Командир и штурман

– Держите судно как можно ближе к ветру, – сказал Джек Обри. – Сколько оно даст узлов, мистер Маршалл? Шесть?

– Сомневаюсь, сэр, что шесть, – отозвался штурман, покачав головой. – Сегодня бриг идет не слишком резво, ведь нос несколько перегружен.

Джек Обри встал на руль, и в эту минуту порыв ветра со стороны острова резко накренил корабль, так что белые гребни волн лизнули фальшборт с подветренной стороны. С капитана сорвало треуголку, и его соломенные волосы как флюгер указали на зюйд-зюйд-вест. Штурман кинулся за треуголкой, выхватил ее у матроса, который успел поймать головной убор сачком, и, старательно вытерев кокарду, встал рядом с Джеком Обри, почтительно держа треуголку в обеих руках.

– Так и рассыпаются перед ним мелким бесом, – заметил фор-марсовый Джон Лейн, обращаясь к своему приятелю Томасу Гроссу. Тот кивнул головой, но не выразил неодобрения. Сцена их позабавила, а до ее оценки им не было дела.

– Надеюсь, он не станет из нас веревки вить. Это все, что я могу сказать, дружище, – отозвался Гросс.

Джек Обри повернул руль, чтобы судно, пока не стих свежий порыв, увалило под ветер, а затем стал снова приводить его к ветру. Сжимая рукоятки штурвала, он впервые почувствовал связь с «Софи», дрожь, которая передавалась ему от пера руля, услышал звук, похожий на пение, к которому присоединялось множество других звуков – поскрипывание, гул корпуса и такелажа. Бодрящий свежий ветер овевал ему левую щеку, и когда он навалился на руль, то «Софи» тотчас отозвалась – гораздо быстрее, чем он ожидал. Джек все ближе приводил ее к ветру. Все находившиеся на палубе смотрели вверх и вперед: наконец, несмотря на то что форштаг натянулся как скрипичная струна, фор-брамсель затрепетал, и Джек Обри увалил под ветер.

– Ост-тень-норд, полрумба к норду, – заметил он с удовлетворением. – Так держать, – обратился он к рулевому и отдал давно ожидаемое всеми приказание свистать всех к обеду.

Обед. А между тем «Софи», круто приведенная к ветру, шла левым галсом в открытое море. Миля за милей оставались за кормой, проводя белый след прямой как стрела кильватерной струи, уходившей почти точно на вест. Джек Обри с одобрением смотрел на нее из кормового иллюминатора: почти никакого сноса, видно, что судном управляет твердая рука. Обри обедал в одиночестве. Это была спартанская трапеза: баранье рагу с капустой. Лишь сейчас он понял, что ему не с кем поделиться многочисленными наблюдениями, которые приходили на ум, во время его первого капитанского обеда. Он едва удержался от того, чтобы пошутить по этому поводу, обратившись к буфетчику. Но что дозволено лейтенанту – не дозволено капитану. «Со временем я привыкну к этому», – утешил он себя и с наслаждением посмотрел на море.

Пушки оказались неудачным приобретением. Даже половинный заряд давал погонному орудию такую отдачу, что после третьего выстрела прибежал бледный и озабоченный плотник. Забыв про всякую субординацию, он закрыл ладонью запальное отверстие.

– Не стреляйте, сэр! – воскликнул он. – Видели бы вы эти несчастные кницы. А течь появилась в пяти разных местах. Боже мой, боже мой! – Бедный малый подбежал к болтам, крепившим орудие: – Так и знал. Бугель наполовину вошел в этот старый бимс. Почему же ты не сказал мне, Том? – с укором посмотрел плотник на своего помощника.

– Не посмел, – отозвался Том, опустив голову.

– Так не пойдет, сэр, – продолжал плотник. – С таким-то корпусом. С такой-то палубой.

