Баловень – 2

Успокоившийся было разведчик, вновь стал заводиться:

– Слышь, ты, пастух хренов! Язык засунь в свою задницу.

Пашка и сам не понял, зачем вмешался в спор, так напоминающий обычную казарменную перепалку в минуты безделья. Как-то само собой получилось:

– Парни! Хорош языками молоть. Не тот случай. О серьёзных вещах думать надо, а вы «задницами» меряетесь.

На секунду физиономии Фрола и Сабыржана стали похожи, как лица братьев близнецов. Даже цветом кожи. Первым опомнился рыжий. Махнув рукой на казаха, спросил удивлённо-ехидным тоном:

– Ты это чего, слоняра зачуханная? Командирский голос решил выработать? Давно в чужих руках не обс***ся?

Пашка не успел среагировать. Его опередил кто-то из пленников, не принимавших участия в столь увлекательной дискуссии:

– Атас, пацаны! Душара идёт…

Все одновременно повернули головы в сторону грузовичка. От группы охранников к ним шагал тот самый мужчина неопределённого возраста, который толкнул Коробова в спину, не дав набрать полную грудь свежего воздуха. Пашка почувствовал, как его снова накрыла горячая волна азарта. Мозг заработал чётко и быстро: «Один! Остальные явно в расслабухе. Может, даже курнули чего. Этот гордо вышагивает. Голову задрал, чтобы выше казаться. Коротким ударом в горло… и всё! – Впрочем, порыв тут же сменился апатией. – Нет. Не выйдет. У него ствол в положении «за спину». Пока сниму, остальные успеют нас покрошить. Тем более, что у старшего всё-таки калаш. Да и смотрят в нашу сторону. Жаль. Второй шанс впустую». Между тем моджахед, приблизившись к полуодетым пленникам, издал гортанный звук-команду и, к удивлению Коробова, его сотоварищи тут же привычно-безропотно построились в одну шеренгу. Пашка, придерживая широченные штаны руками, поспешно последовал их примеру. Мужчина, презрительно усмехнувшись, начал показывать, как правильно надевать незнакомую парням одежду. Через пять минут их было уже почти не отличить от жителей кишлаков и кочевников бескрайней пустыни.

***

Пашка трясся в кузове разрисованной и украшенной колокольчиками барбухайки и старался не думать об упущенных шансах. Но мысли лезли в голову наперекор желанию. «Ничего, – размышлял он, прикрыв веки, – побег мне сейчас…, сегодня вряд ли по силам. Надо реально оценивать ситуацию. Не успел бы я снять с басмача винтовку. Пока с ней разбирался, старший нас всех положил бы из своего калаша. Винтовка-то не наша. Затвор чудной. И ещё неизвестно, как бы повели себя остальные. Может быть Фрол или Сабыржан сообразили, что к чему. Но стали бы они помогать? Вопрос. Не готов я пока. Будем надеяться на обмен. Таджик всё-таки побольше моего знает. Интересно, что с ним? Почему его не взяли с нами на речку? Главное, как там Толик? Живой ли?». Грузовичок, заскрипев тормозами, остановился. Снаружи раздались громкие мужские голоса. Двое охранников, ехавших в кузове вместе с пленниками, одновременно поднялись с мест и откинули занавес тента наверх. Секунд через десять парни уже стояли во дворе в окружении почти двух десятков людей, одетых в камуфляж иностранного образца, с добротными кожаными разгрузками-патронташами на груди и с автоматами наизготовку. Эти воины сильно отличались от местных охранников не только одеждой и экипировкой, но и своим поведением. «Что-то назревает. Сто процентов. – Думал Пашка, стараясь не выдавать своей заинтересованности. – «Гвардейцы» явно нездешние, а у дальнего дувала два новых «Симурга» стоят. И джип. Скорее всего, «американец». Я такого даже на видеокассетах не видел. Наверняка начальство душманское приехало. Похоже, что Таджик прав. Зачем столько главарей в заброшенном кишлаке собралось, если речь не об обмене идёт?». Коробов невольно оглядел лица товарищей и поразился перемене. В их глазах буквально светилась надежда на счастливый исход. И только казах равнодушно смотрел себе под ноги. Пашка слегка подтолкнул его локтем и шепнул, стараясь не шевелить губами:

– Ты чего, земеля?

