Жертва вечерняя

Игорь Винниченко

Жертва вечерняя

Фантастический роман

1

И солнце здесь было обычное, и зелень деревьев ласкала взор, и в воде отражалось голубое небо, но что-то во всем этом было чужое и непривычное, что-то неуловимое, собиравшееся по каплям в подсознании, отравляющее общее впечатление. Может все оттого, что дул неприятный холодный ветер, по озеру шла рябь, и какая-то невнятная серая туча выползала из-за близлежащих гор с угрожающей неприветливостью. Перевозчик неуклюже загребал веслом, отчего лодка то и дело сбивалась с курса, и он суетливо, и опять же неуклюже, корректировал направление движения, поднимая при этом брызги.

Епископ Геллер рассеянно наблюдал, как по воде плывут сорванные ветром листья, но думал не о листьях.

– Кажется, вы разочарованы, – тихо сказал ему Дирк Сто-Гоули, сопровождавший его инспектор службы безопасности колонии, снисходительный молодой человек в костюме космического чиновника.

– Как вам сказать, – отозвался епископ Геллер со вздохом, который давал ему время подумать над ответом. – Я ждал худшего.

– Худшего?

– Ну да. Я думал, это будет узколобый фанатик, маньяк и мракобес, а он оказался милым старичком, да и диакон его тоже приятен.

Дирк кивнул головой.

– Я понимаю ваше настроение, – сказал он. – Похоже, их ясная и истовая вера поселила сомнения в вас, не так ли?

Геллер улыбнулся и покачал головой.

– Слава Всевышней Воле, до сомнений не дошло. Но я совершенно не представляю, что я скажу на коллегии Синедриона!

– Разве христианская церковь является для вас открытием? – удивился Дирк. – Мне казалось…

– Христианская церковь, – перебил его епископ, – давно и уверенно входит в Мировую религию. Очень многие догматы этой древней веры вошли в Свод Заповедей. Но остались отдельные секты, течения, даже личности, кто не желает признать религиозного единства. Это было большой проблемой лет триста назад, но теперь это не более, чем нонсенс.

– Значит, отец Феофан относится к противникам Синедриона?

– Да, конечно. Он принадлежит к течению ортодоксов, самых консервативных христиан, и они с самого начала объявили себя противниками Мировой религии. У них есть свои структуры на Земле, там еще наличествуют тысяч десять – пятнадцать полоумных догматиков, но я впервые встречаю ортодоксального миссионера в космосе. Боюсь, тут есть нарушение существующих соглашений.

– По нашим данным, никаких нарушений нет, – сказал Дирк, насупившись.

Епископ Геллер глянул на него и улыбнулся.

– Вы так отчаянно защищаете его.

– Да, – сказал Дирк, – он мне симпатичен. Вы знаете, мне приходилось знакомиться с материалами вашего Синедриона, и в отличие от многих, я знаю, что такое Мировая религия. Но никогда и ни при каких обстоятельствах я не испытывал такого духовного потрясения, какое испытал при встрече с отцом Феофаном.

Геллер кивнул головой.

– Я вас понимаю, Дирк. Вы попали под обаяние сильной личности, вот и все объяснение. Признайтесь, он наверняка совершил над вами крещение?

Дирк чуть виновато усмехнулся.

– Да. Разве вы не признаете этот обряд?

– Мы отвергаем обрядоверие, Дирк, – сказал епископ. – Мировая религия, это вера свободных людей, не принуждающая ни к чему, а лишь помогающая им осознать свое место во Вселенной.

– И, тем не менее, – не удержался Дирк, – не слишком-то многим вы помогаете.

Епископ вздохнул.

– Это общий духовный кризис, Дирк. Мир сошел с ума от своих открытий, и на время отвернулся от смысла и гармонии. Придет время, и люди снова обратятся к святыням. Это уже было в веках.

– Хочется надеяться на это, – вздохнул и Дирк.

Лодка, наконец, подошла к деревянной пристани на берегу, за которой поднимался поселок из небольших сборных домиков. Какие-то рыбаки неподалеку грузили в лодку сети, собираясь на ловлю. Пучеглазый фиолет в полосатой робе, стоявший на пристани, помог пассажирам лодки выбраться на мостки, и Геллер покровительственно похлопал его по плечу.

– Как я понимаю, поселок построили вы, – сказал он, разглядывая домики, выглядывавшие из зелени, как игрушки на елке.

