Как целует хулиган

Часа полтора протолкавшись в темноте дискача, вышел на улицу. Голова пухла. Отвык. Продышался, вернулся. Начинал раздражаться. Похоже, Шпик так и не появится. Тогда нахера стрелку забивал? Решил поиграть в фуфло? Ладно. Будет тебе фуфло…

Внаглую протиснулся к барной стойке. Поманил барменшу.

– Пожрать делаете?

По губам прочитал ответ:

– Гамбургер!

Кивнул:

– Давай! И пиво. – Она не расслышала. – Пиво! – Повторил он и ткнул пальцем в пьющую пиво девчонку по соседству.

Ожидая заказ, развернулся к этой девчонке, демонстративно рассмотрел. Ну… Почему бы и нет? К тому же, она так характерно держала бутылку и так смачно, до ямочек на щеках из неё отсасывала, что… Взгляд случайно скользнул дальше, в самый конец стойки у прохода, туда, где без конца хлопала дверь, ведущая на кухню, и от неожиданности захотелось протереть глаза – там сидела она, та дерзкая с вокзала, и глушила водку. В одну харю. Не закусывая. Каждый раз, наливая новую стопку, она сначала долго к ней примерялась и, наконец, на выдохе, как заправский алкаш, опрокидывала в себя. А потом ещё долго кривилась и передёргивала плечами.

– Угостишь девушку пивом?

Досадливо оторвал взгляд от Марины. Тёлка, та, которая только что отсасывала у бутылки, призывно улыбнулась:

– Можем взять с собой и прогуляться ко мне. Тут недалеко.

Данила склонился к её уху:

– Отвали!

Протиснулся к концу стойки, небрежно шмякнул перед Маринкой тарелку с гамбургером:

– Закусывай, дерзкая!

Она узнала. Тут же напряглась, стрельнула взглядом на выход.

– Не хочу!

– Придётся! – перекрывая ей проход, уперся кулаком в стойку. Навис, вынуждая откидываться назад. – Ешь, говорю! И сегодня больше не бухаешь, ясно? – выдернул стопку из её судорожно сжатых пальцев. Махнул барменше: – Колу принеси!

Маринка пьяненько вздохнула и вгрызлась в гамбургер. Данила улыбнулся. Выглядела дерзкая не ахти: тушь под глазами размазана, сама лохматая и какая-то потерянная, но блин… Нестерпимо захотелось вдруг её зажать. Нет, не так. Обнять! Смотрел и почему-то знал, что плечи её, несмотря на окружающий угар, сухие и прохладные, а волосы тонко пахнут смородиной. Или малиной? Он точно не помнил, но знал наверняка, что не куревом. Ещё хотелось сказать ей что-нибудь. Что-нибудь нормальное, даже обыкновенное. Чтобы она ответила, расслабилась. Улыбнулась, в конце концов… Но башка была неожиданно пустая, поэтому он только пялился и переминался с ноги на ногу.

– Свинти с прохода, убогий! – грубо пихнул его кто-то в спину.

Данила чуть не кинулся, с разворота в драку, но вовремя опомнился. Проглотив наезд, проводил взглядом двух бритоголовых, хозяйски вошедших в дверь, ведущую на кухню.

Не прошло и пяти минут, как они вышли. Тот, что шёл вторым, уютно устраивал под мышкой, прикрывая полой олимпийки, брикет, похожий на обмотанный газетой кирпич, а первый держал руку за спиной, под джинсовой курткой. Ствол.

Горячей, куражной волной ударил в голову адреналин. Бросил взгляд на стоящую на стойке чью-то бутылку шампанского, и пальцы сжались, предвкушая, как хватают её за горлышко…

В идеале бы – этого, с пушкой, пропустить чуть вперёд, и, рывком вклиниваясь между ними, вырубить бутылкой по затылку, а заднего – с ноги под челюсть, и к барной витрине… Затылком об пол, перехватить брикет – и в ту самую кухонную дверь, раскидывая по пути хлопушки. Служебный выход закрыт на ремонт, это Данила просёк заранее, но есть окно в сортире, в которое курят повара. Выгорело бы, точно!