Тот даже не стал поворачивать головы:

– Заткнись. Если не хочешь потом кровью харкать.

Пашка не обиделся. Он нутром чувствовал, что щуплый паренёк с уставшими глазами обладает стальным характером. Ему вдруг захотелось как-то выказать своё уважение Сабыржану, но в этот момент почувствовал лёгкий толчок в спину:

– Не поворачивайся, Паха. – Голос Таджика звучал приглушённо, как сквозь вату. – Часы свои возьми. Только втихаря. Мне их Мамун передал. Он с вами на речке был. Время тоже он установил. Местное. Ладонь раскрой. Я ещё твой крестик откопал. Прячь, где хочешь. А лучше выкини незаметно. Не поворачивайся, тебе говорят…

Коробов почувствовал на вывернутой лодочкой ладони часы и крестик. «Хрен тебе, прапорюга! Не стану я крест выкидывать, хоть и не верю во всю эту ерунду. Я должен его Аннушке показать, когда домой вернусь. Если вернусь. А за «Победу» спасибо. Пригодится. Теперь уже точно заводить не забуду».

Вопреки ожиданиям, их не стали спускать под землю, а расселили в двух комнатах небольшой саманной лачуги, стоящей неподалёку от полуразрушенного дувала. По три человека в каморку. Пашка надеялся, что его определят вместе с Фроловым и Сабыржаном, но желание сбылось лишь наполовину.

– Падай рядом, Паха. – Фрол уже успел занять место на циновке под небольшим окошком и, наверное, поэтому, чувствовал себя хозяином. Кивнув на парня, устроившегося в тёмном углу, представил, скривив при этом рот. – Его никак не зовут. Вернее, зовут его Никак. – Заметив осуждение в глазах товарища, пояснил, – он сам сказал, чтобы так звали. Всё время молчит. Правда, мы и виделись всего-то три раза.

Из угла раздался хриплый голос:

– Четыре…

Фрол даже руками прихлопнул по бёдрам:

– Надо же? А мы, оказывается, и говорить умеем?

Человек слегка зашевелился и вздохнул:

– Отвали. Трепитесь о чём хотите. Меня только не трогайте. Терпеть не могу пустой болтовни.

Пашка, заметив, что рыжий собирается всерьёз схлестнуться с сокамерником, предупреждающе махнул рукой. Дескать, не трогай соседа. Он пытался припомнить, как выглядел этот человек на речке, но так и не смог. Словно и не брал парень «Никто» из его руки кусок земляничного мыла, подчиняясь установленной Фролом очерёдности.

– Забей! – Разведчик вытянул ноги во всю длину и погладил себя по животу, – похоже, сказка со жратвой на сегодня уже закончилась. И то ладно. Два раза похавать удалось. По три дня не жрали. Ничего, живём покуда.

Из угла донеслось хриплое:

– «Покуда». – Никто снова зашевелился. – А завтра, глядишь, снова Коран вынесут. Как в тот раз.

Фролов подмигнул Пашке и нарочито ехидным тоном заговорил, явно намереваясь втянуть соседа в беседу:

– И чо? Приму. Даже обрезать разрешу. Говорят, что не больно.

– Тебя спрашивать не будут. Дело не в религиозном обряде. – Видимо, парень решил снизойти до общения. По крайней мере, он занял более удобную для разговора позу. – Примешь ислам, должен будешь доказать, что искренне. Дадут тебе или бур, или калаш, и пошлют по своим бывшим палить. Ну, так что? Примешь и пойдёшь?

Пашка непроизвольно посмотрел в лицо товарища. И хотя в глазах разведчика читалась растерянность, тот и не собирался пасовать перед прямыми и неудобными вопросами.

– Ты меня понт не бери. Не надо. «Обряд религиозный»! Больно грамотный, что ли?

Сосед хмыкнул:

– А мы с тобой не диктант здесь пишем. Перед нами выбор. И всего два пути. И вы оба их знаете. Или подсказать? Как слабоумным?

Фрол словно сбесился. Оттолкнув пашкину руку, заговорил быстро и сбивчиво:

– Сам ты, «слабоумный»! Понимаем. Не пальцем деланы. Только бур или калаш можно и в другую сторону повернуть! Тупых, блин, нашёл! Я в рейдах и поисках каблуки до самой ж*пы стёр! «Красную звезду» за просто так не дают! И «За отвагу» просто так на хэбэшку не вешают. У меня дед всего две медали с фронта привёз. «За победу над Германией» и «За отвагу». Сам никогда не надевал. На День Победы мне на рубашку прикалывал. Чтобы я им гордился. В своих стрелять? Х*р тебе! Да мне только ствол в руки заполучить. Я с ним к нашим выйду, они меня и в этих портках как надо примут. Поймут.

– Поймут? Ну-ну… По особым отделам замучаешься таскаться. Объяснения писать. Всё. Достал ты меня, боевик недоподорванный. Чего уставился? Мы с тобой в одной яме целую неделю куковали. Не помнишь? Все уши прожужжал, как в штаны навалил и гранату у тебя из рук якобы выбили. Про штаны верю на все сто. А про гранату, извиняй, нет.

– Ах ты сука! – Фрол рывком поднялся с места, – сейчас ты у меня сам в штаны навалишь…

Пашка схватил разведчика за щиколотки и рванул на себя. Тот едва успел выставить вперёд руки. Одновременно с падением разбушевавшегося Фролова раздался скрип двери, и в проёме показался Таджик. Коробову на миг показалось, что время замерло, настолько неожиданным было появление прапорщика. Впрочем, и сам вошедший был немало смущён увиденной им картиной.

– Вы, что, борьбой решили заняться? – спросил он, придя в себя через пару секунд, – нашли время и место…

Пашка, вытерев ладони о циновку, прищурился:

– Тебя каким ветром занесло? В гости решил заглянуть? Видно, Мамун к тебе очень хорошо относится, раз так свободно шастаешь!

Таджик ухмыльнулся:

– Мамун здесь ни причём. Он так, пешка. Начальник охраны меня старшим назначил…

Из темного угла донеслось ехидное:

– С повышением, вас, товарищ прапорщик! Извиняйте, не знаю как ваша новая должность на пуштунском звучит. Слышал, что в Советской армии вы начальником склада были. Или завистники врут?

– Где она, твоя Советская армия? – Таджик, мельком взглянул в сторону угла и снова повернулся к Коробову. – Короче, Паха, я вам лепёшку принёс и воды. Это всё. Не знаю, чем нас завтра кормить будут. И будут ли вообще. Так что вы всё сразу не мечите. Впрочем, сами решайте. Не в детском саду…

Оборвав себя на полуслове, прапорщик развернулся к выходу. Пашка, глядя в спину новоявленного начальника, спохватился:

– Постой, Тадж. Не торопись. Ты Толика видел? Может, слышал про него?

Бывший сокамерник с опаской развернулся. Ему явно не хотелось задерживаться в каморке. Секунду подумав, неохотно ответил:

– Да на хрен он тебе нужен, Паха? Доходяга твой дружок. Вообще соображать перестал. – Осторожно оглянувшись на дверь, вполголоса зашептал. – Его, похоже, дурью накачали. На полу лежит как труп. Мычит, улыбается и под себя ходит. Думаю, кранты ему завтра.

Пашка почувствовал, как спазм перекрыл дыхание. С трудом справившись с комом в горле, выдавил из себя пустой по сути вопрос:

– Почему ты решил, что Толик завтра умрёт? Может он просто приболел?

Таджик лишь пожал плечами и поспешно вышел из комнатушки. Снаружи звякнула щеколда.

– Сука он, гэсээмщик хренов! – Казалось, Фрол напрочь забыл недавнюю ссору с Никто. – И здесь нашёл как пристроиться. Да ещё и дверь на засов закрыл. Говорю же, сучара он.

Пашка не собирался отвечать. Ему хотелось остаться один на один со своими мыслями. Не получилось. Разговорившегося Фрола неожиданно поддержал безымянный сокамерник:

– А что ты хотел, разведка? Прапор свою шкуру спасает. Как может. Он же нас не предал? Не предал. Просто ему повезло больше, чем нам. По крайней мере, больше, чем этому Толику. Или я не прав?

Рыжий резко развернулся к углу, но не успел даже рта открыть. Его перебил Пашка. Хмуро взглянув на продолжающего лежать «правдоруба», спросил, осенённый внезапной догадкой:

– Зачем вы так? Ведь вы же офицер? Или я ошибаюсь? – не дождавшись ответа, продолжил поучительным тоном, – а если я прав, то именно вы обязаны взять на себя ответственность. Так что? В точку попал?

Человек зашевелился, усаживаясь поудобней. Видимо он подыскивал слова для ответа. Фролов не выдержал затянувшейся паузы:

– Время тянуть не надо. Не по-командирски это, в молчанку играть. Не на допросе. Паха конкретно спросил. По делу.

– Ну да. Угадал ты, Павел Батькович. Только я особо и не скрывал. И звёзд с погон не срывал. Вы просто не видели. Впрочем, это не важно. – Помолчав, придвинулся поближе. – Чего вы от меня хотите? Чтобы я сопли вам вытирал? Не выйдет. Или ты, Паха, хочешь, чтобы я Анатолия твоего пожалел? Так мне и без тебя парня жалко. Только что я могу сделать в такой ситуации?

Коробов и сам не знал, откуда взялись у него именно такие слова. Не чувствуя, ставшей привычной боли, он встал и, уперев взгляд в собеседника, заговорил, чётко и взвешено:

– Прежде всего оставаться офицером. И для начала представиться как положено. И не давить на нас своей безысходностью. Выход есть всегда. Меня так мои командиры учили. – Чувствуя, как его начинает трясти от возбуждения, ткнул себя в грудь. – Я – сержант Советской армии. Присягу давал. Без сознания в плен попал. Фрол, тоже не на соляре влип. Или вы только на политзанятиях в такие слова верите? Да вы своей безнадёгой не на командира похожи, а на самого зачуханного чморя…

Даже в полумраке было видно, как побледнело лицо сокамерника. Рывком поднявшись с места, ответил, не скрывая угрозы в голосе:

– Ты, сержант, язык-то свой придержи…

– А то что? – Пашка криво усмехнулся, – на губу меня отправите? Сидел я в учебке два раза.

– Погодите. – Фрол поднял обе руки вверх. – Хорош базары разводить. Нам думать надо, а не друг-дружку шпынять. Паха прав. Тебя учили нами командовать, тебе и рулить. Какая, на хрен разница, в плену мы или где?

В каморке повисла гнетущая тишина. Наконец, «Никто» тяжко вздохнул:

– В том-то и дело, что не боевик я. И даже не политработник в прямом смысле.

Вопрос парней прозвучал одновременно:

– А кто?

– Начальником киногруппы в отряде пропаганды и агитации служил. Чтобы понятней вам было, считайте меня киномехаником.

Пашка непроизвольно сглотнул:

– А звание-то у вас было?

Тот слабо улыбнулся:

– Почему было? Пока что не разжаловали. Старший лейтенант Привалов Валерий Михайлович. Здесь можно просто Валерием звать…

Фрол опустился на циновку:

– Приплыли, блин! Автомат хоть в руках держать приходилось? Или только фоткался с ним?

Привалов присел рядом с разведчиком:

– Я ведь не кадровый военный. Институт закончил, предложили в армии послужить. Как-то всё само собой закрутилось… отслужил два года, вроде понравилось. Оклад приличный и всё-такое… рапорт написал, дескать дальше хочу служить. Мечтаю. Вот и домечтался. Оглянуться не успел, как за речкой оказался. Мне ведь один месяц до отпуска оставался. Всего-то. Думал, вот приеду домой героем…

Фролов поморщился и перебил разговорившегося сокамерника:

– Ладно, забей. Садись, Паха. Давайте лепёху на два раза разделим и пожрём. Прапор прав. Хрен его знает, что нас завтра ждёт? Может, запасец нам и пригодиться.

Пашка решился. Теперь он точно знал о чём будет говорить. Опустившись на циновку, поочерёдно взглянул в глаза товарищей и, стараясь унять нервную дрожь, заговорил уверено и неторопливо:

– Бежать нам надо, парни. Ты, Фрол, правильно сказал. Мы не знаем, что нас ждёт завтра. Если вы решите остаться, я в обиде не буду. Один рвану. Лучше от пули погибнуть, чем в яме гнить и ждать, когда нас в какой-нибудь Пакистан продадут. Как баранов. Если повезёт, попробую с казахом завтра поговорить. Мне кажется, что у пацана хватит характера. Я его, конечно, не знаю. Просто чувствую. Уговаривать вас я не собираюсь. Дело добровольное. Для себя я всё уже решил. А вы сами думайте.

Разведчик отозвался сразу. Подняв глаза на Коробова, сказал так, будто говорил о простом и привычном:

– Я пикапы во дворе засёк. Новые. Один себе возьмём. Если получится ещё и автомат взять, то надо сразу по остальным колёсам бить. По ходу, это твоя, Паха, задача. Я ездил на трофейном. Хорошая тачка. Нам главное до гор добраться. Километров десять отюдова. Вернее, от того места, где мы в речке купались. Там мы машину бросим и в горы пешедралом рванём. Если повезёт и в кузове шмутки тёплые будут, да ещё со жратвой, тогда наверняка до своих доберёмся. Отвечаю. Только давай так, я за командира. Чтобы потом не спорить. Якши?

Пашка улыбнулся и по-шутовски отрапортовал, делая ударение на «Х»:

– Яволь, херр командир!

Фрол всерьёз обиделся:

– Сам ты, хер! При том маринованный…

– А вы не думали о том, что будет с остальными? – голос Валерия был привычно равнодушен и тускл, – независимо от того, во что выльется ваша авантюра…

Разведчик резко повернулся к говорившему:

– А ты, чо? Не с нами?

Тот неохотно ответил:

– Ещё не решил.

– Погоди, Фрол. – Пашка осадил парня, уже готового выплеснуть на Привалова злость и негодование. – Он прав. – Снова взглянув на Валерия, продолжил неторопливо, взвешивая каждое слово. – Только вы забыли, товарищ старший лейтенант, что я собираюсь поговорить с Сабыржаном. Именно на эту тему. Мы не сегодня собираемся в бега удариться. Ещё многое обдумать надо. Чтобы наша «авантюра» в серьёзный план превратилась. И тут всё сходится…

Старлей-киномеханик не выдержал замедленно-ровного тона сержанта. Не пытаясь сдерживать эмоции, воспользовался короткой паузой в тягучей речи Коробова:

– Сходится? Что именно? Сходится только то, что если вы предпримете попытку побега, то остальных в лучшем случае просто расстреляют. Вот что сходится…

Пашка мотнул головой:

– Нет. Я не об этом. Нас разделили на две группы. В нашей «камере» всё встало на свои места: два человека не хотят гнить заживо, а один вполне согласен стать рабом. Двое готовы рискнуть жизнью. Один – нет. Значит, вы сделали свой выбор. Но мы не имеем права лишить выбора остальных пленных. У Сабыржана хватит ума пообщаться со своими сокамерниками. И они сами примут решение. Или я не прав? Кстати, вы в цветах и красках рассказали, что ждёт тех, кто примет ислам. Судя по всему, вы уже приняли решение. Вопрос: что, товарищ старший киномеханик, возьмёте калаш и начнёте доказывать хозяевам свою преданность?

Привалов заговорил не сразу. Он явно не ожидал, что вопросы Коробова загонят его в угол. Не сумев найти ответов, решил обойти острые углы:

– Начнём с казаха. Ума ему, несомненно, хватит. Если только он решит составить вам компанию. А если он вас заложит? Минут через пять после разговора по душам? Который, кстати, не факт, что состоится.

Павел кивнул, соглашаясь:

– Не факт. Это точно. Но я о другом ещё хотел сказать.

– О чём?

– У вас, товарищ работник армейского культпросвета, теперь есть шанс и себе должность у духов выхлопотать. По примеру Таджика. А что? Говорят, что один раз не считается. Завтра поутру вложите нас по-тихому и все дела. Уже второй, нет, пожалуй, третий выбор перед вами нарисовался. Решайте.

Лицо старлея вновь стало бледным:

– Ты за кого меня принимаешь, сержант?

Пашка решил не останавливаться. Он почувствовал себя лётчиком, идущим на таран:

– Что? Снова вспомнили о своём звании и партийном билете? Вы ведь наверняка член партии? Тогда какого хрена…

– Да пошёл ты! – Привалов поднялся и шагнул в облюбованный им угол.

Фролов положил руку на пашкино плечо:

– Не с*ы, братишка! Если что, я ему своими руками шею сверну. Не успеет настучать. Давай спать. Может завтра всё и сложится.

Коробов постарался успокоиться. Ему почему-то стало стыдно перед старлеем. Скинув руку разведчика, пробурчал себе под нос:

– Один хрен, впрок не выспишься…

– Это точно, – буркнул Фрол в ответ, поворачиваясь лицом к стене, – но попробовать надо. – Зевнув, спросил без особого интереса. – Ты где так красиво трепаться научился?

– Отвяжись. Без тебя тошно…

***

Пообщаться с казахом не удалось. Всё пошло как-то не так. Утром ни свет, ни заря в их каморку вошёл Таджик и, молча поставив на циновку кувшин с водой, поспешно вышел, не проронив ни слова. Фролов, проводив взглядом сгорбленную спину прапорщика, хриплым спросонья голосом заметил:

– Хоть бы слово сказал, урод! «Начальник», твою мать…

Пашка, не ответив разведчику, зачем-то посмотрел на Привалова. Тот выглядел неважно, словно недавно перенёс тяжёлую болезнь.

– Всё в порядке? – Коробов задал вопрос просто так, даже не рассчитывая на ответ.

К его удивлению, Валерий, слабо улыбнувшись, кивнул:

– Нормально. Вы, парни, лепёшку на двоих делите. Мне что-то есть не хочется.

Через полчаса в комнату снова зашёл прапорщик в сопровождении двух вооружённых моджахедов. Пряча глаза, сказал голосом обречённого:

– Пошли, пацаны. Пора.

Пашкой овладело предчувствие то ли катастрофы, то ли ещё большей беды. «Хорошо ещё, что успел часы завести. – Не к месту подумал он, следуя за еле передвигающими ноги товарищами. – Вот и Фрол со старлеем приуныли. Как будто знают, что нас ждёт. Ладно. Разберёмся. Пока живём, а там видно будет». Он сразу заметил изменения во дворе. Вместо трёх автомобилей у полуразрушенного дувала стоял только один. Тот самый «американец», взбодривший его воображение. Куда-то подевались и вчерашние «гвардейцы», одетые в камуфляж с иголочки. Правда, количество охранников заметно увеличилось, но они явно были из местных. «Значит, остальные высокие гости уехали? – Думал Пашка, занимая место рядом с разведчиком. – Похоже, что никакого обмена не будет. По крайней мере, сегодня уж точно».

– Гляди, Паха, они, что ли, турник забацали? – Негромкий шёпот Фролова прервал тяжёлые мысли. – Нормативы у нас принимать будут?

Коробов поднял глаза и увидел сооружение из двух столбов с перекладиной наверху, отдалённо напоминающее спортивный снаряд. Чуть в стороне от непонятной конструкции стоял навес из куска армейской массети, под которым был расстелен ковёр, заставленный посудой для чаепития. Пашка даже не успел сообразить, что ответить товарищу, как всё вокруг пришло в движение: вдруг засуетились душманы, которые до этого просто коротали время в безделье, в прорехах дувала замелькали дети, явно выбирая места поудобнее в предвкушении зрелища. Даже водитель джипа, очевидно дремавший на заднем сиденье, вышел из автомобиля и присел на валяющийся рядом обломок самана. Коробов оглянулся в растерянности и почувствовал, как спина покрылась холодным потом: позади их шеренги стояли шесть охранников с автоматами наизготовку. «Неужели всё? Откуда взялись дети? Кишлак ведь заброшен… Зачем по стрелку на каждого? Хватило бы и двоих… – Бессилие и апатия парализовали его волю. – Какая нелепость…». Установившуюся было тишину потревожил скрип двери, из которой показался Таджик, тащивший на руках обмякшее тело Толяна. Парень был жив, но безвольно повисшие руки и волочащиеся по земле босые ноги ясно указывали, что его пребывание в этом мире исчисляется уже не часами, а минутами. Пленники молча наблюдали, как у перекладины к прапорщику подошли два помощника-моджахеда и, приняв исхудалое тело, осторожно уложили его лицом вверх. Тут же распахнулись двери самого большого дома, расположенного в дальнем углу, рядом с колодцем. Все присутствующие одновременно повернули головы. В воздухе повисла почти абсолютная тишина, нарушаемая лишь шагами нескольких мужчин, одетых в традиционные наряды с элементами военного снаряжения и далёкими отзвуками повседневной жизни соседнего селения. Один из мужчин, очевидно, главный, кивнув сопровождающим, чтобы они заняли места под навесом, не торопясь подошёл к пленникам и остановился в паре шагов от шеренги. Он был высок, строен и молод. Даже седина в ухоженной бороде не добавляла ему лет. «На вид, не более тридцати. – Думал Пашка, стараясь не смотреть в глаза моджахеду. – Вождь племени или полевой командир. Какая разница? Какого х*ра ему от нас надо? Сто процентов по-русски ни бельмеса…». Однако мужчина заговорил на русском, при том без ошибок и почти неуловимым акцентом:

– Меня зовут Заки. Я – главный советник старейшины нашего племени, многоуважаемого Кабира. Я не люблю ваш язык. Это язык шакалов. Но мой долг довести до вас слова нашего вождя. Следуя заповедям Пророка, мы даём вам возможность искупить свою вину, приняв истинную веру и став участниками нашей борьбы за свободу многострадального Афганистана. Я понимаю, что ваши головы больны безверием и коммунистической идеологией. Вы не верите в единого Бога и следуете по пути лжи и порока. Вы не верите в сады, где текут ручьи. Вы не верите в ад, куда отправляются души неверных после смерти. Аллаха всесилен. И только он может показать, что такое рай – обитель правоверных душ. Я – человек. А человек лишь песчинка в этом мире. Я – песчинка. Но мне по силам показать вам, что ждёт неверных в аду. Вы своими глазами увидите, какие мучения ожидают вас после смерти, если вы согрешите и проявите гордыню, отказавшись от истинной веры. Шурави любят называть именами цветов предметы и орудия убийства. Вы называете ваши пушки «Гиацинтами» и «Акациями». Вы называете самолёт, увозящий трупы неверных, «Чёрным тюльпаном». Но вы забыли, что тюльпаны бывают разными. И чёрными, и красными. Мне рассказали, что шурави сами назвали это испытание «Красным тюльпаном». Очень точное название. Только мало кому из ваших товарищей довелось увидеть, как расцветает бутон алого цвета. Вам повезло. Вы это увидите своими глазами. Узнаете. И это знание позволит вам принять правильное решение. – Махнув рукой за спину, Заки улыбнулся. Широко и дружелюбно. – Этому кяфиру не будет больно до тех пор, пока он не очнётся от своего сна. И пока он спит, мои помощники подвесят его за руки и аккуратно надрежут кожу вокруг живота. Он проснётся, уже превратившись в красный тюльпан. Он пожалеет, что не принял истинную веру. Но будет уже поздно. Для него. А у вас ещё будет время для размышлений. До завтрашнего утра. Главное, чтобы ваше решение созрело самостоятельно.