Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость

– Борис, это не твоя забота, забудь минимум на двадцать пять лет, что ты там был, об этом не только твои друзья не должны знать, но и твои родные, ты выполнил Государственное задание и Родина тебя не забудет, но при одном условии, что ты будешь молчать, а, чтобы ты не забывал об этом, поставь вот здесь свою подпись, и положил передо мной бланк с отпечатанным на машинке текстом, что я, Каганский Борис Алексеевич, 1933 года рождения, обязуюсь хранить Государственную тайну в чем и расписываюсь. Я расписался, майор заставил меня кроме подписи поставить число, время и написать разборчиво мою фамилию, имя и отчество. Затем, забрав у меня бланк, положил его в папку, опять заулыбался и сказал:

– Продумай, что будешь говорить своим друзьям об учениях на полигоне! – я вышел из палатки, а в неё уже вели Витю Юркова, а командиры взводов стояли и ожидали своей очереди. Я подошел к ним. Командир второго взвода Дорофеев Вася, улыбаясь пошутил:

– А мы думали, что вы оттуда выйдете с орденом на груди! – в тон ему я ответил:

– Подожди, и ты оттуда вернёшься с орденами и медалями! – у других палатах стояли, переминаясь с ноги на ногу мои солдаты и сержанты. Комбат рукой показал мне зайти к нему в летучку. Я зашёл. Ничего не говоря комбат достал два граненых стакана, из сумки достал бутылку столичной и налил по пол стакану. Взяв стакан, он сказал:

– Бери, заслужил! – стукнул своим стаканом об мой и одним глотком выпил содержимое. Я последовал за ним. Ни слова, не говоря, он положил бутылку в рюкзак и сказал:

– Иди, управляй, как они закончат обработку, пойдем в расположение колонной! – через полтора или два часа особисты закончили свои работы с личным составом, состояние у всех в том числе и у меня было, как опущенные в воду. Мне стыдно было глядеть людям в их глаза, и они чувствовали себя также, как и я. Молча и сосредоточенно заняли свои места в танках и БТР и по команде комбата двинулись в расположение. Сразу же под завязку подзаправились и на двух полковых мойках стали мыть танки БТР и автомашины. Подгонять никого не приходилось все сосредоточенно и отрешённо делали свое дело. Так продолжалось два или три дня. Но постепенно люди обвыклись и напряжение упало, а меня продолжало терзать недоумение почему надо скрывать то, что мы были там? Мы же там себя не опозорили, не бесчинствовали, не были трусами, я отважился об этом спросить комбата. Выбрав момент, когда он был в кабинете один, я зашёл к нему и прямо спросил:

– Почему с нами так поступили? – по выражению лица комбата, я понял, что этот вопрос гложет его не менее чем меня, но тем не менее, он знает больше моего. Нахмурившись, он сказал:

– Перестань думать об этом для своей же пользы, все это сделано правильно потому, что между оккупационными войсками и странами существует договор, в случае при таких катаклизмах в государствах войска можно вводить только с метрополии, и ни в коем случае не использовать оккупационные войска соседних стран! Теперь ты понял? – спросил комбат. Конечно же я не сразу понял смысл сказанного им, а он продолжал:

– Чтобы вопросов на эту тему я больше не слышал! Ты меня понял? – спросил он. Глядя в его глаза, я ответил:

– Так точно! – и больше к этому вопросу я не возвращался.

Жизнь шла своим чередом. После продолжительной болезни в роту вернулся старший лейтенант Джура. Контактный, грамотный и опытный командир, с которым можно было с удовольствием решать и выполнять стоящие перед подразделением задачи, как по боевой готовности, боевой учебе, повседневной жизни и ротным хозяйственным вопросам. Мне стало значительно легче и у меня появилось время для занятий спортом и другими вопросами. Повышенная боевая готовность в части ограничивала нас только тем, что не разрешалось ходить в город, но наслаждаться долго мне не пришлось, зам командира полка герой Советского союза подполковник Кияшко собрал, как-то командиров взводов и начал пытать нас по поводу занятий танкострелковой тренировкой на огневом городке, каждый из нас выкладывал ему всё, что знали и думали про наш полковой огневой городок, который был приспособлен для стрельбы на сто метров, там находилось всего четыре танка и несколько тренажёров с прицелами для наводчиков, мишенная обстановка была примитивной, обратной связи от мишеней не было, рам качания не было, танки выставлялись на бревно, наводчик садился за прицел, а весь экипаж подсовывая под гусеницы вагу и качали танк. Высказав подполковнику свои мысли о нашем огневом городке, в ответ подполковник сказал:

