До края. Звёздный романс

– Так ты не знаешь, – задумчиво произнёс он. – Ты пошёл на эту миссию, даже не зная – зачем.

Смотря вдоль полей, каштановолосый не отвечал ему. Его рука нервно сжимала растительность у ног. Грузно и резко с его уст сорвалось:

– Я умер?

По ушам ударил острый смешок. Блондин быстро прервал его и помахал журналом, выражая отрицание.

– Нет. Пока не умер.

Теперь уже не так сильно боясь, Люк поднял лицо к юноше в кепи. Он задал ещё один вопрос.

– Ты убьёшь меня?

– Скорее всего, – ответил улыбчивый Эрик. – Иначе ты меня можешь. Но не это главное. Ты прав – это была слишком большая ответственность для тебя. Все смерти, прошлые и будущие, лежат на плечах всех вас троих. Конечно, и я возьму на себя часть, – он любезно оскалился. – Однако за всё надо платить. Получаешь одно – лишаешься другого. Нет. Я соврал. От этого ничего не зависит. Да, я убью тебя, будь уверен.

Люк спокойно начал подниматься. Он снова осмелился посмотреть в эти глаза, узоры которых видел, как ни у кого другого, чётко. Каждый раз заглядывая в них он, казалось, проваливался, удерживаясь только за один край. И мысль, что выбраться уже не удастся, вставала на первое место. «Когда?» – этот вопрос Люк не успел задать.

Узкие стены часовни. Парящая в лучах света пыль. Через несколько ступеней вниз стоял он – Эрик. Одно действие, никаких сомнений, – он рванул ладонь. Он убьёт его и закончит миссию. Решимость взяла верх над страхом. Когда крышка прибора приоткрылась, раздалось шипение. Блестящий порошок мощной струёй вырвался наружу. Он делал это много раз. Руки уже сами работали в отрыве от сознания. Эрик оторвал пальцы от лица. Револьвер пришёл в движение. Стена часовни содрогнулась. Поднялся столб мелкого крошева. На мундир Эрика моросящим дождём опустились щепки. Стоящий выше него Люк Тайвакурси упал смертельно раненный. Последний тяжёлый вздох вырвался из грудной клетки. С тихим хрипом он умер, уставившись в потолок, где только что простиралось голубое небо, но так и не отпустив ручки приборов на поясе. Блондин опустил руку с револьвером и вернул его в кобуру. Раньше он предпочёл бы убить им сначала Люка, а не брата. Сейчас же его мысли прикрыла тёмная вуаль. Юноша поправил кепь за козырёк и взобрался наверх. Тело Люка лежало без движения. Оставалось только взять кое-что. И это не журнал. Забрав вещь, о которой было написано в журнале, Эрик исчез из часовни, исчез из города Навина. Он пошёл через поля. Он возвращался в Пекатум, но не домой.

Глава II

Империя Кодиматрис, город Эвальгарий, 1445 год, начало Веторя.

На дощатых стенах вальсировали тёплые огни. В них вытянулись тени с узкими головами и хвостами ниже пояса. Наги построились вдоль сложенных друг на друга бочек. Узкие зрачки переглядывались меж собой. Знакомые, встав рядом, тихо перешёптывались в преддверии начала. Здесь присутствовали и крупные рабочие из шахт с ярко-красной чешуёй, и множество фермеров с жёлтым окрасом, и пара зелёных нагайн со своим не то братом, не то отцом. Он выглядел больным, – его салатовые чешуйки покрывали неестественные серые пятна, которые он скрывал под рваной накидкой, выполняющей функцию плаща. Кто-то из собравшихся закурил, – его тут же прервали, толкнув в плечо. Нагу пришлось поспешно затушить цигарку и сунуть во внутренний карман. Но ожидание уже сулило закончиться. По доскам зацокали мелкие когти. Все обернулись к источнику звука и увидели выходящую из-за бочек бурую собаку. Не уделяя змеям внимания, она прошла вперёд, как горделивая принцесса, а уже за ней на свет появился ещё один наг. Снимая с головы шляпу, он внимательно смотрел на собравшихся. Его пончо поносилось, потеряло в и так не слишком ярких цветах. Глаза же горели только жарче. Кашир, уже отказавшийся от фамилии «Делмар», выполз на середину помещения, как на сцену театра, сжимая правой рукой сумку с бумагами. Являясь центром внимания, он старался сохранять серьёзное, невозмутимое выражение лица. Наги расступались перед ним, пропуская вперёд. Кто-то из фермеров поздоровался, и пастух ответил ему кивком. Встав возле табурета с зажжённым на нём фонарём, он устало дыхнул носом и ещё раз проверил собравшихся.

