«Булкинъ и сынъ»

– Ну-с, а теперь, так сказать, для более близких отношений и душевного спокойствия, может, выдать вам аванс?.. В кредит, в счет будущих… э… любезностей и услуг?

– Да, – незамедлительно выпалил Михаил Фундуклиди.

– Кредит никому не вредит, – ловко срифмовал я.

Хряпов глянул на меня с усмешечкою: ох вы, газетчики!

– В таком случае, господа, формальность… расписочку…

Снова появилась бумага, снова мы писали, расписывались. Хряпов достал заранее приготовленные деньги – по триста рублей на душу (всё предусмотрел, мерзавец, купеческая душа).

«Занимательная ситуация, – подумал я, убирая хряповский аванс, – зачем нам деньги, если из дому выйти нельзя, даже спичек не купишь?»

– Собственно говоря, – сказал Хряпов, без труда отгадав мои мысли и наверняка мысли Фундуклиди (если тот вообще был способен мыслить критически), – у меня в доме деньги вам не понадобятся. Я предложил их для…

«…для пущего усердия», – саркастически продолжил я про себя.

– …для того, чтобы укрепить доверие между нами… Ну, а теперь, – продолжил хозяин дома председательствующим тоном, – пора перейти к главной теме. Прошу, Михаил Теофилактович.

Фундуклиди снова засопел и заговорил резким голосом полицейского:

– Прежде всего – о полученном письме… Сведений мало. Отправлено из города, поскольку штемптель городского почтамта. Никаких отпечатков после химического анализа мной не найдено. На конверте много отпечатков, но не те… Есть один неясный отпечаток, но… – тут Михаил Теофилактович приостановился и многозначительно обвел взглядом вокруг. – Но есть мнение, что он поставлен нарочно, чтобы запутать поиски.

Слова «есть мнение» почему-то явно намекали на мнение самого Фундуклиди.

«Личный пинкертон» Хряпова пососал сигару и заключил:

– Письмо ничего существенного не дало и следствию не помогло.

Он продолжил:

– Что касается личности самого злодея, Булкина Федора Касьяновича, то он жил раньше на Слободской, 25, но полгода назад съехал. Дом и имущество описаны за векселя (Хряпов ерзнул на месте). Куда переехал сей Булкин – неизвестно. У полиции никаких сведений нет. Я говорил о злодее с околоточным. Тот сказал: тихий господин, рыжий… рост – метр шестьдесят, давал на чай. Никого из прислуги найти не удалось: все вернулись по деревням. Но скорее всего – злодей в городе и наверняка следит, о чем есть намеки в письме. О том же говорит штемптель…

– Штемпель, – не выдержал я.

– Что? – недоуменно спросил Фундуклиди.

– В общем, – сказал Хряпов, перебивая нас обоих и подводя резюме, – о злодее… то бишь, об этом Булкине, ничего толком не известно.

Мы с Фундуклиди смотрели на него, ожидая.

– Что ж, поскольку следствие не привело к ощутимым результатам, – наконец сказал Хряпов с легким пренебрежением в сторону Фундуклиди, – то придется принять мой изначальный план.

Грек заворочался, изображая внимание.

– Прежде всего: за домом, конечно, следят (Фундуклиди кивнул: "Да, да, я же говорил…"). Вот письмо: «Не вздумайте попытаться скрыться… придется прибегнуть к методам менее благородным…». Поэтому мой план, как вы, наверное, догадались – не выходить из дома. Каждый выход дает карты в руки врага и позволяет ухлопать нас из–за угла.

Он повторил, как особо важное:

– Ухлопать!.. Вы вооружены?

– Да, – сказал грек. – Безусловно.

– А вы?

Я пожал плечами.

– Но умеете обращаться с револьвером Смита и Вессона?

– Умею.

– Отменно. Я дам вам револьвер. Если хотите – два.

– Два… – поддакнул Фундуклиди.

– Хватит одного.

– Завтра получите оружие и патроны… И главное – самая строгая тайна.

– Значит, вы полагаете: никого, кроме нас не стоит посвящать в историю?

– Полагаю, да.

– Э… – сказал Фундуклиди, выкатывая глаза. – И больше никому не сообщим? А полиции?

– Нет, – твердо ответил Хряпов. – Ведь злодеи скорее всего уже смотрят за домом. Вообразите, что им что–то не понравится…

– Например, то, что мы заперлись и не выходим, – сказал я.

– Ну уж это вряд ли… Думаю, они на это и рассчитывали, посылая письмо.

– А если – на бегство?

– Сомневаюсь… Ведь можно же было совершить месть и не посылая вызова… Хм… Однако, надо же какая любовь к драматизму – "Через месяц я приду отомстить…" Хм! (Хряпов нервно дернул губой). Впрочем, нам некуда спешить. (Не выдержав, он быстро глянул на лист календаря, словно число уже успело смениться). Так вот, продолжаю. По моему мнению, если злодеи увидят, что их жертва хочет исчезнуть или появляются препятствия к осуществлению красивого плана… а тем паче, если вдруг полиция, охрана, шум, скандал – то они плюнут на свой драматический замысел. Да-с плюнут!.. И появятся в один прекрасный момент, откуда их не ждут: вот мы! Пустят в ход любое средство, и в итоге ваш покорный слуга…

– Не забывайте и про нас, – вставил я.

Хряпов замахал рукой, словно ожегся:

– При чем тут это! При чем тут это! Не занимайтесь, пожалуйста, демагогией, Петр Владимирович… Итак, моя мысль ясна?

– Да, – сказал Фундуклиди, пуская пушечный клуб дыма.

– Но в доме есть слуги, – заметил я. – Они посвящены в дело?

– Да! Вот вопрос: как же слуги? – выпалил грек.

– Прислуга ничего знать не будет, – сказал Хряпов. – Дворник, повар, садовник и камердинер Степан живут во флигеле во дворе. Я ничего не говорил им и даже не надеюсь на их помощь, потому что для такого дела они, поверьте, непригодны. Прислуга будет играть лишь роль закулисных в театре… Появляться в определенные часы, привозить продукты, готовить стол, убирать пыль и уходить.

– А их не поразит странное затворничество хозяина с двумя мужчинами? – спросил я. – Они могут поделиться об этом – пойдет слух…

Хряпов самодовольно выпятил губу, пока я говорил.

– Вы не знаете моих людей, они служат верней адвокатов. Я уже намекнул им, что очень ценю молчание. Ну, а если кто-нибудь все же не сдержится – что ж! Злодеи лишь получат новое подтверждение о том, что птичка в клетке. Хе–хе!

– Однако, вы берете на себя риск быть обвиненными в тайных пороках. Один – с мужчинами…

Хряпов явно развеселился.

– А ведь могут. Ей-богу, могут! Хо-хо, – ухнул он утробно. – В таком случае, давайте сделаем любовницей Фундуклиди, у него, знаете ли, формы… располагают.

Шутка была не из лучших, но Михаил Теофилактович так выкатил глаза и обиженно задвигал носом из теста, что я тоже засмеялся.

Фундуклиди сделал укоризненное лицо, как бы желая сказать:

"Конечно, я понимаю, я такой добродушный и толстый, поэтому надо мной можно смеяться". Он стал долго мять в хряповской пепельнице окурок сигары, а потом проворчал:

– Вы вот всё смеетесь господа, а между тем дело серьезное и в нем есть важный момент…

– Какой же? – почти хором спросили мы с Савватием Елисеевичем с лицами, еще радостными после шутейства.

– Почему мы… вы, – Фундуклиди поправился, – вы Савватий Елисеевич, решили, что злодеев непременно двое?

– То есть – как? – спросил Хряпов.

– А если – больше?

– Гм… – сказал Хряпов. – Как?.. Почему? – и посмотрел на меня.

Я пожал плечом:

– Не думаю. Ведь написано же в письме…

– Да-да, в письме, – спохватился Хряпов. – Где оно?.. Вот, нуте–ка… – он шуршал и хрустел листком. – Ага: "В конце концов… я пришел к решению… я приду отомстить…". Вот видите: двое.

– Почему двое? Где написано? – тревожно спросил Фундуклиди. – Я не слышал…

– Так ведь дело называлось: "Булкин и сын", – сказал я. –Ежели есть сын, то неужели он не поможет папаше?

– Ладно, – сказал Фундуклиди. – Сын. Но вопрос: нету ли третьего и четвертого?

Хряпов откинулся на кресле так, что пискнула спинка.

– Я думаю, что мой план предусматривает и это, – сказал он. – Дело, конечно, необычное, господа… Давайте на минуту представим себя на месте злодеев… Что бы вы делали, Михаил Теофилактович?

– Я? – спросил Фундуклиди.

Ему понравилась идея. Он извлек из коробки еще сигару, вставил ее в рот, и, забывши зажечь, торжественно изрек:

– Я напал бы внезапно!

Хряпов поморщился.

– Вы должны вообразить себя злодеем Булкиным, я не злодеем Фундуклиди… Ну-ну, больше фантазии! Влезьте в шкуру коварного и умного (в определенной степени, конечно) человека!

Фундуклиди покрутил головой, показывая, что усиленно размышляет. Я готов был спорить на любую сумму, что он так и не понял, что от него требуется.

– Э… – сказал он. – Я бы установил за домом строгое наблюдение…

– Так! – оживился Хряпов.

Фундуклиди принялся раскуривать черный палец сигары.

– Потом… я выяснил бы, нет ли поблизости засады.

– Ну-ну!

– И… внезапно напал бы!

– А вы, Петр Владимирович? – обратился Хряпов ко мне.

– Я, кажется, догадался, – сказал я. – Вы полагаете, Савватий Елисеевич: зная, что в доме находятся всего два–три человека, злодеи, исходя из расчета делать меньше шума и оставить меньше следов, тоже будут действовать малым количеством… Но, даже если со стороны злодеев будет перевес в один или два человека, он сгладится тем обстоятельством, что нападающие – они, а не мы.

–Идеально! – воскликнул Хряпов. – Итак, наша задача – ждать. Спокойно готовиться, так сказать, к Страшному суду… Хе–хе!

– А все-таки я бы известил полицию, – сказал Фундуклиди. – Так… для порядка.

– Нет–нет! – замахал руками Хряпов. – Эти господа из полиции, как всегда, будут излишне суетиться, наделают массу глупостей (извините, что я так сурово отзываюсь о ваших коллегах, Михаил Теофилактович), и в конце концов подставят нас же под пули… Нет–нет, увольте, без полиции!

– Ну что ж… – поспешно сказал Фундуклиди. – Если не хотите… Если вы так считаете… Я ведь ради вашей безопасности…

"Харчи оправдывает", – подумал я.

– Так… Что еще? – сказал сам себе Хряпов, взял со стола карандашик и покрутил его в пальцах, оживляя память. – Вроде бы всё о нашем деле… Жить будете каждый в отдельной комнате. Надеюсь, жаловаться будет не на что.

Он обвел нас взглядом. Я наклонил голову; грек молчал и сопел сигарой.

– Насчет еды – тоже не беспокойтесь. Надеюсь, что угожу вашим вкусам… (Хряпов говорил с легким оттенком превосходства и иронии; впрочем, вполне допустимым). Кстати, не желаете ли сейчас закусить? А то – может, и выпьем за успех нашего дела?

Мы с Фундуклиди переглянулись.

– Не знаю, как Михаил Теофилактович, а я не против.

–Я тоже не против, – сказал грек, как мне показалось, даже мечтательно.

Впрочем, к его фигуре гурманство даже шло.

– Отменно, – сказал Хряпов и поднялся (мы – следом). – Я заранее велел накрыть Степану а-ля фуршет… Так сказать, в честь знакомства и прочее… Вы не против шампанского? Новосветское голицынское подойдет?

– Обожаю, – промолвил я.

Фундуклиди грыз сигару.

Перед сном ко мне в комнату постучали.

Вошел шикарный, готовый ко сну, Хряпов; в коленях у него болтались кисти халата.

– Разрешите?

– Забавно, – сказал я. – Хозяин спрашивает у наемного работника разрешения войти.

– Теперь вы хозяин в этих стенах, – церемонно сказал Хряпов. – Как устроились?

– Отменно.

Комната моя со второго этажа выходила окнами в кущу дерев, а дальше, за чугунной оградой, в рытвинах и колдобинах лежала Приречная улица.

– Я к вам, собственно, с просьбой, – сказал Хряпов.

– К вашим услугам.

Савватий Елисеевич прошествовал через всю комнату и глянул в окно, словно ожидал увидеть там нечто новое, кроме июльской тьмы и гнилого света трактира "Три богатыря", что пятнами ложился на листья.

– Я хотел вас просить… как бы это объяснить… Если вам не трудно – не углубляйтесь в разговорах с Михаилом Теофилактовичем в подробности нашего с вами контракта… суммы и прочего.

Значит, бедного грека поймали на гроши!

Хряпов вопросительно смотрел на меня.

– Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, – сказал я.

Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" – меня начинал распузыривать смех.

– Вот и славно, вот и славно! – сказал Хряпов. – А теперь – удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.

5.

По привычке я проснулся рано.

По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик… Но самым замечательным предметом была кровать – пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.

Вслед за этой мыслью пришли и прочие – тоже приятные…

В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из–за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань – спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.

По городу уже, наверное, разбежались мальчишки–газетчики, пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться, и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения… Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями – ногтями, зубами – построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала – из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами… Оно и есть бог!

Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом – охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие – нет?..

Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное, не стучатся даже министры в спальни королей.

Вошел слуга, он же камердинер, Степан.

– Здравствуй, Степан, – сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.

Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.

– Желаю здравствовать, – сказал Степан. – Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.

– Отменно, – сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.

Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? – и обронил:

– Передай: буду.

Молчаливый Степан удалился.

Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.

По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже – для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной, растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно отдельное существо.

– Спустимся вместе? – дружелюбно спросил я.

– Подождите минуту, – сказал Михаил Теофилактович и что–то страстно прибавил по-гречески – сердился на штаны, наверное.

Он натянул фильдекосовые носки с цветной пяткой и шелковой стрелкой, вставил ноги в лакированные штиблеты.

– Готово.

Я растворил перед ним дверь.

– Прошу вас.

Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.

– Столовая – сюда, – отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.

Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.

– Еще рано, – сказал я, – подождем немного.

Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.

Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажные приложения к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких–то умствующих иностранцев, из которых я, кроме звонко звучащего имени Кампанелла, никого никогда не мог запомнить.

– Доброе утро, господа! – раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.

Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", – подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.

От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.

– Нравится? – спросил он, подходя. – А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?

– Не очень, – сказал я.

Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.

– Жаль… Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?

Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.

– А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? – вдруг спросил он.

– Помилуйте, Михаил Теофилактович! – воскликнул я. – Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.

– А мне как раз ребусы и нужны-с, – живо отозвался грек. – Для сыщика ребусы – любимая литература-с… Это – как для боксера – единоборство с грушей: держит форму.

– Вот вам… для формы, – сказал Хряпов.

К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.

– Есть, конечно, есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу… или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши…

Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.

– Завтракать подано.

– Ну, наконец-то, – сказал Хряпов. – Прошу, прошу…

В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.

По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.

– В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, – сказал я. – Какое великолепное зрелище!

– Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, –заговорил Хряпов. – Садитесь, садитесь, господа!

Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).

– Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Теофилактович! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых… водки?.. или, может, вина?

– Отчего ж не водки! – сказали мы с Фундуклиди.

Степан вогнал штопор в горло «Очищенной №20» Смирнова. Фундуклиди раскатал салфетку, приладил ее себе на грудь и стал похож на большого ребенка. Чмокнула пробка. Степан – по этикету – из-за левого плеча наполнил каждому рюмку. В этот миг солнце поднялось над миром настолько, что смогло выстрелить лучом к нам в столовую. Луч влетел, заметался на начищенном серебре и разбился о хрусталь, рассыпав разноцветный трепет огней. Почти ослепленный, я ощутил чувство воздушного шара, отрывающегося от земли. Не во сне ли я раньше видал подобное? Солнце явилось, чтобы осветить трапезу миллионщика! Давно-давно в детстве я воображал себя волшебником и принцем, но я рос, и сказки стали казаться ложью, ан – могущественные царевичи не исчезли, только время сменило им меч, сивку-бурку и золотой дворец на сигары, особняк и коньяк в хрустальном сосуде. А моя-то жизнь-индейка… и кусают ее, жуют, грызут – другие.

– Можно подавать? – спросил Степан.

Хряпов в ответ, не поворачивая головы:

– Конечно, голубчик.

Степан подал омлет, гусиные потроха, запеченные в каком-то соусе… черт его знает, из чего он был сделан, но славный соус!

– Что же, господа, ваше здоровье, – сказал Хряпов.

Мы с наслаждением выпили и вдохновенно взялись за вилки. Фундуклиди мурлыкал, как кот; пронзив кусок, он долго с удовольствием оглядывал его со всех сторон, приходил в невиданное возбуждение, бросался на пищу и глаза у него соловели от счастья. Хряпов ел равнодушно, не спеша.

«Привычная трапеза, – подумал я. – Погребок лучших вин от вдовы Клико, местная осетринка на пару, хороший табак, кредит, дебет, дивиденд… «Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу? Не могу!..» – мысленно повторил я слова Хряпова. Отчего ж не пожить в нашем закомарье первым парнем на деревне! А надоест – долго ли: салон 1-го класса, и – куда душеньке угодно!..»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.