Анцерб

Поиски вещей – прогулка по ночным воспоминаниям.

Ариса спешно оделась (так и не найдя бюстгальтера), завязала густые волосы в небрежный пучок, который закрепила подхваченным на столе карандашом. Закинула портфель на плечо, и, обуваясь на ходу, распахнула входную дверь.

– Сбегаешь? – от хриплого сонного голоса Моро Ариса вздрогнула.

Девушка зажмурилась, выругалась одними губами. В следующую секунду, надев маску благородного спокойствия, обернулась.

Мужчина лениво завязывал вокруг бедер полотенце:

– Я вчера осмелился думать, что смогу проснуться раньше и приготовить нам завтрак; как минимум – обменяться контактами. А тут утренний побег.

– Я и без того проспала. Работа не ждет, – Хафнер даже не лгала; поспешно увела взгляд от тела Моро и сглотнула, пытаясь заглушить мысли о том, насколько тот привлекательно выглядел. – Так что, прости, оставляю тебя без совместного завтрака.

– А номер телефона? – услышала она вопрос, уже выбегая к лифту.

– Не помню наизусть. И, боюсь, твой тоже не запишу – телефон сел, – последние слова Ариса проговорила уже из закрывающегося лифта, оставив ухмыляющегося Моро в дверях квартиры.

Хафнер, шумно выдохнув, оперлась спиной о стенку. Тщетная попытка вернуть немного равновесия в накрывшие эмоции. Закрыла глаза, прислушиваясь к сумасшедшему сердцебиению. Черт. Теперь, сколько себя не кори, часов назад не вернешь. Граффити к утру не появилось. Саму Арису, вероятно, уже обыскались. Последнее не вызывало в девушке столько волнений, как невыполненная работа, возложенная обязанностями в "Анцербе". Совесть препарировала тщательно, попранная ответственность точила самотерзание: упущенные возможности не восстанавливаются, а Ариса из-за случайного секса подвела рабочую группу. Среди беспорядочных мыслей одна пульсировала особенно болезненно. “Подвела”.

Но “Анцерб” не терпел чувства вины. И никогда не существовал за счет сожалений.

Минут через двадцать девушка выскочила из такси и бросилась к возвышающемуся над площадью зданию – церкви Слез, – со всех сторон окруженному характерной для Запада вечнозеленой растительностью. Крупные кожистые листья после ночного дождя стали еще сочнее. Они, темно-зеленые, точно лакированные с верхней стороны, укутывали расположенный перед зданием обширный мраморный бассейн, в водной глади которого при определённом ракурсе отражалась вся белоснежная церковь, богато украшенная золотой лепниной. Персиковые рассветные лучи делали ее серо-мятный купол аквамариновым.

Ариса быстро взбежала по широким ступеням и нырнула в прохладный, высокий зал. "Группу предупредила. Теперь – за работу. Материалы взять, приступить к фреске. Все остальное – после," – уговаривала она себя, цепляясь за последние остатки сосредоточенности. Намеренно гнала прочь мысли о предстоящем разговоре с дедом. Старалась не возвращаться к самобичеванию, не прокручивать в голове тот факт, что запланированная агитационная роспись сорвана.

И это была не просто оплошность. Не ошибка, которую можно исправить извинением. Это была настоящая катастрофа.

Теперь нужно вновь искать подходящее время, организовывать охранную группу, изолировать территорию от лишних глаз и проследить, чтобы не заявилась полиция или не выследили оставшиеся в городе немногочисленные жнецы (благо, Оберг уже знал всех их поименно, и, благодаря своим соглядатаям, внимательно следил за работой представителей политсыска).

Оставаясь незамеченной другими мастерами, Ариса нырнула в мастерскую и тут же обмерла.

У окна, меланхолично раскуривая длинную сигарету, стояла Харитина Авдий. Родная бабушка Арисы, во многом символ "Анцерба" – как много раз именно Харитина находила нужные слова для подбодрения уставших бойцов, как много раз воодушевляла самого Оберга не опускать рук, как много идей придумала, как много выгодных связей смогла установить… И как критично и бесстрашно спорила с советом организации о ее роли и методах работы.

Оберг строил “Анцерб”. Но Харитина его осмысливала.