Джек Обри почувствовал, как в нем закипает гнев. Он оказался в смешном положении: на полубаке полно народу, а плотник ползает в ногах и о чем-то умоляет, показывая на швы. Так с командиром не разговаривают. Но мистер Лэмб был искренне встревожен, и тут Обри ничего не мог поделать, тем более что в душе разделял эту тревогу. Сила отдачи, весь вес металла, направленный назад, были чересчур велики для «Софи». Кроме того, оба эти орудия со всеми их принадлежностями занимали слишком много места на и без того тесном корабле. Но он был страшно разочарован: ведь двенадцатифунтовое орудие способно поразить противника с пятисот ярдов, осыпать его дождем смертоносных осколков, размозжить рей, нанести большой урон. Он стал прикидывать различные возможности. А четырехфунтовая пушка с любого расстояния…

– А если бы вы выстрелили еще и из ретирадной пушки, – с храбростью отчаяния продолжал мистер Лэмб, по-прежнему стоявший на четвереньках, – то обшивка разлезлась бы по швам, как гнилая тряпка.

Подойдя к своему начальнику, помощник плотника Уильям Джевонс прошептал ему так, что этот шепот можно было услышать на топе мачты:

– В льялах фут воды.

Встав на ноги, плотник надел шляпу и, откозыряв, доложил:

– Вода в льялах поднялась на фут, сэр.

– Хорошо, мистер Лэмб, – спокойно ответил Обри. – Мы ее откачаем. Мистер Дей, – обратился он к старшему канониру, который выполз на палубу, заслышав выстрелы из двенадцатифунтовой пушки. (Даже если бы он лежал в гробу, то они заставили бы его подняться и оттуда.) – Мистер Дей, прошу вас, прикажите прочистить и зачехлить орудия. А вы, боцман, займитесь цепной помпой.

С сожалением похлопав по теплому стволу двенадцатифунтовой пушки, капитан отправился на корму. Вода в льялах не слишком тревожила его: судно быстро неслось вперед, рассекая короткие волны, и набрало бы воды и без стрельбы. Что его расстраивало, так это погонное и ретирадное орудия, и он с раздражением глядел на грота-рей.

– Вскоре придется убрать брамсели, мистер Диллон, – сказал Джек, поднимая клин.

Он произнес эти слова скорее формальности ради, поскольку прекрасно понимал, где они находятся: руководствуясь чувством, которое развивается в настоящих моряках, он спиной ощущал присутствие темной массы земли за горизонтом, за его правой лопаткой. Судно шло круто к ветру, и, судя по вычислениям, они шли галсами почти одинаковой протяженности: сначала курсом ост-норд-ост, а затем – вест-норд-вест. Галсы они меняли пять раз («Софи» ложилась на новый курс не так быстро, как этого ему хотелось) и однажды произвели поворот через фордевинд. Развивали скорость семь узлов. Такого рода расчеты он легко держал в уме, и как только ему понадобился ответ, он был готов: «Продолжать идти этим курсом в течение получаса, а потом лечь почти на фордевинд, румба два не доходя до него. Таким образом мы окажемся дома».

– Теперь неплохо бы убавить парусов, – заметил Джек Обри. – Мы пойдем таким курсом в течение получаса. – С этими словами он спустился вниз, рассчитывая разобраться с огромной кипой неотложных бумаг.

Помимо документации на снабжение и денежных ведомостей, следовало заняться шканечным журналом, который мог рассказать о прежней истории судна, а также судовой ролью, которая порассказала бы об экипаже. Он принялся перелистывать страницы: «Воскресенье, 22 сентября 1799 г. ветры от NW, W, S. Курс N40°W, дистанция 49 миль, широта 37°59ˇN, долгота 9°38ˇW. Мыс Сент-Винсент по пеленгу S27E, 64 мили. 12.00, свежие шквалистые ветры с дождем, время от времени ставили паруса и брали рифы. 00.00, штормовые ветры, в 4.00 убрали грот, в 6.00 в зюйдовой части горизонта заметили незнакомый парусник, в 8.00 ветер ослаб до умеренного. Взяв рифы на гроте, поставили его, в 9.00 вели переговоры с парусником по семафору. Это был шведский бриг, направлявшийся в балласте в Барселону. В полдень погода стихла, повернули по компасу».