– Да, – сказал Дирк. – Они тут жили в земляных ямах и грелись открытым огнем.

Епископ еще раз глянул на фиолетового туземца и подмигнул ему. Тот улыбнулся в ответ своим жабьим ртом и сказал:

– Слава Богу!

– Да, да, – сказал епископ сдержано, и они сошли на берег.

Выглядел он крепким, спортивного вида немолодым жизнелюбцем, одевался со вниманием, даже щеголевато, и единственное, что отличало его, был эмалевый значок с Глазом на нашейной повязке, символ Мировой религии. Дирк мысленно представил его в собрании мудрецов, и Геллер легко нашел свое место в этой картине. Уполномоченный исполнитель Синедриона, таково было официальное именование епископа.

Вокруг оставленной машины играли туземные ребятишки, фиолетовые, красные и желтые. Водитель Пат Шимански обучал их футболу, и им это нравилось. Толстая тетка, принадлежавшая к желтой расе, сидела неподалеку и наблюдала за ними – это была воспитательница. Пат очень хотел поставить ее на ворота, но тетка решительно отказывалась.

Епископ лишь дежурно улыбнулся и сел в машину. Дирк же поймал мяч на ногу, пожонглировал им на потеху ребятне, и пробил по воротам. Пат Шимански в блестящем броске поймал мяч, бросил его ребятам и сказал:

– Подарок!

Если бы он этого не сказал, они бы не прикоснулись к мячу, а так немедленно бросились играть между собой.

Сев в машину Пат отметил:

– Еще год назад я мог бы сутками перед ними фокусничать, они бы и не пошевельнулись. А теперь, смотрите, что творится!

– Вы находите в этом прогресс? – чуть иронично спросил епископ.

Пат глянул на него чуть удивленно, повернулся к управлению и ответил:

– Я нахожу в этом удовлетворение.

Он включил питание, осторожно поднял машину в воздух, совершил разворот на месте и, послав прощальный сигнал юным футболистам, двинул ее по дороге в горы.

– Каковы ваши планы? – поинтересовался Дирк у епископа. – Вы возвращаетесь в Миры Согласия?

– Нет, нет, – сказал Геллер. – Цель моей поездки еще не достигнута. С парнями из вашей экспедиции я отправляюсь на другое полушарие, к черным магам.

– Черная магия тоже входит в Мировую религию?

– Разумеется. В нашу систему входят более тридцати двух тысяч исповеданий из уже семнадцати цивилизаций.

Дирк покачал головой.

– И что же их объединяет?

– Сила духа, – отвечал епископ.

Дирк глянул на его вдохновенное лицо с прикрытыми глазами, и промолчал.

2

Первый приступ случился у Ядвиги Яблонской во время длительного, почти трехсуточного перехода от Классена до Марго. Корабельный врач Джой Эркин поначалу решил, что это обычная ОР – отрицательная реакция организма на транспортный субпространственный переход, но уже первый диагноз показал, что это не так. Вскоре он появился в рубке бледный и взволнованный и потребовал капитана Головко для срочного разговора. Через пять минут капитан объявил на корабле режим строжайшего карантина, тогда и были произнесены роковые слова: «Звездная чума».

Корабль «Вольный стрелок» совершал транспортный рейс от порта приписки Плутон по Большому Кольцу Освоения, совершая сразу и перевозку пассажиров, и транспортировку грузов, и массу дополнительных услуг, вроде небольшой культурной программы с участием звезды транк-музыки Эдвина Хина. «Вольный стрелок» был рейдером десантного типа, отслужившим свой век в дальних экспедициях, вполне еще сохраняющим ход и безопасность для регулярных трасс. Михаил Головко шел встречным курсом, из подающих надежды рейсовых капитанов в команду первопроходцев, и работа на «Вольном стрелке» была у него уже ближайшей ступенью к экспедиционному корпусу Космофлота. Он легко справлялся со своими обязанностями, сетуя на текучку и монотонность грузопассажирских рейсов, пока врач Эркин не позвал его на конфиденциальный разговор.

Ядвига Яблонская появилась на корабле в шумной компании туристов с Альдебарана, отправляющихся на ярмарку в систему Хос, и поначалу на нее не обратили особого внимания. И только после посещения Технологической Ярмарки на Хосе, где транк-звезда Эдвин Хин имел шумный успех, – не столько благодаря своему таланту, сколько поражая всех своим пестрым концертным одеянием, – команда обнаружила в составе пассажиров жгучую брюнетку, отправляющуюся на Землю. Ядвига была вызывающе красива, у нее были длинные вьющиеся черные волосы, стройная фигура и пестрый костюм в стиле «цыганки». Именно по этой причине многие члены команды неоднократно выражали желание получить предсказание судьбы любыми, известными ей способами, и девушка увлеченно в эти игры играла. Она скоро стала звездой рейса, потеснив тем самым всем надоевшего, капризного и занудливого Эдвина Хина со всей его богемной командой, и страсти вокруг нее стали обретать острый характер. Тот же Эдвин Хин написал про нее лирическую песню, художник из его команды принялся писать ее портрет, а все остальные непрестанно за ней ухаживали. И вот этот диагноз перевернул всю жизнь на корабле.

«Звездной чумой» в просторечии называлась одна из самых заразных форм информопаталогий (инпатов), т. е. заболеваний, связанных с обменом информации. Открытые не более ста лет назад, эти заболевания до сих пор не поддавались исцелению, и единственной формой борьбы с ними была строгая изоляция. Человечество уже немало пострадало от инпатов, которые передавались не только в прямом контакте, но и через все прочие каналы связи. Целая колония в полторы тысячи человек вымерла после того, как приняла патогенную информацию с гибнущего в космосе корабля. Поэтому инструкции по вопросам инпатов были чрезвычайно суровыми.

Экипаж и пассажиры разошлись по своим каютам и были заперты там без всяких средств связи. Саму Ядвигу доктор поместил в яйцевидную капсулу, откуда исключалось поступление информации, и запер в инфекционном боксе. Капитан Головко опечатал все передатчики, отослав предварительно в Центр управления полетов лишь строго установленное кодовое сообщение о случившемся, перевел корабль в пространственной расположение, и «Вольный стрелок» залег в длительный дрейф, дожидаясь реакции центра.

Первичный карантинный диагноз занял у Эркина около недели. Он понимал, как многое зависит именно от него, и, оставшись на корабле форменным диктатором, очень от этого нервничал. Наконец он пришел к выводу, что среди экипажа и пассажиров заболеваний не обнаружено, и это несколько разрядило атмосферу. Результаты диагностирования снова были закодированы в установленном порядке и переданы в ЦУП. Сообщение было принято, и наступила следующая стадия, пришло время смягчение условий карантина.

Капитан Михаил Головко был человеком сдержанным, а в экстремальных ситуациях становился и вовсе машиноподобным, действуя автоматически, согласно инструкции. Когда же пришел ответ из ЦУПа о смягчении режима, что означало, что Центр не запаниковал, как это бывало, принял их информацию и реально верит в благополучный исход, капитан вдруг почувствовал, что в возникшей расслабленности он не знает, как себя вести. Предстоял длительный период томительного ожидания.

Кроме двенадцати человек команды на корабле было два десятка пассажиров. До сих пор капитан мало вникал в их заботы, доверив их попечительству стюардов и помощника, но теперь в ситуации безусловно необычной, следовало позаботиться о времяпровождении этих людей лично. Головко отправился к помощнику, занимавшемуся вопросами груза и пассажиров.

Лейтенант Космофлота Альфред Дениер принимал ванну, когда капитан вошел в его каюту. На диване была разбросана одежда, какие-то книги.

– Фред! – позвал капитан.

– Я-а-а… – донеслось из ванной сквозь плеск воды.

Капитан брезгливо сбросил с кресла рабочий комбинезон и сел, вытянув ноги. Потянувшись, взял одну из книг, полистал ее.

Дениер вышел из ванной, вытирая голову полотенцем.

– Рад вас видеть, – сказал он весело. – Вы ничуть не изменились за неделю нашей разлуки, капитан.

– Скажите, Фред, – спросил капитан, листая книгу. – Что вам дают ваши медитации?

Он захлопнул книгу и положил ее на столик.

Дениер фыркнул.

– Это не медитации, капитан. Это современная поэзия, записанная по старинке на бумаге. Поэты предпочитают древние способы коммуникаций.

– Нам предстоит целый месяц дрейфа, – сказал капитан. – Чем вы предлагаете заняться?

– Лично я всю неделю сочинял стихи, – сказал Фред. – А вы?

Капитан промолчал.

– Вы хотите что-то предложить? – спросил Дениер.

– Может, вы почитаете ваши стихи для всех? – спросил капитан.

Дениер рассмеялся.

– Ни за что! Это высокая поэзия, капитан, и это не для толпы. В мире есть лишь два – три человека, которые поймут меня правильно.

Капитан снисходительно усмехнулся. Он плохо разбирался в современной поэзии, и не считал это дело серьезным.

– Честно говоря, – сказал он со вздохом, – у меня не выходит из головы эта капсула с девушкой внутри.

Дениер посмотрел на него с удивлением.

– Вот бы не подумал, что вы переживаете это, – признался он.

– Я думаю, – сказал капитан, – что то же самое рано или поздно начнут переживать и все остальные. Скажите пожалуйста, Фред, что за пассажиры нынче на «Вольном стрелке»? Можно ли быть в них уверенными?

Дениер пожал плечами.

– Команда Эдвина, это богемные босяки, в которых никогда нельзя быть уверенным. Их семеро, и каждый из них живет самовыражением. Я с самого начала, если вы помните, был против этой программы.

Капитан кивнул.

– Ну и полтора десятка случайных пассажиров с разных мест, – продолжил Дениер. – Трое едут с ярмарки, пятеро – колонисты, едут в Систему за субсидиями. Супружеская пара вольных путешественников, порхают с планеты на планету. Трое детишек с воспитателем, они подсели с Флоры. И еще один тип, гений 3-й категории. Он работал у юстов на Мери-Оаже в научном центре и заработал миллион эргов.

– Их надо держать вместе, Фред, – сказал капитан. – Я боюсь глупостей.

– Вы боитесь паники?

– Я боюсь глупостей, – повторил капитан. – Займитесь пассажирами, устройте им какое-нибудь общее занятие, – без нажима, конечно. Вовлеките их в игру, Фред.

Дениер кивнул, не сдержав, впрочем, усмешки.

– Не думаю, что опасность реальна, капитан. В большинстве своем они жители Колониального Космоса и не раз бывали в переделках.

Капитан поднялся.

– Я надеюсь на вас, Фред.

Он спустился на пассажирский горизонт и первый, с кем он там встретился, был длинноволосый парень из команды Хина.

– Привет, капитан! – сказал тот, широко улыбаясь. – Мы снова на свободе, да?

– Да, – сказал капитан.

Длинноволосый ногой открыл дверь в каюту и вошел туда. Навстречу ему раздался радостный вопль.

Капитан прошел мимо. В так называемой команде Эдвина Хина кроме самого певца было трое музыкантов, художник и две девицы, сопровождавшие обычно пение развязными танцами. Популярность транк-музыки на планетах Системы последнее время сильно упала, вот и приходилось звезде жанра разъезжать по окраинам. Это, впрочем, ничуть не понижало энтузиазма исполнителей, как на сцене, так и в быту. В их хамоватом напоре было слишком много искусственности и пошловатой надуманности, так что Михаил Головко, в молодые годы бывший приверженцем транка, теперь с трудом удерживал себя от презрения к ним.

Рейдер «Вольный стрелок» не отличался особыми удобствами для пассажиров, и небольшой ресторан с баром был единственным местом, где они могли собраться. Прошло уже более получаса после отмены строгой изоляции, но ресторан все еще был пуст. Кок Чень Чжу находился за стойкой, а супруги путешественники сидели за столиком, попивая напитки. Мужчине было лет пятьдесят, он был радостно возбужден и улыбался, а его жена, женщина лет тридцати, чуть устало поглядывала по сторонам.

– Капитан! – обрадовался Чень. – Поздравляю вас с успешным завершением дела. Выпьете что-нибудь?

– Что у вас так пусто? – спросил Головко, присаживаясь на высокий табурет у стойки.

– Они приходят в себя, – сказал Чень, улыбаясь. – Впрочем, доктор уже выпил пять порций крепкого, это в два с половиной раза больше обычного. Он ушел, чтоб ни с кем не видеться.

– Он нервничает? – спросил капитан.

– Да, – сказал Чень.

В ресторан уже входили, шумно переговариваясь, новые посетители. Двое были купцами, возвращавшимися с ярмарки, а третий – тот самый гений-миллионер.

– Капитан! – вскричал один из них («не гений», – подумал капитан), – так что, все обошлось? Или нет?

– Я уже все объявил, – сказал капитан. – Все решится после месячного карантина. Но никаких оснований для тревоги уже нет.

– Да полно вам, капитан, – сказал другой. – Как это нет оснований! Мы все крутились вокруг нее, а вы говорите, нет оснований.

Тут гений кашлянул и произнес:

– Я уже пытался объяснить им, что инпаты проявляются алогично. Понять это трудно, но это так.

– Вы Энрико Бернарди, не так ли? – спросил капитан.

Гений благодарно улыбнулся и кивнул.

– Да, я работал у юстов в научном центре.

– Насколько я помню, – сказал капитан. – У вас есть какие-то гипотезы по инпатам?

– Это было давно, – сказал Бернарди. – Мои гипотезы не подтвердились, хотя и опровергнуть их не смогли.

– Пожалуйста, – обратился один из купцов к Ченю, – что-нибудь освежающее, непременно шипучее, но не сладкое.

– А мне можно сладкое, – сказал другой.

– Вы познакомились с диагнозом? – спросил капитан у Бернарди.

– Не успел. Я пытался связаться с доктором, но он не отвечает.

– Ваша консультация была бы кстати, – сказал капитан. – К тому же вы могли бы рассказать пассажирам об особенностях инпатов. Ведь тут столько всего наворочено.

– Конечно, я готов, – сказал Бернарди, и обратился к коку, – мне, пожалуйста, минеральной воды.

Капитан выпил еще порцию крепкой смеси, махнул рукой коку и отправился на мостик. Навстречу ему в ресторан шумно ввалилась компания музыкантов в полном составе.

– Чень! – закричал от двери Эдвин Хин, – ты живой? Так знай, мы пришли это отметить!

3

К вечеру ресторан был полон, но не еда была там главным занятием. Шел спор, жаркий и напряженный спор, расколовший зал почти надвое. Все началось с того, что лысый музыкант из команды Хина, отзывавшийся на кличку Бим-Бом, устал и заявил для всех:

– Господа! Я прошу всех вас отбросить иллюзии. Никто не станет нас спасать, никто не станет нами заниматься. Звездная чума, это печать смерти, вот что. И пусть ни один прибор не докажет, что мы с вами заражены, печать уже поставлена, и где-то наверху против наших фамилий уже поставлен крест. Потому, кончайте нудить и давайте достойно встретим наш общий конец.

Два-три его приятеля закричали «Ура!», сам Эдвин Хин наморщился, а пассажиры возмущенно загомонили.

– Приятель, – заявил штурман Том Онго. – Вы можете выделывать эти свои штучки в своем кругу, чтобы возбудить своих подружек, но в космосе это называется «устраивать панику». Меры ответной реакции ничем не ограничены.

– О какой панике речь? – вступился за приятеля длинноволосый музыкант, прозывавшийся Дюком. – Паника, это когда кричат: «Спасайся, кто может!» и давят женщин и детей. Бим-Бом говорит о другом, давайте будем достойны той ситуации, в которой мы все оказались.

– Да хватит уже! – вскочил нервный супруг-турист. – Самовыражайтесь на сцене, клоуны! Там это имеет спрос.

Его молодая супруга дернула его за рукав, и он осекся.

– Вот именно, – поддержал его один из купцов. – Чего вы, ребята, на нас растрачиваетесь? Мы в эти игры уже давно не играем.

– Да вы меня не поняли! – дрожащим от обиды голосом заговорил Бим-Бом. – Я не то хотел сказать. По-моему, пир во время чумы это и есть победа над смертью, торжество жизни, если хотите…

– Никто не собирается умирать, дружище, – сказал тогда вполне дружелюбно Фред Дениер. – Если нам позволено общаться друг с другом, значит наше положение не так уж плохо.

– Вот этого не надо, – начал тогда возражать художник из все той же группы Хина, некий Буль дер Глюк. – Я говорю, врать не надо, Дениер! Ведь мы все знаем, что такое «звездная чума». Чего мы врем друг другу? Я сам работал в этой системе, и знаю, что карантин объявляется после первого сигнала кода, и всякая связь с зараженным кораблем прерывается. Никто не анализировал нашего диагноза, Дениер! Этот месяц, что нам дали, это всего лишь срок адаптации, чтобы успокоить нас. Потом найдутся новые доводы, и так будет длиться бесконечно. Потом мы взвоем, и нам позволят посадку где-нибудь на неосвоенной планете за пределами Кольца. На моей памяти такие операции были проделаны с тремя пассажирскими кораблями. Вы должны знать об этом, Том. Это «Баязет», «Капитан Кук» и «Весна».

