Горбуны1.Калашниковы

Виолетта Генриховна была не единственной его любовницей, еще об одной пассии она даже знала. Эта пассия сама «отвалилась», когда Виолетта Генриховна была на четвертом курсе.

Первый год моя семья еще могла оплачивать такого дорогого репетитора, как Виолетта Генриховна, репетитора оплачивал дедушка. Но его шабашки закончились и. соответственно, должен был закончиться и мой дополнительный английский. Поэтому с Виолеттой Генриховной решено было расстаться. Но тут случилось чудо – Виолетта Генриховна решила заниматься с такой умной девочкой, как я, бесплатно. В общем, повезло мне несказанно.

Николай Владимирович называл Виолетту Генриховну фригидной – сказывалась его старческая слабая потенция. Она была за ним замужем пятнадцать лет и сделала от него еще один аборт – мальчиком, Николай Владимирович боялся, что не успеет поднять еще одного ребенка.

Изменял ли Николай Владимирович Виолетте Генриховне в течение брака – думаю, изменял не скрывая. Со всем присущим ему цинизмом. Она кинулась на его деньги, чтобы остаться в Краснодаре… Он это знал… И относился к ней соответственно.

Виолетта Генриховна вкладывала огромные деньги в дом, который построил Николай Владимирович. Он его только построил, а ремонтировала и обставляла уже Виолетта. Она сделала кухню, выложила плиткой туалет с ванной, два раза поменяла мебель в зале-учебном классе. Спальню разделила на две комнаты – комнату для Даны и спальню поменьше. Как она говорила: – Зачем иметь большую спальню. Поспал и все! Все время мы проводим в зале, а женщины – на кухне. – На их большой кухне тоже можно было заниматься. Она любила высокие растения с большими листьями и не любила цветущие цветы – говорила, что листья очищают воздух.

Виолетта Генриховна за свой счет делала ремонт в их общем доме. Выкладывала итальянской плиткой совместный туалет и ванну. Вложив столько денег в ванну, Виолетта Генриховна сказала, что хотела в этой ванной комнате жить, ночевать и проводить уроки.

Виолетта Генриховна для практики языка старалась ходить на встречи с иностранцами, американцами, англичанами и австралийцами. Чтобы узнавать сленговые выражения, быстрее вспоминать слова, тренировать свою речь и лучше понимать на слух – она постоянно стремилась улучшить свой уровень языка, как и многие серьезные преподаватели.

Подруга Виолетты, хозяйка курсов, на которые я пошла после шестого класса, ходила к гостинице общаться с иностранцами, за практикой языка – у нее не было ни мужа, который бы ее остановил, ни детей. Муж и детей, кстати, так и не появилось…

Но Николай Владимирович не отпускал Виолетту к популярной гостинице общаться с иностранцами, боялся, что ее перепутают с проститутками, которые также караулили у гостиницы приезжих.

Дана пошла в языковую гимназию не рядом с домом. Там раньше учителем физкультуры работал Николай Владимирович. А учиться дочку Виолетта Генриховна отправила именно в языковую гимназию, о чем потом сильно пожалела. Потому что троечница Дана терялась на фоне умных или богатых детей. Она не была ни сильно умной, ни очень богатой. Только комплексов насобирала, а язык хорошо так и не выучила. Виолетта Генриховна обычно с гордостью говорила, что Дана знает язык на уровень preintermediate – ниже среднего, и этим уровнем дочери она даже хвасталась. Теперь сама Виолетта говорила, что языковые гимназии явно переоценены.

Виолетта Генриховна всегда любила готовить. Часто приглашала меня на пироги, легкие и не очень. Консервировала. Варила компоты. Николай Владимирович учил нас готовить глазированную свинину кусочками на сковородке. Потом ее рецепты с яркими фото часто публиковали в местной новостной газете. Рассказывала, как у нее даже жил настоящий американец Натан, высокий и русоволосый, как будто с соломенными торчащими волосами. Ему было восемнадцать (семнадцать) лет тогда. Он год мыл посуду в ресторанев Америке, чтобы набрать деньги и на три месяца поехать в Россию. Здесь он соблазнил левушку, обещал жениться и бросил – уехал, только его и видели… Я его не застала, он гостил у Виолетты за три года до того, как я появилась в ее жизни.

