Лепила

– Поздравляю, Сергей Иванович (ого! Впервые за все время по имени-отчеству). Вы сделали все, как надо. Отдаю должное вашему профессионализму. Буду ходатайствовать перед руководством.

– Спасибо, Андрей Леонидович.

Он пожал мне руку и быстро пошел к своей служебной машине. Следом за ним поспешили его подчиненные.

Появился радостный Коновалов.

– Молодец, доктор! Вот видишь, я в тебе не ошибся. Ловко ты его обработал. Только что принесли распечатку вашего разговора. Прямо в лоб, против такого никто не устоит.

Я посмотрел на майора. Искренне радуется успеху, искренне хвалит, в первую очередь себя. Даром что опер, а второго дна нет, все наружу – и мысли, и эмоции.

– Спасибо, – поблагодарил я. Коновалов тут же смутился, полез за сигаретами.

– Слушай, а про Люду-то, может, не стоило, – с ноткой сочувствия произнес он, стараясь не глядеть мне в глаза. – Получилось, ты ее вроде как… использовал.

– Тому, что я сделал, есть оправдание. Мясник будет знать, что он не один в своем несчастье, может, ему от этого легче в камере будет. А если узнает, что я ему соврал, жить не захочет… Ты знаешь, я ведь ничего не придумал.

– Знаю. Тебя послушать, так он и не террорист – агнец какой-то.

– Не знаю. Это пусть решает следствие.

– Ну да. А здорово ты с ребусом – МяСНик. Я бы сразу и не догадался.

– Да все просто. Помнишь, в школе баловались: Ковалева Зинаида Андреевна, химичка, – КоЗА. Вот я попробовал и угадал. А потом, когда прочитал в распечатке, что Мягков работал в «Супермастер и Ко», стало понятно с симкой. Там же и про аварию, и про Петренко было. А вот кто такая Агафонова?..

– Его теща. Он на ее счет деньги просил перевести. Знал, что сам вряд ли выберется, так пусть хоть она попользуется. Компенсация за дочь… Наивная душа – счет-то можно в любой момент заблокировать. Ее, кстати, чуть инфаркт не хватил, когда эсэмэска про деньги пришла. Он же ее не предупредил, потом только звонил, уточнял.

– Ну, а взрывчатка-то была?

– В том-то и фокус, что нет. Была коробка из-под электробритвы.

– Вот дурак! Идиот! – Накопившиеся эмоции выплеснулись в самой неприглядной форме.

– Ладно, успокойся. Куда сейчас?

– Домой, отсыпаться. Хорошо, что выходной, на работу не надо.

– Везет. Слушай, а как ты стресс снимаешь?

– А то ты не знаешь.

– Мы вот все по старинке – через магазин. Но однообразие, знаешь, приедается.

– Ты хочешь сказать – заедается.

Продавили напряжение негромким смешком. Я смотрел на него: лукавишь, товарищ майор. Однажды пристрастившись к этому зелью, вот так, запросто не отстанешь. По себе знаю: едва на рельсах удержался.

– Ну, как снимаю: есть специальная гимнастика, аутотренинг, секс…

Майор крякнул.

… – а еще хорошо: водные процедуры. Наливаешь ванну, добавляешь в воду масло можжевельника или эвкалипта, включаешь музыку и расслабляешься. Можно бокальчик красного, но только один, не больше, – противосклеротическая доза. И не каждый день, а только когда действительно нервы на пределе.

– Надо попробовать. Тебя подбросить?

– Спасибо.

Всю дорогу мы ехали молча, переживая, каждый по-своему, события этой ночи.

Если бы я тогда знал, что вся эта эпопея – не последний эпизод в моей «боевой» практике и в скором времени мне предстоят такие испытания, что строчки милицейских отчетов будут корчиться от нестерпимого жара передаваемой информации, я бы так и не уснул в то долгожданное утро.

Глава 1

Волна черного едкого дыма накатывается одновременно с нарастающим гулом самолетов. Огонь, пожирающий джунгли, становится нестерпимым. Сучковатые выступы на стволах деревьев все сильнее походят на кровоточащие культи, тянущиеся за помощью и норовящие ткнуть в лицо раскаленным своим торцом.

