Вокруг меня витает чувство отчаяния, одиночества, но самое сильное из всех – это чувство страха. Невообразимого, жгучего, сумасшедшего страха. Я не могу от него сбежать, я лишь надеюсь, что это все сон, мое замутненное сознание. Кажется, я, как говорится, слетела с катушек, стала психически больным человеком. По крайней мере, мне даже легче так считать, а все мои родные и знакомые, кроме лучшей подруги и моего бывшего коллеги, уже уверены в этом. В моем подсознании витает куча мыслей, одна из которых постоянно заставляет меня содрогаться всем своим существом – «ОНО ЗДЕСЬ. В ТЕМНОТЕ. РЯДОМ СО МНОЙ». То, что было раньше, кажется мне безоблачным временем, которое никогда больше не вернется, но я стараюсь хранить в себе надежду. Я была счастливым, ну или почти счастливым человеком. Даже не поняла, как в одночасье все изменилось… Вот я с утра, сытно позавтракав, иду на работу, а вот я уже обвиняюсь в особо тяжком убийстве. Я всегда была добрым, спокойным, отзывчивым человеком, совершенно обыкновенным. У меня была хорошая семья – муж и маленькая дочурка (моя любимая девочка) Люси, верная подруга, работа… Хотя последнее было немного не мое. Я всегда хотела что-то поспокойнее, ближе к моему характеру, а в силу своей профессии, мне нужно было зачастую перебарывать свою стеснительность, скромность… Я – журналист. Да, профессия, под которую не приспособлен человек, типа меня. Мне ни один раз твердила Ева – моя лучшая подруга, – что она совсем не подходит к моему психотипу. Она мне всегда рассказывала о всех этих психологических штучках, которыми ужасно увлекалась, заставляла проходить тесты, порой довольно абсурдные, делала эксперименты, после которых мне приходилось краснеть. Муж был, мягко говоря, от нее не в восторге, он и теперь винит ее во всем том, что со мной случилось. Да, что со мной случилось? Я попала в тюрьму. Конечно, после такого заявления все бы сразу сочли меня воровкой, обкрадывающей честных граждан, мошенницей, а то и хуже – убийцей. Нет, ничего подобного, хотя статья, из-за которой я сижу в этих четырех стенах уже пять суток и уже изнемогаю от этого, а предстоит мне провести здесь еще долгое время, хотя официально суда еще не было, как раз относится к последнему пункту – убийство. Я сто раз прокручивала у себя в голове то, что было за неделю до этого, корила себя за тот момент, когда я загорелась этим делом…и зачем я взялась за него? Нутро журналиста проснулось во мне совсем не в нужный момент. Меня будут допрашивать в суде. Я сделаю все, скажу все, что угодно, чтобы меня выпустили отсюда, но пока во мне еще горит тот огонек внезапно проснувшегося журналиста. Я хочу докопаться до правды. Я хочу понять, кто я на самом деле – сумасшедшая или невольный свидетель… нет, не буду говорить пока ничего. Меня пугает это. Лучше вернусь мысленно из 12 июня в то еще светлое утро 5-го числа, когда все было хорошо и казалось, что так будет всегда. Но именно тот день стал переломным в моей жизни Я закрыла глаза и представила, как я нахожусь в своем небольшом домишке, расположенном в центре города, пытаюсь сохранить равновесие на фоне суеты большого города.

Глава 2. Недалекое прошлое

Первое, что я услышала этим утром, был протяжный писк будильника. Он буквально вырвал меня из прекрасных «объятий Морфея».

– Работа! Зачем ты мучаешь меня! – протянула я нараспев, обнимая белое приятное на ощупь мягкое одеяло и медленно подрыгивая ножкой. Рядом, справа от меня, в муках корчился муж, не в силах подняться с кровати. Мы с ним всегда сложно вставали по утрам. Еще до работы я была стопроцентным «жаворонком», но после все кардинально изменилось. Начальник, не оставляя сотрудникам права на отдых выставлял огромные требования, и если самые пронырливые успевали закончить все в срок, не испытывая особых трудностей, то мне приходилось заканчивать свою работу дома, практически ночью. После того, как я вышла замуж, времени стало катастрофически ни на что не хватать.

Открыв глаза, я осматривала комнату: небольшая, в светлых тонах, она казалась довольно уютной. Но расположение кровати прямо напротив окна, в которое по утрам падал свет, вызывало неприятное ощущение, хотя и помогало проснуться. Зачастую так и хотелось закрыть окно шкафом, стоящим по левую сторону от кровати.