Если бы не Маринка.

Едва не рыча от досады, проводил взглядом исчезающие в угаре танцпола спины. А, чёрт!

Дёрнул Маринку за руку и силой затолкал в кухонную дверь:

– Здесь жди, ясно? Здесь! Чтобы ни случилось!

Она растерянно кивнула, и он нырнул в дискотеку. Чирканул об примотанный к запястью черкаш первую хлопушку, кинул далеко вперёд. Три секунды – громкий хлопок, искры, дым, резкая серная вонь. Вопли, паника…

Чувака с брикетом – рывком за шею и на пол. Чиркнул вторую петарду, кинул. Три секунды – взрыв. Паника усилилась. Общее время заварухи – всего секунд двадцать. Отлично.

– Рыпнешься, и третья у тебя в штанах рванёт! Бабки гони!

Бритоголовый не стал спорить – яйца дороже денег…

– Всем лежать, руки за голову! – раздался крик от входа, и вот этого Данила точно не ожидал.

Девки завизжали ещё громче, и начался полный мандец. Непрерывно закидывая зал хлопушками, Данила рванул за Маринкой – а её нет! Кинулся туда – сюда, но как её найдёшь в этом аду?! Самому бы теперь выбраться.

Снял олимпийку, и на ходу надёжно приматывая ею брикет с деньгами к животу, кинулся в самую гущу толпы.

«Удача» – злачное местечко, здесь ещё и два – три года назад шоу с ментами случались с завидной регулярностью. Кто из посетителей залётный и попал в кутерьму случайно – те в шоке, конечно, а вот кто ходили сюда специально над ментами куражиться – те знают, что делать!

На улице народ как потревоженные тараканы разбегался во все стороны. Кому везло меньше – тех ловили и тащили к автозаку, кому больше – отбегали подальше и, улюлюкая в адреналиновом угаре, шли тусить куда-нибудь ещё. Данила, держась в тени кустов, взял направление за «Удачу», и уже благополучно скрылся в тени арки, когда увидел Маринку.

Она визжала и вырывалась, наощупь расцарапывая менту рожу, а он, со спины удушая захватом за шею, волок её к центральному входу, туда, где стоял переполненный автозак.

– Эу, руки от неё убрал! – на ходу стаскивая с себя футболку и наматывая её на голову, чтобы спрятать лицо, крикнул Данила. – Я тебе говорю, волчара!..

Глава 6

Отбежали всего на пару дворов, когда Маринку вдруг накрыла истерика. Хохотала, как сумасшедшая, так что ноги бессильно подгибались, а Данила волок её за руку дальше, понимая, что на этот раз искать будут глобально. Но она не могла идти, оседала на корточки и задыхалась от смеха. Глядя на неё, заржал и Данила, но он, в отличие от неё, понимал, чем чревато промедление.

Перекинул её через плечо и побежал дальше. Ещё через пару кварталов она вдруг замолотила его по спине:

– Пусти! Пусти, говорю, тошнит!

Прислонилась спиной к дереву, вытянула шею, дыша часто и глубоко. Но ничего, отпустило без экстрима.

– Пойдём, – снова потянул он её за собой.

А Маринка хрюкнула и зашлась в новом приступе смеха.

– Да не могу я, у меня это… Авария! – и вдруг высоко махнула ногой. Из-под коротенькой юбочки сверкнули трусики. Белые.

Данила машинально перехватил её ногу за щиколотку, положил себе на плечо. Легко. Вообще без усилий. Сглотнул, представив, как эту растяжку можно бы применить в деле… а потом дошло, что Маринка всего-лишь показывает ему босоножек с отломившемся каблуком.

– Отремонтируешь, пойду!

– Куда пойдёшь? – поглаживая гладкую голень, глупо спросил он, и сделал полшага навстречу. Бедро на плече упруго напряглось, но поддалось, поднимаясь ещё выше. Резиновая, блин. Так, наверняка, и вплотную подойти можно, вжать в дерево и… Кирей как-то хвастался, была у него одна такая… Низ живота резко скрутило от предвкушения.