И снова удушливый дым. Он обволакивает, будто обнимает, потом начинает давить, парализует члены, выжимает последнюю волю к жизни. Еще немного, и тело превратится в тяжелый куль и беспомощно рухнет в пепел и грязь, замешанные под ногами. В последнюю секунду перед удушьем раскрытые в отчаянье глаза различают в копоти и гари силуэт. Опять она! Эта старая взъерошенная женщина с мертвым ребенком на руках. Она давно ждет, вот снова пришла, чтобы увидеть, как он будет умирать. На этот раз страшный призрак точно дождется отмщения. Но он не хочет этого! Ему надо жить!

Он вскочил с постели в холодном поту. В голове шумело, язык прилип к небу и казался куском замазки, вдавленным в горло (вот что мешало дышать!), руки тряслись, сердце возбужденно колотилось.

С недавнего времени он стал очень бояться смерти. Больше всего – смерти во сне. Даже клал под подушку телефон. Вдруг случится так, что у него будет время для звонка. Эти драгоценные секунды не хотелось тратить на отчаянное метание по квартире. «Скорая» – хоть и не панацея, но все-таки шанс…

Подумать только: он, столько переживший, возродившийся в прямом смысле из пепла, и вдруг – такая фобия. До паники, до внутреннего содрогания. Врачи называют это «астенией». Говорят, легко лечится. Но разве может он сознаться кому-то в своей слабости, тем более в такой человеческой. Он же вождь, учитель! Он – Гуру, почти Бог! И вдруг – какая-то астения.

Он прошел в ванную, включил свет, посмотрел на себя в зеркало. Ему давно за шестьдесят, но на вид – полтинник, не больше. Вождь должен соответствовать, держать марку, быть в форме. Ведь ему верят, ему поклоняются.

К собранности и запредельным нагрузкам его приучила война – та, что разделила его жизнь на две части. Она, страшная и нелепая, снится ему практически каждую ночь…

Молодой лейтенант, выпускник Военного института иностранных языков Олег Злобин попал в этот список с подачи начальника курса. Перспективный, подающий надежды офицер получал уникальную, как ему объяснили, возможность попрактиковаться в языках, набраться опыта, заслужить авторитет среди товарищей, в том числе – старших. Да и материальная сторона была не последним делом – командировочные, то бишь боевые, заметно отличались от скромного оклада обычных строевых офицеров. Словом, гордись, лейтенант, улыбнулась тебе удача!

Все так, если бы не одно обстоятельство – список этот включал в себя тех, кто должен был набираться опыта в самых что ни на есть боевых условиях, в охваченной войной Камбодже. Именно туда, на огненную передовую холодной войны, в качестве помощника военного советника и направили лейтенанта Злобина.

Думал ли он тогда о смерти? Разве что иногда, да и то не всерьез. Ему представлялась эта мысль несвоевременной, с ним такого не может случиться, хотя бы в силу его возраста, просто рано еще. Он видел себя героем, как и положено солдату, спасителем несчастного народа, попавшего под гнет империализма. Он всерьез настраивал себя на подвиг. Вот тогда о нем заговорят и пошлют в его родной Воронеж престарелой матери письмо и газетную вырезку с его портретом. А когда он вернется, его станут приглашать в школу на уроки Мужества…

Но домой он так и не вернулся. В один из дней машина, в которой они ехали на секретное совещание с местными повстанцами, подорвалась на мине. Олега, единственного, кто выжил после взрыва, откопали совсем не свои.

Командовал отрядом капитан-американец. Все называли его Саймоном. Настоящего имени никто не знал, да это и не было нужно. Война – стихия силы и секретности. Если какого-то из этих компонентов нет, армия обречена. У этих было все: полная поддержка западного капитала, самое новое оружие и очень мощная шпионская сеть.

Капитан вовсе не был плакатным исполином с горой мышц – среднего роста, крепко сбитый вояка, чуть за тридцать, с короткой стрижкой и неприятной родинкой на щеке. Но вот, что действительно выдавало в нем исключительного профи – так это оперативное чутье, умение уйти от неминуемой опасности, чтобы потом ударить в ответ неожиданно и очень больно. Костяк отряда составляли такие же, как он, рейнджеры, числом не более трех десятков, основная же масса была собрана из уроженцев Южного Вьетнама, слепо повиновавшихся боевому командиру, готовых по первому приказу пойти в прямом смысле в огонь и в воду. Саймон контролировал значительную территорию по правому берегу Меконга, воевал со всеми сразу и карал непослушных старым проверенным способом – огнем и мечом.

Олег сразу же отметил интерес к своей персоне со стороны капитана. Еще бы – такая удача! Советский офицер, владеющий пусть и не всеми, но военными секретами, знает английский, кхмерский, понимает по-китайски, по-вьетнамски и по-лаосски. Имея на руках такой козырь, можно диктовать противнику любые условия. Или… использовать добычу с пользой для своих грязных дел.

Оправившись от контузии, Олег начал понемногу осознавать всю безвыходность своего положения. Для своих он – пропавший без вести, как и все остальные, кто ехал на ту злосчастную встречу (говорят, они все сгорели, трупы невозможно опознать). Его вряд ли будут искать, если только он сам не даст о себе знать. Но как?! Для американцев и их подручных он – в лучшем случае разменная карта, а в худшем – очередная жертва, приготовленная на заклание.

Отчаяние все сильнее охватывало его. Поначалу еще удавалось не показывать виду, как он напуган, но постепенно страх бездарно погибнуть в этих вонючих джунглях, среди безграмотных «чарли», понимающих только силу, становился всеобъемлющим и тяжелым, как камень. Было ощущение, что весь он, Олег Злобин, – воплощенный ужас, наглядное пособие для бесстрашных. Не думайте, что вы всесильны, всегда найдутся обстоятельства, которые будут сильнее вас, они поработят вас и превратят в животных.

Однажды ночью ему приснился сон. Кто-то большой и невидимый склонился к его лежанке из прелого тростника и жарким скрипучим голосом проговорил прямо в ухо: «Твой час близок. Если ты не сделаешь над собой усилие, ты погибнешь. Стань тем, кем ты должен стать. Собери свои силы в кулак и прозрей. Ты будешь видеть людей такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они стараются казаться, ты научишься подчинять себе их волю».

Он проснулся с каким-то новым ощущением. Ему вдруг показалось: все, что было до этого, было не с ним. Ощущение страха и подавленности ослабло, стало легче дышать. Он словно перешагнул какую-то очень важную черту, невидимую для непосвященных. Но он ее миновал, значит, стал одним из них, из посвященных. Только – во что?

Когда наутро ему, как обычно, принесли миску риса и чашку воды, он впервые почувствовал к себе полное презрение. Чувства такой силы он не испытывал никогда ранее. Волна горячей ненависти к своей беспомощности окатила его с ног до головы. Возмущение буквально закипело в его душе, прилило к голове, Олег почувствовал, как горят его щеки. Эту энергию надо было выпускать на свободу, иначе от ее напора можно погибнуть. Он дал ей выход, сконцентрировав в своем взгляде, полном безумия и испепеляющего гнева.

Маленький худой вьетнамец, принесший еду пленному русскому, неожиданно открыл рот и в ужасе кинулся прочь из хижины. Еще сотрясаемый неведомой силой Олег сумел расслышать душераздирающие крики перепуганных «чарли», метавшихся вокруг узилища:

– Он опалил мне лицо!

– Это демон!

На следующий день его вызвал к себе Саймон. Капитан сидел за деревянным столом и перебирал бумаги. Рядом стояли его помощник и несколько приближенных вьетнамцев. Саймон оторвался от бумаг и пристально посмотрел на Олега. Взгляд американца почему-то не показался Злобину зловещим, как это было раньше. Сейчас Олег ощущал превосходство над противником, ему вдруг показалось, что, стоит ему захотеть, он легко заставит Саймона подчиниться.

И он решил попробовать. Глядя прямо в глаза американцу, Олег попытался внушить ему, чтобы тот выставил за порог всю свою свиту. Пусть они уйдут, пусть не мешают разговору двух главных противников. Их место – на обочине, в обозе, а не здесь, в штабе, где представители двух великих держав будут решать их судьбы.

Саймон долго терпел взгляд русского, не понимая, отчего тот так неожиданно осмелел. Капитан был человеком по-настоящему бесстрашным и, как все смертные, от природы любопытным. Ему доложили об обезумевшем вьетнамце, и потому он сам хотел убедиться в необычных способностях пленного. Ему очень не хотелось выглядеть слабаком, он надеялся показать свою силу и выдержать этот жесткий взгляд.

В какой-то момент его одолело сомнение: а если не получится и он, храбрый капитан Саймон, спасует перед этим парнем на глазах своего штаба? Тогда все увидят, на чьей стороне сила – не оружия, а куда выше – человеческой природы. А проигрывать хозяину здешних мест нельзя. Выход прост: выставить всех зрителей за порог.

Не отрывая взгляда от Злобина, Саймон негромко, но четко произнес:

– Оставьте нас.

После того как штабисты поспешно вышли из палатки, Саймон позволил себе расслабиться: дальше выдерживать этот бронебойный взгляд он не мог. Последнее, что заметил капитан, обращаясь назад к бумагам, – легкую ухмылку на лице русского.

С этого дня положение Злобина изменилось. Нет, его не перевели в отдельное бунгало и не выдали чистую простынь. Зато ему улучшили рацион и усилили охрану: теперь вместо одного возле его палатки дежурили сразу трое храбрых вьетнамцев. Но главное – Олег почувствовал, что Саймон заинтересовался его способностями.

Пленных в лагере было несколько человек – все из местных, в основном бывшие чиновники (Злобин урывками слышал их разговоры), но к ним относились ровно и до поры снисходительно. Их участь была заранее решена – обмен, выкуп или, когда они перестанут ассоциироваться с деньгами, пуля в затылок.

Русский же офицер стоял особняком. Что именно замышлял Саймон, Олег не знал, но догадывался, что его главный «выход» еще впереди. Капитан чаще обычного справлялся о его здоровье, несколько раз лично приходил в палатку Злобина и пытался заговорить с ним. При этом никогда не смотрел русскому в глаза. Олег коротко и неохотно отвечал, капитан очень скоро уходил.

То злосчастное утро было пасмурным и каким-то особенно тоскливым. Возможно, из-за приближавшегося сезона тропических ливней.

После завтрака Саймон вызвал Олега к себе:

– Пойдешь с нами в разведку, нам нужен переводчик.

Они долго плыли на моторках вверх по течению Меконга – группа из двадцати человек смешанного состава. Саймон посадил Олега в свою лодку и всю дорогу тайком наблюдал за ним. Злобин молчал, было заметно, как сильно он нервничает, оказавшись в незнакомой ситуации. Капитану это нравилось: русский сейчас полностью в его власти, он, Саймон, может пристрелить его в любую минуту (от этой мысли рука еще крепче сжимала цевье винтовки), может моментально уничтожить вместе с его способностями. Но капитан не такой дурак, чтобы убивать курицу, способную нести золотые яйца. А в том, что яйца будут золотыми, Саймон не сомневался. Совсем недавно в его голове созрел очень перспективный план на этого русского.

Потом они продирались сквозь джунгли, обтирая одежду о длинные ветви деревьев и узловатые «руки» тропических лиан. Было ощущение, что эти «руки» пытаются схватить непрошеных гостей за рукава маскхалатов и стволы винтовок, задержать или даже придушить.

Наконец до Олега донеслись запахи жилья: дыма костра, готовящейся пищи, домашних животных. Он испуганно посмотрел на Саймона. Зловещая улыбка американца говорила лучше любых слов. Каратели развернулись в шеренгу и одновременно, по команде, двинулись в сторону деревни. Злобин с ужасом понял, что сейчас начнется…

Грохот автоматов и винтовок, вопли обезумевших людей, разрывы гранат, хруст ломающихся деревянных хижин – все слилось в сплошной гул. Олег бросился в кусты, припал к земле и охватил руками голову. Он не видел – догадывался, что происходит вокруг. Все это время он ждал, что кто-то из людей Саймона схватит его за ворот и выдернет из спасительных зарослей. А может быть, сразу выстрелит в затылок. С замершим сердцем, затаив дыхание, лейтенант ожидал смерти.

Но ничего такого не случилось. Вскоре страшная какофония утихла. Олег медленно поднял голову и увидел горящие руины. Деревянные остовы домов, будто скрюченные черные пальцы обгоревшего трупа тянулись из пламени к дымящимся кронам деревьев, словно надеялись ухватиться за них и выскочить из огня. Живых не было – то тут, то там нелепыми кучами валялись окровавленные тела несчастных жителей, в считаные минуты вычеркнутых из этого мира. Несколько опьяненных удачей рейнджеров бродили среди тел и добивали раненых.

Неожиданный окрик заставил Олега обернуться. Саймон, прокопченный и радостный, тащил за руку испуганную женщину. Свободной рукой она крепко прижимала к себе плачущего грудного ребенка – последнее, что осталось у нее в этой жизни.

– Вот, это твоя добыча! – Капитан толкнул несчастную в сторону Олега. Тот отшатнулся. – Оружие я тебе не дам, убей ее своей силой. Ты же можешь. Ну! – Саймон вскинул винтовку.

Олега охватила паника. Он судорожно метал взгляд между винтовкой американца и дрожащей от страха камбоджийкой. Та стояла на коленях, по-прежнему прижимая ребенка к груди, в ее широко раскрытых глазах колыхались два океана слез.

Близкий и бесславный конец ледяным стволом уперся в спину очумевшего лейтенанта. Назад ходу не было. Мир сузился до размеров мертвой поляны. Треск догорающих построек, крик потревоженных птиц, шум неожиданно усилившегося ветра и еще какой-то неясный стрекот в ушах.

Олег почувствовал себя роботом. В конце концов, чем он отличается от тех, кто только что стер с лица земли мирную камбоджийскую деревню? Он такой же солдат. Нужно показать врагу, что он не сдался. Пусть эти головорезы видят, что Олег Злобин тоже способен на поступок. Надо выжить, а там разберемся. Волна негодования прихлынула к горлу, заклокотала, запросилась наружу. Он выплеснул ее в лицо беспомощной женщины.

Колени подогнулись, он начал оседать, его подхватили под руки, удержали. Но делали это механически – все внимание было приковано к жертве. Женщина отпрянула от Злобина, раскрыла рот в немом крике и неожиданно резко, не отрывая обезумевшего взгляда от своего повелителя, схватила ребенка за горло…

Олег нашел в себе силы, чтобы не смотреть на это. Резко отвернувшись, он лицом к лицу столкнулся с помощником Саймона, в руке которого стрекотала любительская кинокамера.

Глава 2

За чередой рабочих будней события того «нелетного воскресенья» понемногу стали терять свои строгие очертания. Какое-то время моя профессиональная память еще удерживала подробности операции: цитаты из сводки, фрагменты разговоров, лица пассажиров, собственные ощущения. Но очень скоро все они стали расплываться, превращаясь в одно огромное бесцветное пятно, уверенно отдаляющееся от меня во времени.

Я принимал пациентов, выслушивал их жалобы, делал назначения, сидел на долгих и нудных планерках, писал отчеты. Заведующий клиникой профессор Левенбург, и без того относившийся ко мне очень уважительно и даже дружелюбно, еще сильнее проникся к моим способностям после официальной бумаги, пришедшей из местного Управления ФСБ. Яков Михайлович с гордостью зачитал ее на очередной планерке и призвал коллег действовать так же смело и профессионально, как «наш уважаемый доктор Сомов». Все аплодировали и смотрели на меня как на знаменитость. После такого не грех было и зазнаться. Но я не спешил воспользоваться случаем. Работа – она везде работа: и в ординаторской, и на летном поле.

Вечерами, придя с работы, я неспешно готовил незатейливый ужин, включал телевизор, все равно на какой программе, и с чувством полной отрешенности садился смотреть военные сводки из Сирии, бесконечные истеричные ток-шоу, недалекие юмористические программы – всю эту безумную мешанину сегодняшней жизни. И когда незаполненная за день чаша нервных переживаний наливалась под горло, я выключал телевизор и шел спать. Все вот так – серо и буднично.

В один из таких хмурых осенних вечеров мне позвонили. Звонки в неурочное время давно стали для меня редкостью. Близких родственников у меня не было, старых друзей оставалось мало – кто уехал и затерялся, кто безнадежно увяз в повседневных проблемах и просто не выходил на связь. Я постепенно удалялся от прелестей такого явления, как личная жизнь. Тем неожиданнее прозвучал этот сигнал извне.

Было около девяти вечера. За окном сгущались сентябрьские сумерки. Телевизор заливался очередной рекламой. Я дремал в кресле.

Звонок ворвался в мою размеренную жизнь скоростным локомотивом, сметающим на пути аккуратно выстроенный порядок мыслей и телодвижений.

– Да?

– Сергей Иванович? Говорит помощник полковника Левашова. – Пауза. Вспомнил? – Андрей Леонидович просит вас завтра приехать в Управление. К десяти часам.

