе. Из досужих разговоров с местными людьми в таверне Бреметеннакума я узнал, что в прежние времена существовал еще и третий форт, охранявший выход из ущелья в долину, где Трибуит разливается, замедляя свой ход на запад, к низинам и дальше к морю. Этот форт служил когда-то римлянам как временный походный лагерь, насыпи и деревянные постройки, должно быть, уже разрушились, но я подумал, что дорогу, ведущую к третьему форту, стоит осмотреть попристальнее, и, если она окажется в приемлемом состоянии, конное войско, отправленное из Регеда на защиту прохода, сможет по ней срезать изрядный угол.

Путь из Регеда через Оликану в Йорк. Именно так должна была ехать Моргауза на встречу с Лотом.

Решено. Я тоже поеду этой дорогой, недаром она мне привиделась ночью в святилище Ноденса. Если сон мой был вещим – а я в этом не сомневался, – то мне надо будет там еще кое-что выяснить.

Выехав из Бреметеннакума, мы сразу же свернули с главной дороги и поехали вверх по долине Трибуита. Под копытами мулов шуршал гравий заброшенной римской дороги. К вечеру мы добрались до бывшего лагеря.

Как я и ожидал, от старых построек мало что осталось, только виднелись следы земляных насыпей и рвов да на месте ворот догнивала груда бревен. Но, как всегда у римлян, местоположение было выбрано очень удачно – на краю возвышенности, и во все стороны открывается широкая безлесная равнина. С одной стороны внизу протекает ручей, с другой – река, которая несет свои воды по равнине к морю. Здесь, так далеко на западе, для защиты от врагов этот форт, даст бог, не понадобится, а вот как перевалочная станция для конницы или как временная крепость для вылазок через Пеннинский проход он был бы очень удобен.

Как он назывался, ни один человек в тех местах уже не помнил. И, составляя в тот вечер донесение для Артура, я обозначил его просто как форт Трибуит.

На следующий день мы поехали через равнину к первому из тех фортов, о которых упомянул Артур. Он расположен на болотистом берегу ручья у начала подъема к перевалу. Ручей перед фортом растекался озерком, которое дало имя этому форту. Сильно разрушенный, он, по моим понятиям, мог быть тем не менее довольно быстро отстроен. На дне ущелья было сколько угодно дерева и каменных глыб, а на равнине можно было нарезать толстого верескового дерна.

Мы добрались туда под вечер, погожий и ароматный, и решили устроить себе ночлег под прикрытием сохранившихся стен. А утром начали подъем через хребет к Оликане.

К полудню мы оставили позади лес и оказались среди безлесных, поросших вереском склонов. День был ясный, горный туман расползался, оставляя на кустах бусинки искристых капель, и из каждой расселины, звеня, бежали струйки воды, спеша излиться в молодую речку. Звенело и небо, оттуда, как бы соскальзывая по струнам своих звонких песен, слетали на гнезда в траве голосистые жаворонки. Мы видели, как через дорогу перебежала волчица с отвислыми млечными сосцами, неся в пасти зайца. Она бросила на нас безразличный взгляд и исчезла в тумане.

Это была заброшенная дорога, волчья тропа вроде тех, которые так любит Древний народ. Я все время посматривал наверх, туда, откуда начинались осыпи, но нигде не замечал ничего, что походило бы на их высокогорные недоступные жилища. Это вовсе не значило, конечно, что за каждым нашим шагом не следят внимательные глаза. И уж конечно, слух о том, что маг Мерлин тайно пробирается на север, летел впереди нас на крыльях ветра. Меня это не беспокоило. От Древних не может быть тайн: им известно обо всем, что происходит в лесах и на склонах гор. У меня с ними давно уже было установлено согласие, и к Артуру они тоже питали доверие.