– По окончании нашего совещания зайди в мой кабинет! – зайдя к нему он сразу усадил меня за стол, положил несколько листов бумаги, карандаш, командирскую линейку и сказал:

– Ну-ка изобрази на бумаге, какие бы ты хотел видеть рамы качания танков! – я быстро набросал, он подсчитал что для этого надо.

– Из какого материала надо делать раму? – спросил он. Я ему ответил:

– Лучше всего делать рамы из швеллера сечением двести восемьдесят на сто пятьдесят или из тяжёлых рельсов!

– А чем рамы приводить в движение? – на этот вопрос у меня был готовый ответ потому, что я, будучи на стажировке в Тученских лагерях под Ровно видел такие рамы, которые приводились в движение электромотором через редуктор бортовой передачи тяжёлого танка ИС-2 на выходной вал, которому вместо ведущего колеса одевался фигурный копир. Рядом с нашим полком располагался семнадцатый тяжело – танкосамоходный полк, в котором на вооружении были танки ИС-2 и самоходки СУ-152, на которых стояли такие редуктора, а возле них в ремонтной мастерской лежало штук восемь бортовых передач, замененных с танков и самоходок, и я был уверен, что они запросто смогут качать рамы.

Кишко сказал:

– Срок тебе три дня, в субботу утром ты должен принести мне расчет сколько и какого нам потребуется металла на пять рам, что кроме металла нам надо, сколько электродов, сколько кислорода, сколько карбида, цемента, песка, гравия и других материалов, и раму разрисуй во всех стихах и красках, чтобы не только ты, но и я и командир полка мог понять, как это будет работать и сможет ли оно выдержать длительную работу, качая тридцати шести тонный танк! Понял?

– Понял? – сказал я.

– Иди и работай! – делать все это пришлось по вечерам и ночью, так-как проведение занятий с личным составом, с меня никто не снимал и времени на это никто не выделял. Вместе с тем всё это, я расписал в стихах и красках и нарисовал так, что мне самому понравилось. Принес всё к подполковнику Кияшко, на шести стандартных листах были расписаны до мелочи необходимые материалы и инструменты, а на большом ватманском листе была нарисована рама качания вместе с приводом, боковыми пружинами и шаровой опорой по центру, к ватманскому листу, я прибил рейки и повесил его на вешалку, на которой висела шинель подполковника. Всё это оформление Кияшко понравилось, он полистал перечень, крякнул и сказал:

– Добудем! А ты не рассчитывай, что за тебя кто-то будет всё это делать, изготовлением рам и гнезд к ним руководить будешь ты, завтра я посоветуюсь с командиром полка и скажу тебе сроки начала и окончания работ! – после он отпустил меня. Прибыв в роту, я поделился этой новостью с командиром роты, тот засмеялся и сказал:

– Борис, запомни, в Армии нельзя высовываться, как высунешься, так обязательно будешь работать по выполнению своей задумки! – и он, как накаркал. Не высовываться я не умел и поэтому всю службу выполнял обнародованные мной задумки. Кияшко заставил меня составить список солдат и сержантов полка из числа мастеровых, которых необходимо будет привлечь к перестройке огневого городка и изготовлению необходимого оборудования, а сам он вместе с начальником тыла занялся закупкой материалов у немцев. Когда все было заготовлено, Кияшко вызвал меня, усадил и стал заслушивать меня, как я мыслю все это делать. Я ему честно признался, что об этом не думал и не рассчитывал, что буду руководить всем этим. Кияшко расхохотался в голос.