Я с неимоверным усилием, рывком поднялась на кровати и, посидев так с минуту, вскочила на ноги. Бойко обошла кровать и, встав напротив супруга, я стала слушать, как он уже мирно похрапывает. Его лицо выражало такую безмятежность, что будить это создание представлялось просто жутким преступлением. Его сильное волевое лицо во время сна приобретало некоторую детскость.

– Вставай! – прохрипела я, тут же прокашлявшись. Он меня даже не услышал. Я, еще полусонная, уцепилась рукой за одеяло и, теребя его, повторила свою просьбу.

Он зашевелился и даже попробовал открыть свои небесно-голубые глаза, хотя это продлилось всего долю секунды. Вместо того, чтобы последовать моему примеру, он поинтересовался:

– Что? Будильник уже звенел?

Я поразилась такому вопросу:

– А разве не ты пять минут назад делал тщетные попытки встать?

На этот раз он приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на меня.

– Не буди меня в таком виде! Мне бы хотелось видеть по утрам принцессу, а не ее мачеху!

Это он намекал на мой растрепанный вид: взъерошенные длинные каштановые волосы, смотрящие во все стороны, в том числе наверх, помятое лицо, хотя довольно чистое и все еще симпатичное, с молочным отливом, и все это великолепие дополняли жуткие мешки под глазами. Хотя у него у самого прическа не слишком отличалась от моей, только что волосы были короткие.

– Зато от шока ты быстрее проснешься, и тогда тыква превратится в принцессу… или как там было?

– Зо…золушка – поправил он меня, заикнувшись, но уже более твердым голосом.

– Ага.

Убедившись, что он больше не заснет, я пошла в ванну. Меня бодрит прохладный душ, его – Глеба – просто усыпляет, поэтому после него он тут же выпивает кружку кофе. Я всегда варю ему с утра этот бодрящий напиток. Выйдя из душа, я направилась в комнату дочери, посмотреть, как она мирно спит в своей кроватке и, к сожалению, поднять малышку для сборов в садик. Казалось, только вчера она была пухленьким миленьким младенцем. Куда время бежит? Зайдя в ее нежно-розовую комнатку, обставленную игрушками – мягкими и барби – я подошла к ее кроватке. Укрывшись одеяльцем, спала моя Люси. Ее кудрявые волосики, довольно длинные для ее возраста, разбрелись по всей подушке, а милое личико выражало абсолютное спокойствие. Как же жалко было нарушать сон этого ангелочка. Но ничего другого мне не оставалось.

– Люси, солнышко, просыпайся! – тихим голосом сказала я, нежно ее поглаживая.

Девочка открыла глаза, и с удивлением взглянула вверх, в поисках того, кому принадлежал этот голос. Посмотрев на меня, Люси широко улыбнулась.

– Мама! – протянула она ко мне ладошки и я тут же подхватила ее на ручки. – Мы в садик?

– Да, звездочка моя. Мама отвезет тебя в садик, к другим детишкам, а сама поедет на работу.

Я стала направляться к ее шкафчику, где покоились маленькие детские вещички. Неужели и я когда-то была такой крохотной? Это казалось чем-то нереальным.

– Не хочу в садик, хочу с тобой на работу! – пролепетала она своим высоким голоском.

Я посадила ее на стул и занялась подбором одежды.

– Солнышко, тебе нельзя ко мне на работу, маму поругают! Почему ты не хочешь поиграть с друзьями из садика?

Она надула губки и сдвинула к носу бровки, изображая недовольство.

– Не хочу! Там Тарас! Он плохой, он меня обзывает!

– А воспитателям говорила?

– Нет, я не ябеда! – обиженно сказала дочка.

Мне понравилось, что моя Люси уже с детства учится решать свои проблемы самостоятельно. Для матери было главное находиться в курсе всех событий, которые происходили с ребенком, чтобы в нужную минуту прийти на помощь. Девочка мне доверяла, и я не хотела подорвать это доверие. Все что мне оставалось – это давать небольшие советы и оценивать ситуацию. А с каждым годом проблемы будут все сложнее и мать должна всегда оставаться опорой для своего ребенка.

Я нашла подходящее платьице и стала переодевать дочку, которая заметно приуныла. Чтобы поднять ее настроение я сказала:

– Ты ему понравилась, вот он и обзывается!