Кстати сказать, через несколько лет Николай Владимирович с Виолеттой Генриховной все-таки развелся. Она повелась на его друга, высокого красавца-хирурга, оперировавшего Николаю Владимировичу катаракту сначала на одном глазу, потом на другом. Николай Владимирович их и познакомил. Виолетта Генриховна влюбилась в хирурга по уши, трезвонила всем о своей любви, позоря Николая Владимировича направо и налево, и не давала красавцу-хирургу покоя. О ее любви знали абсолютно все: соседи, друзья их с Николаем Владимировичем семьи, его взрослые сыновья от первого брака. Даже десятилетняя Дана предлагала маме развестись с папой и выйти замуж за Сергей Викторовича – так звали хирурга. Даже до этого дошло. В общем Виолетта позорила его, как могла. – Ну, шлюха, – говорил об Виолетте мой дедушка с протяжной интонацией, долго тянув [y] во втором слове и как бы разводя руками. Вот позору Николай Владимирович с ней натерпелся! Виолетта Генриховна думала, что накинула ему «плащ» и он вдруг перестал замечать, что творится кругом. А он, конечно, сидел и смотрел на все это. Но вдруг овдовевший хирург женился на другой… Виолетта Генриховна осталась с нелюбимым мужем… Она, естественно, не развелась с ним, а он не развелся с ней, отложив месть на потом!..

Но Николай Владимирович публичной обиды не простил и не забыл. Он подобрал Виолетту Генриховну на улице, отмыл, почистил, так сказать… Дал пропуск в Краснодар. Женился на ней, в конце концов… Дал ей хорошую обеспеченную жизнь и прописку. А она это не оценила. Кинулась на молодого, красивого, высокого и длинноволосого, талантливого и перспективного врача – полную противоположность старому, низкому лысому пенсионеру Николаю Владимировичу.

Николай Владимирович постриг Виолетту покороче, считал и забирал все ее деньги от репетиторства и начал строить планы мести. Через несколько лет, выпив таблетку с агрессивной раковой опухолью, уже с онкологией четвертой степени за пару месяцев до смерти он развелся с ней, забрал самое дорогое и любимое – дом, в который она вложила много кровных денег и сил, забрал ее прописку. Можно сказать, выгнал как собаку на улицу! Со стороны это выглядело, как будто Виолетта Генриховна бросила умирающего на смертном одре. Дом он отдал пронырливому младшему сыну Толе, который выплатил Виолетте Данину долю – за столько лет в доме, в который Виолетта вложила столько денег, ее доли не было. И последние часы жизни Николай Владимирович провел в своей первой семье, прося прощения у первой жены и получив его – первую жену, свою мать привел Толя. В доме Виолетты Генриховны теперь жил Толя и его семья. Точнее одна из семей – у него их было две, и в обеих были дети-ровесники, дочь и сын – Толя был весь в отца! Правда, один ребенок был не его, а миллионера, которому дети были не положены и который теперь содержал Толю… Но который это ребенок никто не знал… С таким отцом Толю ждала импотенция к тридцати.

После развода Виолетта Генриховна вернул себе девичью фамилию – Давиденко. Зачем носить фамилию предавшего и бросившего тебя мужчины.…. Фамилия в замужестве у нее был Новицкова. Мне всегда нравилось, как она ее переводила на английский – newtskova, а не novitskova. Ее перевод был не транслитератный, а смысловой.

Потом после развода она писала книгу о своей любви в надежде, что хирург ее когда-нибудь прочитает. Кстати, именно тогда Виолетта Генриховна втянула меня в литературу. У нее рано началась глаукома.

Я занималась с Виолеттой Генриховной шесть лет до первого курс университета, и эти шесть лет были наполнены счастьем изучения языка. Виолетта Генриховна – человек-магнит, к ней всегда хотелось возвращаться. Я была ее первой заговорившей ученицей.

Лучше репетитора я не знала, и, сама уже став репетитором, всегда сравнивала себя с любимой учительницей и не выдерживала сравнения. «Лучшее враг хорошего» – это про нас. Лучшим репетитором была она, а хорошим я. Поэтому свое репетиторство по английскому я похоронила на много лет и в основном учеников набирала по основной специальности – математике. Пока сама Виолетта Генриховна не сказала, что мне можно репетиторствовать в своем районе – мы с ней жили на разных концах города. Дала свое добро! Благословила меня, так сказать!

Высшее образование с английским я не стала связывать, сама Виолетта Генриховна говорила, что надо быть специалистом со знанием языка, а на единственном очном лингвистическом факультете нашего города творился садомо гомор и мне там делать нечего – поступали за большие взятки, бюджетных мест было мало, и их занимали в основном «свои», договор стоил немерено, и моей неполной семье его было не осилить. Границы страны десять лет как открыли и все ринулись учить языки и уезжать за границу. Как думали многие, единственным лазом за рубеж будет язык. Такой трудноизучаемый английский. Потом они поняли, что можно уезжать за границу и не зная языка. А учить язык уже на месте. Но знание языка во многом облегчало жизнь иностранцам за пределами родины, помогало найти работу получше и поудобнее устроиться в жизни. Многие думали, что язык решит все их проблемы за рубежом. Потом поняли, что язык облегчает жизнь, но не решает проблемы.

Язык на довольно хорошем уровне я уже знала – шесть лет с Виолеттой Генриховной сыграли свою роль, и поэтому я пошла на популярный тогда, многочисленный и многобюджетный мальчишеский факультет информатики, на единственную специальность, подходившую мне по сдаваемым предметам – матмоделирование. Здесь в отличие от остальных специальностей было только два экзамена – математика и русский. И не было информатики, которую я совсем не знала и не готовила. Кстати, информатику я не знала тогда, ни знаю и теперь. Закончив, я должна была стать математиком-экономистом со знанием английского, как когда-то и было задумано!

Итак, я поступила в ведущий университет на факультет информатики и, увидев пригласительное объявление на доске с расписанием, решила предусмотрительно походить в Американский клуб для практики английского – хороший вуз предлагал такую возможность…

Когда я была на первом курсе, Виолетта Генриховна продолжала со мной заниматься. Но приревновала меня к Николаю Владимировичу – старый хмырь заигрывал со мной напропалую, приглашал кататься на машине, учил водить, сидя у него на коленках… Такой ребенок, как я, тогда не увидел в этом ничего особенного. От Виолетты Генриховны он это не скрывал, как обычно, поэтому она быстро и тактично прекратила наши занятия – и правильно сделала, я бы на ее месте поступила бы точно так же. Изучение языка я планировала продолжить в Американском центре своего вуза. Как говорила сама Виолетта Генриховна: – Не надо портить отношения с человеком, предавшим тебя, надо просто самой знать, с кем ты имеешь дело… – Отношения со мной она не испортила…

Итак, я училась на первом курсе и по средам и понедельникам решила посещать американский клуб.

До этого я только один раз общалась с настоящей американкой у Виолетты Генриховны. К ее знакомой на лето приехала американка Джессика Рэбитс, или просто Джес, Джесси…

История Наташи Айвановой

Решила рассказать историю Наташи Айвановой из моей первой и единственной группы английского здесь. Я ее плохо знала, в основном из рассказов Виолетты Генриховны и слухов «о той самой Наташе с географического факультета, покорившей Америку» – Виолетта старалась поддерживать отношения со всеми своими учениками, особенно из стран изучаемого языка и часто мне рассказывала о ней…

Наташа Айванова – натуральная блондинка, в группе ее считали очень красивой – маленькие серые глаза, нос картошкой, небольшой рот, очень худая. Ее рост тогда был уже метр семьдесят два, и она могла еще вырасти. В группе муж из семейной пары, не помню, как его зовут, называл ее просто красавицей. Ее называли «львицей» и говорили, что у нее был инцест с дедушкой под наркотическими веществами, но она ничего не помнила. Ее пятки были очень плоскими…

Наташа Айванова после школы поступила на географический факультет. После четвертого курса она уехала по студенческой рабочей программе в Америку, где ей очень понравится. После пятого курса, уже защитив диплом, она опять поехала в Америку по студенческой программе, нарушив правила программы, что можно уезжать только после четвертого курса, не закончив образование. Для поездки по таким программам нужна кругленькая сумма, которую Наташа набрала, разменяв квартиру матери с двухкомнатной на однокомнатную. Итак, она уехала после пятого курса, только защитив диплом, в жаркий Лос-Анджелес поближе к океану и там устроилась работать фотомоделью. Диплом об окончании высшего образования она забрала через пятнадцать лет, уже легально вернувшись в Россию, тогда же она растворила матери онкотаблетку, вызывающую рост раковых опухолей различного вида, и поставила себе из-за матери гейзер. Через пятнадцать лет она также будет работать моделью и официанткой – подрабатывать на вечеринках у звезд Голливуда. Жить она будет в совместных квартирах, которые будет снимать с другими моделями и официантами. Будет встречаться то с одним молодым человеком, то с другим. Уже после сорока после смерти матери Наташа получит небольшое наследство, но оно будет мизерным в Америке из-за высокого курса доллара. В России в Краснодаре это однокомнатная квартира, а в Америке – даже не комната в коммуналке. Наташа вступит в ипотеку для покупки однокомнатной квартиры, продав однокомнатную квартиру матери в России. Некоторые говорили, что в Америке она стала проституткой…

К сорока все еще будет не замужем и бездетной. Как я уже сказала, в сорок она вступит в ипотеку в Америке. Зато фото ее со всемирно известными знаменитостями, актерами и музыкантами, которым она прислуживала, разносила напитки на элитных мероприятиях, иногда вручала статуэтки на разных церемониях вручения, часто будут украшать ее новостную ленту в социальных сетях. В сорок ни семьи, ни детей – ипотека на много лет вперед.

Наташа Айванова станет знаменитостью на своем географическом факультете – ее «история успеха», знакомство со знаменитостями будет вдохновлять многих девушек вуза покидать Россию в поисках лучшей доли. А мы все надеялись, глядя на ее фото с чужими позолоченными наградами-статуэтками, что в Америке в сорок ее все-таки хоть кто-то «подберет» или хотя бы ребенка сделает… и ее не будут только «таскать» и передавать из рук в руки и американские мальчики и русские…

Джессика Рэбитс

Джес показывала нам водительсике права, на которых было напечатано красное сердечко – если она попадет в аварию, Джес давала согласие на пересадку своих органов.

Джес рассказывала, как вешала на потолок в комнате своей маленькой племяннице над ее кроватью блестящие звезды, которые она лежа могла рассматривать.

С Джес Рэбитс я познакомилась в четырнадцать. Она, как и большинство американок, о чем я узнаю намного позже, была достаточно полной. Джес была светловолосой и синеглазой, с узким лбом и очень короткой стрижкой «под мальчика». С постоянной улыбкой в крупные ровные тридцать два зуба. В Россию она приехала на пару месяцев на каникулы. Она уже встречалась с русским мальчиком и ходила по гостям – частные и школьные учителя и репетиторы английского любили потчевать ею своих подопечных. Ростом она была, как и я, – метр шестьдесят четыре, только в свои девятнадцать в три раза шире. В Америке Джес играла в хоккей. Она уже жила половой жизнью с русским мальчиком Леней – он недавно лишил ее девственности – девственности она приехала лишаться в Россию. Она называла его Леонидом, а не Леней и, наверное, этим превозносила его в своих глазах и его собственных. Я несколько раз видела этого Леню в молодежных организациях лидеов с младшей сестрой. Он вел группы лидеров в здании женского училища. Это был очень высокий и очень худой длинноносый брюнет двадцати трех лет. Его родители работали в администрации, поэтому он был активным членом молодежных организаций. Я его знала из детского лагеря лидеров, куда ездила с той же одноклассницей Соней, куда опять же попала через ее маму-директора. Признаюсь, Леня мне не нравился и казался неприятным. Мне было четырнадцать, и Джессика была на пять лет меня старше. Небольшая разница – подумаю я сейчас, но тогда это была пропасть.

Виолетта Генриховна пригласила Джес домой. Джес пила чай у них дома на кухне. И Николай Владимирович предлагал ей налить чай в сахарницу. А не наоборот. – No, thanks1, – сказала Джес рассмеявшись. Она любила сладкое.

– Можно потрогать настоящую американку? – спросила я ее тогда и пару раз слегка сдавила ее полное плечо… Ее плечо не отличалось от всех остальных полных плеч. Джес только рассмеялась – она чувствовала себя звездой среди англоговорящих русских.

У Джессики было два старших брата, самый старший уже был женат и имел дочь – Джессика обожала племянницу и постоянно корила брата, что тот плохо обращался с женой: – Если бы я была его женой, я бы уже от него ушла. – Кстати, жена брата Джессики действительно ушла от него через несколько лет.

Перед поездкой Джессика растворила таблетку с раковой опухолью в чай матери, которая ее «продавала» в детстве, «дубинила» медикаментозно, «продавала» ее мозги и знания. Медикаментозно тупят – продают знания своих детей, дают таблетки, тормозящие интеллектуальное развитие. Так Джес отомстила матери, как говорится. Убив ее, но отсрочив ее смерть на долгие годы… На самом деле ее мать умерла именно тогда, в тот день, когда Джессика растворила в ее чае таблетку с раком. В ее организм попал яд, который уже никогда ее организм не покинет и когда-нибудь обязательно вызовет смерть. В наш цивилизованный век медицины убийства стали более гуманными и отложенными во времени. Хотя гуманными ли?

Итак, Джессика растворила матери в чае «раковую опухоль» и поехала в Россию лишаться девственности. Попала на Леонида, все сложилось удачно, девственности лишилась. Дурное дело – нехитрое…

Джес понравилась дочка Виолетты. Джен писала Виолетте Генриховне потом сообщение, что Дана «sweet and smart» – милая и умненькая.

Потом Джессика еще долго писала Виолетте Генриховне интересные, длинные письма, которые мы вместе читали, подчеркивая слэнговые выражения. Виолетта их даже заучивала. Терпению Джес не было предела – нам с ней очень повезло!

Потом мы ездили ко мне на дачу, там собирали ягоды и нюхали цветы. Джес очень нравилось, что эта дача построена на «моем глазе» – за эту дачу мне потом закроют глаз, я ослепну или буду плохо видеть одним глазом. Еще до моего рождения дедушка подписал, что «продаст» глаз один глаз внучки и ему дали деньги на покупку этого участка, а дом они с бабушкой построили сами. Джес очень льстило, что родственники продают органы, которые им не принадлежат, детей и внуков – это обеляло ее в собственных глазах и делал ее поступок – чай с опухолью матери – менее преступным.

Джессика потом еще раз приезжала, когда я была в десятом классе, и говорила нам о теракте одиннадцатого сентября, что сначала после теракра она боялась ходить в крупные центры, но потом поняла, что не может всю жизнь бояться, поэтому через год после теракта она опять стала ходит по многолюдным торговым центрам.

Кстати, Джессика до сих пор общается с Виолеттой Генриховной, и поэтому я знаю, как сложилась ее судьба. Она вскоре рассталась с русским мальчиком Леней – любовь по переписке не сложилась. Потом вышла замуж за русского мальчика в Америке Ваню, он был то ли детдомовский, то ли усыновленный. Родила от него дочь, но он к ней плохо относился, и они развелись. Потом Джессика опять влюбилась и вышла замуж… за Эмили. Я видела ее приглашение на свадьбу в социальной сети. И они вместе стали воспитывать дочь Джессики от первого брака.

Лесбийский брак был воспринят моими знакомыми и родными по-разному.

– В этом есть что-то противоестественное: женщине любить женщину, – оценила ее поступок моя двоюродная сестра словами своего мужа. – Это как болезнь. Это физиологическое.

– Представляешь, как этот Ваня к Джес относился, что после развода с ним она стала лесбиянкой? – сказала моя мама, двадцать пять лет в разводе с папой.

– Какие американцы все-таки свободные! – сказала Виолетта Генриховна. – У них возможны однополые браки! Все-таки России до Америки далеко!..