– Ты что, сынок, подумал, что всем этим до старости лет буду заниматься я? Ты горько ошибся! Я тебе всё достал и буду помогать только в организационных вопросах, а всем этим будешь руководить ты, а поэтому иди и до вечера думай, как и где чего делать, кто будет старшим на объектах! А после ужина приходи ко мне будем вместе думать и писать приказ командира полка о выделении личного состава на эти работы! – до вечера я обдумывал все эти вопросы, а после ужина, как на расстрел пошёл к подполковнику. Посмотрев на мою кислую физиономию Кияшко сказал:

– Борис, я тебя не узнаю, всё будет как надо, тебе самому понравится! – сказал он. Он из ящика достал списки мастеровых солдат и сержантов, который я ему составил загодя, и мы начали с ним обговаривать, сколько сделать бригад и, что эти бригады будут делать.

– Ты на эту тему думал, давай выкладывай свои соображения! – сказал он. Я ему предложил: одной бригадой в ремонтной мастерской варить рамы качания и постаменты для копиров и двигателей, а также шаровых опор и пружин. Туда назначить восемь механиков водителей и четверых сварщиков от ремонтной мастерской. Ответственным за работы там назначить старшего лейтенанта Гармошкина Юру. Откапать пять ям под рамы и забетонировать их, выделить двадцать пять солдат и сержантов, имеющих профессию каменщиков или способных к этой работе. В третью бригаду на мешенное поле выделить восемь человек в том составе одного сварщика, четырёх связистов, одного электрика и двух дюжих бойцов для капания траншеи. Выслушав меня, Кияшко достал пачку стандартных листов бумаги и сказал:

– Пиши приказ командира полка на по фамильное выделение личного состава, названные тобой бригады и освобождение их от занятий других работ и нарядов! – пытаясь уклониться от ненавистной мне писанины, осторожно намекнул Кияшко:

– Я никогда не писал приказов по полку! – он прищурившись с усмешкой посмотрел на меня и сказал:

– Когда-то надо начинать, не ропщи, можешь перекурить, садись и пиши! – в это время позвонила его жена и я понял, что она спрашивает его, почему его долго нет дома? Он сказал:

– Сейчас приду. – вынув из кармана ключ от кабинета сказал мне:

– Пиши, когда напишешь, закроешь кабинет на ключ и отдашь его дежурному! – почти до утра я карябал этот приказ пока он не понравился мне. Закрыв кабинет, я бегом побежал в гостиницу. Брякнулся на койку, моментально уснул. Ребята меня подняли и сказали:

– Борис, пора! – я вместе с ними пошёл в столовую, а оттуда в роту проводить занятия. Зайдя в канцелярию, я увидел, что мой командир роты старший лейтенант Джура сияет, как новая копейка.

– Что случилось? – спросил я.

– Борис, мне замена прибыла! Через четыре дня уезжаю в Союз в Одесский военный округ!

Я пошёл проводить занятие, а когда к обеду вернулся, в канцелярии вместе с Джурой сидел капитан значительно старше Джуры татарин Гафаров. Мы познакомились с ним и по разговору было видно, что он опытный и знающий свое дело командир. Он рассказал нам, что прибыл из Чирчика, где у него осталась семья жена и шестеро дочерей, а кроме того они ожидают прибавление семейства. Услышав о таком количестве детей, мы покачали головами, а он сказал:

– Пока сын не родится, не остановимся! – и по его выражению лица было видно, что так и будет. Прибежал посыльный от Кияшко и сказал, что подполковник меня вызывает срочно. Я думал, что там в приказе я не так написал и готовился к головомойке. Но Кияшко был в хорошем расположении духа, вслух зачитал мной написанный приказ и показал мне. Он был уже отпечатан на машинке, зарегистрирован и на нем стояли подписи командира полка и начальника штаба.

– Я же тебе говорил, что не слепые горшки лепят. Красильников спросил кто писал. Я ему ответил, что ты. Смотри, он на тебя лапу протянет, ему писчие всегда нужны. Тебя спасти от этого может только одно, он же непревзойденный матерщинник, и ты ему составляешь конкуренцию, а он конкурентов не терпит!