Десятки записей о службе подобного рода и о конвойной работе. Простые, ничем не примечательные, ежедневные операции, которые составляют службу на девяносто процентов, если не больше. «Экипаж занят разными работами, читал военные сводки… участвовали в конвойных операциях. Поставлены брамсели, взяты вторые рифы на марселях. В 6.00 передал шифрованный сигнал двум линейным кораблям, которые ответили. Поставлены все паруса, экипаж занимается приборкой… время от времени лавировали, взяли третий риф на грота-марселе… свежий ветер, обещающий стихнуть… стирали койки. Провел перекличку по вахтам, читал военные сводки и наказал за пьянство Джозефа Вуда, Дж. Лейки, Мэтт. Джонсона и Уил. Масгрейва двенадцатью ударами линька… 12.00, штилевая погода, туман, в 5.00 спустил шлюпки, чтобы отбуксировать судно подальше от берега, в половине 6-го бросил стояночный якорь, мыс Мола на пеленге S6W, дистанция 5 лиг. В половине 8-го внезапно налетел шквалистый ветер, пришлось обрубить якорный канат и поднять паруса… читал военные сводки и провел литургию… наказал Дж. Сеннета 24 ударами линька за неповиновение… Фр. Бечелл, Роб. Уилкинсон и Джозеф Вуд наказаны за пьянство…»

Множество записей подобного рода: хватало телесных наказаний, но ничего особенного, к сотне ударов никто не был приговорен. Эти записи расходились с его первым впечатлением об излишней мягкости, царившей на судне. Надо будет более внимательно отнестись к этой проблеме. А вот и судовая роль: «Джеф. Уильямс, матрос второго класса, родился в Бенгалии, поступил добровольцем в Лиссабоне 24 августа 1797 г., сбежал 27 марта 1798 г. в Лиссабоне. Фортунато Карнелья, мичман, 21 год, родился в Генуе, 1 июня 1797 г. уволен согласно письменному распоряжению адмирала Нельсона. Сэм. Уиллси, матрос первого класса, родился на Лонг-Айленде, поступил добровольцем в Порто 10 октября 1797 г., сбежал с судна в Лиссабоне 8 февраля 1798 г. Патрик Уэйд, необученный матрос, 21 год, нанялся 20 ноября 1796 г. в Порто Феррайо, уволен 11 ноября 1799 г. и передан прокурору по распоряжению капитана Дарли. Ричард Саттон, лейтенант, принят на службу 31 декабря 1796 г. по распоряжению адмирала Нельсона, вычеркнут из списков личного состава по причине смерти в бою с французским капером 2 февраля 1798 г. Ричард Уильям Болдик, лейтенант, принят на службу 28 февраля 1798 г. по рекомендации графа Сент-Винсента, отчислен 18 апреля 1800 г. в связи с переводом на „Паллас“ по распоряжению лорда Кейта».

В графе «Вещи умерших» напротив фамилии Саттон стояла сумма в 8 фунтов 10 шиллингов 6 пенсов, очевидно полученная при распродаже у грот-мачты.

Но Джек Обри не мог позволить, чтобы его мысли оставались прикованными к разграфленному столбцу. Его неудержимо влекло к себе иное зрелище: синее море, более темного оттенка, чем небо, сверкающее в кормовом иллюминаторе. В конце концов он захлопнул судовую роль и стал наслаждаться представшей ему картиной. Он думал о том, что при желании мог бы поспать; оглядевшись вокруг, стал наслаждаться одиночеством – этой редчайшей привилегией в море. Служа лейтенантом на «Женерё» и других крупных судах, он, разумеется, мог сколько угодно смотреть в иллюминаторы кают-компании, но при этом никогда не оставался один, всегда ощущая деятельное присутствие сослуживцев. Ему было по душе капитанское одиночество, но получилось так, что именно теперь ему не хватало дружеской поддержки. У него был слишком живой и беспокойный ум, чтобы оценить возможность быть наедине с собой, хотя он и чувствовал преимущества такого положения. Едва пробило четыре склянки, как он уже был на палубе.