Итак, имея небольшой положительный опыт общения с англоговорящими американцами, я на первом курсе в октябре впервые переступила порог Американского центра…

American center

Американский центр находился в новом корпусе, Интернет-центре на первом этаже государственного университета. Каждый год американцы-протестанты приезжали в Россию с религиозной миссией – наш университет активно сотрудничал с иностранцами. Здесь они жили в общежитиях при университете, учили язык, русский, и пропагандировали свою религию, что было их главной миссией. Они рассказывали о своей религии, приглашали в баптистские церкви. Другими словами – вели студентов-лингвистов к их баптистскому Богу. Если в православии верующие поклонялись триединому Богу, то в протестантстве чтили больше его сына Иисуса Христа. В православной России баптисты были малочисленны. Многие их опасались именно из-за их навязчивости – они верили, что, приведя нового человека в веру, спасают его от ада и любой неверующий автоматически попадал в ад.

Некоторые американцы центра уезжали уже через год, некоторые через несколько лет, некоторые оставались на всю жизнь. Новые партии американцев приезжали в начале года и через год, ближе к осени, уезжали. Когда я попала в американский центр, новая партия американцев как раз прибыла в Россию…

Иностранцы жили в элитных общежитиях около Интернет–центра. Не в обычных однокомнатных с двумя туалетами на этаж и желтой от сожженной эмали ванной, а в комнатах по два человека, с туалетом и ванной на две комнаты.

В коридоре висели разноцветные красочные объявления с разными студенческими программами по обмену, учебными и рабочими, программами стажировки, иностранной магистратуры, вторым высшим за границей – американский центр предлагал разные возможности уехать за рубеж. Напротив комнаты американского центра была комната Интернет центра с бесплатным интернетом для студентов.

Встречи происходили в американском клубе. Это была огромная светлая конференц-комната с огромным столом из красного дерева посредине со стульями вокруг него.. Когда я попала туда впервые, все пришедшие сели за этот огромный стол и знакомились друг с другом, беседовали, брали бейджики со стола и писали свои имена на английском, чтобы остальные знали, как к ним обращаться.

Потом огромный красный стол убрали, наставили светло-желтых низких учебных стульчиков кружочками и разбили всех на группки. По понедельникам в дни обсуждений они стояли в кружочках по группам, а по средам, в дни фильмов, в несколько рядов напротив большого телевизора – формат американского клуба поменялся.

Кто видел плохо, старался сесть поближе. Иногда около последнего ряда ставили второй экран-монитор. Вообще по сравнению с другими классами американский центр был хорошо укомплектован, на порядок выше.

По понедельникам у американцев было обсуждение важных, заставляющих задуматься, взрывающих мой мозг тем. А по средам мы смотрели фильмы на английском с субтитрами, а потом обсуждали их. Встречи начинались в пятнадцать или шестнадцать часов и длились по два часа. Мне повезло: встречи как раз начинались после моих пар.

Когда я в следующий раз появилась в Американском центре, попала в понедельник на дискуссию о музыке. Я попала в группу к Аманде и хорошо запомнила американскую пару – Аманду и ее мужа…

Аманда была невысокая русоволосая шатенка с каре по плечи. Ее волосы были распущены. На ней было свободное платье болотного цвета, длинная коричневая юбка, скрывающее живот – она была на шестом месяце беременности. У нее было красивое лицо – карие подвижные глаза, аккуратный, маленький, острый, немного вздернутый нос и широкий рот. Она казалась милой, красивой и чем-то напоминала мне мышку.

Ее муж Джон был высоким – Аманда была ему по плечо – среднего телосложения, темноволосым. У него был большой нос с горбинкой и светлые глаза с опущенными уголками. Его прическа была взъерошенной, волосы не прилегали к голове. Помню, что тогда он показался мне очень красивым. Через год он сильно поседел…

Я, во-первых, поразилась одежде американцев – они были одеты очень просто, даже безвкусно: мешковатые джинсы, футболки и рубашки. Аманда сидела в больших бесформенных деревянных сабо. Я обратила внимание на ее обувь, потому что никогда таких не видела ни до, ни после. Они были старомодные, такие бывали только в мультиках или фильмах о средневековье.

Эта американская пара собиралась уехать через пару месяцев – Аманда была на шестом месяце беременности, ей было скоро рожать. Они говорили, что в начале зимы должна прилететь новая партия американцев, и те уже останутся точно до следующей осени.