– Да пофиг, если честно. Домой мне до утра всё равно нельзя, а больше некуда. И вообще… – лицо её вдруг мгновенно стало злым. – Я теперь свободная, что хочу, то и делаю! Так что, можно даже к тебе. Пофиг!

Резко отвернулась, но Данила успел заметить в её глазах слёзы.

– У тебя что-то случилось?

– Не твоё дело! – огрызнулась она. – Так что, отремонтировать можешь?

– Легко!

…Когда он окончательно отломал каблук от первого босоножка, Маринка озадаченно нахмурилась. А когда, в пару ударов об бордюр, отломал и второй, абсолютно целый – вскинулась:

– Эй, ты чего делаешь?! Ты…

– Обувайся!

– Их теперь только выкинуть! Ты нормальный вообще?

– Иногда. Обувайся, говорю, и пошли, если не хочешь чтобы тебя в ментуру сгребли.

Она тут же испуганно схватила изуродованные босоножки и, присев на корточки, суетливо завозилась с ремешками. Но вдруг обессиленно опустила руки.

– Думаешь, сильно я его?

– Не знаю. Мне никогда об бошку бутылку не разбивали.

– А вдруг он умер?

– Не думаю. Просто удачно попала. Да не парься, его наверняка сразу свои нашли. И спасибо, кстати, если бы не ты – сгребли бы меня. Если бы он меня ещё до этого не придушил. Сильный волчара оказался. Массой задавил.

Она уткнулась лицом в ладони.

– А если всё-таки умер?

– Ну… Работа у него такая. Нехрен было шлем снимать.

– Ты дебил? – вскочила она на ноги. – В тебе есть хоть что-то человеческое? Да он, похоже, обычный опер, а они не надевают шлемы! Максимум броник. Он вообще, наверняка, просто чёрный ход пас, пока ОМОН в зале шухерил!

– Надо же, какие глубокие познания в делах ментовских! А с хрена ли он тогда тебя схватил? На биндюжника ты не тянешь, а девочек-припевочек вроде тебя они обычно не шмонают.

Она сникла.

– Наверное, потому, что я из окна вылезала. Там, возле кухни. – Обречённо вздохнула. – Ну нельзя мне в милицию, понимаешь? Тем более, из ночного клуба!

Данила окинул её обалделым взглядом.

– Только не говори, что на учёте стоишь…

– Да прям! Причём здесь учёт? Просто если папа узнает… – осеклась, помолчала. – И это… Тебе тоже спасибо, что заступился. Я, если честно, уже думала что всё, конец мне.

– Тогда тем более пошли! – Схватил её за руку. – Мы всё равно ничего уже не исправим, а с повинной можно и утречком, на трезвую голову прийти.

– Я не пьяная! – возмутилась она и, оступившись на первом же шаге, рухнула в его объятия. Снова задрав ногу, уставилась на пристёгнутую к стопе подошву: та была формована под высоченный каблук, и теперь, с плоской пяткой, нос оказался загнутым вверх почти под прямым углом. – Ну и как в этом ходить вообще?

…А Данила видел только её голое бедро с красивым рельефом напряжённых мышц, и отчаянно хотел скорее оказаться в койке. С ней. На ней. В ней. И вообще, как пойдёт.

– Клёво ногами машешь, каратистка что ли?

– А то! И я, между прочим, знаю, как кадык ломать! Папа научил. Показать?

– Опять папа. Я, кажется, всё-таки начинаю его бояться!

– И правильно делаешь! – Сделала пару шагов и снова остановилась. – Блин, ну невозможно так ходить! Неудобно!

И Данила, зарычав от нетерпения, просто закинул её на плечо…

– Ой, киса! – едва войдя в квартиру, тут же засюсюкала Маринка. – Кс-кс-кс… Иди сюда, киса… – Подхватила Барса на руки, зарылась лицом в пузо. – Халосая ки-и-иса…

– Вообще, это кот.