Диллон и Маршалл стояли на правом борту у бронзовой четырехфунтовой пушки, очевидно обсуждая какой-то элемент оснастки, видимый с этой точки. При его появлении они перешли на левый борт, предоставив капитану привилегированную часть шканцев. С ним это произошло впервые: сначала он был обрадован как ребенок, хотя не ожидал такого жеста и не думал о нем. Но в то же время он был лишен общества – хотя можно было позвать Джеймса Диллона. Джек Обри раза два или три повернулся, разглядывая реи: они были обрасоплены втугую, насколько позволяли ванты фок- и грот-мачты, но не настолько туго, как должно было быть на идеальном корабле. Он сделал мысленную зарубку: надо будет сказать боцману, чтобы он установил поперечные реи, тогда можно будет получить дополнительно три-четыре градуса.

– Мистер Диллон, – произнес Обри, – будьте добры спуститься по ветру и поставить прямой грот. Курс зюйд-тень-вест, полрумба к зюйду.

– Есть, сэр. Взять два рифа, сэр?

– Ни в коем случае, мистер Диллон. Никаких рифов, – с улыбкой отозвался Джек Обри и вновь принялся расхаживать по шканцам. Вокруг звучали команды, топот ног, крики боцмана; он наблюдал за происходящим со странным чувством отчужденности – странным оттого, что сердце у него при этом билось учащенно.

«Софи» стала плавно уваливать под ветер. Находившийся возле штурвала Маршалл воскликнул:

– Так держать! – И рулевой повиновался команде штурмана.

Когда судно стало совершать поворот через фордевинд, продольный косой грот превратился в облако, из которого образовалась сложенная вдоль ткань – серая, безжизненная масса. И вслед за этим появился прямой грот, наполнившийся ветром; в течение нескольких секунд он трепетал, а затем послушно расправился и, закрепленный шкотами, принял правильную форму. «Софи» ринулась вперед, и до того, как Диллон скомандовал: «Отставить!», судно увеличило скорость по меньшей мере на два узла, зарываясь в воду носом и задирая корму, словно возмущаясь действиями рулевого. Диллон послал на руль еще одного матроса – на тот случай, если из-за смены ветра судно рыскнет[25]. Прямой грот был натянут, как кожа на барабане.

– Позовите мастера-парусника, – произнес Джек Обри. – Мистер Генри, не достанете ли вы другой ткани для этого паруса, чтобы вставить глубокий клин?

– Нет, сэр, – убежденно отвечал мастер. – Да если бы и нашел такую ткань, с таким реем этого сделать невозможно. Посмотрите на пузо этого паруса, – можно сказать, оно похоже на свиной пузырь.

Джек Обри подошел к планширю левого борта и внимательно посмотрел на волны, рассекаемые форштевнем: гребни сменялись впадинами. Что-то пробурчав, он вновь стал пристально разглядывать грота-рей – бревно длиной свыше тридцати футов и диаметром около семи дюймов в середине, уменьшавшимся до трех дюймов у нока.

«Больше похож на вагу, а не на грота-рей», – подумал он в двадцатый раз, едва успев взглянуть на него. Он внимательно наблюдал за реем, на который оказывала давление сила ветра. «Софи» не прибавляла хода, поэтому нагрузка на него не уменьшалась. Рей гнулся и, как послышалось Джеку, стонал. Реи были обрасоплены втугую, и, поскольку «Софи» была бригом, она зарывалась носом. Больше всего гнулись ноки реев, что весьма досаждало Джеку Обри. Он стоял закинув руки назад и внимательно разглядывал рангоут. Остальные офицеры, находившиеся на шканцах, – Диллон, Маршалл, Пуллингс и юный Риккетс – молча посматривали то на своего нового капитана, то на парус. Они не были единственными членами экипажа, которых заботило происходящее. Большинство наиболее опытных матросов, собравшихся на полубаке, наблюдали за происходящим, то посматривая наверх, то искоса поглядывая на командира. Возникла странная пауза. Теперь, идя с попутным ветром, то есть почти в том же направлении, куда он дул, они почти не слышали пения такелажа; плавная килевая качка (зыби, идущей против ветра, не было) производила едва заметный шум. Ко всему, стояла тишина, нарушаемая лишь негромким ропотом матросов. Но, несмотря на все их старания не быть услышанными, до шканцев донесся чей-то голос:

– Дай ему волю, так он нас всех погубит.

Джек Обри этой реплики не слышал; он не замечал, что стал центром внимания, будучи глубоко погружен в расчеты. Это были вовсе не математические выкладки, но, скорее, расчеты всадника, сидящего на незнакомой лошади и видящего впереди темный силуэт препятствия.

Вскоре он спустился к себе в каюту и, понаблюдав из кормового иллюминатора, взглянул на карту. Мыс Мола должен находиться с правого борта, вскоре они должны обнаружить его. Мыс увеличит силу ветра, отражая и направляя его вдоль побережья. Джек насвистывал себе под нос модную арию, размышляя: «Если все будет удачно и если я разбогатею, раздобыв, скажем, несколько сотен гиней, то первым делом, расплатившись по обязательствам, поеду в Вену послушать оперу».

Постучавшись в дверь, вошел Джеймс Диллон.

– Ветер крепчает, сэр, – доложил он. – Позвольте убрать грот или, по крайней мере, взять рифы.

– Ни в коем случае, мистер Диллон, – улыбнулся Джек Обри. Затем, подумав, что будет несправедливо возлагать ответственность на плечи лейтенанта, добавил: – Через две минуты я выйду на палубу.

В действительности он вышел раньше и тотчас услышал зловещий треск.

– Убирать паруса! – скомандовал он. – По местам. Топсель на гитовы. Взяться за топенанты. Тали травить. Поживей!

Матросы работали быстро: рей был невелик и вскоре оказался на палубе, парус от него был отвязан и сложен.

– Треснул посередине, сэр, – невесело заметил плотник. – Конечно, можно наложить шкало, только вряд ли следует полагаться на такое дерево.

Джек Обри кивнул с бесстрастным выражением лица. Подойдя к планширю, он встал на него и поднялся по нескольким выбленкам. Судно качнуло на зыби, и перед капитаном действительно открылся мыс Мола: темная полоска в трех румбах от правого траверза.

– Думаю, нам надо выставить впередсмотрящего, – заметил он. – Прошу вас, мистер Диллон, введите судно в гавань. Прикажите поставить грот и все паруса, какие судно может нести. Нельзя терять ни минуты.

Через сорок пять минут «Софи» оказалась на месте своей стоянки. Еще до того, как судно потеряло ход, на воду был спущен вельбот, который спешно направился в сторону верфи, взяв на буксир поврежденный рей, походивший на рыбий хвост.

– А вот и наш улыбчивый наглый змей, – заметил баковый гребец, когда Джек Обри взбежал по лестнице. – Как только он появился на борту бедной «Софи», то взял ее в оборот, не оставив целым ни одного рея, чуть не сломал ей корпус, а команда вкалывает день напролет без единого перекура. А он бежит себе по лестнице, улыбается, будто наверху его ждет король Георг, чтобы возвести его в рыцарское звание.

– И за обедом минуты лишней не просидишь, – негромко произнес гребец, сидевший в середине шлюпки.

