Полная версия
Истории города Онса
– Вот именно, – раздельно сказал Нараск. – Он там родился. Однако при этом он живет в Мантиле. Ятя, ты в Закрытый лес не пойдешь.
– Вот еще! – пискнула я и разрыдалась, не столько от его слов, сколько от тона. И еще от разочарования. Как я теперь посмотрю в глаза Риган?.. Получается, что он просто испугался идти в Закрытый лес?!
Нараск подошел ко мне и, крепко обняв, погладил по голове:
– Прости, Ятенька, я не хотел тебя расстраивать. Но я говорю то, что точно знаю. Я ведь тоже был в Мантиле, там о Закрытом лесе известно больше, чем здесь, и известность эта плохая. Того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы не пустить в лес тебя и не идти туда самому.
Я, не имея сил вырваться из его объятий, сквозь слезы попросила рассказать те истории, из-за которых он не хочет идти. Нараск что-то начал рассказывать, и вскоре я с ужасом поняла, что его повествование выглядит так же расплывчато и неясно, как всегда, когда он говорил о Мантиле. Я много раз пыталась расспросить его о его родном городе, но в результате у меня не сложилось о нем никакого представления, до тех пор пока мы сегодня сами там не оказались. Вот и сейчас, когда Нараск замолчал, я ничего нового не узнала, кроме того, что в лесу есть Черные Монахи, крючконосы, камышовые существа, несколько полян и колодцев, ведущих в странные места, и все это опасно.
– Послушай, то, что ты рассказал, я знала и от продавца! – запротестовала я, выбираясь из его рук, чтобы заглянуть ему в глаза. Глаза смотрели с чем-то вроде ласковой горечи.
– А зачем подробности, Ятенька? – спросил муж. – Они ничего не поменяют. Если даже тебе покажется, что в Закрытом лесу безопасно, так не будет, понимаешь?
– Понимаю, – прошептала я. – Но что я скажу Риган?! Что мы туда не идем, потому что опасно, а они пусть идут?
– А про это я сказал еще вначале: у Риган и Олега все равно других выходов нет, а зачем идут Алла и Буллан, я не знаю. Это не значит, что нужно идти и нам.
– Ты опять чего-то мне недоговариваешь, да? – воскликнула я с отчаянием. – Опять какие-то секреты, которые я не должна узнать?
– Я говорил, что, наоборот, хотел бы, чтобы ты их узнала, – напомнил Нараск. – Но это не так просто. Например, сейчас я ничего тебе рассказать не могу, потому что ничем хорошим это не обернется.
– Но оно уже не оборачивается! – наконец повысила я голос, вскакивая с кровати и отбегая к окну. – Пока что я понимаю, что из-за каких-то твоих секретов мы бросим на произвол судьбы Риган и Олега и будем отсиживаться в Онсе! Я так не хочу! Тем более, ты мне даже не объясняешь толком, в чем дело!
– Я не могу объяснить! – сказал Нараск с неожиданным отчаянием, и, тут же изменив выражение лица, снова заговорил спокойно-ласковым тоном: – Ятенька, на самом деле мы все ходим под этим произволом судьбы. Никто не сказал, что если мы пойдем с Риган и Олегом, кому-то будет хоть немного лучше. Поверь мне, скорее наоборот. Поэтому мы идти не должны.
Дальше, как я ни уговаривала мужа, ничего не менялось. Наконец я просто так устала и наплакалась, что посреди фразы свернулась клубком на кровати и уснула.
Время для меня началось ужасное. Выматывающие разговоры у нас стали случаться каждый день, потому что я ничего не могла понять, а Нараск, видимо, ничего не хотел объяснять, хотя, судя по его виду, мучился не меньше меня. У Риган я не появлялась, а Иванычу сказала что-то неразборчивое: тот не стал больше расспрашивать, поглядел на меня жалостливо и с обидным пониманием вздохнул:
– Говорил я тебе, вначале у мужа спроси. У него, видимо, там свои какие-то соображения. Да и ладно, вы и не обязаны.
Мы-то были не обязаны, однако ужасное чувство, что я теряю одновременно и мужа, и всех друзей, меня не покидало. Четыре дня я по-всякому пыталась разговаривать с Нараском, а на пятый совсем замолчала и стала думать.
