Тринкет

Фарфоровый карлик, соглашаясь, важно кивнул. «Тринкет, тринкет», – проскрипел он, и лицо его опять стало неподвижным.

Глава пятая

День рождения

Скидморы жили в маленьком городке Хорнчёрче, каких десятки вокруг Лондона, на тенистой Кленовой улице с двухэтажными домиками, стоявшими стена к стене. Окна в этих домиках были с цветными вставками-витражами, полукруглые – от этого домики казались пузатыми.

Перед самым днём рождения Джорджа на Кленовую улицу пришла жаркая погода. И сразу появились все признаки весны: расцвёл маленькими белыми цветками боярышник, залетали бабочки павлиний глаз и стрижи, лягушки отложили икру в водоёмах Лодж-парка, появились божьи коровки с семью точками на спинке. Когда неожиданно прибежал на тонких ногах апрельский дождик, бабочки и птицы заметались, ища укрытие, но небо быстро вновь стало голубым.

И самое главное – проснулись шмели. Мимо окна пролетел первый – чёрный, с таким пушистым жёлто-рыжим брюшком. Будто подражая ему, сразу зажужжала газонокосилка соседей. Трава за время зимних дождей вымахала длиннющая.

К их жужжанию добавилась зазывная мелодия. На улице остановился музыкальный фургон с мороженым, и соседские дети начали выбегать из домов с зажатыми в кулаках деньгами. Джордж с Брэндой успели к мороженщику первыми. Из-под обклеенного картинками и ценниками стекла высунулась рука, на ладони которой мальчик заметил необычную татуировку в виде контуров ключа. Он сунул мороженщику толстенькую фунтовую монету и назвал сорт мороженого:

– Флейк девяносто девять, пожалуйста.

– С обезьяньей кровью? – спросили из вагончика. Голос показался знакомым.

– Обезьянья кровь??? – выпучив глаза, Брэнда в ужасе закрыла рот рукой.

– Ну да, – авторитетно подтвердил Джордж. Он-то знал, что речь идёт всего лишь о малиновом сиропе. – И с присыпкой!

– Всё будет исполнено, мистер!

Нет, ну где он уже слышал этот голос?

Вскоре мальчик получил замечательный рожок, где маленькие вафельные шарики были обсыпаны разноцветными блёстками и сверху красовалась прозрачная феечка с крыльями.

– А мне? – спросила Брэнда.

– Тебе нельзя, – строго напомнил Джордж. У сестры болело горло, и ей запретили холодное.

Но Брэнда упёрлась:

– Мама не узнает!

– Врать нехорошо.

– Ты сам врёшь! Шкатулку с человечком прячешь под кроватью!

Джордж встревоженно оглянулся по сторонам.

– Шпионка… Больше в мою комнату не войдёшь, – прошипел он, увлекая сестру за собой, но на всякий случай крикнул: – Нет у меня никакой шкатулки!

Его не оставляло чувство, что все, даже продавец в фургончике, слышали их разговор.

Дома сестрёнка расплакалась, и он смягчился:

– Никому больше не говори, хорошо?

– Хорошо, – всхлипнула Брэнда и заканючила: – Дай откусить хоть разочек. Я тебе за это секрет скажу.

– Фекрет фкафу, – передразнил Джордж. Брэнда не произносила «с», потому что у неё выпал передний молочный зуб, а новый на его месте пока не вырос. – Ладно, один раз только… Давай свой секрет.

– Мама заказала торт на твой день рождения с твоим именем наверху, – сообщила довольная сестра, облизываясь.

На полу пускала длинную струйку слюны бассетиха Леди. На морде у неё постоянно было написано выражение обездоленности. «В жизни этого существа имела место трагедия», – сочувствовали бассетихе знакомые Скидморов. На самом деле под печальной оболочкой пряталась озорная и крайне упрямая собачья душа. Для полного счастья ей не хватало мороженого, но высокопородная гордость не позволяла унижаться. Только когда она поняла, что от прекрасной сладости остаётся совсем ничего, возмущённо гавкнула и положила на коленку Джорджа короткую тяжёлую лапу.

– Джордж, а что ты положишь в эту шкатулку? – спросила Брэнда, забираясь на второй ярус двухэтажной кровати.

Она любила играть в комнате у брата. Ему досталась комната просторнее, чем у неё, ведь он родился раньше. А кровать эту родители купили, потому что думали – появится ещё один мальчик и братьев можно будет поселить вместе.