– Неправда! – Люси отрицательно покрутила головою.

Я подхватила ее на ручки и понесла умываться, проходя мимо ванной, я услышала бежащую воду:

– Глеб! Не заснул? – Крикнула я возле двери.

– Папа! – протянула Люси.

– Не заснул – сонно протянул муж, и я поняла, что необходимо срочно варить кофе. – Привет, моя девочка! – произнес он на возглас Люси, все еще находясь в душевой.

Предоставив девочке зубную щетку, я побежала поставить кашу на огонь и приготовить кофе. Следя за кофеваркой, я услышала звонок телефона (он находился как раз в кухне-столовой).

– Да, – ответила я, не отрывая глаз от кофе.

– Включи первый канал! – раздался из трубки голос Евы. Я, прижав трубку телефона к плечу, схватила пульт и включила телевизор, параллельно снимая кофе. На экране возник ведущий новостей «Главного канала», который четким дикторским голосом отчеканивал предоставленную ему информацию:

– Сегодня в тюрьме нашли труп убийцы, повесившегося на собственном ремне. Судя по экспертизе…

Не слушая дальнейших разглагольствований, я спросила подругу, вновь взяв трубку в руку:

– И что тут такого? Замучила его совесть, вот и решил покончить с собой. Ничего интересного!

– Ника! Это второй труп за неделю! И во всех случаях происходило это ночью, за закрытой дверью и никого, ты слышишь, никого не было рядом.

– А ты думаешь, что обычно самоубийтво делается при толпе свидетелей?

– Ника! Ну какой из тебя журналист? Слушай меня: этот покойник сидел уже четырнадцать лет и ему оставался год в тюрьме. Год! Но он внезапно решил свести счеты с жизнью? Тебе не кажется это странным? Ты вообще дослушала новости?

– Нет. Но я не вижу здесь ничего столь грандиозного. Ева, ты слишком впечатлительна!

– Впечатлительна? Это просто ты – госпожа репортер – совсем невнимательна! Скорее я сделаю репортаж, чем ты! И почему ты не дослушала новости? Там говорили, что на теле найдено множество ссадин и ран, а так как он ходил в главарях тюремной общины, то его просто напросто не могли избить.

– Убийство? – предположила я, уже заинтересовываясь этим делом.

– Почти, Ника! Но, ты уже на правильном пути! Я думаю, это нечто большее…

– Мама, я все! – прервал наш разговор тоненький голосок из ванной.

– Сейчас солнышко! – отозвалась я. – Ева, подожди минутку!

– Вот так ты всегда! Ты, таким образом, никогда не продвинешься по карьерной ле…

Я отложила трубку и пошла забирать дочку. По пути я наткнулась на мужа, его еле моргающие глаза заставили меня с воем вернуться на кухню, перелить напиток из кофеварки в кружку и вручить ему, и уже после этого идти в первоначально выбранном направлении. Моя Люси уже игралась с щеткой, которую ее воображение превратило в самолетик. Я забрала «игрушку», схватила ребенка на руки и потащила в столовую. Усадив девочку на стул и посмотрев на лежащую на столе голову мужа, я принялась накладывать кашу по тарелкам. Дочка гладила отца по голове, приговаривая:

– Папа устал! Папа! Спи! Папа спит!

– Папа еще не работал! – процедила я сквозь зубы. – С чего ему уставать?

Глеб поднял голову и с молчаливым укором посмотрел на меня.

– Все, я молчу, подняла я руки вверх и отошла от стола. – На самом деле его обиженный заспанный вид вызывал у меня только желание засмеяться, но я сдерживала себя из последних сил, чтобы не разругаться с мужем. Я и так частенько нарывалась на грубость с его стороны, хотя он никогда не повышал на меня голос, скорее укорял или отчитывал, как сдержанный преподаватель отчитывает провинившегося ребенка. Я наливала чай для Люси, чтобы девочка успела попить сладкого напитка перед садиком. Мне казалось, что именно сладкое по утрам придает сил на весь день, поэтому сама никогда не отказывала себе в лишней ложке сахара. Я поставила его на стол и села рядом, наблюдая, как муж с дочкой кушают. У меня было чувство, что я что-то хотела сделать, но забыла. Тут меня осенило – Боже, Ева!

И я понеслась к телефону, слыша, как муж невольно завыл при упоминании этого имени.

– Алло! – прокричала я в трубку, после чего тут же извинилась, что так долго не подходила.

– Ника! Мало того, что ты забыла о моем существовании, так еще и чуть не оглушила внезапным криком посреди кромешной тишины!

«Забудешь про нее! Куда там!» – подумала я, но ответила иное:

– Прости, Ева! Ты же знаешь мое состояние по утрам.

– Ладно, Ника! Когда-нибудь ты будешь виновницей моего сердечного приступа из-за внезапного шока, а сейчас о другом. В общем, ты обязана все разузнать про это дело! Во-первых, напиши сейчас отчет о том, что уже известно и отдай его начальнику. Он даст тебе поручение отрыть информацию. Во-вторых, пойди в участок и расспроси всех, кого только можно. В-третьих…

– Ника, мы опоздаем! – недовольно и громко сказал муж, чтобы это услышала не только я, но и подруга. Ева, хоть и была немного, нет, слишком гордая и себялюбивая, но сейчас отступила от своих напутствий.

– В общем, Ника, сделай эти два пункта и вечером я жду тебя в кафе напротив твоей работы!

– Но…

– Твоя Ева!

– Подожди…

– Целую! Чмоки-чмоки! Я верю в тебя… с моей помощью!

Не дав мне и слова сказать, она бросила трубку. Мне ничего не оставалось, как продолжить утренние сборы. Прибежав к шкафу, я нацепила свой повседневный наряд, по пути из комнаты схватила сумку и выскочила в прихожку, где меня уже ждали муж и ребенок.

– Поехали! – бросил Глеб. Я по нему прекрасно видела, что он чем-то недоволен. И даже знала чем – Глеб уже с утра услышал это ненавистное ему имя моей подруги. Мы двинулись к Нисану, чтобы добраться до необходимых мест.

– Зайчик, не забудь пристегнуться! – обратился муж к Люси, и мы понеслись по направлению к детскому садику.

Пока мы ехали, Люси задавала много вопросов обо всем, что приходило в голову ребенку.

– Кажется, Ника, ребенок пойдет по твоим стопам и станет журналистом. Столько вопросов! Люси, хочешь быть журналистом? – спросил у ребенка Глеб, подъезжая к садику.

– Хочу! А что это? Что там надо делать?

Муж, улыбнувшись, покачал из стороны в сторону.

– Ева говорит, что дети все такие любопытные в этом возрасте, – сказала я и тут же об этом пожалела, потому что в данный момент Глеб мне напоминал быка перед нападением: нога все сильнее давила на газ, а из ноздрей шел пар.

– Пап, так кто такой жарнилист? – спросила дочь, исковеркав незнакомое для нее слово.

– Пусть тебе об этом мама расскажет, – процедил он сквозь зубы.

Дочка подскочила и протиснулась между нами, ближе к коробке передач.

– А я хочу, чтобы ты рассказал! – упрямо произнесла она, глядя на своего отца.

Я ухмыльнулась:

– Давай, «любимый папочка», расскажи! Сам ведь напросился!

Люси внимательно смотрела на отца. Глеб как раз припарковался возле садика, на парковке.

– Люси, жур-на-лист – сказал муж по слогам, чтобы ребенок запомнил произношение слова, – это тот, кто задает вопросы и рассказывает всему миру ответы на них, которые ему дали другие люди.

Мне стало немного грустно при этих словах. Когда я уже стану настоящим журналистом, который видит где задать правильный вопрос и как донести тему всем читателям? Во мне вдруг проснулось желание сделать что-то стоящее, произвести сенсацию. Так хотелось, чтобы любимые люди мною гордились, особенно мама, которая с первых дней моей работы на телеканале, ждала мое имя в новостях, газетах, но так и не дожидалась. Хотя она и поддерживала меня несмотря ни на что. Вот вернется она с отпуска, а я – знаменитая ведущая новостей на Your-news! – вот было бы хорошо! Но это кажется настолько нереальным. Тут до меня стал доноситься, будто издалека голос любимого мужа:

– Нииикаааа! – махал рукой перед моим лицом Глеб.

– А? Что? – очнулась я от своих мыслей.

Муж усмехнулся.

– Ника, ты уже спишь в машине с открытыми глазами? – и тут же добавил то, что я не услышала ранее. – Отведешь Люси в садик или мне отвести? – явно надеясь на первое.

Я повернулась к загрустившему ребенку, родители которого вновь отправляют его к чужим людям и к этому ненавистному ей Тарасу до самого вечера.

– Люси, пойдем? – протянула я к ней руку, на что девочка увернулась и ответила, что не хочет идти.

С помощью недолгих уговоров, Люси перестала сопротивляться и позволила отвести себя в садик. Что поделать? – Ребенок должен был адаптироваться в социальном обществе. По-крайней мере об этом пестрели все газеты. Правда, там же можно было найти миллион историй об ужасных событиях, которым подверглись дети в этом социальном обществе. Хотя меня успокаивало то, что у моей Люси было много друзей в садике и его очень хорошо охраняли. Везде были распиханы камеры. Я могла быть более-менее спокойна за своего ребенка. Но и плата за это была соответственная.

Сев обратно в машину, мы понеслись к моему офису. Высокое здание находилось как раз в центре города минут в десяти от садика, в который ходила наша дочка. Двадцатиэтажное зеркальное здание, которому было от силы лет 15, представляло собой великолепное архитектурное сооружение 21-го века. Нет, нам принадлежало не все здание целиком, а отводилось лишь 2 этажа, почти на самой верхушке (17-18 этажи), как раз для такого человека как я, который жутко боится высоты. Каждый раз, когда я подходила к окну нашего офиса, меня охватывал дикий ужас. Зная о таком свойстве своего сотрудника, начальник расположил мой столик поближе к двери и, соответственно подальше от окна, чтобы я могла сосредоточиться на работе. Правда, он сказал, что такое решение было не оправдано, так как результатов оно, а то есть я, не принесло.

Наконец-то мы подъехали к зданию моей работы. Почему мне постоянно так не хочется туда идти? Многие мечтали бы работать в таком месте.

– Вы можете вспорхнуть на вашу высокую ветку, – сказал муж. Я поцеловала его и, пожелав удачи, вылезла из машины. Охватив взглядом всю эту дылду, достающую до облаков (ну может я немного и преувеличила), я пошла в здание. На входе мы всегда показывали пропуск, на фотографию которого я почти никогда не смотрела. Почему я всегда так ужасно получаюсь на фотографиях? Страшно смотреть! Внутри здание выглядело также прекрасно, как и снаружи. Стеклянные стены синеватого оттенка будто перетекали на пол – темно-синяя плитка с разводами под морскую природу. Внутри находились лишь автомат с кофе, два больших цветка по бокам и приставленные к ним небольшие мягкие кожаные диваны. Лифт, такого же цвета, как и потолок, и дверь, ведущая на лестницу, находились почти в самом конце холла.

Поднявшись на лифте, я зашла в офис. Там уже все жило и вертелось. Сотрудники бегали с бумажками, уже с самого утра готовили в эфир какую-то новость.

– Пришла! – услышала я голос своего начальника и содрогнулась. – Что так долго? – спросил он, направляясь в мою сторону.

– Альберт Эдуардович, у меня еще в запасе 3 минуты! – оправдывалась я.

Его мина заметно покислела: нос, и без того большой и широкий, сморщился, приобретая еще более противный вид, брови, практически незаметные, сдвинулись к переносице, а бледно-голубые глаза впились в меня, от чего мне стало как-то не по себе.

– Что у тебя за привычка перечить своему начальнику? – подошел он ко мне. Я все никак не могла свыкнуться с его невысоким ростом – где-то 157-160 см. Мне было значительно комфортнее видеть его в своем кабинете за столом в сидячем положении, чем смотреть на него сверху вниз.

– Семенова! Я тебе уже говорил, что время всегда условно. Нужно смотреть на обстановку. Вот сегодня у нас выход в эфир, а назрела такая тема…ммм… конфетка! – довольно промолвил он последнее. – Красилов бросил примадонну в разгар их медового месяца и приехал в Москву к некоей молодой особе. Его видели с ней, возвращающихся в его московскую квартиру. Да чего я тебе это все рассказываю? Сама сегодня услышишь. Танечка – улыбнулся он пробегающей журналистке, о которой вел речь – расскажет об этом в эфире в три часа. Она и предоставила нам информацию, осталось только оформить.

Во мне вновь родилось чувство зависти к Успеловой. «И когда эта женщина бальзаковского возраста (тридцать с небольшим) все успевает? Где она находит всю информацию?» Ее хитрые глаза порой снились мне в кошмарах, а губы – тонкие и узкие – превращались в двух червей, разраставшихся до огромных удавов.

– А сама узнала что-нибудь интересное? – не ожидая ничего особого, спросил шеф.

Мы остановились напротив моего рабочего места. Он смотрел на меня прищуренным взглядом, отчего у меня всегда возникали колики в животе.

– Альберт Эдуардович! – решилась я. Вдруг Ева была права и я еще, благодаря подруге утру нос этой «Танечке». – Я бы хотела заняться репортажем о тюремных самоубийствах. Мне кажется, что здесь имеют место не просто самоубийства, но на лицо факт серии убийств, будто кто-то мстит преступникам за небольшой срок до их выхода, не позволяя им вернуться на свободу.

– «Месть преступному миру» – прочеканил начальник, проводя рукой – резкими рывками – в воздухе, будто подчеркивая заголовок. – Или даже так: «Преступник останется в камере ценой своей смерти», – и на его лице возникла довольная ухмылка. Поразмыслив, он обратился ко мне: – Семенова, знаешь, в этом что-то есть! – улыбнулся он. – Главное теперь не ошибиться в предоставленной информации, выяснить все подробности про каждое убийство и каждую жертву. Если ошибемся, то от нас отвернутся…

– больше половины читателей, а то и все, как от недостоверного источника, – договорили мы эту фразу вместе. Я и все мои сотрудники-журналисты знали это выражение наизусть, так как начальник не раз предостерегал весь наш коллектив от подобных вещей, как только начиналась подготовка материала.

– Альберт Эдуардович, я все разузнаю и дам вам знать! – успокоила я шефа.

– Так иди, Семенова, иди! Работай! В тюрьму, шагом марш! – скомандовал он. Звучало данное заявление как-то… неприятно. Но я не заставила себя долго уговаривать и развернулась к выходу. В дверь как раз зашел запыханный, еле живой, Петр Прохоров – мой сотрудник, работающий на том же этаже, что и я. Ему было намного сложнее, чем мне. Нет, не из-за профессиональных данных, в журналистическом плане он был довольно неплох. Его столик располагался у самого окна, поэтому я постоянно наблюдала его погруженного в работу, как говорится, с головой. Ни раз он вел эфир, это было в нашей команде, можно сказать, как поощрение. Туда выходили «лучшие из лучших» из всех 18 сотрудников. Он, в отличие от меня, не боялся высоты и даже один раз вел эфир, находясь в парашюте и держа камеру в левой руке. Но он страдал клаустрофобией. Поэтому каждый рабочий день он поднимался по лестнице на 18-й этаж. Благодаря этой особенности, начальник позволял ему опаздывать вплоть до 10 минут.

– Петь, может сбегаешь на 5-й этаж за кофе? – усмехнулся Роберт, наблюдая, как Прохоров садится за рабочее место.

– Пойдешь, принеси и мне, – ответил Петр, не слишком обращая внимание на подколы коллеги.

Он – Петр Прохоров – единственный, кого не запрягал начальник бегать за кофе. Роберт, испытывая к Прохорову зависть, доходящую до ненависти, зачастую пытался уколоть Петра в его слабое место.

Я уже не слышала, что было после, не видела злобный взгляд Роберта. Зайдя в лифт я достала мобильник и набрала Еву.

– Да, Ника! К чему такая честь? – ехидно спросила моя подруга.

– Ева, ты еще обижаешься? – поинтересовалась я, изменив свой тон на более тонкий и милый.

– Эх, как я могу на тебя обижаться! – и она перешла на свой обычный «тараторчатый» тон – Ну так что? Рассказывай! Ты сделала так как я сказала? Что начальник? Если ему не понравилась идея, то увольняйся не думая!

– Ева! Стой! Я сейчас направляюсь в тюрьму для сбора информации!

– Да-а! Я же сказала, что это эксклюзив! Ты произведешь фурор, Ника! Я знала!

– Ева! Я еще даже не спустилась на лифте, а ты шумишь так, будто я уже выпустила новость в эфир и она заняла первую строчку в поисковиках!

– Займет, Ника! Я уверена! Только после того, как станешь успешным журналистом, не забудь свою бедную кроткую подругу, благодаря которой ты и добилась своего места под солнцем!

Тебя забудешь! Как же! И все-таки я люблю эту вздорную тараторку!

– Ева, я ни за что не забуду тебя! Во всяком случае, ты не из тех людей, кого так просто забыть!

– Это комплимент или…?

– Комплимент! Ева! Скажи мне вот что: Кто такой Красилов?

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5