Город для тебя

Город для тебя

Юниор Мирный

Я шёл к тебе сквозь мрак и холод,

Встречая на пути вражду.

Враждуют все: кто стар, кто молод,

А я, как прежде, мира жду.

Бывал обманут прежде, знаю,

Бывал отвергнут – и не раз,

Но хата, где живу, – не с краю,

Живу с любовью, ради вас.

Ведь может человек ТАК много:

Творить… и строить города.

Мы смотрим друг на друга строго,

И в этом – главная беда.

И так разбиты на осколки

Те души, что хотят любить…

При встрече – выставят иголки,

Внутри – от боли будут выть.

Так, может, мы откроем сердце,

Поняв другого, как себя?

Ведь это ключ – от каждой дверцы,

Когда живёшь, весь мир любя!

«Так это сложно! – скажет кто-то. —

Вокруг так много злых людей!»

Он мрачно мыслит – оттого-то

Становится сам злей и злей…

Привык считать, что ты – заложник,

А некто властный правит бал.

Так оглядись: не ты ль художник,

Кто это всё нарисовал?

Юниор Мирный

—–

Предупреждаю читателя о том,

что в своём авторском тексте

я намеренно употребляю

исключительно приставку «беЗ»,

так как считаю это правильным

для родного языка.

© Юниор Мирный, 2024

ISBN 978-5-0060-4560-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

Если бы я знал, чем всё это закончится… я поступил бы точно так же. Я больше не мог бездействовать. Не мог больше оставаться никем. Но больше я не никто. Я тот, кто поставил на уши сначала весь город, – а затем и всю страну. Меня – и моих сообщников – обвиняли в массовом применении новейшего психотронного оружия. С подобной трактовкой произошедшего я был не согласен. Я ни секунды не сомневался, что тот отчаянный шаг был необходим. Он был крайне важен при нынешней ситуации в обществе. Более того, группировку, в которую я оказался втянут, дистанционно возглавляли два поистине легендарных городских персонажа: Хозяин и его верная спутница Мать. О них в нашем мегаполисе ходили самые разные слухи. Однако из всей этой молвы я со временем понял одно: большинство людей Хозяина и Мать просто панически боялись!

Да, я считал, что наша команда сделала очень важный шаг по преобразованию общества. Но совсем скоро не меньшую важность приобрела для меня и она. Эта красивая и строгая на вид следовательница Нина Гаранина, которая прямо сейчас меня допрашивает. Как же она мне нравится! Да, она старше меня лет на десять, – но и это меня вполне устраивает. И как же я буду нравиться ей, когда она действительно поймёт, в чём состоит суть этого дела, которое ей доверено расследовать! Внешне она – само очарование. Достаточно высокая для девушки: примерно метр семьдесят; у неё идеально прямой нос, глубоко посаженные ореховые глаза, достаточно пухлые губы и спускающиеся чуть ниже плеч покрашенные рыжие волосы. Половину высокого и красивого лба Нины сейчас занимает огромный синяк с заживающей ссадиной. Видит Бог, я этого не хотел…

Для себя я подметил, что внешне она нравилась и сама себе тоже. Не принимала в себе Гаранина кое-что другое… Но об этом она узнает от меня чуть позже, когда настанет подходящий момент. Сейчас моя задача в том, чтобы правильно отвечать на её вопросы – от этого зависит моя судьба. И – как ни странно это сейчас прозвучит – судьба самой Нины Петровны…

– Дмитрий, чем вы занимались до знакомства со своими исчезнувшими приспешниками? – спросила меня Гаранина.

Я не торопился отвечать на её вопрос. Да, после нашей последней операции мои напарники, к каждому из которых я успел всей душою привязаться, исчезли в неизвестном направлении. Но я искренне надеялся, что они были живы.

«Иван, Ольга, Виктор… Где же они? Увижу ли я их снова?»

Мне так хотелось верить, что я не совершил тогда роковой ошибки. А Нине Петровне на её вопрос я в итоге рассказал многое из нижеследующего, – частично опустив психологические подробности. Открывать перед ней свою душу мне время ещё не пришло.

А вот тебе, читатель, я хочу кое-что приоткрыть прямо сейчас. Меня зовут Дмитрий Помыслов. За свой тридцать один прожитый год я достаточно неплохо изучил людей. Прежде всего потому, что вначале прилежно изучил самого себя. Я хорошо знаю, на что реагируют разные типы людей. Именно поэтому я и рассчитываю, что Нина ко мне прислушается, – когда я заговорю о ней самой. Гаранина пока ещё не понимает, что у нас с нею имеется общий враг. По ходу первой части повествования, пока развязка ещё не наступила, я хочу доверительно прочитать тебе, читатель, пять своих коротких стихотворений, которые я написал, пребывая в следственном изоляторе. Большинство стихов посвящены моим друзьям… но два из них – тому самому врагу, которого Нина пока что не сумела разглядеть рядом с собой.

Пронзив обыденность мечтой

И веру укрепив стократно,

Мы ринулись безстрашно в бой,

Ведь не было пути обратно.

Менять стремленье на комфорт Безповоротно отказались

И, выбросив покой за борт,

Наедине с врагом остались.

Чертовски этот враг хитёр

И маскируется отлично.

В плену ты будешь до тех пор,

Пока врага не встретишь лично.

Что же касается меня, то я всегда тяготел к отшельничеству. На внешность я никогда не жаловался: рост под метр девяносто, вес чуть за центнер, объёмная мускулатура – плод многолетних занятий в тренажёрном зале, – славянские черты лица… и почти ничего не выдающие собеседнику стеклянные серо-зелёные глаза. У меня было достаточно много девушек, – но лишь дважды отношения затягивались дольше, чем на полгода. И мне всегда казалось, что я так и не научился взаимодействовать с людьми на должном уровне. Я как будто бы всё время ставил внешнюю жизнь на паузу, стараясь уделять больше времени тому, что происходило у меня внутри. Я надеялся, что постижение тайн Мироздания поможет мне подбирать ключи к человеческим сердцам.

Лет пять тому назад я страстно мечтал развить сверхспособности, о которых много читал в книгах по эзотерике. Чтение чужих мыслей, ясновидение, путешествия вне тела – я надеялся, что обладая этим, я стану чем-то большим, чем просто банковским клерком, которым я тогда был. Да, этой сфере я отдал более десяти лет своей жизни. На данный же момент я был просто малоизвестным писателем-фрилансером, постепенно – и очень экономно – тратящим свои банковские сбережения. Окружающие часто говорили, что я «боюсь брать на себя ответственность». Мне же казалось, что я ещё просто не нашёл себе применения в этом мире.

– Вероятно, вы путаете допросную комнату с кабинетом психолога, – в какой-то момент строго сказала мне Гаранина, пристально посмотрев в мои глаза. – Меня сейчас не интересуют ваши комплексы и психологические травмы. Я хочу знать, что связывает Звонимирова, с которым вы сотрудничали, а также Хозяина и Мать, на которых работал сам Иван. Кто из них изобрёл это чудовищное психотронное оружие?

Как же больно мне это было слышать в тот момент! То, что Гаранина сейчас называла «чудовищным психотронным оружием», она бы непременно назвала иначе, не соскользни мой палец столь предательски с кнопок телефона в тот день… Да, действительно: то, что изобрели Хозяин и Мать, – а затем передали в пользование Звонимирову, – оказывало поистине невероятное воздействие на людей. Однако цель у всего этого была иная… И в тот день – по досадному недоразумению – я не сумел убедить в этом Гаранину. И теперь я вынужден был разговаривать с ней не в своём штабе, – куда бы она не в силах была отказаться прийти, нажми я тогда на ту проклятую кнопку, – но в этой мрачной допросной комнате.

– Звонимиров сразу же произвёл на меня сильное впечатление, – ответил я Гараниной, понимая, что споры сейчас лишь усугубят моё – и без того плачевное – положение. – Я не встречал никого харизматичнее, психологически устойчивее и свободнее внутренне, чем Иван.

Сразу скажу, что увидеть Хозяина и Мать воочию мне так и не довелось. Насколько мне известно, даже Звонимиров не встречался с ними лицом к лицу. Я знал о них лишь то, что их ещё никто не смог поймать, – хотя выследить их иногда всё же удавалось. Называть их преступниками мне почему-то не хотелось. Разве только в том смысле, что они постоянно преступали установленные социумом пределы. Поговаривают, что тот, кто сумел бы таки заслужить право на встречу с ними, мог бы рассчитывать практически на всё, что угодно. Любое его (или её) желание было бы исполнено – настолько они были влиятельны. А насчёт Звонимирова – да, с этого неординарного человека всё у меня и началось. Мы познакомились с ним в сети. Тогда он пришёл мне на помощь.

Четвёртое августа

За двое суток до дня рождения Звонимирова

У меня есть одна загвоздка: я очень чутко сплю. К тому же безсонница – одна из основных моих проблем. И пару месяцев назад в доме напротив поселилась семья какого-то криминального авторитета, который включал свой шансон в любое время и на любую громкость. Ни вежливые просьбы, ни последующие жалобы в полицию – и его соседей, и моих – ни к чему не привели. Видимо, там «было всё схвачено». И вот в очередную – по воле «авторитета» – безсонную ночь мне пришло сообщение в социальной сети от некого Ивана Звонимирова.

«Бодрствуешь по чужой воле? – написал он мне. – Нужно, чтобы ты бодрствовал по своей!»

«Откуда ты знаешь?» – спросил я его.

«Установил разного рода связи с этим городом, – ответил Звонимиров. – Я готов тебе помочь и со сном, и с дальнейшим бодрствованием. Но ты должен попросить меня сам».

«Хорошо. Помоги, пожалуйста, найти управу на этих безпредельщиков!» – написал я Ивану.

«Считай до девяти», – последовал ответ, – после чего музыка в доме напротив заглохла.

«Ложись спать: завтра тебе потребуется свежая голова», – были последние адресованные мне в тот день слова Звонимирова.

В ту ночь я реально спал, как младенец. Более того, громкой музыки в своём дворе я больше не слышал. В какой-то момент я задумался над тем, что именно мог сделать Иван с тем «авторитетом»… А Звонимиров, словно прочитав мои мысли, прислал мне сообщение.

«Твой сосед жив, – писал спаситель моего сна, – но учится теперь жить без электричества. А сделал это не я. Вернее, не я один. В моей команде работает Оля Римская, которая является прекрасным программистом и хакером. А ещё имеет свои особые планы на силовые структуры. Те самые, которые отказались помогать тебе с уголовником-меломаном, предоставив это дело самой Оле. Поблагодаришь её при встрече».

Да, я вскоре встретил Олю – и, конечно, поблагодарил. Потом мы вместе прошли короткий и очень яркий путь, пока я не оказался в следственном изоляторе. Там я, моля Господа о том, чтобы Римская оказалась жива, написал вот это стихотворение:

Ах, Оля, я в тебе ценю,

Что ты живёшь не по указке.

Ведь движемся мы все ко дню,

Когда слетят навечно маски.

Твоя естественность – как свет,

Что лжи потёмки озаряет.

Такой, как ты, поверь мне, нет,

В кромешной тьме твой луч сияет.

Из разных мы с тобой миров,

Но творчество и нас связало.

А кто творит, – тот вечно нов!

Тогда любой конец – начало!

Спасибо, Оля, что ты есть,

За то, что даришь вдохновенье!

Мечтаю получить я весть

О том, что выжила в сраженьи…

Но для начала мне предстояло встретиться с самим Звонимировым, – и это произошло буквально через пару дней. Он был чуть выше меня, немного стройнее, а в плечах поуже. Сколько я его помню, он постоянно носил костюм белого цвета. Лицо его всегда было гладко выбритым, а изумрудного цвета глаза – гораздо живее, чем те, что я вижу в собственном отражении. И всё же при этом он производил впечатление человека флегматичного. И позже я сумел-таки понять, почему ничто не могло вывести Ивана из душевного равновесия.

Я очень часто спрашивал себя, в какой момент я прошёл с этими ребятами точку невозврата. И случай, про который я намерен сейчас рассказать, действительно изменил для меня всё.

                                                 * * *

«Меня не заботит, насколько будет доволен человек. Меня заботит, сколько будет в нём человеческого. Не моя забота – счастье людей. Кто из людей будет счастлив – вот что меня заботит».

Сент-Экзюпери А. де. «Цитадель» [9, с. 95].

                                                 * * *

Шестое августа

День рождения Звонимирова

Оказалось, что Иван, несмотря на всю внешнюю деловитость и внутреннюю сдержанность, иногда посещал ночные клубы. Позже до меня дошло, что ходил он туда не за весельем, – а совсем по другой причине. Там он находил людей, у которых, как он однажды выразился, «было ещё не всё потеряно». Признаться, я и сам в своё время провёл в подобных заведениях много безсонных ночей.

И вот однажды – шестого августа – Звонимиров, намереваясь отпраздновать свой день рождения, арендовал в популярном ночном клубе целый зал. Это помещение было далеко не самым большим в заведении, но для развлечений здесь имелось всё: караоке, большой плазменный экран, поставленные огромной буквой «П» три длинных кожаных дивана. Я, будучи туда приглашённым, увидел, насколько широким был круг общения у моего нового знакомого. Например, поздравить именинника пришёл известный актёр Роман Приличный, которого лично я обожал со времён выхода сериала «Серебряная ложка». Ростом пониже меня (где-то метр восемьдесят), накачанный (тоже чуть меньше, чем я), загорелый (здесь он дал бы мне фору) и успешный в профессиональном плане (здесь без комментариев), Приличный явился на именины Звонимирова в ярком бирюзовом костюме. И эта его внешняя яркость как-то уж очень резко контрастировала с потухшим светом его – прежде озорных – глаз…

В «Серебряной ложке» он играл богатенького баловня судьбы – Роману очень шёл именно этот образ. В сериале отец главного героя, измученный выходками нерадивого сына, в качестве наказания устроил его работать… в полицию. Да, я нисколько не удивился впоследствии, когда узнал, что Оля Римская также любила этот сериал. Правда, она сказала, что «кое-что бы там исправила». Впрочем, она вообще бы многое хотела исправить в этой жизни. Но про Олю я расскажу чуть позже.

Ещё одним гостем на дне рождения Ивана была Анастасия Шестёркина, начальник отдела продаж в банке… в котором я проработал последние семь лет моей «блестящей карьеры». Настиным подчинённым я никогда не был – по крайней мере, в плане профессиональном. Я работал кредитным аналитиком, определяя платёжеспособность клиентов при подаче ими заявок на кредит. Шестёркина же возглавляла тех, кто эти самые кредиты под любым предлогом людям «впихивал». Часто она заходила в наше управление с просьбой «отнестись к клиенту более лояльно». Я же был лоялен к самой Насте. Мне она и вправду нравилась. К сожалению, симпатия эта была невзаимной.

И в тот раз, на дне рождения Звонимирова, Настя сидела на белом кожаном диване напротив меня – невысокая пышногрудая блондинка, к каким я, признаться, всегда имел слабость. Распущенные белые волосы Шестёркиной ниспадали до середины спины, а одета она была в алое платье. Эта, простите за вульгарность, «красная тряпка» мешала мне думать о чём-либо другом, кроме как о девушке, которую эта пёстрая материя облачала. Настя же меня совершенно не замечала… Шестёркина была не замужем и так же, как и я, недавно разменяла четвёртый десяток. И, разумеется, популярный актёр Приличный куда больше интересовал Настю, нежели безвестный писатель Помыслов. И я давно понял, что общественное мнение играло для Шестёркиной очень важную роль.

Роман сидел справа от Насти. Поначалу он внимательно её слушал, пока она – весьма эмоционально – что-то рассказывала ему на ухо… Затем он начал слушать её чуть менее внимательно… А затем, кажется, и вовсе перестал обращать на неё внимание. Конечно, это сильно испортило «продажнице» настроение… Хотя всё это было сущими пустяками по сравнению с тем, что Шестёркиной довелось пережить через какие-то четыре дня. Однако не буду забегать вперёд.

Что касается отношения Насти к Звонимирову, то тут наблюдалась весьма занятная ситуация. На тот момент я видел их взаимодействие впервые, но уже успел уловить определённую тенденцию. Временами Анастасия, казалось, была от Ивана просто без ума: подходила к нему, – напрочь забывая о Приличном, – обнимала, что-то возбуждённо говорила Ивану на ухо. Затем, по прошествии буквально нескольких минут, она как будто бы и вовсе остывала к Звонимирову; снова старалась привлечь Приличного, снова терпела неудачу… Эта ситуация с «временной симпатией» повторилась раза два или три, после чего Звонимиров посмотрел на меня улыбающимися глазами. И я понял его без слов: здесь был какой-то фокус, трюк, которым он владел и собирался – я это точно понял – со временем поделиться со мной. Но кривить душой не стану: когда я наблюдал за тем, что Иван проделывал с Настей, во мне всколыхнулось давно, казалось бы, оставившее меня чувство ревности.

Перечислять всех пришедших гостей я не стану. Скажу лишь, что мужчин и женщин было примерно поровну, – а в общей сложности в районе десяти-двенадцати человек. В основном это были люди из сферы искусства либо бизнеса. Отдельно я хочу рассказать только про трёх из них.

Первым был известный чуть ли не по всей стране диджей Юрий Успехов (химик по образованию). Среднего роста и крепкого телосложения, одетый в зелёную футболку и чёрные джинсы, загорелый – почти как Приличный, с несколько напряжёнными карими глазами, а также с небольшой щетиной. И для него вечеринка не задалась с самого начала. Всю жизнь Юрий занимался стяжательством людского внимания. Поскольку я легко распознавал личностные психотипы, мне тут же всё стало ясно. Успехов создал в своём уме идеальный образ себя, с которым ежеминутно сверялся. Удачно ли он пошутил, хорошо ли спел, обворожил ли девушку… Зона комфорта Юрия заканчивалась там, где начиналось хотя бы малейшее расхождение между его «моделью себя» и действительностью. И тут – в паре метров от него – сидела такая «глыба», как Приличный. Разумеется, – в этой ситуации – Юрий получил от собравшихся внимания незначительно больше, чем я от Анастасии. И, само собой, музыкант был подавлен.

Следующей персоной, о которой я бы хотел рассказать, была психолог Екатерина Опекунцева. На несколько лет старше меня, невысокого роста, стройная – даже немного худощавая; одетая в чёрную кожанку и чёрные полиэстеровые брюки; с большими светло-карими глазами. Я принялся слушать её разговоры с собравшимися – и понял, что она пошла в психологи вовсе не из-за какого-нибудь врождённого дара. Катя не «пошла» в психологи – она туда «бежала»! Бежала от своих комплексов, душевных переживаний и ощущения, что её не будут любить, если она не заработает эту любовь своей помощью другим. В разговоре с малознакомыми людьми Опекунцева много раз упомянула свои «идеальные отношения с мужем» и также дала понять, как «хорошо она разбирается в этой теме в принципе». Предложения «если что, прийти к ней на консультацию» получили все – в том числе и я. В принципе, я допускал, что у нас будет с ней консультация, – однако психологом в этом случае видел, скорее, себя. Да, единственным, кого Опекунцева не пригласила к себе на сеанс, был сам именинник. Но она просто не могла не чувствовать его внутреннюю мощь…

Между прочим, когда-то стихотворение Кате посвятил… сам Звонимиров. Тогда Опекунцева ещё даже представить себе не могла, на что был способен Иван. И – по привычке – разобиделась на него из-за того, что он «не был благодарен ей за её желание помочь». Звонимиров показал мне однажды это своё послание Кате… и даже разрешил включить его в мою книгу, если она в итоге будет написана.

Подруга давняя моя,

Что с моего двора родного,

Обиду держит на меня

В который раз уж… Мне не ново.

Она старалась помогать

В тех трудных для меня моментах. Но втайне продолжала ждать

Похвал и всяких комплиментов.

Хвалить и вправду тяжело,

Когда о том безмолвно просят.

Такая похвала – во зло,

Она гордыню превозносит.

Я так любил её, как мог —

Как человека, как сестрёнку,

Но дружбы я не уберёг,

И порвалось, где было тонко.

Помощница, прости меня,

Доколе если не простила.

Боюсь, что гордости огня

Смиреньем ты не угасила.

Ты ПОЛЮБИ уже себя

И не завись от одобренья,

А я, поверь, люблю тебя —

Так просто и без объясненья!

Самым возрастным гостем Звонимирова – и последним, о ком я хочу рассказать подробно – был сорокапятилетний Антон Москвин, директор гуманитарного института. Ростом примерно с Приличного, полный, с зелёными глазами; одетый в просторные серые джинсы и бледно-зелёный свитер. Общаясь с гостями, Москвин как-то автоматически смеялся, очевидно, считая, что ситуация к тому располагала. Однако в его достаточно безразличных – как правило – глазах временами читалась глубокая тоска.

Семнадцатое августа

На допросе у Гараниной

– Дмитрий, что, на ваш взгляд, связывало всю эту разношёрстную компанию? – с каким-то будто бы даже личным интересом спросила меня Гаранина.

– Я уверен, что они все надеялись, что Звонимиров сумеет разрешить их проблемы, – ответил я следовательнице, теребя рукав своего тёмно-синего свитера. – Это читалось даже в Опекунцевой. Ей самой было очень сложно признаться, что у неё не всё хорошо в жизни. И в личной жизни в том числе. Но она надеялась, что найдётся кто-то, кто сумеет её понять… и оказать ей психологическую помощь в самый нужный момент.

В ту минуту я внутренне ликовал. По изменившемуся – буквально на какие-то мгновения – выражению глаз Гараниной я увидел, что сумел задеть нужные струны в ней самой. Это была одна из настоящих причин, почему я был здесь, в допросной – хотя причина формальная была совершенно иной.

– Расскажите про Москвина, – вернувшись в относительное внутреннее равновесие, сказала Гаранина. – Он тоже состоял в вашей группировке?

Что ж, про Москвина я мог ей рассказывать. В жизни Антона Максимовича намечалась большая неприятность. По главной заботе последних лет его жизни – гуманитарному институту, который Москвин возглавлял, – был нанесён фатальный удар: у него была отозвана лицензия. Конечно, Антон отчётливо видел тенденции последних десятилетий – что в образовании, что в цивилизации вообще. «Точные», левополушарные дисциплины безпощадно вытесняли правополушарные гуманитарные. И причины этого Москвин также прекрасно понимал. Человек с развитым правым полушарием, умеющий чувствовать и понимать без слов, был негласно объявлен врагом современной технократической цивилизации. Тот же двуногий житель Земли, у кого правое полушарие «благополучно» атрофировалось, имел возможность «безбедно» стать винтиком в этой громадной технократической постройке.

Шестое августа

День рождения Звонимирова

Иван сказал, что постарается помочь Антону Максимовичу. Однако, как сказал Звонимиров, это было невозможно без участия самого Москвина. Пока что директор института ждал от потенциального спасителя дальнейших инструкций… и делал вид, что на вечеринке ему было весело.

– А где же музыка? – спросил в какой-то момент уже изрядно подвыпивший Успехов. – Ваня, пусть сюда принесут гитару! Я спою для вас всех!

Приличный немного ехидно улыбнулся. И каким-то образом я почувствовал, что и ему было здесь не радостно. Он как будто бы уже устал от всего этого шума, веселья, вспышек фотоаппаратов, автографов и… вторжений в его внутреннее пространство. Наверное, его сердцу хотелось бы от всего этого бежать. Душа его, похоже, уже изголодалось по исцеляющему светлому безмолвию…

«Куда же убежал ты?» – вспомнились мне мои любимые строки, о которых мне ещё предстоит написать позже.

И в этот момент в зал действительно вошёл человек с гитарой, – а также Оля Римская. Но сперва я расскажу о «гитаристе». Его звали Виктор Правин. Он был моим ровесником, и мы пересекались с ним в университете, когда я учился на лингвиста, а он – на биолога. Виктор был полноват и коренаст, с собранными в хвост длинными коричневыми волосами; одет он был в синие просторные джинсы и сине-голубую клетчатую рубашку с закатанными по локоть рукавами. Полагаю, что без протежирования Ивана он бы ни за что не прошёл ни один клубный фейсконтроль. К слову, во всей этой обстановке Правин себя чувствовал крайне неловко. Я понимал, что ему была глубоко отвратительна сама атмосфера людских скопищ, – а клубных тем паче. Однако надо отдать ему должное: Виктор сумел отодвинуть личные эмоции на задний план – и пришёл поздравить своего друга Ивана с днём рождения. Да ещё как поздравить…