– Да? – удивилась Маринка, и бесцеремонно задрала ему хвост. – И правда, кот! Да причём такой… – захихикала, – кинг сайз! Да ты мой холосий ма-а-альчик…

Данила с удовольствием оказался бы на месте Барса, но Маринку так стремительно накрывало, кидая от плаксивой угрюмости к шальному веселью, что ещё немного, и всё что ему останется – это сидеть возле дивана и оберегать её сон. Ну, может, тазик подставлять.

– Кофе будешь? С котлетами.– На ходу развязывая примотанную к животу олимпийку, заскочил в кухню и сунул брикет с деньгами подальше в вытяжку.

– Ничего я не буду, – пошатываясь, вошла следом Маринка. – И вообще, пошло оно всё на хер. Сдохнуть хочется.

Данила глянул на её вновь посмурневшее лицо и суетливо сгрёб со стола бардак, оставшийся после изготовления взрыв пакетов.

– Ты почти поллитры натощак выжрала! Не поешь – завтра до вечера не очухаешься. И, кстати, что за повод надраться?

– Все мужики козлы! – зло фыркнула она. – Этого достаточно?

Он усмехнулся.

– Угу, а все бабы дуры. Это правда жизни, дерзкая, а не повод для пьянки. Смирись! Ещё, кстати, есть хлеб с салом и огурцы, будешь?

Она подняла голову. В глазах опять стояли слёзы.

– А презервативы у тебя есть?

От неожиданности он протупил пару мгновений… и кинулся на неё.

Не разрывая поцелуя, спотыкаясь на ходу, кое-как добрался до дивана. Опрокинул её навзничь, навис, вклиниваясь коленом, между робко сведёнными бёдрами. В паху гудело от напряжения.

Нащупал замок на сарафане, дёрнул раз, два – не идёт… Маринка расстегнула сама и послушно подняла руки, позволяя стащить его с себя…

…Ворвался в неё, такую тесную и жаркую, грубым нетерпеливым толчком, сорвал вскрик – надрывный, громкий, испуганный… Перехватил беспокойно отпихивающие его руки, зажал над головой, вбиваясь в неё, чтобы кричала ещё, чтобы не отпускала это безумие, продолжала запрокидывать голову и выгибать спину, подставляя его губам груди – такие сладкие и нежные, словно нетронутый случайным прохожим первый снег… Сам его затаптывал, впивался губами, не мог оторваться. Сожрать её хотел, чтобы ни одна сука больше даже близко к ней подойти не посмела. Никогда.

В самый последний момент, когда уже побежала по телу мучительно-сладкая волна оргазма, вынул. Была на её месте другая тёлка – может и не стал бы обламываться, но это была Маринка, она была какая-то другая, и он сам словно становился с нею другим.

…Она, запрокинув голову, часто дышала и закрывала лицо руками, но всё равно было видно – щёки её пылают. А он, сидя между её разведёнными ногами, скользил взглядом по розовым брызгам на животе, и в башке было пусто-пусто. Кайф!

– Не смотри… – еле слышно попросила она.

И он, наконец, понял, не дурак. Накинул на неё простынь, встал. Слегка штормило, сердце выпрыгивало.

– Пойдём в душ?

Но она только мотнула головой и, звернувшись в простынь, отвернулась к стене. Данила принёс смоченное горячей водой полотенце, вытер ей живот, склонился над ухом:

– Всё нормально, Марин?

Она кивнула.

– Ладно, спи тогда. Кстати, меня Данила зовут.

Не ответила.

Он выключил свет и ушёл в ванную, а когда вернулся, обнаружил, что Маринка уже спит, одетая не только в бельё, но и в сарафан. Ненормальная. Странная. Охрененная.

Впервые в жизни спал с женщиной не в смысле – трахался, а именно спал. Прижав её к себе, сквозь сон чутко чувствуя каждое её шевеление, и прижимая в ответ ещё крепче. Словно боялся отпустить и потерять. Её волосы, всё-таки пропитавшиеся никотиновым кумаром кабака, всё равно сохраняли едва уловимую свежую нотку. Всё-таки малина. И не приторная мыльная лажа, а натуральная – кисловато-сладкая, тёплая и родная. Так пахнут ягоды с куста. Нетронутые, свежие, настоящие.