– Молчать! – крикнул мичман Бабингтон, постаравшись придать голосу как можно больше выразительности.

– Мистер Браун, – произнес Джек Обри с самым серьезным видом, – прошу вас, окажите мне важную услугу. Дело в том, что у меня сильно поврежден грота-рей. А сегодня вечером я должен отплывать, потому что пришла «Фанни». Поэтому прошу вас списать этот рей и выдать мне взамен новый. И не пугайтесь, дорогой сэр, – продолжал он, взяв мистера Брауна под руку, и повел его к вельботу. – Возвращаю вам двенадцатифунтовые пушки, так как, насколько я понимаю, артиллерийское снабжение находится в вашем ведении. Боюсь, что шлюп окажется перегруженным.

– Всей душой рад бы помочь, – отозвался мистер Браун, взглянув на пустой двор, который могла наблюдать и команда вельбота. – Но на складе нет ни одного подходящего рангоутного дерева.

– Послушайте, сэр, вы забыли про «Женерё». У нее три запасных фор-брамсель-рея, а также множество других деталей рангоута. Вы должны первым признать, что я имею моральное право на один из них.

– Что ж, можете попробовать, если угодно. Поднимите дерево, и мы посмотрим, что из этого получится. Но гарантий не даю.

– Позвольте, мои матросы принесут его. Я помню, где рангоутные дерева сложены. Мистер Бабингтон, выделите четырех человек. Пойдемте со мной. Да поторапливайтесь.

– Имейте в виду, капитан Обри, я даю вам его на пробу, – воскликнул мистер Браун. – Посмотрю, как вы будете его поднимать.

– Вот это я называю настоящим рангоутным деревом, – произнес мистер Лэмб, любовно рассматривая рей. – Ни узелка, ни завитка. Настоящий французский товар, я бы сказал. Сорок три фута, а без сучка и без задоринки. Уж к такому рею можно привязывать грот, сэр.

– Да-да, – нетерпеливо отозвался Джек Обри. – Трос с кабестаном соединен?

– Соединен, сэр, – после секундной паузы послышался ответ.

– Тогда тащите.

Трос был прикреплен к середине рея, а затем проложен почти до конца правого борта и привязан в дюжине мест стопорами – отрезками плетеной каболки – к носовой части рея. Трос, привязанный к ноку рея, был пропущен через блок на марсе, затем через другой блок на палубе, откуда он шел на кабестан. После того как начали вращать кабестан, рей стал подниматься из воды, постепенно принимая почти вертикальное положение, пока не оказался на борту судна и не был аккуратно направлен между снастями такелажа.

– Разрезать наружный стопор, – приказал Джек Обри.

Каболка упала, и рей немного наклонился, удерживаемый следующим стопором. По мере того как он поднимался, перерезались другие стопоры, и, когда они были перерезаны, рей повис точно под марсом.

– Так не пойдет, капитан Обри, – произнес мистер Браун, нарушая тишину вечера своим могучим рыком. – Рей слишком велик, и его наверняка унесет ветром. Надо обрезать ноки и уменьшить толщину.

Напоминавший перекладину огромных весов, рей действительно выглядел чрезмерно большим.

– Закрепить лопаря, – сказал Обри. – Не там, подальше к краям. На половине второй четверти. Потравить трос и спустить рей.

Рей опустился на палубу, и плотник бросился за своими инструментами.

– Мистер Уотт, – обратился командир к боцману, – прошу вас, закрепите шкентеля.

Боцман разинул было рот, но затем закрыл его и медленно принялся за работу: повсюду – за исключением сумасшедшего дома – шкентеля крепятся, точно стремена у лошадей, как коренная часть лопарей (или как коуш на гаке, если угодно), и ни одно из этих устройств не устанавливалось, если нет ограничителя на узкой части, если только конец дерева не был отпилен и не снабжен хомутом, который мешал бы снасти сползать к середине рея. Вновь появился плотник с пилой и линейкой.

– Рубанок у вас есть, мистер Лэмб? – спросил Джек Обри. – Пусть ваш помощник принесет рубанок. Снимите бугель с рея и обстругайте его концы, пожалуйста, мистер Лэмб.

Изумленный Лэмб, наконец понявший, что задумал капитан, принялся медленно стругать ноки рея, снимая стружку до тех пор, пока поверхность дерева не стала как новой и круглой, размером с полпенсовую булочку.

– Достаточно, – заключил Джек Обри. – Снова поднимайте рей, сохраняя его в положении, перпендикулярном набережной. Мистер Диллон, мне нужно на берег. Верните пушки на склад и ждите меня. Мы должны отплыть до вечерней пушки. Вот еще, мистер Диллон, всех женщин – на берег.

– Всех без исключения, сэр?

– Всех, не имеющих брачного свидетельства. Всех потаскушек. Шлюхи хороши в порту, но в море они ни к чему.

Он помолчал, спустился к себе в каюту и через две минуты вернулся, засовывая в карман какой-то конверт.

– Не забудьте про рей! – воскликнул он, садясь в шлюпку.

– Вы будете рады, что послушались моего совета, – сказал мистер Браун, встретив капитана у крыльца. – Рей унесло бы как пушинку с первым порывом ветра.

– Разрешите мне выступать дуэтом, сэр? – спросил Джек Обри с каким-то щемящим чувством. – Я намерен захватить с собой друга, о котором уже упоминал, – великого музыканта, сэр. Вы должны познакомиться с ним в следующий раз, когда мы вернемся в Магон. Вы должны позволить мне представить его миссис Браун.

– Буду польщен и счастлив, – отозвался мистер Браун.

«Теперь к гостинице „Корона“ – и предстанем героями», – сказал себе Джек Обри, двигаясь рысцой с книгой в руке. Как большинство моряков, он был грузен и, находясь на берегу, быстро потел. «В нашем распоряжении еще шесть минут», – определил он, посмотрев при свете сумерек на часы, приближаясь к причалу.

– А вот и вы, доктор. Надеюсь, вы простите меня за то, что днем я вас потревожил. Шеннаган, Бассел, вы двое идете со мной, остальные остаются в шлюпке. Мистер Риккетс, вы бы отошли ярдов на двадцать от берега, чтобы не вводить их в соблазн. Вы меня извините, сэр, если я сделаю кое-какие покупки? У меня не было времени посылать за провиантом, поэтому не будет ни баранины, ни ветчины, ни вина. Боюсь, что бóльшую часть похода придется ограничиться солониной, колбасой и пудингом, запивая все это разбавленным грогом. Однако в Кальяри мы сможем разговеться. Позвольте морякам отнести ваши вещи в шлюпку. Кстати, – продолжал он, шагая в сопровождении двух моряков, следовавших за ними, – пока не забыл, у нас на флоте принято выдавать аванс после принятия на службу. Думая, что вам это не покажется неуместным, я положил в этот конверт несколько гиней.

– Какой славный обычай, – отозвался Стивен с довольным видом. – И как часто он бывает в употреблении?

– По-разному, – отвечал Джек Обри. – Но на флоте так заведено.

– В таком случае, – сказал Стивен, беря конверт, – я непременно подчинюсь таким порядкам: я не желаю выглядеть белой вороной и весьма вам обязан. Вы не могли бы выделить одного из ваших моряков? Виолончель – вещь громоздкая; что касается остальных вещей, то у меня лишь небольшой сундучок и несколько книг.

– Тогда встретимся через четверть часа у входа, – отозвался Обри. – Прошу вас, не теряйте ни минуты, доктор. Шеннаган, присмотрите за доктором и позаботьтесь о его багаже. Бассел, вы пойдете со мной.

Пробили часы, и под их затихающий звон Джек Обри сказал: