Серебряная куница с крыльями филина

Вежливость была соблюдена, следующий ход за пришельцем, но он невозмутимо налил себе, хлопнул ещё одну стопочку и закусил. Пахнуло мясным и водочным духом. Алкаши судорожно сглотнули слюну. И тут, откуда ни возьмись, вывернулась бродячая мелкая собачонка и принялась крутиться вокруг них и скулить. Это была жёлто-сизая от грязи, но вполне упитанная дворняжка. Великое множество здешних ларечников беспрестанно её кормило. А спать можно было без помех в подземном переходе. Там сухо, тепло, и никто не гнал. Чем не житьё! Сейчас ей есть даже не больно и хотелось, но привычка – вторая натура. Запахло сарделькой – проси! «Пусть лучше лопнет поганое брюхо, чем пропадает хороший харч!»

Жорик отщипнул кусочек хлеба и бросил на асфальт. Шавка понюхала и отошла.

– Балованная, шалава! Развелось их! Чего ты их приваживаешь, только гадят. Ты посмотри на неё, не жа-ла-ет! А рабочему человеку…, – алкаш потолще и постарше, заросший рыжей щетиной махнул рукой.

– Верно говоришь, Гриша, это сколько на них денег тратят! Они, поди, не работают, а жрут и жрут, – поддержал его сварливо товарищ, но тут и Жора вмешался в разговор.

– Э, не скажи, на них можно дюже хорошо заработать, если с умом. Породистую сучку поймать, найти кобелька, случить, а щенков продать!

– Пойма-ать? Слямзить? Это можно! – захихикал беззубый Кеша. – Только кто у нас купит за настоящие деньги? Разве на Птичке толкнуть?

– А что? Хоть бы и на Птичке? Я, мужики, во дворик по малой нужде завернул, – он повернулся и показал, куда именно, – такую там собачину видел! Руки прям зачесались. Один ошейник за две банки можно загнать! Зверюга давай с цепки рваться да лаять. Я подхватился. Тут гаркнули на меня, а кто, с испугу не разобрал, побёг! Но зло взяло. Узнал бы, чья, так увёл. Вот пол-литры не пожалел бы!

Глаза у Гриши заблестели, словно мокрые осколки стекла.

– Идёт, коли не шутишь! Стакан… нет, два стакана, – поправился он, – нам с Кешкой прямо сейчас! Я тут всех знаю, я.. мы… Да, а потом за суку – две поллитры! Я те её сманю! Мишкина эта собака, туда другие не ходят, эти новые хозява дворнику приплатили, и он следит. Мишка Паровоз рядом живёт. Он ихнего прораба возит. И сторожить подрядился, когда они тут чего оставляют – технику, кирпич там… Иначе стырят в момент!

Жорик слушал, не перебивая, но времени не терял. Он извлёк из рюкзака ещё два пластмассовых стаканчика, налил в них пальца на три водки и подвинул собеседникам. Они мигом смахнули угощение и крякнули.

– А ты что же? Давай по третьей! – спросили в один голос повеселевшие собутыльники.

– Я-то? Не, третью ещё не заработал, – усмехнулся он. – А как псину зовут?

– Джерька! – заторопились Кеша и Гриша, – Джерри её Мишка назвал.

– Понял, – кивнул Жорик, – а фраер почему

– Паровоз? Так он машинистом служил, и сам – Мишка Возчиков. Потому и прозвали паровозом.

– Ага. Служил машинистом, теперь служит у новых хозяев… И дворник тоже, ну, этот… туркмен…

– Мурат? Он не туркмен, а таджик. Они в подвале ночуют.

– Тоже во дворе?

– Не в этом, в соседнем, где котельная. Там и живут, четверо лбов. И убирают, кто где. Мурат у зубодёров, Иса в магазине, а другие…

– Да хрен с ними, ты мне лучше скажи, да неужто вправду суку сведёшь? Ведь если сторожат круглый день, дворник землю роет и хозяева бдят… А что вообще за хозяева такие? Почему зубодёры?

– Жорик, суку тебе сведём, про зубодёров узнаешь, только надо бы и пузо согреть. Горло тоже… Что-то хрипим! – просипел он и захихикал.

Жора разлил остатки, и бутылка опустела. Физиономии бродяг погрустнели. Но новый знакомец хлопнул Гришу по плечу.

– Не робей, ребята, я парень не жадный. Пошли за уголок, там есть забегаловка «После бани». Вон голубенькие огонёчки мелькают. Сядем в тепле, возьмём супешник, картошечки, и пивом залакируем. Там и поговорим.

Он застегнул рюкзачок, замотал шарф вокруг шеи и вопросительно глянул на друзей, которые закивали с энтузиазмом. Тогда он двинулся в сторону голубой вывески, а пьянчужки, обрадованные нежданной удачей, радостно затрусили за ним.

13. Олег Майский делает дубль. Подруга Северцева

Олег вышел из метро и растерянно осмотрелся. Слева был раньше кинотеатр, справа гостиница. Он давно не был «на Выставке», как для себя на старый манер называл эти места, и ничего тут теперь не узнавал. Понастроили новых зданий! Некоторые симпатичные, другие нет. Ну, хоть, «Останкинская» отовсюду видна!

Ему надо было направо, потом опять направо. Идти всего ничего. Район хороший. Люди, к которым он шел, вполне благополучные. Дом, наверное, с фокусами. Майский таких не любил.

Здание, однако, оказалось добротным, не старым, но и не новым, без всяких выкрутасов. Когда код сработал, Олег даже подумал, что лифт и грязноватый подъезд могли быть и поприличней. Зато квартира, куда его радушно впустили, выглядела хоть куда. Майскому по работе и у знакомых приходилось видеть жилье людей с достатком, да и просто богатых. И нередко думать – нет, такого сам себе с приплатой не пожелаешь. Нелепых этих огроменных загородных домов, безвкусных и аляповатых, с тюремными их заборами с колючей проволокой. Громоздких квартир нуворишей, любительски переделанных «по моде» и от того еще более неуютных. Но такую…

Высокие потолки и соразмерные, просторные, но не слишком, комнаты, коридор и кухня. Книжные шкафы из настоящего дерева, доходящие до самого потолка. Мягкие ковры на полу спокойных тонов, там, где надо. А там, где этого не требовалось – плитка или паркет. Все вокруг тут было удобно, уместно, не кричало о себе, а тихо и вежливо говорило: мы, приборы, мебель, мягкие драпировки, комнатные растения, украшения и посуда, все мы – для тебя, тебе служим. Вовсе не наоборот.

Пока хозяйка дома приветливо улыбалась Майскому, предлагала тапочки и показывала, где раздеться, он, с удовольствием ощутил запах домашних пирогов. Хотя нет, это было что-то очень знакомое, похожее, но.

– Извините за нескромный вопрос, чем пахнет так приятно? Благоухание изумительное. Только это не тесто. Яблоки и корица без сомнения, но.

Хозяйка дома Северцева так и засветилась от удовольствия.

– Вот молодец! Действительно, не тесто. Я, хоть и очень люблю, но стараюсь есть меньше сдобы. Поэтому я напекла антоновки с корицей и сахаром. Если к этому еще ванильный соус добавить, пальчики оближешь!

– Слушайте, Вам, по-моему, можно одними пирожными питаться. Вам ничего не грозит! – галантно заметил Олег.

Северцева, в шелковистом платье цвета какао с молоком, облегающем худенькую фигурку, с ореховыми глазами и каштановыми легкими пушистыми волосами напоминала Олегу белочку. Бусики и серьги у нее были из прозрачного янтаря. Замшевые коричневые туфли, словно коготки, каблучками стучали по паркету. «Хвостика только не хватает», – подумал он.

Она держалась открыто и дружелюбно. Но когда заговорили об Эрне, сделалась грустной. Олег попросил разрешения записывать. Ее это нисколько не смутило. И он прошелся по всем пунктам, отмеченным Лушей, убедившись, что эта «подружка», в целом, и второй раз говорит то же самое и себе не противоречит. Он остановился на деталях, уточнил даты. Все совпало. Оставался последний вопрос. Луша его просто не задавала. Было решено, что раз женщины познакомились уже взрослыми, не спрашивать Северцеву про юность Эрны. Но по мере заполнения белых пятен, история загадочного поступления Эрны в институт перемещалась в вопроснике Синицы наверх, и наконец, заняла третье место. Теперь было решено спрашивать всех. Ну что ж, он и спросит. На этом «дубль» можно с чистой совестью закончить. От яблочка к чаю он не откажется, а потом домой.

– Скажите, пожалуйста, – обратился он к Ольге, – а как удалось Вашей подруге окончить институт? Я уж не говорю про конкурс. Про субъективные трудности. Но ей негде и не на что было жить. Какой Медицинский? Для нас это загадка. Сева Польских ничего об этом не знает. Сослуживцы тоже. А Вы? – спросил Олег без особой надежды на ответ. И добавил. – Мы ищем зацепку. Надо понять, кто мог стать ее врагом. Поэтому для нас все важно и интересно.

Его собеседница удивилась. Сдвинув брови, она пробормотала:

– Действительно! Вдруг… Хотя нет, не может быть. – И Майский насторожился, а потом услышал. – Вы знаете, мне она рассказала. Я Вам сейчас объясню, и судите сами. Такое не забудешь.

Эрна тогда жила в общежитии при роддоме в клетушке вместе с такой же горемыкой акушеркой, «разведенкой» лет на пятнадцать старше себя, но тоже бесприютной. Житье у них обеих было «постоянно временное», полулегальное. До большого скандала. Но ее товарка прожила так уже четыре года. Ей все что-то обещали. А обещанного, как известно.

Так вот. Жили они дружно и были всегда под рукой. Само собой разумелось, если возникала нужда, так ночь-полночь или нет, обе были всегда готовы вскочить и бежать на подмогу. Ну, а роддом есть роддом! То у самих что-нибудь, а то «по Скорой» к ним привозили. И Эрна неслась, если звали, а по ходу дела продолжала учиться и расти.

Заметив безотказную и сноровистую молодую сестричку, врач со „Скорой» предложил ей подежурить в ночную смену в «Склифе». И подработать. Деньги были всегда нужны. Она согласилась. На одном из таких дежурств все и произошло.

Это была красивая новая вишневая волга с мощным мотором и удобным салоном, отделанным под замшу. Ее противотуманные фары, заднее стекло с подогревом, автоматическая зажигалка и другие приятные новомодные штучки, радовали сердце автовладельца, еще не избалованного потоком дорогих заграничных машин. Проректорский лимузин несся к Рижскому шоссе на бешеной скорости, асфальт блестел под луной. Валерий Иванович Лозовой включил радио и закурил. Он немного приоткрыл боковое стекло, и морозный воздух, ворвавшийся в окно, приятно холодил ему лицо.

Свидание на даче сегодня совсем выбило его из графика. На банкете по поводу присвоения звания коллеге нужно обязательно появиться. Мало того, он ведь приглашен с женой. А жена – председатель профкома института. Собственный секретарь парткома ему тоже настоятельно советовал быть паинькой. Шеф в последнее время на него зол, не надо дразнить гусей. Но эта молоденькая балерина просто свела с ума Валерия Ивановича. Как было отказаться, когда она позвонила и промурлыкала.

«Лерик! Я расстегиваю одну пуговку, теперь другую, а сейчас я.» Ну, он и сорвался. Бросил все, покидал в машину разную еду и через полтора часа, зарывшись лицом в густые душистые, пахнущие лавандой волосы маленького танцующего бесенка, ничего уже не соображал. Какие, к лешему, неотложные дела?

Теперь следовало поторопиться, и Лозовой выжимал из новой тачки, что мог. Она неслась – любо дорого, его любимая лошадка. Не зря деньги плачены, и деньги немалые – экспортное исполнение, да сверху пришлось добавить, как водится. Вот он и летел. И почему не лететь?

На дорогу грех жаловаться. Свежезасфальтированная узкая лента, бежала от военного завода, прячущегося в лесу, мимо двух-трех деревенек и дачного поселка к оживленной магистрали. Пустынная в это время дня, она не доставляла хлопот.

Момента, когда машина сделалась «неуправляема по рулю» он не заметил. Опытный водитель, Лозовой знал – такое бывает на большой скорости. Передние колеса отрываются от земли, автомобиль летит на одних задних. Этого одного достаточно для аварии. Но часа за три до описываемых событий пьяненький водила подрезал молоковоз. Цистерна опрокинулась, все остались целы, но дорога на морозе превратилась в каток. Мужички подрались сначала, потом помирились и сговорились событие обмыть. Обошлось же! Из деревни пришлепал трактор. Молоковоз увезли. И тогда в ранних зимних сумерках все снова стихло.

Бедовые мужички остались целы. Валерию не так повезло. Хотя – как посмотреть на вещи. Вишневая новая красавица разбилась всмятку словно яйцо. Ее хозяин вылетел из кабины и, с переломанными костями, ударился вдобавок о бортовой камень. Но подоспела вовремя помощь, да какая! Минут через десять компания инженеров с упомянутого завода вместе с их же военврачом, собравшаяся на подледную рыбалку, охая и ругаясь, высыпалась на дорогу из черной полковничьей Волги.

Они на шинели осторожно погрузили Лозовова в машину. Они прилетели в Москву так быстро, как сумели. Они догадались на первой же станции ГАИ по телефону связаться со Скорой помощью и спросить, куда лучше доставить пострадавшего в катастрофе. Врач, находившийся рядом, грамотно описал его состояние и оказал первую помощь. И все-таки, когда Валерий Иваныч оказался, наконец, на операционном столе, хирург с досадой покачал головой.

– Сделаю, что могу, но нет почти никакой надежды. Страшно много крови потерял. А у него такая редкая группа! Прямое переливание надо бы сейчас, да где ж найдешь.

– Гена, – бросила ассистентка, – погоди, давай спросим. Эта группа как раз у нашей Эрны.

– Это кто такая?

– Эрна? Девочка на подхвате, помнишь? Темненькая такая. Из «Грауэрмана» к нам приходит на дежурства. Мы у всех данные собрали как раз на такой случай.

– Так нельзя же ее заставить. Крови надо много, – пожал плечами тот.

– Заставить – нет. Но спросить?

Эрна немного подумала. Она была довольно выносливая девушка. Но бледная и худая. С таких харчей, что они с бабушкой могли себе позволить, особо не раздобреешь. Она знала, что крови нужно много. Знала, что это вовсе не всегда безопасно.

Дежурный врач Серафима Кириченко смотрела на нее в упор и молчала.

– Слушай, – начала она, – я тебе обещаю отгулы и талоны на питание. Заведующий наш устроит и с твоими из родилки договорится. А я с него не слезу, пока не сделает. Ты вправе сказать – нет, но пострадавший умрет.

– Если «пострадавший умрет», то я сказать «нет», бесспорно, не вправе. Поэтому я говорю «да». Но только поэтому. Мне важно, чтобы Вы мою позицию понимали. Отгулы и талоны тут ни при чем! Эрна выпрямилась. Кровь бросилась ей в лицо. Кириченко глянула на нее и словно увидала впервые.

«Какое у этой Эрны выражение лица! Какая речь! Девушка из хорошего дома без хорошего дома. Странно…»

Но времени на раздумья у нее не было. Жизнь Лозовова висела на волоске. Когда все было готово, к переливанию крови приступили немедленно.

И пациент выжил! Выжил здоровенный жизнерадостный полнокровный мужик слегка за пятьдесят, любитель хорошо покушать, выпить в меру, толковый врач, а также автогонщик и бильярдист. Но пуще всего неисправимый, убежденный и страстный бабник.

Валерия починили, могучий организм исправно боролся. А его счастливый обладатель сделался примерным «выздоравливающим». Он тщательно выполнял указания лечащего, а потом и спортивного врачей и удивительно быстро для такой передряги шел на поправку.

Если кто подумал, что Валерий Иванович раскаялся в своем легкомысленном поведении, тот жестоко ошибся. И пусть «балеринка» в больницах не появлялась и вскоре ускакала на гастроли, но ее сменила корреспондентка многотиражки «Студенчество и спорт», а затем. О, тут догадливый читатель ожидает трогательной истории, романа Эрны – бедной девчушки, одинокой золушки и преуспевшего советского бонвивана. И история, действительно была. Да только товарищ Лозовой повел себя необычно и нестандартно.

Как поступает рядовой спасенный от смерти, тяжелой болезни или иных житейских тяжких невзгод? Жестокого безденежья, отсутствия крыши над головой, сумы и тюрьмы? Нет, он порой растроганный и благодарный, скажет «спасибо» от всей души. Может цветы, коньяк и духи подарить спасителю или спасительнице, руку пожать. Но нередко вскоре, закрутившись, благодетеля тут же забывает. А само происшедшее вовсе выкидывает из головы.

Как это ни странно, Лозовой, весьма небрежный чиновник, неверный муж и плохой семьянин, проявил непоследовательность и оказался человеком на редкость благодарным. Выздоровев, он нашел всех до одного участников своего возвращения на этот свет. Он устроил инженерам пирушку и вручил каждому из них именной спиннинг. Сделал подарки врачам. И не деньги совал, а тактично сумел узнать, кто что любит. И не пожалел времени и усилий раздобыть одной редкую орхидею, а другому – филателисту – марки Суринама и Сан-Марино. Орхидея и флакончик духов «Клима» были предназначены Серафиме. Она пробовала отказаться. Потом растрогалась. Даже немного прослезилась. А потом подняла на него глаза.

– Валерий Иванович, мы с Геной. я хочу сказать, с Геннадием Степановичем, Вашим хирургом сделали свою работу. Нам за нее не стыдно. То, что Вы как коллега, ее оценили, особенно приятно. Но, должна Вам сказать, всего этого было бы недостаточно, если б не медсестра, которая дала кровь. Она, знаете, после этого заболела. Истощение. Мы тут же собрали для нее, что смогли. Я раньше о ней ничего и не знала. И вот.

И Кириченко рассказала Валерию немногое, что удалось узнать. Живет, мол, в общежитии, хоть москвичка. Похоже, круглая сирота. Наверно, нуждается ужасно.

Валерий Иванович задумался. Он расспросил Серафиму и записал имя и фамилию девушки.

– Родильный дом имени Грауэрмана? – переспросил он. Он разыскал ее уже на следующий день. Лозовой прикатил в убогое общежитие с конфетами и цветами, а кроме них с баночками и сверточками с домашней едой, приготовленными его собственной женой. Дело было, впрочем, обычное, в больницу всегда несли «передачи».

Черт знает, как бы все обернулось. Юная спасительница и донжуан! Но Эрна как женщина не понравилась Лозовому совершенно. Зато взрослый умный опытный и обаятельный Валерий Иванович, искренне благодарный и внимательный, сумел вызвать ее доверие. Она ему рассказала все. И тут проректор одного из московских мединститутов… Прожженный ведь, с одной стороны, был мужик, тертый калач! Пусть, может, не циничный, но и на «облако в штанах» совсем не похожий. Он, глядя на ее голубоватое личико с янтарными глазами, прикинув, что кровь этой сироты при живых родственниках бежит весело по его жилам, услышав спокойный будничный рассказ, увидев стенку, полную книг, учебники по акушерству и гинекологии, стерильную чистоту ее комнатушки, заговорил.

– Так, значит, ты работаешь медсестрой, тебе девятнадцать. А кем ты хочешь в будущем стать? – спросил он хмуро, и желваки заходили на его загорелом лице.

– Валерий Иванович, – Эрна вздохнула. Она устала от тяжелого разговора, – я ж Вам объяснила. Бабушка, которая меня приютила, и я сама. Ну что я могу «хотеть»? Я думаю, не пойти ли мне на завод? Там, говорят, и платят больше, а вдруг и комнату нам дадут? Хотя вряд ли. Я ведь «у них» все-таки прописана.

– Эрна, я въедливый такой, и, если что уж вобью в башку. Я о тебе в «Склифе» поговорил. И тут в роддоме, пока искал, с начальством твоим перекинулся парой слов.

– Да ты не беспокойся, – Лозовой рассмеялся, – заметив испуганное выражение ее лица, – я ж сам бугор. Если мне что надо, иду я прямо в самую главную дверь. Теперь ты мне скажи откровенно. Ты еще совсем птенчик. Но «взрослые» говорят, тебе прямая дорога в Медицинский. А что ты сама думаешь?

– Да кто же меня возьмет, и на что жить? – сказала тихо она, прикрыв глаза. У нее больше не было сил.

– А это уж не твоя забота, – уверенно отрубил «бугор» и распрощался.

Затем он нашел коменданта общежития, пошептался с ней немного, сунул что-то в карман и быстро вышел.

Со следующего дня Эрне начали носить горячие обеды. Ей доставляли молоко, фрукты и хороший шоколад.

Соседка по комнате, разбитная, но не вредная баба, приговаривая:

– Муха, ты, девка, как хочешь, а штоб виноградного соку – вынь да положь! Иначе меня твой этот Лазовкин без соли съест! Втюхивала в нее непременно стакан утром и вечером.

– Лозовой, Ксюша, – терпеливо поправляла Эрна, но стакан выпивала. Через несколько дней она порозовела. У девушки улучшился аппетит. Дело пошло на лад.

На следующий год медсестра Мухаммедшина Эрна поступила на лечебный факультет Меда, получила комнату в общежитии и стипендию. У института имелся небольшой виварий. В нем нашлось место для бабушки. Работа было не трудная. Они ее делали вместе. А для дежурных вивария полагалось служебное помещение. Белые мыши, морские свинки и лягушки требовали круглосуточного ухода. Крохотная квартирка – бывшая дворницкая показалась тете Глаше настоящим дворцом.

Училась Эрна изо всех сил. Валерий Иванович ей гордился. Водил домой. Держался истинно по-отечески. Его жена относилась к девушке тоже хорошо.

– Вот кончишь, – говорила она, – пойдешь в ординатуру. Валерочка посмотрит, где тебе лучше будет. И надо о жилье для тебя подумать. Тут можно по-разному поступить. Или он тебя куда устроит, где через три года ты квартиру получишь. Или – где деньги платят. Тогда вступишь в кооператив. И в ответ на робкие возражения девушки, что, мол, ей хочется попасть туда, где есть у кого поучиться, где специалисты и интересная и сложная лечебная работа, отмахивалась уверенно.

– Ох, это ты по молодости. Ты разве мало намучилась, девчиночка моя? И потом, я тебя не тащу с бумажками работать. Конечно, будешь врачом! Но первое дело – жизнь свою устроить.

И Эрна вздыхала и кивала. И правда, не грех было передохнуть. И бабушке дать пожить по-людски.

Идиллия кончилась на предпоследнем курсе. «Бугор» неожиданно занемог. Диагноз ему поставили верно. Но ничего сделать было нельзя. Рак печени унес его в несколько месяцев в лучший мир, в который он, правду сказать, мало верил при жизни. А терпеливая и снисходительная его жена года на два старше своего мужа, чей возраст близился к шестидесяти, постарела в одночасье на двадцать лет. Она сразу ушла на пенсию и стала делить свои печальные дни меж кладбищем, поликлиниками и церковью, куда раньше сроду не заходила

Бабушки к этому времени уже не было в живых. И Эрна опять осталась совсем одна Она сжала зубы и продолжала старательно учиться. Подрабатывала, как могла, а потом встретила своего будущего мужа.

Олег озадаченно молчал. «Эрне повезло? Казалось бы, несомненно и грандиозно повезло, но ненадолго. Она вскоре вышла замуж – опять вроде хорошо, а это длилось еще короче! Рок какой-то. Однако, надо признать, история ее поступления в Медицинский теперь полностью объяснилась. И если все так, как рассказывает Ольга, в ней нет места для мотива исчезновения или убийства».

Заполняя свои таблицы, Майский вносил ответы в пустые клетки, отвечал на вопросы и записывал краткие выводы в пустые графы. Когда он показал Синице отчет, тот прочел, в свою очередь поспрашивал, удивляясь этой странной судьбе, а потом заметил.

– Я смотрю, ты всему этому поверил. Я пока тоже верю. И как раз потому, что чудно, хоть выдумать можно все, что хочешь. Скажи, кстати, тебе сама эта Ольга – как?

– Милая домашняя умная и интеллигентная женщина. Мне кажется, у нее в жизни все в порядке. И семья, и работа, и остальное. Я, знаешь, совершенно не сомневаюсь, что она не выдумывает. Вот, разве, Эрна.

– Точно! И это первая возможность. Эрна сочинила душещипательную историю. А зачем? Затем, что есть, что скрывать. Секрет должен быть. Как все обычные абитуриенты она поступить в институт и учиться никак бы не могла.

– Хорошо. Ты сказал – первая возможность. Есть еще и вторая?

– Она тебе не понравится. Тебе же Ольга симпатична. А, может, она опытная злодейка! Морочит нам голову, и делает это так удачно, что ты все съел с удовольствием и не поперхнулся. Но не огорчайся заранее. Такие ушлые ребята как мы наживку просто так не глотают. Проверим!

– Олежка, да не огорчайся, я сказал, ты ж не следователь. Если она тебя провела, это даже хорошо! Значит, как раз тут что-то есть! Тут и будем копать. Твоя задача была сделать дубль, и ты его сделал.

– А как проверим? – спросил действительно разочарованный и смущенный Олег.

– Да очень просто! Лозовой Валерий Иванович должен был проходить по разным сводкам. Автомобильная авария. Судебное разбирательство. Скорая помощь. Больницы, где он лежал. Эта самая группа крови. С нее и начнем. Редкая она у Эрна? И если – да, это уже полдела. Тогда, думаю, вполне возможно, что история верна.

– Ну, ты меня успокоил. Давай, я займусь, – хлопнул шефа по плечу Майский.

14. Расследование смерти Раи. Собрание Группы – СГ.

Затренькал телефон. Тетя Муся подождала немного. Она сосчитала и на пятом «динь- дилинь» сняла трубку. Видно, шеф один и занят. Не хочет отвечать на случайные звонки.

– Мария Тимофеевна, доброе утро! – раздалось в трубке в ответ на ее приветствие, – Это Расторгуев. Как Ваше здоровье, и вообще, как дела? Она добросовестно начала делиться с ним заботами, жаловаться на мелкие хворобы. Володя выслушал, посочувствовал. Они немного поболтали. Наконец, он стал вежливо закругляться.

– Ну, это не очень страшно, Вы на ночь пустырник попробуйте. Моя мама очень рекомендует. Да не за что! А что, честная компания вся разбежалась? Нет? Мне бы шефа! Вот, спасибо. Я что хотел сказать, Мария Тимофеевна, Ваша кулебяка – вещь незабываемая. Я как-нибудь снова напрошусь в «Ирбис» на ваши празднования.