Баграмян: От Рядового До Маршала

– Совсем небольшая, уж тем более сегодня, – Манукян помолчал и в штабе услышали «тик – так» настенных ходиков из Еревана, которые отсчитывали первую минуту оставшихся времени. – Знаете, генерал, а в газетах пишут, что Германии очень нужна нефть.

Силикян нахмурился, пытаясь понять ход мыслей собеседника.

– Но при чем здесь нефть, Арам?

– А они ее только в Баку достанут, больше негде. Так что если вы прогоните турок с Араратской долины, то больше сюда они не сунутся. Вы их там сильно потрепали, Силикян. Думаю, всё, что осталось от грозных оттоманских полков, будет рваться в сторону бакинского района по самому северу Армении и югу Грузии, где войск мало. А на Ереван они больше не пойдут. Так что одна победа за 10 часов – и ход истории изменится. Дело за вами, генерал.

– Ну, а вы своё дело сделали, ведь это было ваше решение дать бой в Сардарапате… Я слышал, многие предлагали отход в сторону озера…

– Сделал, но не полностью. – прервал его Арам, —После отправки амуниции у меня осталось ещё одно дело. Вобщем, мне тут верховный патриарх подарил большую свечу.

Силикян снова нахмурился: «Какую свечу?»

– Очень большую, что зажигают во время церковной службы. Говорят, она горит как раз 10 часов. Вы же их видели у алтаря? Я сейчас пойду в храм и на молитву зажгу её. И пока свеча догорит, вы там спасёте Армению. Удачного вам манёвра, генерал.

Силикян положил трубку и посмотрел на окружающих:

– Мне пушки нужны большие, а не свечи. Что скажешь, Перекрёстов?

Командир партизанского отряда вздохнул.

– Так мы в Эрзеруме оставили пушки, господин Силиков. Они же все это дело себе забрали и вот теперь не спускаются с высот. Не хотят рисковать, видать. А как же? Да там напротив Пятый полк храбреца Пирумова, ваши зей… зейтунцы, да конный Злотарёва в придачу… Попробуй только сойти в долину, – он снова тяжело вздохнул. – Только вот я Пирумову давеча говорил: ты тоже не иди на эту высоту, положат всех наших, хоть к гадалке не ходи. Да-а, правильно вы выразились, Силиков, нашла тут коса на камень, ядрена вошь!

Перекрестов откинулся назад недовольный и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Закурил и снова тихо изрек: ядрена вошь!

Силикян посмотрел на него и погладил усы.

– Перекрёстов, я это понял. Но у Манукяна там уже свеча горит. И нам осталось 9 часов 59 минут для победы.

– Да кавалеристов жалко, поручик Арсен погиб… а мы с ним лет пять знались. – Перекрёстов почесал подбородок, затянулся сигаретой и продолжил, – англичане говорят, будто Энвер перебрасывает сюда свежие полки из Месопотамии…

– Арам думает, что это все в сторону Бакинского района пойдёт. У кого-то ещё есть идея?

– Они сами выдадут нам свою систему огня, – сказал сидящий в углу Баграмян и встал.

Все повернулись к нему. Один из бойцов в папахе спросил:

– Кто это такой?

Силикян поддался назад.

– Ваня Баграмянц, я тебе благодарен за храбрость в Сардарапате. Говори, что у тебя на уме, мы слушаем.

– Вам нужно выбить их пулемёты и пушки?

– Ну да.

– Но мы не знаем точно где они, чтобы туда ударила артиллерия?

– Я же сказал… Вслепую бить не могу, снарядов мало. Да и неэффективно…

– Согласен, этого делать нельзя. И конницу Пирумова в атаку посылать тоже бессмысленно.

– И что же ты задумал?

– Начните ложную атаку, лучше ночью. Перед боем мои отряды развернутся так, чтобы видеть в бинокль их позиции. Когда они начнут стрелять – верните наших солдат обратно. А мы по их огню в темноте определим координаты пушек и пулемётов, и тогда вы наложите огонь нашей артиллерии более точно. Причем это можно повторить несколько раз, пока полностью не определим систему их огня.

В комнате стало тихо. Силикян почесал подбородок и сказал:

– Это называется разведка боем, дорогой. Но мысль интересная! Где Араратов? Он мне нужен.21

Мемориал Сардарапат

О глобальном значении майских сражении в Армении

«12 февраля 1918-го года, вероломно нарушив условия перемирия, турецкое командование возобновило военные действия на Кавказском фронте. Сосредоточив 5 дивизий, усиленных иррегулярными частями, оно начало наступление в направлении довоенной русско-турецкой границы, имея конечной целью оккупировать возможно большие территории Закавказья и Южного Азербайджана, свергнуть Советскую власть в Баку и захватить бакинские нефтяные месторождения. Экспансионистские замыслы военного и политического руководства Турции являлись составной частью общего германского стратегического плана наступления на Советскую Россию», – пишут об этих исторических днях советские историки Авдеев и Глухов22.

Армянское сопротивление внесло свои коррективы в данные планы. В сражениях 1918 года в Сардарапате, Апаране и Каракилисе ещё, по сути, не полностью сформированные армянские вооружённые силы в условиях отсутствия государственности смогли разбить Османскую имперскую армию и спасти сердцевину Восточной Армении – Араратскую долину. Согласно мемуарам, Александра Хатисова (Хатисяна), в Османской Турции разразились внутренние дебаты: собрать новое войско для вторичного похода на Ереван или идти на Баку. Согласно историку Юджина Рогану, кайзеровская Германия никогда не нуждалась в нефти так сильно, как на данном этапе23. В итоге союзница Германии двинулась на Бакинскую большевистскую коммуну, которая была сформирована вследствии выборов сразу после революции 1917 года. Турецкий поход на Баку тоже проходил в условиях жёсткого сопротивления большевистской коммуны и армянских национальных формирований.

Начиная с марта, во время ожесточённых сражении в Сарыкамыше и вплоть до занятия Баку в сентябре 1918 года, военный министр Османской Турции энвер был вынужден перебрасывать все новые подразделения на Кавказ, вследствие чего слабел фронт против англичан в Месопотамии.

Роган считает, что переадресация войск из Ближнего Востока на Кавказ способствовала поражению турок в самой Месопотамии, и в конце концов ускорила крах Османской Империи24.

Лорд Джеймс Брайс писал министру иностранных дел Англии: «Армяне 5 месяцев удерживали Кавказский фронт, тем самым откладывая продвижение турок, что оказало услугу Британской армии в Месопотамии»25. Начальник штаба армии Кайзеровской Германии генерал Эрих фон Людендорф, после войны прямо написал в мемуарах. «Энвер-паша и его правительство больше думали не о войне с Англией̆, а о своих панисламистских целях на Кавказе»26.

P.S. Людендорф вообще проницательный человек. Первого февраля 1933 года, через два дня после назначения Адольфа Гитлера канцлером Германии, он написал президенту Гинденбургу: «Я торжественно предсказываю Вам, что этот человек столкнёт наше государство в пропасть, ввергнет нашу нацию в неописуемое несчастье…».

Глава 4. Быть!

Она была очень величественная и красивая.

Это все отмечают. И в общем дедушка, наверное,

был прав, что в неё влюбился.

Карина Наджарова

полковник ВС РФ в отставке

о бабушке Тамаре Баграмян (Саргсян)

Мы победили27. И у подножья священной горы Арарат воссоздали государство наше. После ряда крупных поражении в конце мая турок стал сговорчивее. Видимо, другого языка не понимают. В начале лета мы подписали мир, а потом закончилась мировая война.

Первая мировая, как выяснится позже…

К концу года оттоманы начали отступать с Кавказа. Карта Армении уже который раз за последние несколько лет изменилась. Мы вернули Александрополь, Карс, Сарыкамыш. Турцию вынудили отдать все завоевания на Кавказе. Единственным исключением стал Баку, который Нури, брат военного министра Энвера паши, практический отнял у Советской России в сентябре 1918 года. Местная Бакинская коммуна была полностью ориентирована на Москву. Но марш Нури в сторону Апшерона закончился провалом коммуны, а сам Баку тюрки объявили столицей нового государства. Осенью, с уходом османской армии, туда пришли англичане, и Россия окончательно потеряла этот богатый нефтью район, закреплённый за страной под названием «Азербайджан».

Мир на Кавказе не был продолжительным, а мой внутренней мир забушевал. Тамара, божественная красавица-гимназистка из Александрополя, воссияла в моей жизни, озарив лучами надежды те мрачные дни. Я как-то подкараулил её, объяснился в чувствах. Стоило видеть меня в той папахе, которой я хотел подчеркнуть свой армянский характер, и с маленьким букетом полевых цветов – мол, мужчина гор не без романтики.

Тамуля-джан только заулыбалась и пожала плечами.

– А ты смешной, Ованес, – сказала она и побежала домой. По-моему, я ей понравился. Но не ее отцу.

В ноябре 1920-го Армения стала советской. Меня, уже замкомандира армянского полка, отправили в Грузию – Советского Союза ещё не было и меня оставили в Тифлисе военным представителем Советской Армении. Когда через шесть месяцев я вернулся, узнал, что Тамуля уехала в Нахиджеван и обещана офицеру Мовсесу. Отец Тамары, некий фабрикант, даже слышать не хотел обо мне. Но война уже научила меня не сдаваться – ни врагу, ни фабриканту. Когда позже я узнал, что Мовсес убит в сражении, помчался в Нахиджеван. Так тому и быть. На этот раз нельзя было опаздывать. Я назвал мальчика Мовсесом, в честь отца. А через год Тамуля родила мне Маргушу.

Скоро я стал командиром армянского кавалерийского полка. Фабрикант уже понимал, что не прогадал.

Поворотным этапом жизни стал 1924 год, когда меня отправили в Петроград, на курсы совершенствования кавалерийских командиров.

Ленинград, я оговорился.

Глава 5. Ленинград

У армян много великих полководцев,

но самые великие это Гай и Баграмян

1924 год, Ленинград

В мае 1923 года в Минске 26-летнего офицера Красной Армии, выходца из Калужской деревни с типичным именем Стрелковка позвал к себе на чашку чая комдив Николай Каширин.

– Как вы думаете, правильно у нас обучается конница для войны будущего? И как вы сами представляете себе войну будущего? – спросил комдив.

Собравшись духом, молодой и перспективный кавалерист выдал немного критики:

– Необходимых знаний и навыков далеко недостаточно. Учим подчинённых так, как учили нас в старой армии.

Каширин терпеливо выслушал его, убедился в рассудительности кавалериста. Молодой офицер вышел из этого чаепития командиром 39-го Бузлукского полка 2-й кавбригады 7-й или Самарской дивизии. Звали его Георгий Жуков.

Через несколько месяцев под Оршей прошли первые после окончания Гражданской войны манёвры Красной Армии, где особо выделилась Самарская дивизия с ее полковыми командирами и новым комдивом. Боеспособность дивизии отметил замначальника генерального штаба РККА Тухачевский, специально приехавший из Москвы. Он выразил благодарность комдиву Гаю. Г. Д. Гай28, легендарный командир гражданской, уже год как сменил Каширина. Наблюдая за лихим и эрудированным кавалеристом Жуковым, Гай, как и его предшественник Каширин, пришёл к выводу, что калужскому офицеру полагается поощрение.

В конце июля 1924 года Гай пригласил к себе Жукова. Пили ли чай в июле – неизвестно, а вот разговор двух командиров оказался как бы продолжением темы, которую начал Каширин. Гай спросил, каким образом Жуков работает над усовершенствованием.

– Много читаю и занимаюсь разбором операций Первой Мировой войны, – ответил тот.

Гай – статный комдив, с усами и темными волосам, куда уже потихоньку прокрадывается седина. Он шутит, что хочет походить на своего скакуна – конь такой же чёрный, как его шевелюра, с серебристо-белыми, как седина, ногами.

– Военное дело не стоит на месте, – ответил Гай. – Нашим военачальникам в изучении военных проблем нужна более основательная учёба. Думаю, вам следует поехать в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград. Это весьма полезно для вашей будущей деятельности.29

Через два месяца после этого разговора, в сентябре, на первые подобного рода курсы съехалась в Ленинград группа молодых командиров кавалерийских полков. Незадолго до последнего назначения командиром в Самарскую дивизию, Гай был Наркомвоенмором Армянской ССР. Это должность так называется – у Советской Армении моря нет.

В этой должности Гай отправил в Ленинград и командира кавполка Баграмяна. Так к осени 1924 на ленинградских курсах усовершенствования комсостава встретились Жуков, Баграмян, Рокоссовский, Еременко, Чистяков, Романенко…

В город на Неве Жуков и Баграмян приехали во время наводнения. Но куда более глубокая пучина ожидала Жукова в Ленинграде в будущем. «Мог ли я предположить, что через 17 лет мне придётся командовать войсками Ленинградского фронта, защищавшими город Ленина от фашистских войск!», – напишет потом четырежды Герой Советского Союза Георгий Константинович Жуков.

А могли ли они представить, что на тех курсах учатся аж 4 будущих маршала и 9 генералов Советской Армии? Можно, конечно, сказать, что это были курсы офицеров-счастливчиков, мол, так сошлись (пятиконечные) звезды. Но это будет только половина правды. Другая половина заключается в том, что многие из курсантов тех знаменитых кавкурсов погибли не своей смертью. Генералы Пётр Иванов и Леонид Бобкин, майор Айк Бахчинян были убиты во время ВОВ. Комбриг Самокрутов покончил с собой в 1940-м.

А вот убитых расстрельными списками трагически больше. И их имена тут тоже необходимо упомянуть, наряду с остальными героями. Ведь среди тех, кого загубили «тройки», могли быть и 5-й маршал или 10-й генерал этого славного курса офицеров-кавалеристов: комбриг Александр Зубок (1937), комбриг Евсей Тантлевский (1937), комбриг Никита Мишук (1938), полковник Эдуард Гросс (1937), полковник Фёдор Мысин (1937), комкор Михаил Баторский (начальник Кавкурсов, 1938)…

О наводнениях в Петербурге

Год 24-ый каждого столетия имеет особое место в истории наводнении Петербурга-Ленинграда. В 1724-м в молодой столице шторм и ветер чуть не стоили основателю города и империи жизни. Вода снесла одно из судов, плывших за яхтой Петра I, где почти все погибли. Историк Ким Померанец считает, что эта буря была отчасти причиною смерти Петра Великого в январе 1725 года. «Он, уже больной, спасал утопающих у берегов Лахты. Эта простуда ожесточила недуг государя», – пишет историк.30

Аккурат через 100 лет и тоже в ноябре вода «сдвинула и расчленила огромные мосты Исаакиевский, Троицкий и иные», как написал об этом Александр Грибоедов.31 Про тот Петербургский апокалипсис писали Пушкин и Дюма. Вода поднялась аж на 4 метра с плюсом – рекорд, не побитый поныне.

«Ленинград нас встретил неприветливо. Дул холодный штормовой ветер, гнавший свинцовые воды Финского залива через Неву и многочисленные каналы на набережные и улицы города». Это уже написал кавалерист Иван Баграмян, приехавший в Ленинград на учебу в сентябре 1924-го. Тогда до катастрофической отметки уровня воды столетней давности не хватило меньше полуметра.

2024-й не за горами, кстати. Надо быть осмотрительнее…

В сентябре по улице, названной в честь революционера Воинова (его там убили летом 17-го) гуляли, прыгая через лужи, два офицера. Дул холодный ветер. Один из них – статный, с серо-голубыми глазами. Морщится. Он родился в Польше, служил в Европе, теперь служит в Забайкалье и как-то устал от холодов. Другой офицер пониже ростом. Лицо крайне самоуверенное, с лёгкой улыбкой в разрезе глаз. Он приехал в Ленинград на своем скакуне. Тот, что поменьше ростом, думает: «А не вернуться ли обратно на коне?». А высокий смотрит в пасмурное небо и прикидывает, как раскаты и молнии перенесёт его жеребец «Жемчужий».

– Послушай, а сколько вёрст отсюда до Минска? – вдруг прервал молчание тот, что поменьше ростом.

– Ну 700 будет точно, -ответил высокий.

– Семьсоооот.., – тянет первый в ответ. – А я там служу, думаю, может, на коне поскакать обратно.

– Оригинально мыслите, товарищ кавалерист. А мне в Забайкалье на лошадке точно не получится. Тем более, Люлю ребёнка хочет.

– Люлю?

– Юлия, жена, то есть.

Статный посмотрел на здание Таврического дворца и сказал:

– Знаешь, а ведь многие ленинградцы даже и не знают про улицу большевика Воинова, знают её как Шпалерную улицу. Про Урицкий дворец и спрашивать не надо.

– Я это уже понял, – ответил второй. – Равно как и то, что многие здесь по-прежнему считают себя не ленинградцами, а питерцами.

– Я вот не мог найти Кавалерийскую школу РККА. Но достаточно было спросить про царские казармы Аракчеева – сразу подсказали, куда свернуть.

– Это Зиновьева вина, – ответил кавалерист из Белоруссии. – Недостаточно поработал.

– Точно, – статный офицер вздохнул, – по этой улице сам Ленин ходил в ночь революции!

Офицеры свернули и шагнули в здание бывшей Царской «Лошадиной академии».

– Ну, будем знакомы, я Костя Рокоссовский.

– Георгий Жуков.

– Скакать, стало быть, любишь раз до Минска марафон хочется устроить. И я тоже. Устроим поединки? А с шашкой как?

Жуков посмотрел на него, и улыбочка снова пробилась в разрезе глаз.

– Да легко. Зарубим шашку? А у тебя, я смотрю, орден и медали. И у меня почти такие же.

– Да, да, Георгий. У нас много общего.

Офицеры подошли к прилепленному на доске листу и начали искать свои фамилии. По коридору ходили люди в форме и в гражданской одежде. Жуков, поморщившись, читал список и вдруг тихо произнёс:

– Смотри-ка, а у нас и отчества совпадают, а, Константинович?

– Да не то, чтобы очень совпадают…, – тихо начал Рокоссовский, но этих слов не расслышать, а Жуков тем временем повернулся к нему, крепко пожал локоть и сказал: «Мы теперь с тобою, брат мой Рокоссовский, на всю жизнь связаны, видать. Далеко пойдём».

– А мы не опаздываем?

Кавалеристы повернулись и только теперь заметили третьего офицера, который неслышно подошёл искать в списках своё имя.

– Нам сказали, ещё есть время. Что за говор у тебя такой? Ты что, из грузин?

– Да нет, армянин он, – уверенно сказал Жуков. – Знаю я их речь. У нас в Минске комдив есть, Бэ.. Бжшкянц фамилия, Слыхал? Братья армяне, ну как можно четыре согласных сразу: Бэжэшэкэ… Как это вообще выговорить? Благо, революционная кличка – Гай.

Рокоссовский рассмеялся: «А ты часом не Мкртчян, дружище? Там вообще пять согласных. У меня в Забайкалье армянин служит. Мкртыч Мкртчян. А я его всё Никитой зову. Язык берегу».

Жуков попытался с разбегу произнести: Мкр… мэкере… мэкэрэрэтэче… Нет, не могу.

– Бедные мкртчяны, как они в России обходиться будут? Хотя, коли мне дались имена байкалских бурятов, смогу и твою фамилию…

– Подожди, Костя. Мкртэче… мкрэт… Слушай, серьёзно, как же тебя зовут? Ты случайно не мэкэтэ…

– У меня все проще. Я Баграмян.

– Ну вот и ладушки. А я Жуков, будущий командир всей Армии Советов. Будем знакомы, кавалерист с солнечного юга.

Баграмян спокойно пожал ему руку, а Рокоссовский вдруг перестал смеяться, повернулся и посмотрел на Жукова. Его последние слова прозвучали как-то резко и шибко самоуверенно. А тот смотрит на Рокоссовского и снова лучатся глаза улыбкой. И тут во взгляде Жукова Рокоссовский углядел энергию и безудержную волю к достижению того, о чем он только что сказал. И что-то во всем этом Косте Рокоссовскому начинает не нравиться. Что-то уже не нравится. И он медленно произнес:

– Меня зовут Константин Рокоссовский. И я буду будущим командиром кавалериста Жукова.

Кто бы знал, что они оба окажутся правы…

– Ну понятно, – спокойно ответил третий офицер, – Я Ованес Хачатурович Баграмян. Можно Иван Христофорыч. А кем стану – это Бог даст.

Жуков усмехнулся:

– Негоже большевику надеяться на Бога, товарищ Баграмян.

– Это да. Только вот я не коммунист – видать, биография не позволяет.

У них над головой портрет Троцкого. Подошли двое со стремянкой и новыми портретами. Поставили стремянку, сняли Троцкого, бросили на пол и, забив гвозди, начали вешать новых.

– Так кого первым? -спросил один из них.

– Ну сказали Зиновьева, Сталина оставь третьим. Он у нас младший.

– Извиняй, Иосиф Виссарионович, ты будешь третьим, – захихикал первый и забил ещё гвоздь. Второй человек, с карандашом за ухом, смотрел на него держа в руках портреты Зиновьева и Каменева, оставив Сталина криво лежать на полу.

Между тем Жуков, Рокоссовский и Баграмян удалились, обсуждая текущие новости.

– Страна и Европа быстро меняются. Чувствую, красные командиры скоро будут нужны трудовому народу, – сказал Жуков.

– Да, – ответил Рокоссовской, – скоро многое уже по-новому будет. Вся тактика войны. Чапаева и Первую конную уважаю, но сейчас нужны самолёты и танки. Согласен, Георгий, все очень быстро меняется.

Как оказалось, «все очень быстро меняется» вполне применимо и к очередности портретов коммунистов-вождей, которые двое рабочих повесили на стену бывших Аракчеевских казарм.

Глава 6

Снова Хачисар

Площадь Маршала Бабаджаняна в Москве

образована пересечением проспекта

Маршала Жукова с примыкающей

к нему с севера улицей и отходящей

под острым углом на юго-запад

улицей Мнёвники. К площади

примыкает сквер Маршала Жукова.

Из Википедии

1925 год, Чардахлу

19-летний Армо – Амазасп Бабаджанян открыл дверь и вошёл в сельский домик. Там собрание. Уже 5 лет советской власти, а с комсомольской ячейкой что-то не ладится. Весть об этом дошла до верхов, и из Тифлиса прислали партийного работника разбираться на местах. Сидит Алексей Баграмов, младший брат И. Х. Баграмяна, и агитирует. Рядом приехавший из столицы ЗСФСР32 партийный работник Иван Никифоров. Напротив – крестьяне, Каграман и Арусяк Баграмяны, Акоп, Вараздат и ещё человек 40—50. Население деревни растёт, уже перевалило за 2000. Алексей стал ведущим активистом в комсомоле и к приезду Никифорова собрал в сельсовете односельчан.

– Крестьяне нашей страны наконец-то получили землю и мир. Железная дорога между тремя Закавказскими республиками работает свободно, без саботажа. А помните, что происходило до советизации? – Алексей посмотрел на бумаги и снова на односельчан. – Или возьмём, к примеру, учёбу. Вот сколько армянских школ было до революции? Ведь мало же?

– Это почему мало, Алексей? – с места подал голос Акоп. – Целые университеты были. Вот Татев или этот, как его…

Баграмов посмотрел на него удивлённо:

– Акоп, Татев в 15-м веке работал.

– А 15-й век что, не до революции?

– Да нет, просто я хотел сказать непосредственно до революции, понимаешь? Или вот взять науку. Посмотрите, какими бурными темпами прогрессируют армянская наука. Сын Абгара из Южного Карабаха ушёл в Петер.. ээ… в Ленинград, товарищи, в Ленинград, и совсем недавно, вот пишут тут газеты, создал… – Баграмов начал перебирать газеты на столе, посмотрел на свои записи, – цветной… значит, цветной… ну такую коробку… для передачи… примерно как радио, но с картинками, товарищи. Да, да, радио, но с картинками. К тому же в трёхцветном варианте.33 Так, ну а до революции что? Ведь не было условий…

Акоп никак не успокоится:

– Почему? Я в Венеции видел армянских учёных.

– Да причём тут Венеция, Акоп?

– Ну, ты так говоришь, будто только при Ленине и Троцком может быть наука.

Баграмов бросил взгляд на Никифорова и сказал вполголоса: «Троцкого забудем…»

Никифоров сделал какую-то заметку на бумаге и чуть смущённо проворчал: «У вас что тут, газет не читают?»

– Ну-у-у… – Баграмов повернулся к Бабаджаняну, – тебе чего, Армо?

– Так сами вызывали…

– Ах да, намаялся я с комсомольской работой. Подойди, ахпер джан, – он повернулся к Никифорову, – ахпер джан по-армянски «дорогой брат», что ли.

Тот кивнул, глянул на свою шпаргалку и сказал:

– Я уже немого выучил ваш язык, цавд танэм. Вот ещё барекамутюн, кусакцутюн…34

Алексей и многие крестьяне засмеялись. Кто-то из Мартиросянов хлопнул в ладоши и крикнул с места:

– Запомните слово «миацум»35, товарищ.

Алексей показал пальцем на Бабаджаняна.

– Вот посмотрите на Армо, наш комсомольский активист. Его все любят, уважают.

Акоп снова крикнул с места: «Боятся!».

– Да он за правое дело готов горою встать, – кричит в ответ Баграмов.

Крестьяне снова принялись шуметь:

– Да, кялагёз он, Алексей, кялагёз….