За окном завывал ветер и сыпал мелкий снег – сейчас наш дом находился как раз на границе снежной зоны; Нараск снова задержался в своей аптеке, очень может быть, нарочно, чтобы поменьше говорить со мной, а я лежала на кровати, подложив руки под голову (они утонули в волосах, как в паутине) и глядела в темный потрескавшийся потолок. И думала. Получалось, что если я ничего не сделаю, то потеряю и мужа, и друзей. Друзей – понятно почему, а мужа… Я же его все равно разлюблю, не из-за обиды, а потому что, оказывается, со мной все это время был совсем другой человек, не такой, как я себе придумала, глядя на его красивые глаза и ласковую улыбку. «Романтика, доченька, – это хорошо, – вспомнила я слова мамы, сказанные неожиданно-озабоченным тоном, когда она помогала мне наряжаться перед свадьбой. – И познакомились вы прекрасно, и родство душ у вас – это замечательно, но, главное, чтобы вы хорошо жили, когда романтика кончится». «А зачем ей кончаться?» – удивилась тогда я. «Низачем, просто так уж получается. Всю жизнь на красивом знакомстве не построишь».
Сейчас мама, конечно же, полюбила Нараска и много раз мне говорила, что зря они с папой за меня тогда волновались… А вот выходит, что вовсе и не зря. Что же получается? Если я останусь, не будет ни друзей, ни мужа. А если пойду одна, без Нараска, то у меня в любом случае останутся хотя бы друзья. Это все же лучше, чем ничего…
Тут мне пришлось встать, чтобы протереть красные глаза, смахнуть слезы с щек и ушей и высморкаться. Как раз когда я сворачивала совершенно мокрый носовой платок, пришел Нараск. Я посмотрела на него и поняла, что если я сейчас же не скажу, что хотела, он снова меня заговорит. Поэтому я торопливо глотнула воздух и сдавленно начала:
– Подожди… В общем, я решила. Я обязательно пойду в Закрытый лес с Риган. Мы с детства дружим… Ну, я ее не брошу. А ты… Я понимаю, ты с ними со всеми недавно знаком… Они тебе никто… Ты можешь не идти… А я пойду.
Выражение лица мужа, пока я говорила, менялось так сильно, будто передо мной прошло сразу несколько разных Нарасков. Был Нараск обычный: терпеливый и ласковый, был сильно удивленный, а потом он вдруг сменился яростным, с потемневшими глазами и даже как будто искаженными чертами лица, но прежде, чем я испугалась, ярость сменилась безнадежным тихим отчаянием. Я уже замолчала, а он, похоже, несколько раз пытался начать говорить, но не мог из себя выдавить ни слова. Только через три минуты ужасной звенящей тишины он, наконец, прошептал, глядя вниз:
– Что же ты делаешь, Ятенька… Ты думала, я так боюсь идти, что останусь тут, если ты пойдешь? Правда, я боюсь, но не этого.
– А чего ты боишься?
– Сама скоро увидишь, когда мы войдем в Закрытый лес, – сказал Нараск каким-то совсем уж не своим голосом. Я подумала было, что он сейчас вообще уйдет из квартиры, но он, наоборот, подошел ко мне, сел рядом и обнял меня так крепко, будто через пять минут мы должны были расстаться навсегда.
– Ну что ты… – начала я уже без всякой уверенности и решимости, пытаясь разглядеть его занавешенное волосами лицо в слабом свете, падающем из окна. – Если бы ты мне хоть что-то объяснил… Риган – моя лучшая подруга… Ну, хочешь, я ради тебя останусь тут?! – вырвалось у меня помимо воли, о чем я мгновенно пожалела и застыла в страхе, что муж сейчас уцепится за эту фразу и согласится. Но он только покачал головой:
– Нет, видимо, надо идти. Ничего не поделаешь, Ятенька. С судьбой спорить нельзя.
Согласие мужа я, конечно, получила, но радости это мне не прибавило нисколько. Когда мы на шестой день собрались вместе, обсуждая, что будем делать и как себя вести в Закрытом лесу, Нараск сидел рядом со мной, напоминая безрадостную тень самого себя. Алла и Буллан, судя по их громкому ехидному перешептыванию, это заметили. Я сердито глянула на них: они явно решили, что Нараск спал с лица от страха. Риган и Иваныч, конечно, тоже это все увидели и также о чем-то зашептались, но скорее сочувственно и беспокойно, после чего Иваныч напрямик сказал:
– Слушай, Нараск, если вы из-за нас поцапались, так этого не надо. Это ведь на самом деле наши проблемы.
– Я тоже это говорил,– отозвался Нараск негромко, – но Ятя хочет идти с вами, так что и я пойду с ней.
– …Барабанного боя тут не хватает! – прервав короткую тишину, рассмеялась Алла. – Или торжественной музыки, как у нашего моря.
– Хотя мы вроде тоже согласились пойти, но не так трагично! – хмыкнул Буллан.
– Вы-то да, – недовольно прервал их Иваныч. – А этот парень, между прочим, в Мантиле жил, откуда легко в лес попасть. Ты там бывал? – вдруг спросил он у моего мужа прямо. И Нараск так же прямо ответил:
– Да.
– Ой, а ты мне не говорил… – изумилась и даже обиделась я. – Почему же сразу не объяснить было…
Остальные тоже зашумели, но Олег прервал их решительным:
– А ну тихо! Чего галдим-то? Ну и ты тоже хорош: до последнего дня ничего не говорил. Мог бы рассказать, что и как, мы бы получше подготовились.
– К походу в Закрытый лес нельзя подготовиться, – сказал Нараск без выражения. – Там слишком много всякого. Вообще, важнее всего умение, если что, быстро бегать, поэтому чем меньше вещей у вас будет, тем лучше. Что еще сказать?.. К Черным Монахам, камышовым существам и прочим ни в коем случае нельзя подходить близко. Ночью идти нельзя, но это не так страшно, потому что там много мест для ночлега, их обычно знают все проводники. Грибы и ягоды не отравлены, и ту еду, что лежит в кладах, тоже можно есть. Колодцы опасны, но про это все проводники знают. Поляны непредсказуемы, потому что с них может выскочить кто угодно, и неожиданно. Вообще в лесу все будет казаться непривычным и искаженным, кое-где может без причины охватывать страх. И люди, и существа могут изменяться у вас на глазах. Придется привыкнуть.
– Да уж, привлекательное местечко, – поежилась Алла: на ее лице не осталось и тени улыбки. Иваныч же деловито сказал:
– Ну спасибо, теперь хоть яснее. Ты в лесу лекарственные травы собирал? Может, пригодишься нам: тропинки-то знаешь, наверное…
– Может, пригожусь, – чуть наклонил голову Нараск. – Но тропинки вам покажет проводник.
– А крючконосы эти… – вступил Буллан, рассеянно отколупывая кусочки краски с угла стола. – С ними вообще как, договориться можно?
– С восточными крючконосами можно говорить, но они редко встречаются. Большая часть перебралась в города, например, в Мантиле их много. С западными – нет. Разговоров у вас не получится. Тем более, что придете вы не говорить с ними, а грабить их. К ним просто нельзя приближаться: лучше, как увидите, сразу бежать.
– Мда, – Иваныч усиленно потер переносицу. – А как западных от восточных отличить-то? Поди пойми, от кого бежать, от кого нет…
– Бежать лучше бы от всех, – посоветовал Нараск, невесело усмехаясь. – На всякий случай. А так… Вроде бы говорят, что у всех восточных темные глаза и одежда красных оттенков, а у западных одежда в синей гамме и глаза зеленые или голубые. Голоса у восточных несколько… писклявые, а у западных гораздо ниже и с громом.
– С чем? – удивились мы.
– Услышите – поймете…
– А ты сам слышал? – не выдержав, спросила я мужа, просто пораженная огромным количеством сведений, которые он от меня скрывал.
– …Да, – ответил Нараск после небольшой паузы, и мне показалось, что он соврал. Боже мой, ну зачем?!
Остальные, которые не так хорошо умели различать оттенки Нараскового голоса, ему вполне поверили. Иваныч хотел еще что-то спросить, но он сказал, что больше ничего не знает, и остаток встречи просто сидел молча, покачивая головой и иногда закрывая глаза. От меня при этом не отстранялся, наоборот, крепко сжимал мою руку, так что я понимала, что он не обижается, а действительно сильно волнуется. Но, видимо, пока мы не войдем в лес, я так и не пойму, в чем дело…
Когда мы вышли из дома Риган, Нараск неожиданно сказал мне:
– Пойдем прогуляемся, Ятенька.
– Ну пойдем… – согласилась я нерешительно и подала ему руку.
Мы пошли бродить по городу в постепенно спускающихся сумерках. Заглянули к морю, которое было плоским, как блюдце, и даже поленилось испугать нас волной, к реке, мелкая часть которой подмерзла из-за того, что пришлась на снежную зону, и, наконец, поднялись на большой холм в центре Онса, заросший деревьями с желтой корой, чтобы попасть к Центральной башне.