В серебристую густую косу немолодой женщины был вплетен шелковый терракотовый платок. Сама она, одетая в классический серый костюм "с мужского плеча", вполне могла претендовать на журнальные обложки.

Лишь только женщина увидела вошедшую Арису, как тут же всплеснула руками:

– О, Матерь! – и бросилась обнимать внучку. – Где ты была, во имя всех Незримых?! Мы уж не знали, о чем думать! Ариса…

Объятия Харитины крепкие, искренние. В них – все волнения, пережитые с Обергом за ушедшую ночь.

– Прости, я подвела… Граффити не сделала, сорвала договоренности и…

– Это все такие мелочи! – Харитина выразительно заглянула в глаза девушки. – Самое главное, что ты цела и невредима. Где ты была? Что случилось? – но не успела Ариса даже подумать над ответом, как бабушка тут же спешно продолжила говорить. – О, нет-нет, подожди! Сначала я сообщу Обергу, что ты в порядке, иначе он всему городу артерии вскроет.

– Я в полном порядке, не беспокойтесь! – девушка в волнении сжала ладонь Харитины. – Просто вчера познакомилась с мужчиной, мы разговорились и времени не заметили… – и ведь не ложь; разве что часть правды.

– Оу!.. – леди Авдий же многозначительно вскинула брови. Прищурилась, и на её губах появилась едва заметная, совершенно непроницаемая улыбка. – Что ж… Обергу я скажу, что ты осталась ночевать у подруги. Так меньше вопросов и меньше волнений, у него все-таки нервы уже не те, что прежде. Но уточню, что ты была вынуждена переночевать, потому что вела наблюдательную работу.

– Наблюдательную? – переспросила Ариса, не сразу уловив ход мысли.

– Конечно, – сухо, почти буднично. – Ты заметила возможную вербовку в кофейне и решила проверить потенциального агента.

– Но…

– Никаких “но”, Ариса. Придется обыграть сложившуюся ситуацию в свою пользу, – прежде, чем девушка успела сказать хотя бы что-то, леди Авдий махнула рукой. – Никогда не оправдывайся. Оправдания пахнут слабостью. Учись преподносить любое событие как сознательный выбор, так, чтобы никто даже не посмел задать лишний вопрос, – Харитина выпрямилась, стряхнув с плеча невидимую пылинку. – А после звонка Обергу мы пойдем с тобой купим кофе и все обсудим. Твой таинственный кавалер должен быть дьявольски привлекательным, чтобы объяснить мне твое помутнение, золотко.

– Давай оставим на вечер беседы, у меня работа простаивает, нужно покрывать грунт и…

– Кофе, дорогая леди, не терпит отлагательств! Да и я не выдержу до вечера интриги о твоем новом знакомом. Работа подождет.

Харрисон. °18-1-11

Наконец бумаги подписаны и предпоследний этап переговоров завершен – почти финальная точка в официальной причине прибытия Харрисона в столицу Запада, – роль заместителя деда в его процветающем ресторанном бизнесе Хафнеру даже нравилась. Еще больше нравилось место для ресторана, выбранное Обергом. Заведение бывшего представителя чиновничьего аппарата будет располагаться в самом центре города, напротив администрации и (уже бывшей, в силу сокращения служащих) штаб-квартиры местных жнецов. Прекрасная локация, способная послужить целям "Анцерба".

Харрисон с видимым удовольствием вернулся в номер гостиницы.

Номер безликий и абсолютно чистый – в нем ни намека на истинные задачи мимолётного хозяина; ни единого крючка, за который могло бы зацепиться всевидящие око Трех или их ищеек, – а за окном солнце озаряло умытый легким весенним дождем город. Безмятежный. Почти даже дремлющий.

Взрыв "Спаркла" замяли за ночь. Уже утром новостные сводки гласили о том, что линкор планировался к уничтожению, а пойманные диссиденты ни кто иной, как отпущенный пару недель с психиатрической клиники пациенты, которых "на злодеяние и нарушение общественного спокойствия натолкнул рецидив их эмоционального расстройства". Никто не виноват. Ничто не ударило по состоянию правительственного круга. Взрыв – случайность, так удачно разрешившая "планируемую судьбу "Спаркла".

Оперативно и правдоподобно, увы.

Харрисон ослабил галстук, лениво опустился в кресло напротив панорамного окна. Машинально размял кисти, поправил массивный перстень на указательном пальце. Мысли мужчины неслись вниз, к оставленному у входа в отель терракотовому маслкару. К тому, что сокрыто в его тайнике – золоченые маски, надеваемые представителя "Анцерба", – к тому, что предстоит дальше.

Боевое крыло организации укрывало от ядовитого дождя Трех. Но достаточно ли оно прочно, чтобы пережить надвигающийся шторм?

Предыдущие годы, когда деятельность "Анцерба" была сосредоточена в руках Оберга и Харитины, опасность ощущалось не так остро. Более приглушённо, словно дальний, тревожный гул. Чета Авдиев рассудительна, в высшей степени прагматична. Одаренные стратеги, привыкшие выстраивать свои шаги с математической точностью, искусно лавируя между показной лояльностью к Трём и скрытым сопротивлением. И всегда то, ради чего организация создавалась, во имя чего функционировала, осуществлялось безукоризненно: помощь людям, оказавшимся в пасти правительственной кары. Методичное уничтожение точек базирования жнецов, казематов и камер допросов. Перехват захваченных людей и попытки скрыть невиновных, перевезти через внутренние границы, спрятать в укромных местах…

Подрывная деятельность началась позже. Когда Оберг познакомился с Иммануилом Грином, влиятельным бизнесменом (и Преступным князем) Перешеечной области, когда Харитина установила дружественную переписку с Вельдан Хорст (не просто женой Маркизуса Северных земель, но и значимым таможенным бароном). Когда самому Харрисону позволили непосредственно участвовать в жизни "Анцерба" и вербовать людей – и вместе с молодой бурлящей кровью в организацию пришли глобальные идеи.

Основатели ратовали за противостояние, а последователи жаждали борьбы. И когда Оберг представил "Анцербу" Харрисона, как равного себе, организация обрела новое дыхание – и это было дыхание желания мести.

Ни одна крупная демонстрация последних лет не проходила без участия "Анцерба". Ни одна диверсия не обошлась без их невидимого влияния. Сопротивление вдохновлялось стараниями тайного собратства.

Люди в один миг боялись и восхищались, остерегались непредсказуемых борцов и молились об их здравии. Корили организацию, когда гибли невиновные, но восхваляли, когда жнецы раз за разом не могли выследить подобных им теней – люди "Анцерба" растворялись в толпе, терялись среди улиц Земель, их взрастивших.

Терракотовый цвет, и до того любимый на Западе из-за местного фольклора и древних легенд, стал знаменем организации. Поддерживающие движение люди стали использовать оттенки терракоты чаще – незримая поддержка, неозвученное согласие. Трое многое могли запретить, но не в силах были уничтожить цвет. Да и не могли они точно отделить тех, кто использует его в знак сопричастности к неугодной организации, от тех, кто просто оказался под подозрением, не имея в использовании цвета никакого антиправительственного умысла.

Правительство не позволяло распространяться волнениям, фальсифицировало факты и скрывало истинное положение дел. За пределом Западных земель преступная группировка оставалась не более чем слухом. На Западе же слухи обращались в догадки и надежду.

Харрисон дотянулся до стационарного телефона. Взял трубку, ввел код, затем еще один, потом только номер. Бесчувственный голос заученно повторил условия междугороднего звонка. Где-то на фоне раздался почти неразличимый щелчок; заметить его можно только зная, что он есть – начало записи разговора, который затем попадет в бесконечную базу жнецов. Гудки.

Трое сами создали себе трех врагов: гражданскую войну на юге, сокрытое диверсионное движение на Западе и авторитетного лидера на Севере. Но, несмотря на всё, нельзя было не признавать силы и ума монархов. Они не просто удерживали власть – они олицетворяли её, не допуская малейших сомнений в своей непогрешимости. Их правление было подобно идеальной машине, которая продолжала безупречно работать, несмотря на любые внешние и внутренние потрясения. Образ спокойствия и процветания, создаваемый ими, казался настолько безупречным, что сомнение в нём становилось невозможным.

С появлением "Анцерба" для большинства граждан не изменилось ничего. Для тех, кто предпочел скрывать лица за золотыми масками организации, началась сложная и серьезная игра.

На кону – жизнь, а оступиться на игральном поле слишком просто.

– Алло? – девичий голос как бальзам на душу.

Напряженный Харрисон даже выдохнул мягче, бессознательно меняясь в лице:

– Малышка Ари, доброго дня! Прости, что не позвонил с утра; начали переговоры совсем рано и только освободились. Всё успешно, нам дали добро на открытие заведения, остаются формальности.

– Ри! – взволнованный голос сестры нежен. – Очень рада тебя слышать и узнавать с твоих уст приятные новости! Дизайн утвердили? Когда ты вернешься домой?

– Дизайн – да, но у нас остается запара с документами. Я подписал прошение Ольшевскому, чтобы он поспособствовал ускорению процесса изучения бумаг специалистами. Обещают за месяц-полтора все согласовать…

Вместо дежурных фраз хотелось кричать о другом, рассказать о морском порту, о том, как с лица чуть не слетела маска. О том, как в ту секунду рухнуло сердце, и жизнь промелькнула перед глазами. О перестрелке со жнецами и о том, как выгодно заведение будет расположено для целей "Анцерба". Спросить, все ли спокойно дома, выполнена ли запланированная роспись стены и достаточно ли рассудительно ведет себя Ариса, не подвергает ли жизнь лишнему риску…

Но вместо этого слова, вырываемые через силу из сюжета очередного спектакля. Харрисон продолжил:

– Дома буду, наверное, дней через шесть. Подпишу свои финальные бумаги и выдвинусь обратно. Благо, внутренние границы никакие не пересекаю, так что обойдусь без пачки бумаг и часов на таможенном посту, – в попытке пошутить скользнула усталость и ядовитая насмешка. – Как работа с фресками храма?

– Работаю. Сегодня опоздала немного, правда, но все в норме

Это, наверное, стало особенным умением – находить истинный смысл за непримечательными фразами. Ариса рассказывала последние новости, и сердце Харрисона билось спокойнее и ровнее. С сестрой все в порядке. С семьей все в порядке. Еще час прожит в безопасности. И от понимания, что дом цел и невредим, мужчина ощущал себя сильнее. Маленький кораблик, выполнивший опасный маневр среди скалистого морского лабиринта. И на короткий миг всё остальное исчезало, теряя смысл и значение. Впрочем, давно уже значение имело лишь то, что происходило здесь и сейчас. "Анцерб" жил мгновением, и всё, что выходило за пределы настоящего, казалось несущественным, лишённым веса. Где-то внутри Харрисон знал, что такое отношение напрасно, что оно губительно и влечет беду к хранимому Обергом очагу зачатка западного диссидентства.

Также губительно, как и "новая кровь", несущая за собой открытую агрессию.

А еще Харрисон с ужасом понимал, что и сам является этой новой кровью. Понимал, что желание мести туманит рассудок и завязывает плотной лентой глаза. Месть никого не возвратит. Не повернет времени вспять. Но как забыть тот вечер в родном доме? Как стереть из памяти лица родителей и крик крошки Арисы? Как убить в себе того маленького, слабого и напуганного Харрисона в пустом темном коридоре? Мальчика, который отчаянно хотел все исправить?

Мужчина, смотрящий в одну точку, прокрутил перстень на пальце, тяжело сглатывая.

–.. и тогда он перенес день сдачи росписи на целую неделю, представляешь? Хотя мы говорили, что даже первоначальные сроки просто сумасшедшие в своей нереалистичности. Наши мастера еще не завершили мозаику на фронтонах, еще не завершена роспись свода… Они просто не представляют масштаб работы! – в трубке на пару секунд воцарилось дрожащее молчание. Где-то вдалеке еле различимы редкие однотонные моносигналы. Как писк досаждающего комара. Прихлопнуть бы. – Ри, ты слушаешь меня?

– Внимательно. Просто устал.

Молчание с пару секунд.

– Мы ждем тебя дома.

– Знаю. Скоро вернусь, – Харрисон потянулся к сигаретам, лежащим у массивной стеклянной пепельницы. – Но раньше меня в любом случае приедет Деметрий. Я передал с ним пачку бумаг для Оберга. Проследи, чтобы он сразу к Авдию направился, а не пошел кутить по барам.

– Ты предлагаешь мне сыграть роль няньки? – Ариса недовольно хмыкнула. – Да еще и для Лерэ? Будто не знаешь, что меня воротит от одного его только вида.

– И это тоже знаю. Я уже сказал ему, что если еще раз попробует к тебе подкатить свои яйца – останется без них, – Харрисон закурил, блаженно прикрывая глаза. – Но он тот человек, кому я могу доверять. В этом году десять лет дружбы будет, юбилей…

– Или срок.

– Ариса! – мужчина не смог сдержать смешка. Сигаретный дым вышел носом и растворился в воздухе номера туманным призраком. – Попрошу заметить, вы все эти годы вполне неплохо общались…

– До того момента, когда он решил, что идеальный для меня мужчина.

– С этим он ошибся, конечно, – Харрисон усмехнулся. – В любом случае, проследи пожалуйста, чтобы все документы для Оберга оказались у Оберга. А если Деметрий забудет о моем предостережении – напомни ему. Я повторю еще раз, Ариса: я всегда на твоей стороне, – мужчина услышал, как девушку окликнула главный мастер художественных работ. – Всё, я и без того тебя отвлек. Береги себя, малышка Ари; до встречи.

– До встречи, Ри! Целую! – коротко ответила Ариса. В следующую секунду Харрисон услышал быстрые гудки.

Мужчина сделал глубокую затяжку, устремляя взгляд на стеклянные высотки города, утопающие в нежных весенних лучах полуденного солнца. Ничего не напоминало о прошедшем дожде.

Впереди долгие день. Янтарь перстня теплился огнем.

***

"..Западный край всегда был живописен: берега белого песка, омываемые Большой водой, к звездным небесам летели верхушки покрытых лесами гор; раскинувшиеся перед взором просторы, усыпанные цветами разнообразной палитры, и вечнозеленые папоротники… Все словно создавало живое полотно, наполненное яркими красками и ароматами. Солнце, погружающееся за горизонт, тонко и нежно раскрашивало небо в разные оттенки – от пастельных розовых и лиловых до ярких оранжевых и глубоких синих. Прогулка по этой долженствующей красоты местности переносила в сказочный мир, где каждый элемент природы был будто тщательно вырезан из самых ярких и зеленых пигментов фантазии. Каждый вздох наполнялся свежим воздухом, пропитанным запахом разнообразных растений и деревьев. Завораживающие виды и уникальные ландшафты Западного края были неиссякаемым источником вдохновения и силы; в каждом уголке этой земли таилась своя история, свой мир, готовый передать свою неповторимую энергию всем, кто посмел оказаться в его объятиях. Так прекрасен и приветлив был этот край, что стекались сюда люди со всех сторон света, и каждый восхищался и воспевал его неземную красоту…

Возмутились тогда Жители Небесного чертога, услышав, что сравнивают люди свой земли с их божественным домом – спустились Небожители и увидели крас о ты человеческого мира, сопоставимые с их собственным. "Не должно людям сравнивать себя с богами!" – воскликнули они и решили утопить эту землю, погрузить ее эту под толщу воды. Взглянул Океан на Запад, да не смог накрыть его волнами своими; и тогда Жители Небесного чертога накрыли земли Западные тучами низкими и черными, вспороли их, и полились великие дожди, которым суждено было лить вечность целую, пока весь Запад не погрузится в воду. От прочей земли, ими созданной, отделили Небожители Запад горными массивами неприступными – назвали их домом своим вторым, Чертоги себе новые воздвигли, и сели на вершины горные, чтобы наблюдать за исчезновением края вечнозеленого.

Съедала вода горы, вершины которых хватали раньше облака – одни острова оставались, – грызла берега, переполняла озера так, что те в залив обратились. Поднялась тогда со своей вершины милостивая Богиня Матерь, вплетающая всегда цветы Запада в волосы свои золотые; Матерь, что слезы свои во времена прежние в звездные дорожки над головами людей соткала. Сняла она с плеч терракотовую шаль и укутала Запад от воды, льющейся с небес.

С тех пор стала Матерь главной покровительницей Запада, и жгут люди скрутки цветов и трав ее любимых, чтобы окутывал край аромат благословенный, и на сердце Матери тепло становилось от любви людской. Бывшие облака на краю земли обратились туманной завесой островов, что отныне были названы Теневыми берегами. Стал с тех пор терракотовый цвет символом Западных земель.."

Мужчина закрывает книгу, оборачивается к темноволосому мальчугану, лежащему на кровати, и нежно треплет по голове. Мальчик потирает сонные глаза, льнет щекой к отцовской руке; ощущает кожей холод золотого перстня. С улицы, сквозь окно детской комнаты, проникает яркий свет желтого фонаря, создавая уютную атмосферу. В этом свете камень кольца словно вспыхивает изнутри, излучая приятное тепло.

Первое детское воспоминание. Маленький Харрисон еще не знает, что зимний вечер останется в его памяти яркой вспышкой и огнем янтаря, падающим крупными хлопьями снегом и теплом отцовской ладони.

– А теперь время спать, Харри,– отец мягко улыбается, целуя мальчика в макушку.

***

Близилась ночь.

Харрисон стоял, опершись предплечьями о художественный кованый парапет набережной, и смотрел на утопающее в водах Кровавого залива заходящее солнце. Яркими оттенками теплых цветов раскрасился горизонт. Пушистые облака замерли причудливыми силуэтами в темнеющем небе, а среди них проглядывала тонкая косточка месяца. Легкая прохлада скользила под ткань рубашки, под длинный черный плащ. Кожаные наплечники делали Хафнера похожим на вестника Сумрачной – древнего божества смерти, сестры Хозяйки Ледяных болот, в которых верили многие сотни лет назад в Северных землях. Память об этих образах сохранилась разве что в сказках тех мест… Харрисон почти любовно вспомнил подаренный Арисой томик Сказаний.

Мужчина оглянулся по сторонам, оценивая прогуливающихся по набережной людей, наслаждающихся приятной вечерней прохладой, стелющейся от залива. Незнакомцы проходили мимо, смеясь, обсуждая пустяки, утопая в мягком забытьи повседневности. Они не смотрели в сторону Хафнера. Они не знали.

И не должны были знать.

Он закурил, прикрывая по-привычке огонек рукой. Перекинул сигарету языком в другую сторону, пуская густой дым вниз и ловя в бликах воды золотые вспышки.

Золото.

Маски “Анцерба” появились не только из необходимости скрыть лица сопротивления, они стали данью зетертому прошлому, памяти старым временам, когда защитники древнего еще Запада раскрашивали свои лица. Маски родились из отчаяния уставших верноподданных. Маски родились из веры в сопротивления цвета терракоты вечернего неба. За их золотом никто не увидит страх. За замершей ухмылкой никто не разглядит сомнений. Когда Харрисон впервые надел свою маску, он понял: она не скрывает – она обнажает. Обнажает то, что в сердце каждого из анцербовцев остались не имена, не судьбы, не сожаления, а лишь голая неукротимая воля, граничащая с безрассудством и готовностью к последнему глотку воздуха. Смелость на грани с безысходностью. В маске он не был Харрисоном Хафнером. Он был голосом Запада. Он показывал, что даже в самом сердце тьмы Государства люди продолжали носить свет на лице.

Харрисон сощурился, переводя взгляд к горизонту. Ощущал каждую утомленную мышцу своего тела. И силу в руках. Дорога долгая, но он вполне к ней привык. Его растил борцом Оберг, его растила лидером Харитина. Они научили его быть тем, кем он должен был стать… Тем, кем он сам себя делал. Взращивал неукротимость, подпитывая ее обидой и желанием отмщения.

Мужчина хмыкнул. Оббил с сигареты пепел, а затем, помедлив, кинул ее вниз, в темные воды.

Протяжный гудок парохода прервал идиллию монотонных звуков вечера, и пара перепуганных чаек сорвалась с волнореза в воздух.

К Хафнеру подошла девушка, одетая в черное пальто. Темные волосы ее были убраны в тугой хвост, небольшая брошь с терракотовым цветком на лацкане оставалась практически незаметной для быстрого взгляда.

– Нам сообщили, что на территории Холодного Штиля вчера шли ожесточенные бои. Войска Трех оттеснили наших названных союзников на старую линию обороны, – тихий, но волевой голос девушки не мог даже ветер подхватить, чтобы донести до лишних ушей. – На горном перешейке Ниргоза сегодня в полдень наша группа подожгла девять релейных шкафов светофоров на железнодорожном перегоне. Прямо по пути следования переправки грузов в зону боевых действий, – небольшая пауза. – Потребуется время для восстановления. Это шанс Штилю для контратаки и нам для подготовки запланированного действа на Востоке.