Том Онго пожал плечами и ничего не ответил.

– Даже если все это так, – со вздохом произнес купец Дон Гомес, – то какая нужда была говорить обо всем этом нам, пустомеля?

Супруга туриста до боли впилась ногтями в руку своего мужа.

– Что ты, Стелла? – испугался тот. – Пусти же…

– Наши дети, – простонала она. – Наши дети, Арт! Мы уже никогда не увидим их…

По ее окаменевшему лицу потекли слезы.

– Не верь ты им! – вскричал муж. – Это же негодяи, им бы только публику шокировать!.. Не смейте пугать мою жену! – закричал он, потрясая кулаками.

– Успокойтесь, господа, – поднялся Фред Дениер. – Нет необходимости пускаться в драку. Мы сейчас ничего не решим, и нам в любом случае надо ждать целый месяц. Ребята хотят поиграть в смертников, пусть играют. В той мере, в какой это не затрагивает наших интересов. Только учтите, никому из них нельзя верить. Это игра…

– Я не играю перед вами! – закричал Буль дер Глюк. – Я заявляю со всей ответственностью, что у нас нет выхода! Мы или подохнем здесь, или до конца дней будем проживать в какой-нибудь глуши…

Кто-то из колонистов подскочил к нему и ударил в лицо. Немедленно завязалась потасовка, завизжали женщины. Членам команды с трудом удалось растащить драчунов.

– Вы дождетесь, – сказал Том Онго Хину. – Мы вас всех упрячем под арест.

– В моей команде нет коллективной ответственности, – отвечал транк-звезда, лениво поглядывая по щеке одну из своих подружек. – Каждый у нас отвечает только за себя.

Подружка радостно засмеялась.

Капитан Головко появился спустя минуту, когда страсти еще не затихли, но его появление сразу остудило разгоряченных драчунов. В хладнокровном спокойствии капитана было больше угрозы, чем в негодовании штурмана.

– Все в порядке, капитан, – сказал Фред Дениер, улыбаясь. – Ничего серьезного.

Капитан холодно кивнул ему.

– Господин Глюк, – сказал он художнику. – И вы, господин Патеко, – сказал он колонисту, начавшему драку. – Вам надлежит разойтись по каютам. Я продлеваю ваш карантин.

– Бред, – сказал художник. – Я не намерен подчиняться.

Капитан Головко глянул на него с холодным интересом, и художник, выдержав этот взгляд, вздохнул:

– Ладно, я готов посидеть еще три дня, если вы видите в этом смысл. Привет всем!..

Он пожал руку Эдвину Хину, поцеловал одну из девушек, и вышел. Следом друзья увели красного от возбуждения колониста.

– Итак, это диктатура? – спросил громко Хин.

Капитан не ответил. Он сделал знак Чень Чжу, и тот включил музыку.

– Самое время для танцев, – хмыкнул кто-то из компании Хина и они засмеялись.

Капитан не стал обращать на это внимание, и неторопливо вышел. На самом деле он был уже крайне возбужден, потому что обнаружил в ресторанной потасовке явные признаки психологического кризиса.

Он вышел в коридор командного уровня и неожиданно услышал за собой характерный щелчок закрываемой двери. Он обернулся и прочитал на двери «Бокс-А». Ниже было приписано: «Строгий карантин. Вход категорически запрещен». Капитан шагнул к этой двери и нажал ручку.

Дверь раскрылась, и он увидел прижавшегося в страхе к стене молодого Вильда Бауэра, стажера-программиста. Вид у юноши был затравленный.

– Это вы, капитан, – пролепетал он. – Я так испугался…

– Что вы здесь делаете? – спросил капитан с интересом.

– Так, ничего, – сказал Вильд и закусил губу.

Капитан смотрел на него и ждал. Вот, думал он, сейчас он глянет на меня с вызовом. Вильд собрался с духом и посмотрел на него, но его вызова хватило ненадолго. Теперь он сломался, подумал Головко. Будет плакать.

У Вильда задрожали губы.

– Простите меня, капитан, – проговорил он, всхлипывая. – Я не в себе. Мне бы надо к врачу…

– Что ж, пойдемте, – согласился капитан. – Джой у себя. Успокойтесь, Вильд, мы вам поможем.

Они вышли из бокса, и капитан оглянулся на капсулу – огромное голубое яйцо, в котором находилась Ядвига, лишенная возможности подать о себе знать.