Зарывался лицом в её волосы и целовал. Какого хрена с ним происходит – не понимал. Но чувствовал, что теперь всё будет по-другому.

Глава 7

Проснулся от голодных воплей Барса. В незашторенное окно уже вовсю светило солнце, на часах шесть – ноль семь. Маринка спала, уткнувшись лицом в подушку. Улыбнулся. Смешная такая. И такая красивая. До вечера теперь болеть будет – точно.

Накормил Барса, умылся. Больше всего тянуло снова завалиться к Маринке под бочок, обнять и, слушая её тихое сопение, вырубиться до обеда. Но из еды дома было только чёртово сало, огурцы и котлеты сомнительной свежести. Не, ему самому бы нормально – а вот ей…

Возле ларька, что за углом, встретил соседа деда Витю с сотоварищами. Пересчитывали копейки в трясущихся с похмелья руках и прикидывали, на что хватает. Щедро подкинув им стольник, взял минералки, печенья, паштет, свежего хлеба. Суетился, был какой-то смутный страх, что вернётся – а Маринки нет. Или, например, проснётся – а нет его, и как она тогда? Эта может и заистерить.

Торопясь домой, на ходу полез по карманам олимпийки в поисках ключей, но кроме них нашарил ещё что-то непонятное, маленькое, мягкое. Вынул… И встал. В руке лежали три дозы в пакетиках. К бабке не ходи – герыч1.

И сразу новыми смыслами заиграла вся минувшая ночь. И забитая Шпиком стрелка, и то, что он на неё так и не явился, и нагрянувшие вдруг со шмоном менты.

Оставалось понять, в какой момент успели подкинуть. Хотя, на самом-то деле похрен. Такая подстава – это не по понятиям, вот что важно. Не по-пацански. Шпик, сука… В тот раз из-за его жадности чуть под мокрушную статью не попал – пришлось срочно линять в армию, и что теперь? Из-за пары сотен косарей готов закрыть бывшего кореша на семёру, а то и больше за наркоту? Гнида. Особенно если учесть, что бабки изначально не его, а Данилины.

Дома спустил порошок в унитаз, обмотку сжёг на балконе. Душила злость. Ослепляла.

В какой-то момент подумал даже, что, может, это Маринка подкинула – слишком уж нереальным и в то же время экстремальным было её появление в кабаке, да и всё что после – тоже. Уже одно то, что она через окно пыталась слинять… А с виду обычная девочка-пай. Острая на язык пятёрочница, блин. Что она там говорила – в ментовку ей нельзя? Чёрт…

Не включая колонку залез под душ. Холодная вода привела в чувство. Не Маринка это. У неё просто не было такой возможности. Подкинули явно до заварушки с ментами, иначе само их появление теряло смысл. Может, та тёлка с пивом? Не по-детски ведь тёрлась об него, сука…

Когда вошёл в комнату, Маринка спала, всё так же уткнувшись носом в подушку, но повернувшись на другой бок. Из-под задравшегося сарафана белели перепачканные кровью трусики. Данила смущённо отвёл взгляд: ну, здоро́во, семейная бытовуха! Прикольные они, всё-таки, эти девчонки со своими секретными заморочками…

При взгляде на неё мгновенно встал. Подлёг, обнимая, целуя шею, прижимаясь к её попке. Замыкало до дрожи. Даже злость на Шпика временно померкла. Сейчас хотелось только повторения банкета – пока девочка ещё мягкая, податливая, со сна. Сладкая…

Проснувшись от его ласк, Маринка вдруг затрепыхалась, заматываясь в простынь и отодвигаясь.

– Чшш… Не пугайся, дерзкая, это я, – наваливаясь на неё, шепнул Данила. – Доброе утро, малышка. Но ты это, спи, спи… Рано ещё, ещё даже семи нету. Я потихонечку, м? Расслабься, ну…

Но она цеплялась за сползающую с неё простынь, и ломалась:

– Не надо. Ну не надо…

Такая смешная с этой своей до сих пор размазанной по лицу косметикой. И такая милая.

– Ну чего ты, Марин? Из-за месячных что ли? Да не парься, дурочка, я не брезгливый.

Она замерла на миг и вдруг замолотила его кулаками, норовя при этом ещё и коленом в пах угодить.

– Пошёл вон, козёл!

Соскочила с дивана и её тут же шатнуло, занесло к противоположной стене. Данила рассмеялся:

– Ну куда ты подорвалась, дика́я? Ты же ещё бухая! Тебе ещё спать и спать!

Но она схватила сумочку и кинулась в коридор. Данила кинулся за ней:

– Эу, стоять, я сказал! Ты никуда не идёшь!

– Отвали, придурок!

– Так, короче… – схватил поперёк тела и поволок в комнату. Сбросил на диван, навис над нею: – Ты. Никуда. Не идёшь. Это ясно?

– Мой папа тебя уроет! – с ненавистью и страхом глядя ему в глаза, прошипела она.

– Пусть сначала найдёт! – в сердцах рыкнул Данила и пошёл на выход.

Вслед ему полетела её сумочка. Врезалась в стену, рассыпалась всякой бабской мелочёвкой. Данила перешагнул через неё и, плотно закрыв за собой комнатную дверь, ушёл в кухню. Трясло. Вот что это, нахрен, было? Что он такого сказал, что не так сделал? Психанув, смахнул со стола, всё, что купил к завтраку, зажал руками голову. Придурочная, блин…

Минут через пять тупого созерцания крышки стола, признал, что был не прав. Слишком давит на неё, надо притормозить. Она просто испугалась, видно же. В этот же миг скрипнула комнатная дверь, и Данила кинулся в коридор.

Маринка стояла перед зеркалом, и, слюнявя палец, яростно пыталась оттереть черноту под глазами. Её заметно пошатывало. На него – демонстративно ноль внимания.

– Я же сказал – не отпущу!

– А мне похрен, что ты сказал!

Снова закипая, понаблюдал, как она дерёт расчёской волосы.

– Что не так-то, Марин? Я серьёзно не понимаю! Всё же хорошо было? Нет, ну правда, ты… Ну умойся хотя бы. Позавтракаем спокойно, поговорим… Марин?

Но она игнорила, и это злило.

– Так, короче, – схватил её за локоть, – если не хочешь, чтобы я тебя связал нахрен, возвращаешься в комнату и… – замолчал.

– И что? – выдернув руку, дерзко вскинула она подбородок. – Ну, что?

А он не знал. Но связывать точно не собирался.

– Ничего. Не, ну правда, Марин, не хочешь трахаться – не будем. Просто проспись нормально.

– Сама разберусь, как мне нормально, – сунув в рот жвачку, буркнула она и наклонилась, чтобы обуться. Её пошатнуло. Устояв, заторможено уставилась на свои босоножки с отломанными каблуками и, отшвырнув их вдруг, нагло сунула ноги в Данилины резиновые шлёпанцы.

Он выскочил за ней в подъезд.

– Да погоди ты, дурная! Давай хотя бы мотор тебе возьму! Ну стой! – поймал на выходе из подъезда, зажал в тамбуре. Обхватил её лицо руками, заглядывая в глаза, лихорадочно соображая, как быть. Испугался вдруг. Капец, как испугался! Не готов был её отпустить вот так сразу и в никуда. – Хотя бы номер телефона оставь или адрес, где я смогу тебя найти?

– В магазине ищи!

– В каком ещё магазине?

– В котором прокладки продают, придурок!

Попыталась отпихнуть его, завязалась недолгая борьба, и он не стал перегибать, сдал назад. Выскочил следом за ней из подъезда, глядя, как она то и дело теряет его огромные шлёпки, поплёлся следом:

– Так ты из-за этой херни, что ли, психанула?

– Херни? – резко развернулась она. – Херни?!

– Да что тут такого-то? Ты что одна такая во всём свете? Или ты думаешь, я дебил, не понимаю…

Замолчал: возле первого подъезда, резко свистнув тормозами, остановилась чёрная тонированная девятка. Синхронно хлопнули передние двери и, едва глянув на вылезших мужиков, Данила сразу вспомнил, кто ещё и когда мог подкинуть ему наркоту.

– Да, представь себе, ты дебил! – обиженно шипела Маринка.

– Ладно, всё, проваливай, – сквозь зубы буркнул он и подтолкнул её к дорожке палисадника между домами.

Даже не обернулся ей в след. Только, перекрывая проход в палисадник, широко и пружинисто расставил ноги и сунул руки в карманы.

Эти двое остановились на расстоянии пары шагов – руки тоже в карманах, рожи на понтах. Тот, что справа – тот самый мудак, с которым Данила «обнимался» чуть не подравшись в Удаче, когда ждал Шпика, и которому, как и той сучке с пивом, вся масть была подкинуть порох2, неторопливо надул жвачку.

– Ну здорова, Хулиган! Типа, с прибытием на гражданку тебя.

– Чё надо? – внутренне собрался Данила, расслабляя при этом колени и плечи и прицельно намечая точки на стоящей перед ним туше, куда будет пробивать.

Главное, чтобы не навалились разом, чтобы успеть хотя бы одного уделать. Хотя бы в нокдаун.

– По беспределу надо ответить. Бабки вернуть. Сегодня в четыре в «Якоре» на центральной набережной. Шпик по-хорошему предлагает решить, наверх пока не сообщает, поэтому не советую фуфлить.

– Не, не канает. Когда мне надо было, я к нему на стрелку пришёл. Теперь ему надо, пусть он ко мне приходит. В восемь, у памятника Пушкину на бульваре.

Бобики заржали.

– Ты не понял, Хулиган, – угрожающе хрустнул шеей тот, что справа, и сделал шаг вперёд. Данила шагнул ему навстречу, заметив, как едва уловимо дёрнулась рука в кармане второго – сработала наизготовку выкидуха3 с коротким лезвием. Прирезать такой, это навряд ли, а вот разукрасить – легко. – Пока ты там казёную кашу жрал, Шпик поднялся. Ты с ним больше не ровня. Поэтому приедешь ты. В четыре. В Якорь. А не приедешь, – медленно провёл пальцем по шее, – кирдык тебе.

– Нет, это ты не понял: в восемь, у памятника Пушкину.

– Ну-ну… – усмехнулся бобик и, сплюнув жвачку Даниле под ноги, вальяжно двинул обратно к машине.

Глава 8

Кралась словно мышка, но когда уже добралась до своей комнаты, из Тёмушкиной спальни выглянула Оксана. Шепнула:

– Привет! Ты же сразу в институт собиралась?

– Репетицию перенесли на вечер, – пряча лицо за волосами, так же шёпотом соврала Маринка.

– А чего ты тогда так рано? Что-то случилось?

– Нет, просто мы с Катькой ходили на затон рассвет встречать.

– Делать вам нечего, – улыбнулась Оксана. – Ну ладно, досыпай. Тебя разбудить потом или сама?

– Сама.

Закрылась у себя, не раздеваясь рухнула на кровать. Прохладное покрывало принесло облегчение, но скоро нагрелось, и Маринку тут же начало мутить с новой силой. Изводил сушняк. Перед закрытыми глазами клочками всплывали воспоминания: подушка на коленях, половинка сердца в кулаке. Водка, отчаянное желание сдохнуть. Кирилл… Катька… И так больно от всего этого, что, кажется, это её сердце разбилось на те две половинки, которые уже не склеить.

Каким-то чудом получилось заснуть, но ненадолго. Кажется, только провалилась в блаженное забытье, как над ухом монотонно загалдело:

– Па-а-аиграем! Мариночка, па-а-игаем! С Тёмушкой па-а-аиграем…

– Тёмушка, ты зачем Мариночку будишь? – позвала из другой комнаты Оксана. – Не надо!

– Не-е-е надо будить Мариночку! Не-е-е надо! – тут же завёл новую пластинку брат.