– Но у меня в это время прием.

– Ничего страшного. Ваш руководитель в курсе. Вас подменят.

– А что случилось?..

Мой нелепый вопрос повис в воздухе – в трубке уже раздавались гудки. Вот так, возражения не принимаются. Просьба оттуда равносильна приказу.

Смущенный и озадаченный таким вниманием, я долго ворочался и не мог уснуть. В конце концов, перебрав все возможные причины их интереса ко мне и не найдя ни одной подходящей, я забылся протяжным сном, положившись на волю высших сил.

Неулыбчивый молодой человек в темном костюме посмотрел в мой паспорт, сверил с записью в журнале и указал в направлении длинного коридора:

– Комната сто пять.

В подобном учреждении я был впервые. Строгость и чистота отделки, пропитанные духом недосягаемой таинственности, делали помещения не просто казенными, а по-настоящему властными, всесильными. Казалось, нет такой силы, которая смогла бы растопить ту холодную и неприятную атмосферу, которая сгустилась здесь за долгие годы. Возможно, зная о специфике здешней работы по большей части из книг и фильмов, я невольно настраивал себя на подобное восприятие, выдавал, что называется, желаемое за действительное.

Кроме молодого человека на входе я не встретил больше ни одного здешнего сотрудника. Нет, это не признак засекреченности – просто мой путь по коридору занял всего полминуты. Я взглянул на часы (очень удачно – ровно десять), постучался в высокую темную дверь и взялся за ручку:

– Разрешите?

В кабинете за большим полированным столом сидели двое: сам Левашов и один из его помощников. Я узнал его: он был в тот день на КДП, а вчера звонил мне от имени своего руководства. Заметно моложе своего шефа, он был примерной его копией, особенно по манере двигаться и мало, но по существу говорить. Как и тогда, оба были в цивильном. При этом костюм помощника заметно отличался от костюма начальника – был явно дешевле и скромнее.

– Здравствуйте, Сергей Иванович. Проходите, присаживайтесь.

Я поздоровался, отодвинул стул и присел рядом с помощником. Мы обменялись с ним дежурными, но вполне приветливыми взглядами.

Полковник Левашов выдержал паузу, давая мне возможность освоиться в новой обстановке, потом встал со своего места и прошел к большому окну, наполовину прикрытому массивной фиолетовой шторой.

– Извините, что побеспокоили вас снова, – начал он, – но мне показалось по прошлой нашей встрече, что вы человек ответственный, готовый к нестандартным ситуациям. И, самое главное, вы – профессионал. А это в наши дни, согласитесь, редкость. Вы ведь любите свою работу?

Он неожиданно повернулся в мою сторону и пришпилил меня к стулу прямым и острым, как штык, взглядом.

– Люблю. Я почти пятнадцать лет в профессии, сразу после института. В клинике вроде на хорошем счету. Отзывы и характеристики можно запросить в отделе кадров или у профессора Левенбурга.

Получилось, как будто отрапортовал.

– Конечно, – ослабил напор Левашов. На его губах мелькнуло подобие улыбки.

«Какой же я кретин! Пытаюсь учить полковника. Да они уже давно все обо мне знают. И наверняка – не только из личного дела».

Андрей Леонидович тем временем вернулся на свое место.

– Нам понравилось, как вы сработали при освобождении заложников. Эта ваша уверенность и способность к неожиданному маневру. Скажите, у вас был до этого подобный опыт?

«Что спрашивает? Ведь знает же».

– Нет, такой опыт у меня впервые. Правда, были нестандартные случаи. Однажды я предотвратил суицид, когда человек, полностью потерявший вклад в банке, пытался прыгнуть с крыши пятиэтажки. Хотел тем самым привлечь внимание общественности. Еще раньше работал в группе, сопровождавшей родственников жертв крушения поезда. Тогда погибли люди.

– Невский экспресс…

– Да-да. С военными из «горячих точек» часто работаю. Но вот так, чтобы с террористом один на один – впервые.

– Хорошо. – Левашов опять встал, заходил по кабинету. – Вы понимаете, что мы пригласили вас не только для того, чтобы вспомнить, так сказать, «минувшие дни», – он посмотрел на меня, ожидая соответствующей реакции. Я внутренне собрался, обратившись в слух и внимание.