Мы выехали на просторную возвышенность. Я огляделся по сторонам. Под прямыми лучами высокого солнца утренний туман окончательно растаял. Вокруг нас простиралось ровное плато, на нем лишь кое-где торчали серые каменные глыбы и бурые заросли папоротника, а вдали, окутанные дымкой, синели высокие хребты и вершины. Слева земля отлого спускалась вниз, к широкой долине Изары, воды которой поблескивали меж древесных стволов.

Картина была нисколько не похожа на мое давешнее, затуманенное дождями видение, однако вот он, дорожный столб с надписью «ОЛИКАНА», а вот и тропа, уходящая от дороги влево и круто вниз, к деревьям над рекой. И там, за деревьями, проглядывают сквозь листву стены какого-то основательного строения.

Ульфин, поравнявшись со мною на своем муле, указал мне рукой вниз:

– Знать бы вчера вечером, мы бы провели ночь в тепле и уюте.

Я задумчиво ответил:

– Не уверен. Может быть, оно и к лучшему, что мы переночевали под открытым небом.

Он искоса вопросительно взглянул на меня:

– А я думал, ты не бывал в здешних местах, милорд! Ты хорошо знаешь эту дорогу?

– Имею о ней сведения, скажем так. И хотел бы изучить ее получше. Когда в следующий раз будем проезжать через деревню или увидим пастуха на горе, постарайся узнать, кому принадлежит тот дом.

Он опять на меня покосился, но не сказал больше ни слова, и мы молча продолжали путь.

Оликана – второй из названных Артуром фортов – находилась миль на десять восточнее. К моему удивлению, дорога, ведущая к ней сначала круто под гору, а потом через болото, была в отличном состоянии. Рвы и валы тоже оказались в исправности. Через Изару был проложен надежный бревенчатый мост, а брод через впадающую в нее здесь речку расчищен и вымощен камнями. Поэтому путь наш был недолгим, и еще до наступления вечера мы очутились в населенных местах. Вокруг Оликаны вырос целый город, и мы нашли себе пристанище в гарнизонной таверне у крепостной стены.

Убедившись в исправном состоянии дороги и в том, что на улицах и центральной площади города царит порядок, я без удивления обнаружил, что и крепостные сооружения тоже содержатся в полной исправности. Ворота и мосты были все новые, железные решетки словно только что из-под кузнечного молота. Задавая как бы невзначай осторожные вопросы и прислушиваясь к разговорам за обеденным столом в таверне, я выяснил, что гарнизон был здесь поставлен в Утеровы времена и ему была определена задача сторожить дорогу через Пеннинский проход и не спускать глаз с сигнальных башен на востоке. Это было сделано в суровую годину саксонской напасти, но те же люди служили в крепости и сегодня, давно отчаявшись дождаться подмены, истосковавшись без дела, но тем не менее блюдя безупречный порядок под командой гарнизонного начальника, явно заслуживавшего назначения получше, чем комендантство в этой сонной крепости на краю света.

Простейший способ получить требующиеся мне сведения состоял в том, чтобы открыться начальнику гарнизона, расспросить его и затем поручить ему отправку моего донесения королю. Итак, оставив Ульфина в таверне, я явился в караульное помещение и показал там пропуск, которым снабдил меня Артур.

Меня пропустили сразу же, не посмотрев на мои бедные одежды и не промедлив из-за того, что я отказался назваться, пока не увижу их командира: как видно, гонцы здесь были не в диковинку. Притом тайные. Но с королем эта забытая крепость связи не имела, по крайней мере ни я сам, ни военные советники короля о ней даже не слыхали, а в таком случае эти тайные посетители могли быть только лазутчиками и соглядатаями. Мне не терпелось скорее познакомиться с начальником гарнизона.

Правда, перед тем как впустить, меня обыскали, но этого и следовало ожидать. Затем двое стражников провели меня к дому коменданта. По дороге я осмотрелся по сторонам. Повсюду полыхали факелы, и я мог видеть, что проезды, дворы, колодцы, плац для учений, мастерские, казармы – все было в безупречном порядке. Мы миновали кузницы, шорни, плотничьи дворы. На амбарах висели массивные замки, из чего я заключил, что запасы стоят нетронутые. Крепость оказалась невелика, но гарнизон и того меньше. Разместить здесь Артурову конницу не составит труда.