– Не знаю, – стараясь казаться равнодушным, ответил Джордж. Ему хотелось, чтобы сестра поскорее забыла про шкатулку.

Наконец наступил день рождения. Джордж получил в подарок новые компьютерные игры и проигрыватель дисков – от родителей, набор принадлежностей для пейнтбола – от приятеля Питера Вэста. Брэнда просто нарисовала поздравительную открытку. Но самый невероятный подарок, как всегда, был от тёти Мэри. Она вручила племяннику дорогущий набор для постройки робота с микропроцессорами. Тётя специально оставила ценник на коробке, чтобы Джордж узнал – робот стоит целых сто семьдесят фунтов! Дороже камня из «Лавки Древностей».

А бабушка вручила внуку очередного плюшевого медведя.

– На цыпочки скоро придётся вставать, – расчувствовалась она, по своему обычаю целуя его в светлую прядку над лбом. – Ты мой хохолок!

– Ладно, ба, – отстранился Джордж. – Я уже большой.

Хотя Джордж и был обычным мальчишкой-кокни[5] – с серыми глазами, веснушками, в кроссовках и вечно испачканных на коленках джинсах, – люди всегда с удивлением посматривали на его двухцветную голову, где в тёмно-русых волосах выделялась светлая прядка. Джордж расстраивался, а родители утешали сына: «Это очень красиво. За тобой девушки будут бегать, когда подрастёшь». – «Не переживай, волосы – явление временное», – хлопал себя по лысине отец. «Совсем не обязательно ему лысеть, – вступалась за Джорджа мама. – Он не в твою породу пошёл, а в мою». – «Зато Брэнда – моя копия! – радостно объявлял старший Скидмор, прижимая к себе дочку. – Глаза – мои, уши – мои, лысина… ну, это дело наживное», – рассуждал он под протестующие вопли Брэнды.

Вот Питер Вэст никогда не иронизировал по поводу внешности Джорджа. Они подружились ещё в первом классе и с тех пор подрались только один раз.

Вэст был надёжным товарищем, поэтому Джордж решил показать ему свой камень.

– А это ты где взял? – спросил Питер, приподнимая крышку стоявшей на полу шкатулки. Музыкальный механизм сразу пришёл в действие – скорбно зазвучала мелодия, которая преследовала Джорджа все эти дни.

– Нашёл, – соврал он.

Питер приподнял светлые бровки: такие дорогие шкатулки на дороге не валяются. Но его отвлекла неожиданная находка:

– Смотри-ка, здесь потайное отделение! – Он достал из шкатулки пожелтевший листок. – Письмо!

Джордж вырвал бумагу из его рук и начал в волнении читать:

– Шлю Вам самый тёмный… Нет, не тёмный, а тёплый!..

«…тёплый искренний привет.

Всё вижу наши прогулки в парке. Не сочтите меня смешной – прошлое теперь предпочитаю любой новинке.

Сидя у осеннего окна и посылая ненастной погоде тихие проклятья, часто думаю о Вас. Без сожаления буду до самого конца вспоминать молодость… Наконец мы начинаем ценить роли, которые пришлось играть – охотно или вопреки желаниям – в спектакле жизни.

Дарю Вам тринкет-шкатулку. Только прикажите человечку: „Спрыгивай!“ – он задвигается. Это такой вертун, будет бегать и танцевать с забавными ужимками.

Музыка из ларца льётся чарующая.

Ваша Азалия».

Письмо было написано дамским витиеватым почерком и пахло старым одеколоном. Пока мальчик читал, ему показалось, что человечек на шкатулке одобрительно кивает в такт словам.

«Бабушку тоже зовут Азалия, – подумал Джордж. – А ведь она недавно рассказывала нам об этой шкатулке. Сказка-то и не сказка вовсе». Так вот что бабуля в молодости натворила! Лучше держаться от этого Тринкета подальше. И зачем он обещал фарфоровому карлику, что будет с ним дружить?.. А, всё равно это было только во сне.

Мальчик засунул письмо обратно.

– Разобью шкатулку или выброшу.

– Да ты что, лучше мне отдай, – удивился Питер.

В комнату заглянул отец, и Джордж сразу спрятал шкатулку за спину.

– Подарки рассматриваешь? А гости ждут! – весело напомнил Скидмор-старший.

За столом всем опять пришлось слушать тётю Мэри. Филипп Скидмор её недолюбливал, хотя она и приходилась родной сестрой его жене. Встречаясь со свояченицей, он выдавливал из себя сдержанное: «Здравствуй, Мэри», – зато прощался всегда от души.

Несколько месяцев назад пластический хирург заменил данный ей от природы большой нос на маленький и аккуратный. После этого Мэри приравняла себя к совершенству и увешала весь свой дом собственными портретами, а над камином пристроила самый большой. Художник изобразил её такой, какой она собиралась стать после ещё нескольких пластических операций.

Мэри раздражала Филиппа Скидмора ещё и потому, что считала себя самой умной и делала наставления каждому члену его семьи, в том числе и ему, словно он был школьником. Основанием для этого тётя считала своё богатство, доставшееся ей после развода с мужем-миллионером.

Вот и сейчас сначала она громко оповестила собравшихся, что бутылка вина, которое она недавно пила на альпийских лугах, стоила дороже автомобиля Скидморов. Потом продемонстрировала все свои браслеты и кольца. А затем решила, что пришёл черёд напомнить о собственной образованности. Раньше она посещала какой-то факультет психологии (только не успела получить диплом), а также двухнедельные курсы белой магии, после чего стала называть себя специалистом. По её словам, она прекрасно разбиралась в магических травах.

– Пэмми, дорогуша, – обратилась тётя через весь стол к сестре. – Тебя терзают внутренние проблемы. Я вижу это по твоему лицу. Но мы выведем их отваром из анютиных глазок.

– Да нет, нет! Я в порядке, – добродушно ответила та, направляясь на кухню. Ей и в голову не приходило, что сестра говорит это от зависти: Мэри давно уже было невыносимо наблюдать спокойное счастье Скидморов.

– Подумай как следует, – не отставала тётя. – Если муж страдает комплексами, это переходит на жену!

– Чем-чем я страдаю? – насмешливо переспросил Скидмор-старший.

– Ну, неуверенностью в себе по причине… непроходимой бедности, я думаю!

– Опять ты за своё! – еле слышно выговорила старшей дочери бабушка Азалия.

Тётя Мэри поджала губы и принялась энергично крутить самый большой бриллиант на пальце. Она приготовилась к долгой схватке с родственниками, но в это время на кухне запищала духовка.

– Скидмор, мне нужна помощь, – позвала отца мама. И Джордж услышал, как на кухне она принялась ему выговаривать: – Филипп! Потерпи немного! Мы видим её всего трижды в году.

– Да, но мы не записывались к ней на консультацию! – не соглашался отец. – Мэри всегда разговаривает с нами как с неполноценными людьми!

– Она успешная женщина…

– А мы, значит, неуспешные?

Мама ничего не ответила.

– Тогда скажи, откуда в ней столько злости? – сердился отец. – Счастливые люди такими не бывают!

– Всё-таки она родная сестра мне, – оправдывалась мама. – Получается: подруга на всю жизнь.

– Не знаю, не знаю! Друзья должны помогать друг другу. А она только унижает!

– Может, она и вправду несчастлива.

– Разве можно быть несчастливой миллионершей? – с иронией спросил отец.

«Действительно, – подумал Джордж, – должно быть, здорово сидеть в особняке и наблюдать, как работники стригут деревья в твоём саду, чистят огромный бассейн». Он не первый раз слышал эти родительские перепалки из-за тёти Мэри и всегда принимал сторону отца. Но сейчас он поймал себя на мысли, что уважает тётю.

– Да я взвыла бы от тоски в её пустом стерильном доме – без детей, собаки и тепла, – сказала мама.

– Эй, ты меня забыла перечислить, – шутливо возмутился отец, и мама рассмеялась.

А Джордж подумал совсем иначе: «Я бы переселился в тётин огромный дом и с удовольствием покомандовал там вместе с ней!» – и сам себе удивился. Ведь прежде он даже представить себе не мог, что проживёт хотя бы день с этой фурией! Похоже, его характер изменился в последнее время. А началось всё с кражи в «Лавке Древностей». Он будто раздвоился. Одна его половина стала вредной и нечестной, а вторая её осуждала. И что с ним, с Джорджем, будет дальше?

Напряжение за столом быстро прошло. В беседе упомянули бассетиху Леди, и Брэнда спросила:

– Бабушка, а наша собака – кокни?

Перед этим бабушка говорила про язык кокни. Те, кто разговаривал на этом языке, заменяли обычные слова, подбирая к ним рифмованные. Подружку называли кружкой, лестницу – кудесницей. Они свободно общались между собой, но никто чужой их понять не мог.

Кокни были людьми бедными и весёлыми. На праздники, чтобы шикарно выглядеть, они наряжались «жемчужными королями и королевами» – в щедро обшитые перламутровыми пуговицами костюмы и платья. В былые времена настоящим лондонским кокни считался тот, кто родился в районе, докуда доносился звук колокола церкви Сент-Мэри, Святой Марии. Но после войны они начали переселяться из лондонского Ист-Энда в пригороды, вроде Хорнчёрча, где жили Скидморы.

– Ба, а ты жила здесь, когда была маленькой? – с коварной улыбкой спросил Джордж.

Он находил всё большее удовольствие в том, что узнал бабушкину тайну. Это словно давало ему власть над старой Азалией.

Бабушка поджала губы, голова её мелко затряслась.

– Нет, я выросла в другом месте.

– А почему Хорнчёрч так называется? – продолжала сыпать вопросами Брэнда.

– Подумай сама. Хорн – рог, чёрч – церковь…

Главную церковь их городка уже восемьсот лет украшала бычья голова. Все соглашались, что это странно. Про голову рассказывали многочисленные легенды. Будто бы в старые времена здесь был большой рынок скота. Будто бы сначала появилось название городка, поэтому и церковь оформили ему под стать. Но толком никто не знал, почему там оказалась голова быка.

Недавно кто-то спилил древние медные рога, и двухминутный сюжет об этой краже, показанный по национальному телевидению, немного прославил скромный городок. Хотя показывать особенно было нечего. Мелькнула обезображенная бычья голова на церковной стене, а полицейский чин заверил, что ведётся расследование. Но через несколько недель местная газета сообщила, что «бесценные исторические рога так и не найдены». Пришлось приделывать к бычьей голове новые.

– Всё потому, что ведьм здесь несчитано, – заметил отец, покосившись на Мэри.

– Скидмор, не говори ерунды! – улыбнулась мама, меняя тарелки на столе.

Она ушла на кухню и вдруг громко охнула там.

– Кто-нибудь открывал духовку? – чуть не заплакала она, доставая из плиты плоский, как блин, йоркширский пудинг.

Йоркширский пудинг по характеру нежный, как безе. Если во время готовки приоткрыть духовку – конец пудингу.

– Нет, нет, мы ни при чём, честно, – с невинным видом сказали все Скидморы.

Но на самом деле нос в духовку засовывали и Джордж, и Брэнда, и даже глава семейства.

Что ж, аварии случаются со всеми. Тем не менее приготовленный мамой праздничный обед с жарки́м, восемью разными овощными гарнирами и неправильным йоркширским пудингом был съеден. Сытые гости откинулись на стульях и почти одновременно заговорили.

Стол, украшенный на темы палеонтологии, теперь находился в беспорядке. Игуанодоны, птеродактили скалились на гостей с донышка грязных тарелок и со стенок недопитых стаканчиков. Мальчишки начали перекидываться скомканными салфетками – с теми же зубастыми мордами вымерших хищников. Мама предупредила, что с минуты на минуту ожидается сюрприз. Гости были счастливы, хозяйка слегка встревожена – всё говорило о том, что праздник удался.

Вдруг позвонили в дверь, и мама крикнула:

– Именинник, это к тебе!

– Кто ещё? – удивился Джордж. Ведь все гости были в сборе.

– Сюрприз! Сейчас сам узнаешь!

Глава шестая

Переполох из-за фокусов

Сюрпризом оказалась фокусница – маленькая хмурая женщина с цирковым чемоданчиком и в рыжем парике. Она сунула Джорджу надувной шарик и прошла в сад, сказав, что ей надо подготовиться к выступлению.

Но это было ещё не всё. Не успел Джордж захлопнуть дверь, как перед ним появился клоун с разрисованным лицом. В руке он держал тетрадку.

– Так. – Клоун раскрыл её и сощурился над страницей, как будто читал. – Джордж Скидмор… Ага… лягушка, что там будет дальше…

– Что за лягушка? – не понял Джордж.

– Да не лягушка, а уш-ки. Ушки моет регулярно, зубы… хм… Мочит щётку под краном, потом врёт маме, что почистил. А умывается вот так…

Клоун медленно провёл двумя пальцами по лбу, щеке, торчавшим во все стороны усам. Смех его был похож на мяуканье.

Джордж в ужасе отпрянул – перед ним стоял тот самый мяукающий дядька из «Лавки Древностей»!

– Так ведь, мистер? – елейным голосом допытывался толстяк у Джорджа.

Дети вокруг засмеялись.

– А ну тихо, двоечники! – цыкнул на них дядька.

– Нет, не так, – покраснел Джордж. – Откуда вы меня знаете?

Клоун показал на стоявший позади уже знакомый мальчику музыкальный фургончик с мороженым. Его украшал гигантский рожок, на фоне которого стояла крупная надпись: «Мороженое на все случаи жизни». А мелкие буквы добавляли: «Специальная даставка к дню рождения». В слове «доставка» была сделана ошибка.

– Будьте любезны расписаться! – Клоун сунул тетрадку Джорджу.

– В чём расписаться-то? – растерялся мальчик.

– Как в чём? В том, что мороженщик доставил вам торт – по назначенному адресу, в назначенное время. Что торт не растаял в пути. Что все вокруг честные, сплошь порядочные люди, а не жулики… Только привяжите собаку! – нервно потребовал толстяк, завидев бассетиху. – С детства не люблю собак и пылесосы!

Нелюбовь была взаимной. Леди тихо зарычала, шерсть на её спине встала дыбом.

– Хаш, паппис[6], – зашипел на неё толстяк.

Такого нахальства на своей собственной территории бассетиха не ожидала. Зубы Леди клацнули рядом со штаниной мороженщика. Вовремя же собаку посадили на поводок!

После этого гостей позвали в сад. Брэнда показала всем на установленную там табличку «Гусеницам и слизнякам вход воспрещён!»

– Это из «Лавки Древностей». Там столько всякого интересного. А у Джорджа есть оттуда шкату…

– Брэнда!

Джордж послал сестре сигнал «замри!», выбросив из кулака пять пальцев и повторно – два пальца. У них существовала такая тайная игра: пять пальцев всегда означали «внимание!», а дальше требовалось смотреть. Если затем следовал один палец, это была просьба о помощи, если три – «делай как я!». Сигнал двумя пальцами «замри!» мог означать что угодно, от простого «замолчи» до предупреждения об опасности.

Брэнда любила секреты. С отцом у неё тоже был свой шифр. Например, трижды сжать руку другому значило сказать – «я тебя люблю». Девочка охотнее внимала скрытым сигналам, чем простым словам. Поэтому, заметив отчаянные жесты Джорджа, она сразу замолчала, только состроила страдальческую мину.

В ассортименте её гримас эта была новой: Брэнда упёрлась кончиком языка в большой ребристый зуб, наконец-то прорезавшийся на месте выпавшего молочного, и закатила глаза. Но молчала она недолго.

– Разве гусеницы сумеют это прочитать? – Она показала на табличку, потом растерянно взглянула на расхохотавшихся взрослых и тоже хихикнула – довольная, что чем-то так всех развеселила.

А Джордж искоса поглядывал на заносившего торт толстяка. Ни предстоящее выступление фокусницы, ни огромный торт уже не радовали мальчика. Для него день рождения был безнадёжно испорчен.

– Не понимаю, зачем скупать чужое старое барахло. Беспорядок в доме говорит о беспорядке в голове, – опять раздался поучающий голос тёти Мэри.

Она с осуждением посмотрела на телескоп и на сдувшийся бассейн, торчащий из-за сарая.

– Мэри, это мой дом, окей? – не выдержал Скидмор-старший. – У нас есть всё самое необходимое для счастья. Правда, Джордж? – И отец приобнял сына.

– Не знаю, – буркнул мальчик.

Отец удивлённо отстранился от него.

– Объясни.

– Ты работаешь, работаешь, а купить толком ничего не можешь. Ни яхту, ни даже нормальный подарок ко дню рождения.

Договаривая, Джордж уже жалел о своих словах – в отцовских глазах отразилась боль. Её сменило отчуждение, Филипп убрал руку с плеча сына.

– Не знал, что ты так думаешь.

– Именно так! – торжественно подвела итог тётя Мэри.

Она выиграла спор. И Джордж понял, что предал сейчас своего отца.

– Уважаемые дамы и господа, представление начинается! – объявила фокусница. – На сцену выходит… а-а-а… а-а-а… тчоум! – Она закатила глаза и слабосильно чихнула. – Выходит Августина! Попрошу аплодисменты!

Фокусница говорила с акцентом, который нельзя было назвать ни ливерпульским, ни девонским, ни линкольнширским. «Августина» у неё звучало как «Эвгусчина». «Небось, нарочно коверкает слова, – подумал Джордж. – Циркачи любят притворяться иностранцами».

Августина достала свой нехитрый реквизит из циркового чемоданчика с ободранной наклейкой, на которой можно было прочесть: «Удивительный мистер Кот с ассистенткой Ав». Для начала она продемонстрировала незамысловатый трюк с разрезанной лентой. На её руке звенел девчачий браслетик с металлическими висюльками, изображавшими платья, туфельки, сумочку и шляпки – весь дамский гардероб. Палец фокусницы был заклеен белым пластырем, и все почему-то наблюдали за этим браслетиком и пластырем, а не за лентой.

Потом фокусница жонглировала четырьмя розовыми шариками. Один их них то и дело оказывался на траве.

– Ну хватит падать, – сердито приказывала Августина этому шарику.

Всем было понятно, что негодует она по привычке и шарик вообще никогда её не слушается.

Дальше стало ещё скучнее. Фокусница перевязывала длинные надувные шары, делая фигуры разных животных. Опознать их можно было только с третьей попытки. Жирафа приняли за собаку. А зайца вообще за верблюда. Подобные чудеса гости видели много раз.

– Какое убожество, – громко сказала тётя Мэри.

Взрослые вежливо похлопали. Они с жалостью смотрели на сильно поношенный клоунский костюм, на часто моргавшие обиженные глазки Августины. Фокусница время от времени шмыгала носом, и мама встревоженно глядела на её острый красный нос. У фокусницы был насморк. Не хватало ещё, чтобы эта Августина всех заразила.

Только Брэнда смотрела на представление, раскрыв рот. Да ещё толстый мороженщик при каждой ошибке Августины озадаченно крякал. Он давно стоял на лужайке и уходить явно не спешил.

– Много необычного сегодня произойдёт, – стоя за спиной Джорджа, тихо произнёс клоун, как будто сам с собой разговаривал.

Мальчик обернулся, но толстяк не повёл и бровью. Он смотрел поверх головы Джорджа на фокусницу.

А та потребовала внимания и, вызывающе сверкнув глазами на зрителей, в особенности на мороженщика, объявила очередной фокус. «Ну что она может такого сделать, – думал Джордж. – Спрятать в рукав розовый шарик, а потом притвориться, что достаёт его изо рта?»

– Дайте мне какой-нибудь предмет, – голосом опытной цирковой артистки попросила Августина. – Он будет возвращён в целости.

Пока взрослые рылись в карманах и сумочках, перебирая зажигалки, носовые платки, пудреницы, монетки, мобильные телефоны и ключи, шустрый Питер Вэст поднял с земли садовую керамическую лягушку.

Августина пристроила лягушку на раскрытых ладонях, шмыгнула носом и скороговоркой произнесла:

Там крутят фокус-покус,На пике озорства,Я в сундуке пороюсь,Добавлю волшебства.

И она принялась дуть на лягушку, как дуют на горячий чай. Лягушка задрожала и вдруг исчезла, превратившись в сгусток цветного тумана с блёстками! Но непостижимым образом внезапно вернулась на ладони фокусницы, ожила, проглотила комара и с плеском нырнула в маленький пруд.

С полминуты длилась тишина. Потом дети запрыгали, захлопали в ладоши, а взрослые разом заговорили: «Оптический эффект… гипноз… ловкость рук… Должно же быть объяснение!»

– Ха… оптический эффект. Всему им надо найти научное объяснение, иначе и жить страшно, – фыркнули Джорджу в спину.

Это был мороженщик. Он вытащил из кармана завёрнутый в салфетку кусок жареной курицы (дома в гостиной стоял целый поднос с такими кусками) и, запрокинув голову, бросил его себе в рот.

– Жестковато. И недосолено, – покритиковал толстяк кулинарные способности Пэмми Скидмор, прожевав.

А фокусница постучала по деревянному столу – вышла барабанная дробь. Потом по садовым фонарикам – подключились литавры и саксофон. И напоследок прошлась по дорожке, отбивая чечётку. В воздухе повисли и заиграли мандолина[7], зурна[8], к ним присоединились арабский и турецкий барабаны, бубен.

– Французская дюшес[9], английский баронет… – пропела Августина, проведя рукой по своим рыжим волосам. В них сверкнула блёстка.

– На карусель чудес прислали мне билет, – вдруг подхватил песенку мороженщик и принялся вытанцовывать рядом с ней. Вкрадчиво и ловко у него получалось – у такого толстяка.