Башня возвышалась посреди холма-парка, теряясь шпилем в сумерках. С ее подсвеченной маленькими розовыми лампочками винтовой лестницы, когда мы подошли поближе, как раз сбежало несколько припозднившихся туристов. Один из них попытался выразить нам свое удивление, что у нас «одновременно и зима, и весна, и осень, и лето», но мы промолчали и начали подниматься.
Наверху была маленькая площадка, выложенная разноцветным кафелем, с круглым столиком и несколькими стульями. Прямо из столика толстой блестящей спицей рос шпиль, на его конце горела яркая желтая лампочка. Не сговариваясь, мы обошли стол и встали рядом, опираясь на ограду площадки. Здесь было светлее, чем внизу, и можно было разглядеть расстилающийся вокруг вечерний Онс, на четверть заснеженный, на другую четверть покрытый желтыми листьями, а на остальные две четверти – зеленый. По нему тянулись цепочки огоньков: фонари, окошки, магазины… Я посмотрела на знакомый профиль Нараска, потом снова вниз, и наши непонимания и обиды показались мне такими же мелкими, как фонари и домики, видимые с башни. Зачем нам ссориться? Ну, пускай он не говорит мне чего-то, но он ведь меня любит, это я вижу совершенно точно!
– Мы с тобой, когда познакомились, почти так же гуляли, – вспомнила я, кладя голову ему на плечо.
– Да, Ятенька, я помню, – ласково отозвался он. – Поэтому и предложил пройтись. Мало ли, как потом сложится.
– Ты считаешь, что мы оттуда можем не вернуться?!
– Конечно, можем. Хотя этого не будет, скорее всего. Просто даже если все обойдется относительно благополучно, много что изменится… За что ты меня любишь?
– Что?.. – опешила я от такой резкой смены темы. – Ну… Я точно не знаю. Вроде бы… За все. А это очень важно, за что точно?
– Пожалуй, – абсолютно серьезно кивнул Нараск.
– Ну… Вначале, когда я тебя увидела, мне понравились твои глаза, у них было какое-то такое… Выражение… Что я… – тут я сбилась и замолчала, не зная, что еще добавить.
– Что ж, – непонятно сказал муж, – может быть, и есть какая-то надежда. Пойдем домой, Ятенька, у тебя пальто легкое, еще простудишься.
Он первым пошел вниз по винтовой лестнице, а я шла следом, в недоумении машинально теребя растрепанную косу, глядя в его затылок и решительно не понимая, как связана надежда и то, что мне понравились Нарасковы глаза.
Следующее утро выдалось солнечным и безветренным. Онс наполнился гуляющими жителями и туристами, только мы все, молча шагающие к метро, были невеселыми. Впереди, как ни странно, неслись Алла и Буллан – точнее, Буллан тащил Аллу, которая шла с меньшим энтузиазмом; потом размеренным шагом, почти попадая в ногу, шествовали Риган и Олег, судя по их спинам, полные суровой решимости; ну а в самом конце, немного отставая, неровными сбивчивыми шагами плелись мы с Нараском, измученные переживаниями предыдущих дней и почти бессонной ночью. То есть я-то заснула, но проснулась посреди ночи от того, что муж сидит рядом и пристально на меня смотрит. Заметив, что я открыла глаза, он усталым голосом сослался на бессонницу и попросил не обращать на него внимания, но я, конечно, этого сделать не могла: так мы и просидели вместе всю ночь, говоря на какие-то незначительные темы. Потом под утро я снова задремала, проснулась где-то через час и увидела, что Нараск по-прежнему не пытается спать, а сидит за столом и что-то пишет.
– Ты что там делаешь? – поинтересовалась я сквозь сон. – По работе указания оставляешь?
– Да, указания, – согласился Нараск и, сложив лист бумаги, куда-то его убрал – куда, я не поняла, потому что снова уснула.
Теперь я медленно шла рядом с мужем, удивляясь, каким неровным стал его обычно размеренный шаг, и гадая, что нас ждет в Закрытом лесу. Вот уже показался вход в метро, и мы, гуськом пройдя в него, двинулись к эскалатору. С тем, чтобы скатиться с него, произошла небольшая заминка: для Аллы с Булланом это было непривычно, но долго помяться на месте им не дал Иваныч, который размашистым движением толкнул Аллу в спину и направил по тому же адресу нерешительно севшего между бортиками Буллана.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.