Мой пропуск взяли и унесли в дом. Немного погодя меня ввели к коменданту. Стражники немедленно удалились, что говорило само за себя: я понял, что им не впервой приводить сюда лазутчиков, и большей частью именно ночью, под покровом темноты.

Комендант принял меня стоя – из уважения не ко мне, а к королевской печати. Первое, что меня поразило, – это его молодость. Ему было самое большее года двадцать два. Потом я заметил, что у него усталый вид: трудная служба наложила на лицо свой отпечаток – юный возраст, одиночество, под началом грубые, истомившиеся без дела солдаты и постоянная угроза с востока, где на побережье то и дело накатывают вражьи силы, так что приходится быть начеку день за днем, зимой и летом, без подмоги и поддержки. Как видно, отправив его сюда четыре года назад – четыре года! – Утер и впрямь забыл о его существовании.

– У тебя есть новости для меня? – спросил он тусклым голосом, за которым не крылось ни малейшего волнения: он уже давно ни на что не надеялся.

– Я сообщу тебе все, что знаю, но сначала должен выполнить данное поручение. Я сам прислан сюда, дабы получить сведения от тебя, если ты соблаговолишь мне их предоставить. Затем я должен буду приготовить донесение верховному королю. Было бы весьма желательно отправить отсюда гонца, которому я поручу свое послание.

– Это можно сделать. Прямо сейчас? Гонец будет готов через полчаса.

– Нет. Такой спешки нет. Сначала, если можно, побеседуем.

Он сел и жестом пригласил меня устроиться в кресле. Только теперь в его взгляде появился проблеск интереса.

– Донесение про Оликану? Могу ли я знать, в связи с чем?

– Разумеется, я готов тебе ответить. Король повелел мне разузнать об этой крепости все, что возможно. Как и о той, разрушенной, что стояла когда-то у начала Пеннинского прохода, ее называют Озерный форт.

– Да, я знаю, – кивнул он. – Он лежит в развалинах уже добрых две сотни лет. Его разрушили и забросили во время восстания бригантов. Оликане выпала та же участь, но потом, по велению Амброзия, она была отстроена заново. Он и Озерный форт, как я слышал, тоже намеревался восстановить. Если бы мне была дана власть, я бы мог… – Он не договорил. – Ну да ладно. Ты прибыл из Бремета? Тогда ты заметил, наверно, милях в двух-трех к северу еще один форт – сейчас там ничего нет, только насыпь, но, на мой взгляд, он имеет важное значение для обороны прохода. Амброзий, должно быть, это понимал. Он считал, что Пеннинский проход – это ключ к его обороне.

Комендант не сделал почти никакого нажима на слове «он», однако намек его был мне ясен: Утер не только забыл про Оликану с ее гарнизоном, но и вообще упустил из виду военное значение Пеннинского прохода. А мой молодой собеседник, одинокий и от всех оторванный, его ясно понимает.

Я поспешил сказать:

– Теперешний верховный король тоже так считает. Он хочет снова укрепить проход, и не только чтобы иметь возможность запереть его на случай угрозы с востока, но и для того, чтобы через него выводить войска в наступление. А мне он поручил посмотреть, что с этой целью следует сделать. Я полагаю, что вскоре после того, как будут получены и рассмотрены мои донесения, сюда прибудут землемеры и расчетчики. Ваша крепость находится в исправном состоянии, что будет для короля приятной неожиданностью.

Потом я рассказал ему о намерении Артура создать конные отряды. Он слушал с жадностью, забыв про скуку, задавал вопросы, и видно было, что он отлично разбирается в положении дел на восточном побережье. При этом он выказал замечательную осведомленность о действиях и военных приемах саксов.

Но это я отложил до поры и стал расспрашивать его об оснащении и запасах Оликаны. Он тут же вскочил, подошел к поставцу, на дверцах которого тоже болтался тяжелый замок, отпер его и вынул таблицы и свитки, содержавшие в подробностях все необходимые мне сведения.

Я углубился в их изучение, но вскоре заметил, что он дожидается с еще какими-то записями в руках.

– Я полагаю… – неуверенно начал он. Но потом решился и продолжал уже настойчивее: – Я не думаю, что в последние годы своего правления король Утер правильно оценивал военное значение дороги через Пеннинский проход. Когда меня совсем еще молодым прислали сюда, я воспринял это назначение всего лишь как учебное. Здешняя крепость в дальнем порубежье мало чем отличалась в то время от соседнего Озерного форта, вернее, от его развалин… Не так-то легко было привести ее в надлежащий вид. Ну а потом ты знаешь, милорд, что было: война отодвинулась к северу и к югу, король Утер занемог, в стране пошли раздоры. Про нас, как видно, было забыто. Я отправлял время от времени гонцов с вестями, но не получал ответа. И тогда, для собственного осведомления и, признаюсь, развлечения, я стал посылать людей – не солдат, а мальчишек из города, которые побойчее, – собирать сведения. Я виноват, знаю, но…

Он замолчал.

– Ты эти сведения оставлял при себе? – спросил я.

– Но не из дурных побуждений, – поспешил он оправдаться. – Один раз я отправил с гонцом известие, которое счел важным, но ни о гонце, ни о донесении больше не было ни слуху ни духу. С тех пор я воздерживаюсь доверять важные вести гонцам, ведь до короля они, может быть, даже и не доходят.

– Могу уверить тебя, что моим письмам, только бы их довезли, король окажет полное и безотлагательное внимание.

Во все время нашего разговора комендант украдкой недоуменно разглядывал меня: я держал себя так, как предписывало мое скромное обличье. Потом, потупясь, он негромко произнес:

– Королевская грамота и печать диктуют мне безоговорочное к тебе доверие. А имя твое мне не дозволено будет узнать?

– Если тебе угодно, я его открою. Но лишь тебе одному. Ты дашь мне слово?

Он чуть заметно пожал плечом:

– Разумеется.

– В таком случае я – Мирддин Эмрис, проще – Мерлин. Но сейчас я совершаю путешествие под именем Эмриса, странствующего врачевателя.

– Господин…

– Нет-нет, – остановил его я. – Сядь. Я сказал тебе это затем лишь, чтобы ты не сомневался: собранные тобою сведения попадут прямо к королю и в кратчайший срок. А теперь я хотел бы посмотреть эти записи.

Он разложил передо мною листы, и я углубился в них. Карты укреплений, численность войск и оружия, передвижение отрядов, запасы, корабли…

Изумленный, я поднял голову:

– Но ведь это позиции саксов?

Он кивнул:

– И притом данные самые свежие. Мне посчастливилось нынешним летом: меня связали – не важно как – с одним человеком из союзных саксов третьего поколения. Многие из тех, чьи предки давно осели на наших берегах, и он в их числе, заинтересованы в том, чтобы все оставалось как есть. Союзные саксы блюдут давний договор свято. И к тому же, – улыбка тронула его суровый молодой рот, – к тому же они не доверяют пришельцам. Иным из заморских гостей все равно, кого сгонять с насиженных мест, богатых ли союзных саксов или британцев.

– Значит, эти сведения – от него? И ты считаешь, что на него можно положиться?

– Думаю, что да. То, что мне удалось проверить самому, подтвердилось. Не знаю, какими данными и насколько свежими располагает верховный король, но мне кажется, надо обратить его внимание вот на это… вот тут говорится про Элезу и Кердика Элезинга, что означает…

– Сын Элезы, я знаю. А Элеза – это другое имя нашего давнего друга Эозы?

– Верно, милорд. Сына Хорзы. Ты, конечно, знаешь, что после того, как он вместе с родичем своим Октой сбежал из темницы Утера, Окта в Рутупиях умер, но Эоза добрался до Германии и поднял Колгрима и Бадульфа, сыновей Окты, на войну против наших северных пределов… Но вот чего ты, быть может, не знаешь, это что Окта, умирая, провозгласил себя здесь, на нашей земле, королем. Это означало всего только подтверждение титула вождя саксов, который он носил как сын Хенгиста; ни Колгрим, ни Бадульф не придавали ему особого значения, но теперь их обоих уже нет, и вот…

– Эоза выдвинул те же притязания? Понимаю. И успешно?

– Кажется, да. Он именует себя королем западных саксов, а его юный сын Кердик прозывается Этелинг, то есть потомок какого-то их давнего героя или полубога. Прием обычный, но дело в том, что их люди поверили. Саксонские вторжения сразу предстали в новом свете.

– Тут и верность союзных саксов может покачнуться.

– Об этом и речь. Эозу и Кердика все почитают. Сам понимаешь – короли. Союзным саксам они обещали соблюдение их прав и порядка, новым захватчикам грозят беспощадной войной. В этом что-то есть. Я хочу сказать, что Эоза не просто хитрый грабитель чужих берегов. Он положил начало легендам о героях-королях, король у них теперь – признанный законодатель, обладающий властью даже изменять прежние обычаи. Например, обычай хоронить мертвецов. Теперь они мертвых, по моим сведениям, больше не сжигают и даже не закапывают вместе со всеми доспехами и ценностями, как у них повелось исстари. Кердик Этелинг объявил, что это расточительство. – Молодые губы моего собеседника снова тронула невеселая усмешка. – Теперь их жрецы творят над оружием умерших ритуал очищения, и оно опять идет в дело. Они даже уверовали, что копье, которым пользовался доблестный боец, придаст доблести и своему новому владельцу… А оружие, взятое у побежденного, постарается отличиться, чтобы смыть с себя позор. Это опасные люди, говорю тебе. Может быть, самые опасные после Хенгиста.

Я выразил ему свое восхищение:

– Можешь не сомневаться, что король тоже оценит твои сведения по достоинству, как только ознакомится с ними. Ты ведь сам понимаешь, насколько они важны. Сколько времени тебе понадобится, чтобы сделать копии?

– Копии у меня есть. А эти записи можно послать королю безотлагательно.

– Отлично. А сейчас, если позволишь, я добавлю несколько слов от себя и приложу еще мое собственное донесение об Озерном форте.

Он принес мне письменные принадлежности, поставил на стол и шагнул к двери.

– Пойду распоряжусь насчет гонца.

– Благодарю. Но одну минуту…

Он остановился в дверях. Мы разговаривали с ним по-латыни, но в его выговоре было что-то, что выдавало уроженца запада. Я сказал:

– В таверне я слышал, что твое имя – Геронтий. Ошибусь ли я, если предположу, что прежде оно было Герейнт?

Он широко, наконец-то молодо улыбнулся:

– И было, и есть, милорд.

– Артур будет рад узнать это имя, – сказал я и занялся письмом.

Он постоял мгновение, потом распахнул двери и передал кому-то невидимому свои распоряжения. Вернулся в комнату, подошел к стоящему в углу столику, налил в кубок вина и поставил передо мной. Я слышал, как он набрал в грудь воздуху, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.

Я кончил писать. В это время он снова подошел к двери и впустил какого-то невидного, жилистого паренька, хотя и заспанного, но в полном дорожном снаряжении. При нем была сума для писем, запирающаяся крепким замком. Он готов ехать, сказал гонец, запихивая в сумку переданные Герейнтом пакеты; поесть он может по дороге.

Герейнт дал ему подробные наставления, и я еще раз убедился, как хорошо он обо всем осведомлен.

– Лучше всего поезжай в Линдум. Король должен был уже покинуть Каэрлеон и двинуться обратно к Линнуису, так что в Линдуме ты сможешь узнать его местонахождение.

Гонец кивнул в ответ и тут же удалился. Так через каких-то несколько часов после моего прибытия в Оликану мое донесение королю (а с ним еще гораздо более важные известия) было уже в пути. Теперь, на досуге, я мог подумать о Дунпелдире и о том, что меня там ждет.

Но прежде надо было отблагодарить Герейнта за службу. Он налил еще вина и, сев передо мной, забросал меня вопросами, с жадностью, от которой сам успел отвыкнуть, слушая о том, как Артур был провозглашен королем под Лугуваллиумом и что происходило потом в Каэрлеоне. Герейнт заслужил эту беседу, и я не скупился. Только уже перед полуночной стражей я сам задал вопрос:

– Вскоре после битвы под Лугуваллиумом не проезжал ли Лот Лотианский в здешних местах?

– Проезжал, но не через Оликану. Есть старая дорога, сейчас это почти тропа, которая отходит от главной дороги и ведет правее. Проезд там плохой, по краю топкого болота, так что редко кто на нее сворачивает, хотя она и срезает угол, если двигаться на север.

– А Лот свернул, хотя двигался не на север, а на юг, в Йорк. Почему бы это, как ты полагаешь? Чтобы его не видели в Оликане?

– Это мне в голову не приходило, – ответил Герейнт. – Вернее, тогда не приходило… У него на той старой дороге есть свой дом. И понятно, что он свернул, чтобы остановиться в нем, а не в городе.

– Свой дом? Ах да. Я же его видел с перевала. Уютный уголок, только очень уж отрезан от мира.

– Ну, он там не часто и бывает.

– Но ты знал, что он туда прибыл?

– Я многое знаю из того, что происходит в наших местах, почти все, – ответил он и кивнул на запертый поставец. – Как старой сплетнице, целые дни сидящей у своего порога, мне больше и делать нечего, как подглядывать за соседями.

– Похоже, что оно и к лучшему. Тогда ты, может быть, знаешь, с кем встретился Лот в своем доме на холмах?

Несколько мгновений он твердо смотрел мне в глаза. Потом улыбнулся и ответил:

– С некой дамой отчасти королевских кровей. Они приехали врозь и уехали врозь, но в Йорк прибыли вместе. – Тут он удивленно поднял брови. – Но ты-то каким путем об этом узнал, милорд?

– У меня есть свои пути.

– Да уж должно быть, – спокойно кивнул он. – Ну, во всяком случае, сейчас все улажено в глазах Бога и рода человеческого. Король Лотиана выехал с Артуром из Каэрлеона в Линнуис, а молодая королева в Дунпелдире ждет, когда наступит срок родин. Что она ждет ребенка, ты, конечно, знаешь?

– Да.

– Они здесь и прежде встречались, – сказал Герейнт, как бы заключая: «И вот плоды этих встреч».

– Встречались? И часто? С какого времени?

– С тех пор как я прислан сюда, раза три или четыре. – Это прозвучало просто как деловой ответ на вопрос, а не как сплетня из таверны. – Один раз они тут прожили вместе целый месяц, только нигде не показывались, мы их не видели. Дозоры докладывали.

Я вспомнил опочивальню в царственных золотых и алых тонах. Значит, я был прав. Они давние любовники. И в сущности, я мог бы и не кривя душой убеждать Артура в том, что отец ребенка – Лот. Здесь, во всяком случае, считают так, о чем можно было судить по спокойному рассказу Герейнта.

– И вот теперь любовь все-таки восторжествовала над политикой. Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, гневался ли верховный король?

Он заслужил правдивый ответ, и я ответил:

– Гневался, разумеется, тому, как это все произошло, но теперь он считает, что все устроилось к лучшему. Моргауза – его единокровная сестра, так что союз короля с Лотом все равно подкреплен. А Моргана свободна и может заключить другой брак, когда представится подходящий случай.