На следующий день я собирал и организовывал работу бригад на огневой городок, мои бригады со склада перевозили материалы, трассировали ямы начинали их откапывать, готовили две бетономешалки, подвозили цемент, песок, доски для опалубки. На каждую яму я выдал чертёж с полной разметкой, где чего и как должно быть. Организовал работу бригады мишенного поля, показал, где копать траншеи под кабель и, где прокладывать рельсы под фронтальные дороги для движущихся целей. Организовав здесь работы, я побежал в ремонтную мастерскую, где механики-водители и сварщики размечали и автогеном резали швеера для рамы. Мне пришлось остановить эти работы и распорядиться, чтобы в первую очередь делали постаменты для пружин шаровых опор потому, что их минимум после завтра придется ставить на место и бетонировать, с таким расчетом, чтобы бетон высох и устоялся к моменту постановки на место готовых рам. Целую неделю я занимался огневым городком, дело шло замечательно, ямы были откопаны, забетонированы, рамы были завезены на огневой городок, я не спешил их ставить на место, давая цементу устояться и по совету немцев ежедневно поливал цемент водой. А тем временем подошёл день отъезда в Советский союз командира роты.

ЧАСТЬ 5

ТАНКОСТРЕЛКОВЫЕ ЗАНЯТИЯ

Мы душевно его проводили до самого поезда и расстались на очень долгое время. Ровно через три дня, как уехал Джура, я шёл с огневого городка в роту, возле батальона САУ мне повстречался полковой почтальон и спросил меня:

– Вы в роту тов. лейтенант?

– Да в роту!

– Вашему ротному телеграмма, может отдадите! – я взял телеграмму повертел её в руках, она была сложена вдвое и с торцов склеена. Я принес телеграмму в канцелярию и отдал её ротному. Гафаров вскрыл телеграмму, глянул в неё, радостно вскочил и восхищённо выкрикнул:

– Борис, у меня сын родился! – я тотчас его поздравил и сказал:

– Вечером обмоем! – он заулыбался:

– Конечно обмоем! – вечером в столовой мы подняли чарки за сына Гафарова, пожелали всем им здоровья, и пошли по своим делам, желая его семейству процветания и здоровья, а рано утром, ещё до подъема ко мне прибежал посыльный и сказал:

– Вас срочно требует комбат! – я прибежал к комбату, а он объявил мне:

– Гафарова за двадцать четыре часа отправляют в Советский союз. Он вчера как истинный татарин отметил рождение сына стрельбой из ружья. Домой он взял ружьё, вышел на балкон и выпустил двадцать один выстрел в честь рождения сына. Балкон его квартиры выходил на немецкую улицу, услышав стрельбу подъехала полиция, которая вызвала комендатуру, комендатура доложила по команде, и ночью созрело решение отправить Гафарова в Советский союз к прежнему месту службы. А тебе, Борис надлежит теперь принять роту и управлять ею. Сегодня в роте вождение, и ты должен руководить им. Командовать ротой будешь до прибытия вновь назначенного командира! – и все завертелось по-прежнему. Конечно, быть командиром роты было куда легче в силу меньшей ответственности, во всем остальном нагрузка распределялась между офицерами равномерно. Занятия проводились по категориям, механики водители отдельно, командиры танков отдельно, наводчики орудия отдельно, и соответственно им заряжающие. На занятия по вождению, стрельбе, тактике и специальной подготовки привлекался весь личный состав, независимо от специальностей. Занятия по политической подготовке проводились со всем личным составом повзводно, с командирами танков проводились занятия отдельно командиром роты. На еженедельные парковые дни привлекался весь личный состав. В течение недели, как правило выделялся и проводился один день и ночь на вождение боевых машин, как правило в этом участвовал весь личный состав, хотя водили только механики и командиры. В течение недели в роте, как правило проводились три-четыре танка-стрелковых тренировки на огневом городке. В течение месяца, рота выезжала на дивизионный полигон, где проводились занятия по тактической подготовке, стрельбы из танкового вооружения, вождения в колонах в составе подразделений, а также другие занятия, требующие полевых условий. В войсках, как и в военном училище весь распорядок дня был расписан до минуты и неукоснительно исполнялся, а постоянные проверки занятий выше стоящими командирами не допускали нарушения распорядка дня срыва или некачественного проведения занятий. Материальное обеспечение занятий было достаточно хорошим. На зимних квартирах были хорошо оборудованы и материально обеспеченными классы по огневой, технической, тактической и специальной подготовки. В части было четыре теплых спортивных зала, каждый из которых позволял одновременную тренировку на спортивных снарядах до ста человек. Летние спортивные городки и полосы препятствий позволяли занять на них весь личный состав часы физзарядки занятий и личного времени. Регулярно с офицерами и сержантами проводились методические и инструкторско-методические занятия перед особо важными или новыми занятиями. Всем этим в роте руководил и организовывал командир роты. Ещё на первых шагах службы, я вкусил и понял значение ротного командира на своем лбу и его шишках в боевых условиях так, что теперь повседневной жизни мне эта работа казалась не такой уж трудной. Свою работу по руководству работы на огневом городке мне пришлось прекратить, а вместо меня Кияшко вместе с комбатом назначили туда моего зам потеха роты Витю Юркова, которому оставалось там только покрасить, побелить, отрегулировать и поставить на рамы танк. За два дня перед пуском обновленного огневого городка меня внезапно вызвал подполковник Кияшко. Зайдя к нему в кабинет, я услышал от него:

– Борис, что мы натворили?

– А что мы натворили кроме того, что обновили огневой городок?

– Так мы же с тобой не учли, мы скоро получим новые танки Т-54, а они же шире тридцать четверки! Это же надо всё переделывать!

– Успокойтесь, товарищ подполковник! – сказал я.

– Разметку рам я провёл не только по Т-34, но и по Т-54, когда они придут к нам мы их запросто поставим и приварим серьги для крепления гусениц крамом! – Кияшко успокоился, заулыбался и сказал:

– А я уж думал, как мы с тобой будем смотреть в глаза командиру полка, который доверил нам такое дело! – и добавил:

– Теперь надо разработать новую методику танка-стрелковых тренировок и предложить, и внедрить в подразделения! Искать кто будет составлять эту методику я не буду, будешь составлять ты! Бери программу обучения, ищи в журнале Военное обозрение и других журналах, составляй, через неделю представишь мне! – и дело закрутилось. Мало того, что ротных забот был полон рот и проводимых мною занятий никто, не отменял, как никто не отменял забот о постоянной жизни и деятельности подразделения, на меня навалилась дополнительная обязанность составлять довольно сложную, хотя и понятную для меня методику. В указанный срок я представил методику танка-стрелковой тренировки предварительно, согласовав ее с командиром батальона, который подсказал мне дополнительно несколько важных элементов. Подполковнику понравилась методичка и он спросил меня:

– Когда у тебя очередная танка-стрелковая тренировка? – я ему ответил:

– Сегодня ночью!

– А ты готов испытать на ней эту методику?

– Конечно же нет, я её только написал!

– А когда будешь готов?

– Не раньше следующей недели! – сказал я. В течение этой и следующей недели, мы с командирами взводов досконально разобрались в этой методике соль, которой составляла не общие черты её проведения, а сам смысл тренировки, который позволял тренировать стреляющих в соответствии дальности устанавливать прицел, изменять его при стрельбе и корректировать огонь, для чего применялись особые мишени, которые представляли собой листы из фанеры раскрашенные под цвет мишенного поля и выделенное на нём в соответствии с масштабом выраженного контура цели с вынесенными спереди и сзади контура прямоугольниками в соответствии размерам цели, кроме того с вынесенными от цели вверх и вниз контурами, соответствовавшими изменению прицела. Потренировав по этой методике роту дважды, я доложил комбату, что тренирую роту уже вторую неделю и получаются неплохие результаты. На третью танка-стрелковую тренировку комбат пригласил подполковника Кияшко и привел на неё командиров первой и третьей роты. Тренировка понравилась всем и больше всего, она понравилась личному составу потому, что было видно куда, почему и как попадаешь в отличие от того как было раньше. Подполковник Кияшко сказал, что о результатах доложит командиру полка и с его позволения на моей же роте проведет для всех командиров рот и батальонов показное занятие. Показное занятие прошло хорошо, большинству командиров рот оно понравилось, но были и такие, которые ничего не поняли и заявили мне потом в кулуарах:

– На хрен, парень, ты все это придумал? – на следующую танка-стрелковую тренировку приехал командир полка. Я ему все доложил, он внимательно вникал во все тонкости тренировки и, уезжая сказал:

– Ты откуда взял эту методику? – я ему доложил:

– Перевернул все журналы и методические пособия, но там ничего толкового не нашёл и сам на свой риск придумал то, что вы видите! – провожая командира полка к машине, он обнял меня за плечо и сказал:

– Ты, Борис, молодец, так держать! Впереди у нас много дел, скоро придут новые танки и нам придётся много чего строить! – я впервые почувствовал, как много для меня значит похвала такого человека, как командир полка.

В апреле в этих местах на юге Германии, особенно в районе Лосовского дивизионного полигона всегда царит сырая промозглая погода. Подошла очередь выезда на полигон и нашему батальону для выполнения задач по тактике, стрельбе, вождению и специальной подготовки. Кроме того, в связи с тем, что в конце апреля все войска гарнизона переселялись сюда на полигон в лагерь до октября месяца и надо было подготовить места для палаточного лагеря. Работы и задач было много, поэтому трудиться приходилось днем и ночью, а тут еще министр обороны Г.К Жуков, ввёл для войск усиленную физическую подготовку и кроме того один для всех обязательный час под руководством непосредственных командиров. Этот час должен был проводиться и проводился во время физической зарядки. Руководителями групп приказом по полку назначались, как правило командиры подразделений или наиболее подготовленные офицеры. Конечно же, меня назначили руководителем этих занятий с сержантами и солдатами роты. Поэтому приходилось прибегать в роту до подъема, вести её на спортивный городок или кроссовую трассу, или на полосы препятствий. Как правило этот час заканчивался на ротном спортивном городке, где каждый сержант и солдат должны были выполнить зачетное упражнение на перекладине, брусьях и спортивном коне. И только после этого все бежали принимать водные процедуры, столовую и на занятия. Здесь на полигоне классных занятий не было, все проводилось в поле на учебно-боевых машинах с оружием и принадлежностями. Здесь же на полигонной танковой директрисе проводились стрельбы вкладным стволом и штатными боеприпасами, а так-как всё оборудование полигона эксплуатировалось днем и ночью и его терзали много тонные танки зачастую ещё в необученных руках, поэтому оборудование быстро изнашивалось и ломалось и его приходилось ремонтировать после каждого занятия. Особенно часто ломались препятствия на танкодроме, на танковой директрисе расстреливались насыпи и брусованные укрывающие железные дороги, по которым движутся цели, а также подъёмники и другое оборудование. По курсу стрельб кроме двух упражнений выполнялись сходу, только для механиков водителей было одно упражнение по стрельбе с мест, а заряжающим с коротких остановок. Т-34-85 стабилизатора вооружения не имела и научить наводчиков и командиров этой стрельбе удавалось только длительными ежедневно проводимыми танка-стрелковыми тренировками и довольно частыми практическими стрельбами. Как правило командиры и наводчики третьего года службы были ассами в своем деле и из любых положений независимо от качества полигонных дорожек попадали, стреляя сходу по неподвижным появляющимся и движущимся целям, как правило с первого выстрела. Солдаты и сержанты второго года службы стреляли менее уверенно, но, к исходу второго года службы по своему мастерству, почти ровнялись к солдатам третьего года службы. Менее подготовленными были наводчики и командиры первого года службы, прибывшие из дивизионного учебного батальона, основные навыки по стрельбе у них уже были, но той мастерской виртуозности в работе подъёмным и поворотным механизмом, как у старослужащих у них ещё не было и приходилось всей повседневной учебой прививать им эти навыки, обучая их мастерству в составе подразделения и лично каждого. Как правило цыплят считали по осени потому, что осенью в зависимости от того, кому что выпадет будет проводиться проверка боевой готовности и мастерства. Обязательно проверять будет Москва или группа войск, или командарм или в лучшем случае командир дивизии. На этих проверках спуску никому не давали и каждый представал перед проверяющими, как он есть, независимо от должности, звания и положения, каждый отчитывался, показывая, что он знает, может и умеет. Все офицеры, старшины, сержанты и рядовые к проверке готовились тщательно, особенно старались солдаты и сержанты третьего года службы. В первую очередь, чтобы показать молодым солдатам чего они стоят, чего они постигли за три года службы и к чему надо стремиться им молодым, и кроме того они знали, что за их успехи их парадный мундир украсится знаками воинской славы и классности. Никакого ажиотажа в процессе обучения не происходило. Каждый офицер и сержант готовил свое подразделение и экипажи планомерно согласно программы обучения, и особо никто не вмешивался в его деятельность за исключением случаев, когда командир нарушал или не соблюдал обще принятую методику обучения или допускал срывы занятий. Но в этом 1957 году случилось для боевой подготовки войск страшное, Жуков ввел в войсках социалистическое соревнование, которое на мой взгляд нанесло войскам непоправимый вред. В целом если не извращать сам смысл соревнования, то оно могло быть стимулом для лучшего обучения и повышения боевой готовности, но алчная человеческая натура всегда и во всех случаях ищет лазейки, которые позволяют, как меньше вкладывать и, как больше получать. Вскоре после введения положения в соцсоревновании стали появляться директивы, приказы, которые определяли сроки подведений соревнования в подразделениях, частях и даже соединениях. Эти разработки спускались в войсках из главного политического Управления Советский Армии и Военно-морского флота. Дошло до абсурда, ежедневно итоги соцсоревнования должен был проводить командир взвода. Командир роты еженедельно, командир батальона два раза в месяц, командир части ежемесячно, все эти промежуточные итоги подразделений суммировались в частях и соединениях и по ним делались выводы о состоянии дел в подразделениях и частях. И, как правило при ежемесячном проведении итогов по этим результатам оценивали состояние дел в подразделениях и деятельность командиров. Многие командиры поняли, что надо подавать приукрашенные результаты, чтобы не быть мишенью для упрёков и выволочек на ежемесячных подведениях итогов в части. И многие это делали. Кроме того, постепенно это переросло в откровенное очковтирательство. Ещё неиспорченный длительной службой, я смотрел круглыми глазами на эти аспекты воинской жизни. Уверенный в том, что в Армии должна быть исключительная честность и прямолинейность, я в силу своего характера не мог отступить или раздвоиться и всегда показывал в результатах то что есть, за что был неоднократно на различные рода совещаниях и подведениях итогов пожёван, обруган и не справедливо обижен. Однако, все это не смогло заставить меня двурушничать и втирать очки. Сложное дело обучения военнослужащих военному мастерству никогда не предполагало снижения требовательности и бескомпромиссности, как говорил мой комбат: «Выпущенный снаряд или пуля, попавшая в цель сослагательного выражения не имеют». Я знал одно: Осень покажет свои результаты и для этих результатов не жалел своих сил и способностей. Солдаты и сержанты роты всегда понимали меня, прислушивались и все мои указания, и требования выполнялись безукоризненно, вот и теперь здесь на полигоне, несмотря на загруженность, не лёгкие полевые условия, я чувствовал себя уверенно, как может чувствовать себя командир, которому подвластно уверенное в нём подразделение. Закончив выполнение всей программы запланированные на полевой выход, на завтра собирались убыть на зимние квартиры. Утром командир батальона вызвал меня к себе и представил, прибывшего взамен Гафарова командира роты капитана Артёменко. Охарактеризовав ему меня, он сказал мне: