Полная версия
Всякие глупости. Том 1
делов-то! Вот дура баба, плачет! Наша Муська ещё притащит котят.» – сказал муж, и Маринка твёрдо решила, что завтра поедет и заберёт котёнка домой.
Остаток дня, вечер и ночь тянулись бесконечно. Сон ни за что не хотел приходить, стоило закрыть глаза, как перед взором оказывалась малышка-кошка с умными печальными глазками… Маринка еле дождалась, когда утром следующего дня оказалась снова в конторе складов.
«Здравствуйте! Помните меня? Я вам кошечку вчера привозила, так вот, не могу я без неё, хочу забрать» – с порога протараторила Маринка.
«Ваша кошечка… вернее, вашу кошечку… загрызли крысы… она там, на складе, в крови вся… по кусочкам…» – запинаясь, сказала вчерашняя девушка…
…Маринка везла в коробочке мёртвую маленькую кошечку и не стесняясь пассажиров автобуса, всё плакала и плакала…
Восьмая всякая глупость
Девяностые ударили по настроению народа, и не только по настроению.
Не попали под этот удар наши соседи по подъезду – Вася и Наталья, они всё так же шумно и весело здоровались, шутили, таскали клетчатые огромные сумки с товаром, торговали на рынке. На несколько дней Вася уезжал за товаром, тогда Наталья, отведя трёхлетнего сынишку к матери, торговала на рынке одна.
Товар хорошо раскупался, и денежный оборот у новоиспечённых «челноков» был очень внушительным, однако Наталья и Василий не покупали сынишке дорогих игрушек, сами ходили в прежней своей одежонке и бюджет вели строго.
А потом взяли да и купили… автобус! Настоящий, свой собственный большой пассажирский автобус. Василий стал возить пассажиров куда-то в область, из области, опять – туда и обратно. В день – два рейса, а затем ставил автобус под окнами квартиры, на проезжую часть с очень малым по ней движением машин. Чуть позже был куплен гараж, и Вася выходил теперь пораньше из дому, чтобы его рейсы были точными по расписанию.
Иногда с Васей, взяв сына, ездила Наталья, рассказывая потом соседям какая красота там в области – и река, пруды, лес, пастбища, коровы и козочки…
Однажды днём раздался такой громкий хлопок, похожий на глухой взрывчик, что те соседи, у которых окна выходили на проезжую часть, тотчас поспешили посмотреть что такое грохнуло. На улице стоял автобус Васи, врезавшийся в толстое старое дерево, росшее себе спокойно наверно лет девяносто на противоположной стороне пешеходной зоны. Сам Вася помогал выйти пассажирам, а те выходили кто хромая, кто с разбитым в кровь носом. Наталья с ребёнком тоже выбрались из кабины автобуса, ребёнок громко плакал, когда Наталья брала сына на руки, тот замолкал, но стоило дотронуться до его, видимо, ушибленной ножки, как он начинал плакать снова…
Вася больше не ездил на автобусе и запил. Наталья торговала на рынке каким-то мелким товаром, ругала мужа, сетовала соседкам на то, что Василий – в прошлом дальнобойщик, скучает по рулю-баранке, а потом забрала сына и уехала к матери в однушку, не желая терпеть пьянку мужа.
Иногда Василий брал себя в руки, не пил по нескольку дней, наглаживал свои старые брюки и рубашку, щедро брызгал на себя дешёвым одеколоном, привозил жену с сыном домой и даже помогал Наталье на рынке. И все они счастливо жили по нескольку месяцев, но затем Вася вновь срывался, и всё повторялось.
Но однажды соседи снова увидели прежних улыбчивых Васю и Наталью, ещё бы, ведь Вася подался в «дальнобой», да теперь он возил серьёзный груз и отсутствовал дома, вопреки прежним долгим поездкам, лишь несколько дней.
У подъезда стояла крышка гроба с развевавшимися на ней чёрными лентами с надписями: «любимому мужу», «любимому зятю»…
Васю застрелили, когда он вёз очередной серьёзный груз, пуля попала прямо в сердце. На похоронах Наталья с посеревшим и вмиг постаревшим лицом, на котором выразилось нестерпимое горе, лишь как-то громко с криком вздыхала. Испуганный сынишка всё жался к бабушке, не смея подойти к матери…
Девятая всякая глупость
У подъезда пятиэтажного дома столпились жильцы, из-за евроремонта в квартире на втором этаже и перепланировки была нарушена несущаяя стена, и… на торце дома образовалась трещина, пропуская свет заходящего солнца во все квартиры с торца. Вокруг подъезда всё было обтянуто ленточками, и жильцов не пускали домой.
Женька, возвратившийся из школы, тоже стоял рядом с возмущавшимися родителями, не зная как быть.
Потом приехал какой-то чиновник, стал успокаивать людей, говоря, что нужны специалисты, которые уже едут, что они-то и сделают необходимое, чтобы узнать подлежит ли восстановлению повреждённая часть дома. Затем чиновник предложил обратиться к своему помощнику, который стоял тут же, и записаться у него, если кому-то негде пожить недолгое время.
Женька, в свои четырнадцать, почти пятнадцать, имел паспорт и вообще считал себя взрослым, он хотел было записаться у помощника, но мать с отцом потянули Женьку за рукав из очереди. Отец договорился со своей дальней родственницей – тётей Шурой, что поживут у неё какое-то время.
Дому, где жила тётя Шура, не грозили бы никакие трещины, с такими-то толстыми стенами «сталинской» постройки. Женьку с родителями тётя Шура определила во второй просторной комнате своей «двушки».
Лёжа ночью с открытыми глазами, Женька очень скучал по своей квартире и главное – по своей комнате, где всё-всё было устроено как ему надо, где было так клёво.
На следующий день пострадавшим жильцам разрешили взять из квартир только необходимые вещи и документы, а ещё через пару дней оказалось, что не всё так страшно, поскольку капитальных повреждений не было, то через неделю ремонтных работ можно будет вернуться в свои квартиры.
Неделя, прожитая у тёти Шуры оказалась роковой. Отец ни через неделю, ни через две домой не вернулся, он, познакомившись с красивой девушкой Юлей, проживавшей этажом выше в тёти Шурином доме, неожиданно для Женьки и его матери, остался жить с ней. Мать, было разгневалась, хотела вцепиться в густые роскошные волосы Юли, но отец при Женьке даже не дал приблизиться к Юле и грубо оттолкнул мать так, что та чуть не упала, если бы Женька не успел подхватить мать, то она покатилась бы по лестнице вниз, а там, – смотря как упасть… Мать плакала, тётя Шура качала головой, говоря, что Юлька девка ещё та, что у неё дружки есть сомнительной репутации… А Женька чувствовал себя так, словно проклятая трещина прошлась по его жизни, разделив её на «до» и «после».
Уже два месяца Женька вдвоём с матерью жили в своей квартире, как-то во время их отсутствия зашёл отец за вещами, о чём сообщила возвращавшейся с работы матери Мария Петровна – соседка с первого этажа, которая всё всегда видела и про всех всё знала.
Видя как мать перестала следить за своей внешностью, как стала по-старушечьи одеваться и слыша как она плакала по ночам, Женька решил поговорить с отцом. Он ждал отца возле его машины, припаркованной у входа на его работу и вспоминал те времена, когда они все вместе на этой вот отцовской машине ездили на дачу к друзьям отца, как здорово и весело тогда было… «Зачем ты к машине прислонился?!» – услышал вдруг Женька, он повернул голову и увидел отца, смотрящего на него какими-то совсем чужими глазами. «Привет, пап.» – неуверенно сказал Женька. «Что надо?» – ещё более грубо спросил отец. «Я… я хотел поговорить с тобой… насчёт мамы, она… переживает…» Но отец не дал Женьке договорить, открыв дверцу машины, коротко бросил страшные слова: « Не приходи сюда никогда больше! И отстаньте от меня.»
Женька возненавидел отца, но решил поговорить с Юлей и даже пригрозить ей, что убьёт, если она не перестанет морочить отцу голову. Но поговорить с Юлей наедине никак не удавалось, после работы отец заезжал за Юлей в парикмахерскую, где Юля работала мастером мужских стрижек. Затем отец предупредительно, как холоп какой-то открывал перед Юлей дверцу машины, и они уезжали. Женька несколько раз видел как они шли вместе: отец, слегка грузный и с пивным животиком и она – Юля, вся лёгкая, стройная, длинноногая красавица. Казалось, не к месту, что рядом с ней шёл лысеющий мужчина, со стороны он почти походил на её отца.
Всё-таки Женьке удалось поговорить с Юлей, зайдя к ней в парикмахерскую, даже не поговорить, а лишь пролепетать что-то вроде «оставь моего отца», потому что Юля смотрела на Женьку таким откровенно ненавидящим и презрительно-холодным взглядом, что Женька совершенно потерялся. А потом с её пухлых хорошеньких губ понеслась площадная брань…
Днём следующего дня у подъезда на скамейке Женьку, шедшего из школы, поджидали трое крепких парней, они стали избивать Женьку сначала кулаками, потом его, упавшего, стали пинать ногами. Каждый крепкий пинок тяжелых ботинок отзывался в теле Женьки адской болью… Потом боль исчезла, и Женька услышал истеричный вскрик соседки Марии Петровны: «Паразиты! Что вы делаете?!!»
Женька стоял рядом с матерью и Марией Петровной у могилы на собственных похоронах. Отца не было.
Теперь Женька, невидимый, мог проходить сквозь стены и двери и даже подлетать на четвёртый этаж и проходить сквозь окно прямо в свою комнату, где всё было как прежде, где было так клёво… В дверь позвонили. Женька вышел посмотреть и остановился позади матери, которая, подойдя к двери, сухо спросила: «Кто там?»
За дверью стоял отец, он плакал и просил простить его, просил пустить, чтобы начать всё сначала… Мать молча отошла от двери и села за столик на кухне, она, не обращая внимания на мольбы за дверью, долго смотрела в одну точку. Женька посидел с ней немного, вспоминая былые чаепития и заметил как сильно постарела его мама…
Когда-то всё заканчивается. Кроме Вечности. Теперь Женька и его мама – снова молодая и задорная живут в домике у реки, вокруг много света и ярких цветов на бескрайних лугах…
Десятая всякая глупость
Свете семнадцать, стройная фигура идеальна, маленькая ножка. Про маленькую ножку ещё Пушкин писал, что, дескать, редкость…
Если бы Света и на лицо была красива, то можно было бы прожить жизнь совсем без комплексов, впрочем, в нашем родном СССР никаких комплексов быть не должно было.
Недавно Света пошила в ателье зимнее пальто, но воротник поставили старый мамин, и Света обходила магазины в центре города, чтобы купить какой-то новенький, где совсем недавно продавали таковые, но сейчас ничего не было.
Света очень стеснялась воротника на новом, подчёркивавшем её стройную фигурку, пальто. Воротник из чернобурки когда-то был хорош, но теперь выгорел, длинный ворс стал короток, а местами совсем осыпался. Однажды в транспорте какой-то подвыпивший парень погладил ладонью воротник на пальто Светы и спросил: «А это мех какого зверька?» Света не ответила.
Пока Света бродила по центру города, заходя то в один, то в другой магазин, погода совершенно испортилась, и пошёл мокрый частый снег, подул ветер. Прохожие ускоряли шаг, а Света радовалась мокрому снегу, ведь облезлый воротник на её пальто, намокая, уже не так бросался в глаза своим ужасным видом, потому что и у других людей пушистые воротники выглядели не лучшим образом в такую слякоть.
Ещё один магазин, где продавщица, посмотрев на облезлый воротник Светы, сказала: «Такие вещи, девушка, надо не зимой искать, уже в начале осени все меховые воротники раскупили.»
Ступая по снежной жиже на тротуаре, Света, повернувшись на вывеску ещё одного магазина, краем глаза заметила шедших позади неё двух молодых, даже юных цыган. Это были девушка и парень, скорее всего, брат с сестрой, и даже двойняшки. Они были так похожи друг на друга, шли, не держась ни за руки, ни переглядываясь. У обоих настолько красивые лица, что Свете нестерпимо хотелось обернуться, чтобы взглянуть на них ещё раз. Изо всех сил Света старалась не поворачиваться и мысленно разглядывала как бы сфотографированную картинку этих цыган: на голове девушки цветастый платок, из-под которого выбивались чёрные длинные локоны с крупными завитками, глаза большие и тёмно-карие, идеально обрисованные природой губы, прямой идеальный носик… и паренёк-цыган – точная копия девушки, он шёл без головного убора, и на его короткую, но всё равно вьющуюся крупными кольцами шевелюру, падал мокрый снег, нисколько не нанося вреда причёске. И они оба шли так, словно над ними светило солнце в безветренную погоду, казалось, что снег и ветер – это для любых других людей, а никак не для них.
Встречные прохожие, скользнув равнодушным взглядом по лицу Светы, вдруг останавливались взглядом на шедшей следом парочке юных цыган, таращась с удивлением и восторгом.
Наконец Света не выдержала и обернулась, взглянув поочерёдно на парня и девушку, вновь поразившись их красоте.
«Олээээ!» – услышала Света позади голос парнишки-цыгана. Это «олэээ» явно относилось к Свете, а интонация, с которой прозвучало неизвестно что обозначавшее «олэээ» говорила что-то наподобие «смотри, и она повернулась, не выдержала…»
Света с другими прохожими остановилась на светофоре, дожидаясь зелёного, а парочка юных цыган свернула по тротуару влево. Повернув голову и смотря им вслед, Света заметила, что они были одеты легко, оба в демисезонных чёрных пальто, без шарфа, они шли свободной лёгкой походкой, и если у многих прохожих покраснели носы от холода, то кожа этих цыган была бледна и словно светилась. Это была какая-то дьявольски-прекрасная красота!
Парнишка-цыган, идя рядом с девушкой, вдруг полуобернулся и посмотрел на Свету, замерзавшую под мокрым снегом и поэтому – тоже с покрасневшим носом, то ли с сожалением, то ли с презрением…
Одиннадцатая всякая глупость
Лида уже третье лето ездила к бабушке с дедушкой, живших неподалёку от моря. Родители сажали Лиду на поезд, просили проводника присмотреть за ней, а на следующее утро, когда скорый поезд останавливался на конечной станции, Лиду встречали на перроне радостные бабушка и дед.
На пляж днём, когда там было много народу, Лида не приходила, она помогала бабушке в огороде и на рынке, а вечером, когда жара спадала, Лида купалась в море, научилась самостоятельно плавать.
В этот раз, ещё издали Лида увидела большую раковину у кромки воды. Было странно, что её до сих пор никто не взял. Подойдя ближе, Лида почувствовала жуткий запах, исходящий изнутри раковины. Найдя на пустеющем пляже брошенный пакет, Лида брезгливо перекатила в него воняющую раковину и отправилась к дому.
Дедушка посоветовал Лиде отварить воняющую раковину в кипятке, чтобы гниющее тело моллюска вывалилось.
После процедуры с последующим отмыванием и просушками, раковина засияла во всей своей красе. К тому же, она была очень большая, белая с перламутром внутри, с какими-то «рожками» по всей внешней поверхности. Дома в московской квартире раковина, конечно, поразит подружек.
Первое сентября. Лида стоит на торжественной линейке перед школой вместе со своими одноклассниками. «Где так загорела?» – спросил её какой-то мальчик, вставший рядом. Лида оглядела его, казавшегося старше, чем другие мальчишки-одноклассники, он походил на какого-то артиста из какого-то кино, и Лида чуть было не залюбовалась им, но, спохватившись, спросила: «Ты второгодник?», на что тот рассмеялся.
Новенького, уже в классе, всем представила учительница. Его звали Олег. Затем Олег сел за парту… рядом с Лидой! Было ещё два свободных места, рядом с Наташкой, или с Настей, например, но Олег сел рядом с Лидой.
«Представляешь, какой кошмар!» – сказал Олег Лиде, он сказал это как законченное предложение и замолчал. Лида, не услышав продолжения, взглянула на Олега, а встретившись с ним взглядом, прямо-таки утонула в его глазах…
«У меня сегодня день рождения, приходи, а? Родители рады будут.» – наконец продолжил Олег.
Лида несла в руках свою красивую морскую раковину в подарок Олегу. «Боже! Какая прелесть!» – всплеснула руками мама Олега, открывшая Лиде дверь. Вышедшие в прихожую Олег со своим отцом встретить Лиду, тоже изумились подарку.
В квартире Олега с дорогой обстановкой было много книг. Чувствовалось, что родители Олега все эти книги прочли, они вели аристократичную беседу во время праздничного чаепития с тортом, специально заказанным в честь дня рождения сына…
Лида и Олег сидели за одной партой. Они вместе входили в школу, в класс, встречаясь на перекрёстке, на котором и расставались после уроков, расходясь по домам.
Все девчонки-одноклассницы жутко завидовали, одна из них даже подставила подножку Лиде, когда та разбегалась на дорожке, чтобы прыгнуть через козла на физкультуре. Но Лида, перескочив, сумела не споткнуться.
Лида, как обычно, дожидалась Олега на перекрёстке перед занятиями, но он опаздывал, а Лиде уже в тягость было держать массивный букет для классной, купленный ко Дню учителя. Дарить классной букет поменьше, полегче было никак нельзя, она была дочкой кого-то там из министерства образования, поэтому родители учеников не скупились.
Постояв ещё пару минут, Лида отправилась в школу.
Когда уже прозвенел звонок на урок, и классная всех поблагодарила за подарки, вошёл Олег, он нёс в руках… большую морскую раковину! Ту самую, которую чуть больше месяца назад подарила ему Лида!
«Боже! Какая прелесть!» – всплеснула руками классная, беря в руки раковину. «Сам нырял!» – нисколько не смутившись, соврал Олег и сел за свободную парту. Не с Лидой.
Двенадцатая всякая глупость
Жара в августе стояла отменная!
Жена уехала в длительную командировку, сын оставался на целый день с бабушкой, а я пропадал на работе, стремясь к сроку сдать проект.
Сын, гуляя с бабушкой лишь в утренние часы из-за нестерпимой жары днём, совсем почти не загорел и ещё ни разу не искупался в реке. Но я обещал, что мы с ним непременно пойдём на пляж и всё наверстаем, как только я сдам проект.
До конца августа оставалась неделя. Проект был сдан, и, решив более не терять времени, мы с сыном в тот же вечер отправились на пляж.
Было наверное часов семь вечера, когда мы оказались на песчаном пляже на берегу реки. Солнце уже не попадало на пляж из-за высокого берега, поэтому «загоральщики» ушли с пляжа, остались группы молодых людей, игравших в мяч, да всё больше подтягивались рыбаки.
Ещё надувая сыну круг для плавания, я обратил внимание на трёх девчушек от семи до пятнадцати лет, они, собрав в сумку свои полотенца и одевшись в сарафанчики, напряжённо вглядывались вдаль, словно выискивая взглядом кого-то среди немногочисленных посетителей пляжа.
Подошли ещё молодые парни в компании девушек, они прошли берегом ниже по течению реки и, быстро сбросив одежду, кинулись в воду. Нырнув, они вынырнули далеко от берега, а возвращаясь, и уже ступив ногами на дно, вдруг сначала выскочили из воды, а затем, вернувшись на отмель, потащили что-то, и… вынесли на берег тело молодой женщины. Сразу стали делать искусственное дыхание, подбежали другие люди, которые так же безуспешно пытались вернуть к жизни бездыханное тело.
Один из рыбаков, пройдя по берегу к тем троим девчушкам, что-то сказал им и привёл их к телу несчастной, спросив: «Не ваша?»
Старшая из девочек обняла двоих помладше и, не подходя слишком близко к мёртвой женщине, спросила: «Она жива? Жива?» Не получив ответа, добавила: «Это мама.»
Кто-то принёс покрывало и укрыл с головой утопленницу, ждали скорую. Все молчали. Никто не играл в мяч и не купался. Все смотрели на троих девчушек. Они явно находились в шоковом состоянии, порывисто обнимали друг друга, судорожно вздыхали, а когда подъехала скорая, бросились к вышедшим медикам с криками: «Спасите нашу маму! Пожалуйста! Спасите!»
Тело женщины погрузили в машину скорой помощи, девочки, всё ещё прося спасти их маму, тоже забрались в скорую…
Когда жена вернулась из командировки, и я, и она устроились на другую работу, жена – на работу без командировок, я – на работу без авралов. Денег стало меньше, но мы стали проводить много времени вместе. Всей семьёй.
Тринадцатая всякая глупость
Павлуша вырос, закончил школу, но для мамы, бабушки и школьных друзей всё оставался Павлушей. Так ласково называли его за добрый нрав, готовность помочь и за саму помощь, а ещё за феноменальную память. Павлуша был не только ходячим справочником и даже энциклопедией, но и мог моментально из сбивчивых вопросов выделить главное, отсеять каким-то невероятным образом лишние, хотя и схожие моменты, да и выдать готовую рекомендацию в ответ.
Павлуша тянулся к медицине, ему хотелось помогать людям, спасать их, вовремя ставя правильные диагнозы, продуктивно лечить. Следовательно, надо поехать в небольшой городок к отцу, там поступить в мед, а позже перевестись в столицу, вернувшись к маме и бабушке.
Задумка удалась. Павлуша поступил и приехал на несколько дней домой. И вот незадача – влюбился в соседскую девчонку, ещё школьницу Нину, не замечал, не замечал её раньше, да вдруг заметил.
При расставании перед отъездом Павлуши, было решено, что они с Ниной будут переписываться, перезваниваться очень часто, а потом и вовсе Павлуша вернётся в столицу, тогда видеться можно будет каждый день.
С переводом в столицу что-то не заладилось, плюс к этому заболел отец, и Павлуша, продолжая учёбу в меде, ухаживал за отцом, помогая ему во всём при длительном лечении, поэтому приехал домой на летние каникулы спустя два года. К этому моменту Нина уже закончила школу, и их свидания с Павлушей обрели серьёзность. Они встречались у памятника Пушкину, гуляли, держась за руки, целовались, сговорившись сыграть свадьбу следующим летом.
Но следующим летом мама и бабушка сообщили только что приехавшему Павлуше, что у Нины появился ухажёр, что он спортивного вида и что взаправду спортсмен и то ли бегун, то ли футболист.
«Спортсмен… спортивного вида…» – повторял про себя Павлуша и подошёл к зеркалу. Оглядев себя критично, увидел в отражении флегматичного невысокого очкарика с одутловатыми щеками…
До вечера Павлуша бродил по городу, да и забрёл к памятнику Пушкина, там он встречался с Ниной, это было совсем недавно, но почему-то казалось давно.
Вдруг Павлуша увидел Нину! Её лапал какой-то высокий парень… Павлуша бросился к ним, но не добежал, а споткнулся, неловко кувыркнулся и упал, сильно ударившись головой. Он остался лежать без сознания, пока не приехала скорая.
То ли физическая травма, то ли психологическая, а может они обе вместе нанесли серьёзный удар по Павлуше. Он сначала забыл всё, а позже вспомнил, но не маму, бабушку, Нину, а всё то, чему учился. Павлуша снова стал ходячим справочником-энциклопедией.
Теперь за Павлушей нужен глаз да глаз, поскольку он всё время сбегает к какой-нибудь клинике, куда на скорой привозят больных. И если ему удаётся подбежать к больному и пощупать пульс, или услышать симптоматику, Павлуша быстро ставит диагноз. А диагноз впоследствии подтверждается в точности.
Четырнадцатая всякая глупость
Седьмое марта, Мира с мамой идут на барахолку, там продают всякие вещи, а ещё котят, кутят и рыбок.
Собачку Мира просила у мамы с детства, но мама не соглашалась ни в какую. «Мира! Тебе учиться нужно! И не просто учиться, а быть самой лучшей отличницей, ведь ты – моя дочь, дочь учительницы! А собачка требует заботы, внимания, некогда на всякую ерунду отвлекаться!» – строго говорила мама.
Был, правда, в детстве котёнок у Миры, которого она спасла, отмыла. К приходу с работы мамы чёрный как смоль котёнок спал, свернувшись. Неизвестно каким чудом, но Мире удалось уговорить маму оставить котёнка, быстро приучившегося делать свои дела в унитаз. И это удивительное мяукающее ласковое существо прожило в их квартире полгода. Потом мама почему-то решила, что подросшему котёнку нужна кошка и вынесла на ночь котёнка в высокую траву на газоне во дворе, сказав Мире, что по утрам будет забирать котёнка домой. На первое утро Мира, не спавшая всю ночь, и правда нашла котёнка на том же газоне, а на следующее утро… Мира плакала, не найдя котёнка, а мама говорила, что было бы о чём плакать и что нужно думать об учёбе… Мира искала котёнка более двух недель, обходя дворы, а маме говорила, что была на занятиях по музыке.
Спустя несколько лет, единственное, на что согласилась мама – на рыбку, но как на подарок Мире перед восьмым марта, к тому же, девятого марта Мире исполняется семнадцать лет.
Мира была рада этому походу на барахолку, уже хотя бы потому, что несколько часов можно было отдохнуть от бесконечных учебников и уроков музыки.
Подходящей рыбки среди двадцати с лишним аквариумов, наполненных этими рыбками, мама почему-то не нашла. Возможно мама в последний момент передумала покупать рыбку, вдруг она будет отвлекать Миру от учёбы.