– Я вас~с приветс~ствую, – произнёс он. – По-моему, не хватает Норма. Где он?

Работяги молчаливо переглянулись. Наг, закуривший до этого, подал голос.

– Норм не с~смог, – хрипло прошипел он, – ему полож~жена порка – двадцать ударов. Это вс~сё его хос~сяин.

Глаза Кашира погрустнели, он опустил их вниз, на серые от полутьмы половицы. Все остальные ждали, что скажет наг. У всех зачесалась спина от перенесённой в прошлом той же самой боли. Зелёный фермер поёжился и как будто ощутил жгучие удары кнута по нездоровой чешуе.

– Ж~жаль. Я встречус~сь с~с ним вечером, – наконец сказал наг и запустил лапу в сумку. – А мы пока начнём.

В когтистых пальцах он сжал помятые листки. Бумага поблекла, но слова из синих чернил виднелись всё также чётко. Пусть написано было и неграмотно, и неровно, пастух смотрел на листы с отцовской любовью. Прежде, чем начать, он про себя перечитал начало. Раздвоенный язык лизнул рот, и Кашир заговорил.

– «Одна тыс~сяча трис~ста ш~шес~стьдес~сят пятый год. Нас~с пос~слали, ничего не говоря. Капитан молчал вс~сю дорогу, но при этом не курил, как делал перед каж~ждым боем. Я с~спраш~шивал с~сос~служ~живцев, но и они ничего не знали. А через час~с с~с небольш~шим мне приказали рас~стрелять детей.

Я никогда не относ~силс~ся к нагам, как к мус~сору. Они ведь работали по давнему трудовому договору. Но разве долж~жен я с~стрелять в них, в их детей, как в диких ж~животных?» – на очередных словах о детях одна из лингус прикрыла лицо руками. – «Командование называло это “подавлением бес~спорядков”. Таким ж~же бес~спорядком мож~жно назвать и мирный обед меня с~с моей с~семьёй. То, ш~што паре рабочих не нравитс~ся, когда их бьют ни за ш~што, морят голодом до с~смерти – это ес~стес~ственно. Почему из-за этого я долж~жен убивать их? Мирный протес~ст ещ~щё не убил ни одного человека, – он только тормозил работу каких-то ж~жадных предпринимателей. У них карманы от денег рвутс~ся, а когда нес~сколько нагов выходят на улицы, то с~сразу надо вызывать дейс~ствующ~щую армию? Я не мог. Ес~сли бы я ос~слуш~шался приказа, отдали бы под трибунал меня и признали бы предателем родины. Рас~стреляли бы меня. И теперь на моих руках кровь – кровь невинных детей и ж~женщ~щин. Пус~сть они и наги, они ж~же ж~живые разумные сущ~щества. Я так больш~ше не могу, я уйду из армии. Но это не отменит того факта, ш~што творит наш~ше правительс~ство. Ветер всё с~сметёт, с~снег похоронит, но ниш~што не будет забыто. Я плюю в лицо наш~шему императору в полном здравии и рас~судке.»

После короткой паузы наг опустил листок. Он многозначительно оглядел собравшихся. Лица тех тоже приняли траурное выражение, которое они прятали так долго. Ведь по большей части их тоску и тихий гнев вызывал не рассказ о детях, а правда, которую они не видели раньше. Это была злость на себя, за собственную слепоту абсолютно здоровых глаз.

– Вы теперь и с~сами прекрас~сно вс~сё знаете, братья, с~сёс~стры, – заговорил Кашир. – Но с~сегодня я хотел донес~сти до вас~с другое. Это, – он помахал бумагой в поднятой руке, – напис~сал человек. Повторяю: «человек». Я замечал, ш~што вы злитес~сь на них вс~сех. Но злитьс~ся надо лиш~шь на плохих людей, а ещ~щё – на с~себя. Уж~же многие года мы в рабс~стве. Мы пас~стухи, но нас~с с~самих пас~сут. Ес~сли не вымерли хорош~шие люди, то и у нас~с ес~сть ш~шанс ис~справить вс~сё. Нам нуж~жна их поддерж~жка и яс~сность наш~ших глаз.

Фермеры и шахтёры закивали в согласии. На паре лиц показалась непривычная улыбка. Кашир видел это и был рад. Спустя эти годы у него получается. Он знал, что у него есть силы всё исправить. Он, конечно, не главный герой, но он рычаг, который поднимет за собой всех остальных. Рано или поздно должен был появиться некто, подобный ему. Теперь он не собирается бесцельно существовать. Он будет действовать и не только ради себя и своей семьи, но и ради всех.

Среди толпы поднялась неуверенная рука – зелёная нагайна, одна из сестёр, вопрошающе смотрела на пастуха. Кашир немного смутился, что его уже спрашивают разрешения задать вопрос. Он помотал головой и сказал:

– Говорите без с~стес~снения.

Лингус опустила лапу и сжалась после того, как на неё обратили взор остальные. По меркам нагов она была красива, но ей это не слишком нравилось. Она хотела быть серой мышью. На мгновение она даже передумала спрашивать, но ей на плечо положил руку крупный наг. Взгляд её отца, пусть и больного, внушал бóльшую уверенность. Она знала, что отец защита и опора – он поддержит.

– Грим Каш~шир… Ес~сли хорош~ших людей так много, как вы говорите, почему они ещ~щё не помогли нам?

Пастух спокойно ответил:

– Хорош~ших людей много. Вс~стретить их – больш~шая труднос~сть. Мы вс~се лиш~шены с~свободы. Я покинул с~своё ранчо и открыл для с~себя многое. Мне было дос~статочно познакомитьс~ся с одним хорош~шим человеком.

– Так таков план, Каш~шир? – выкрикнул ещё один наг – алый шахтёр. – С~сбеж~жать отс~сюда, ис~с Эвальгария?

– Мы не беж~жим, – вкрадчиво объяснил Кашир. – Мы идём. Мы долж~жны быть с~свободны в том, куда мы идём.

– Пойти? – неуверенно шепнул фермер. – Они нас~с не пус~стят, ты ж~же с~снаешь. Как ты донес~сёш~шь до людей то, что донёс~с до нас~с?

– Они хорош~шие люди – многие из них, – тоном, которому хотелось верить, сказал он. – Их-то мы и убедим. А с~сейчас я прош~шу вас~с вс~сё то же, что я говорю вам, говорить ваш~шим друзьям, братьям и с~сёс~страм.

Самый высокий наг, отец с дочерьми, поднял голову из-под тени капюшона. Его зычный грубый голос, перемешанный со сдержанной болью от болезни, был громче остальных.

– С~спас~сибо, Каш~шир. Мы поняли тебя и… я хотел бы ещ~щё поговорить с~с тобой.

– Да-да, – согласился пастух. – Вы мож~жете ещ~щё ос~статьс~ся. Я никого не гоню.

Отец, придерживая нагайн за плечи, подполз к Каширу. Остался ещё шахтёр. Желтоватый наг прошептал что-то вроде: «Я только выйду», затем выполз из погреба, доставая из кармана цигарку. А Кашир, убрав бумаги в сумку, обратил взгляд к подошедшему. Ему было неловко смотреть на его серые чешуйки, как будто он был виноват в их состоянии. К сожалению, Кашир не был врачом, чтобы помочь собрату. Но он был готов уделить ему внимание – помочь, выслушав.

– Так получилос~сь, ш~што мы работаем на реке… – начал он.

Морозный уличный воздух от погребного отличался только свежим привкусом. Однако и его худой наг отрёк, вставив между зубами вонючую самокрутку. Он выполз из дома на порог. Именно тут чаще всего Кашир проводил свои речи с тех пор, как прибыл в Эвальгарий. Естественно, у погреба и у дома был хозяин, но рабочие и слуги так редко его видели, что по приезде еле узнавали. Любой мог бы зайти в дом, представиться тем самым, и наги бы поверили. У фермера немного шалили нервы. Не зря он упомянул судьбу бедного Норма. Его спина была чиста, и более всего он боялся, что она скоро узнает горячий кнут. Кто знает – вдруг именно сейчас хозяин или его помощник решат проверить количество нагов в имении? Желтоватому хербасу так и хотелось сейчас сорваться с места и поползти обратно. Но он представлял в уме, как после этого из погреба посмотрят на него другие. Стать изгоем среди самых близких – худший исход. Он думал, сейчас он кончит эту цигарку, спустится вниз, проверит, что происходит, и в компании кого бы то ни было вернётся к своей работе. План был хорош, но что-то всё равно беспокоило его душу.

Топот доброго десятка сапог будил мокрую грязь дороги. Гвардейцы ухмылялись. На солнце, кроме оконных стёкол, блестело и железо их револьверов. Их зелёная форма напоминала солдатскую, но только издалека. Широкие золотистые ленты пересекали кители с отложным воротником. Каждый имел при себе фетровую шляпу без каких-либо знаков. Кто-то позволил себе накинуть поверх формы шарф или неброский палантин для тепла. Но возглавлял шествие человек, совершенно не похожий на гвардейца. Первым делом его выделял белый – цвет практически всей его одежды. От брюк до такой же широкополой шляпы он был белее снега, и, казалось, грязь в такую мокрую погоду его совсем не волновала. Под развевающимся на ходу плащом-крылаткой он носил столичный костюм с шейным платком. Длинные ноги перешагивали сразу по четыре фута, не сбавляя скорости. На него с любопытством смотрели не только жители, но и сами гвардейцы, сопровождающие человека. Плотной группой они приближались прямо к дому с погребом.

Бросив окурок в лужу, фермер соскользнул с крыльца. Только завидев гвардию, он понял, что это конец. Одно дело кнут хозяина, другое – свинцовая пуля. Он уже не думал ни о своей репутации среди нагов, ни о наказании. Он как можно быстрее двигался прочь от погреба, в который всю следующую неделю уж точно не вернётся. Благо, за ним не погнались. Сейчас фермер лишь говорил «спасибо» Богу за то, что люди не сильны в узнавании змеиного народа по лицам.

Резкий скрип ступенек крыльца не предвещал ничего благого для собравшихся внизу. Услышав это, тихо говорившие наги совсем замолчали. Их сузившиеся зрачки устремились к открытому люку, от которого спускалась лестница в подземелье. Сапоги людей не шагали – били по полу, как при марше. Заполонив погреб, они надменно смотрели на змей. Один из шахтёров поднял руки и торопливо принялся что-то объяснять. Вот только человеческий кулак быстро прервал его шипение. Гвардеец и не знал, как мог он навредить змее, – он только схватил чертыхнувшегося бедолагу и потащил вверх по лестнице.

– Не надо препятс~ствовать, братья, – предупредил всех Кашир с лёгким волнением в голосе, но остальные всё же его послушали.

Также быстрым жестом пастух приструнил открывшую зубастый рот собаку. Она могла бы защитить хозяина, но кто защитит бедное животное? Раз наг приказал, она послушалась и только тихо буркнула, когда её пихнул человек. Затем она просто следовала за всеми на выход.

Грубые руки в бурых перчатках хватали их и волокли одного за другим. Людей не заботили ни причитания нагайн, ни болезненные вздохи высокого лингус. Каширу оставалось бережливо прикрывать сумку, закрытую только на одну пуговицу. Его вынесли на свет последним. «Погребных» построили у входа в дом, пока не выводя за низкую изгородь. Гвардейцы встали и за спинами, и перед лицами нагов. Они были настолько расслаблены, что даже не думали держать руки возле револьверов. А чешуйчатым собратьям оставалось только переглядываться и ожидать, непонятно чего. Самый спокойный, Кашир, обратил внимание на, похоже, главного среди людей. Человек в белом широко расставил ноги и посмотрел на нагов не с презрением, а с глубоким наплевательством. Это немного злило пастуха. Всё же плохих людей он встречает слишком часто.

– Что, прегрим? – кинул молодой гвардеец. – Их отвести к хозяевам или к нам?

Человек в белом недобро глянул на того. В этот момент на его лице больше всего отразилось то наплевательство, с которым раньше, как показалось Каширу, тот смотрел только на змей. Черты лица у него были вытянутые, длинные скулы были похожи на старые шрамы, густые тёмные брови вместе со складками на лбу подчёркивали твёрдость выражения карих глаз. Почти незаметным движением человек поманил молодого к себе и резко опустил руку в белой перчатке тому на плечо, отчего тот вздрогнул.

– Я и так не просил вас идти за мной, – басисто произнёс он так, чтобы все слышали. – Отводить кого-то куда-то я не просил. Запомни, я тут не для этого.

Стальные пальцы освободили плечо, и человек в белом шагнул навстречу нагам. Соколиные глаза пробежались по всем без исключения. Было видно, что человека не волновали ни собрания в погребе, ни то, чем были покрыты мышцы этих существ: кожей или чешуёй. Расправив крылатку, он теперь держал руки в карманах. Ещё раз поразив взглядом каждого , он спросил:

– Вы, – кто из вас Кашир с ранчо Сервулуса, что на юге?

Вопрос потряс всех, но никто не отвечал. Наги-мужчины смотрели на человека даже с вызовом, надменно сжимая рты покрепче. Чем дольше продолжалось молчание, тем сильнее темнело лицо «белого». Однако пастух не видел смысла что-либо скрывать. Теперь он не был полность уверен в том, плохой ли это человек.

– Так кто?.. – второй и последний раз спросил он.

Кашир под испуганными этим движением взорами собратьев выполз вперёд и поднял руку в приветствии.

– Я Каш~шир, бывш~ший пас~стух.

Один из гвардейцев сзади хохотнул.

– Бывших не бывает, – вставил он. – Далеко ты, конечно, зашёл. Ничего себе! Это ж сколько там миль?

– Молчи, – остро прервал его «белый». – Так ты? Ну-у да, похож, – заключил он, изучив того с хвоста до головы.

Затем он щёлкнул пальцами и обвёл глазами других нагов. Те сразу сжались, предполагая свою судьбу. Гвардейцы же наоборот воспрянули духом, – потянули к рабочим руки, собираясь выполнять приказ.

– Они не нужны. Вы свободны, – последнее он сказал и змеям, и людям.

Опешили и те, и другие. Кашир посмотрел на собратьев и кротко кивнул. Они, сначала неуверенно, потом быстрее стали уползать в разные стороны, всё ещё взволнованно оглядываясь на пастуха. Только один задержался – серо-зелёный лингус. Без страха он приблизился к человеку в белом, возвышаясь над ним на две людские головы. Тот так же бесстрашно посмотрел на крепкого нага и повторил:

– Свободен. Слышишь, зелёный?

– Ес~сли ш~што будет с Каш~широм, мы придём за тобой, – грузно проговорил тот и, развернувшись, вернулся к дочерям.

Человек проводил широкую спину недовольным взглядом. Обернувшись к Каширу и гвардейцам, он хотел уже и последних послать подальше и погрубее, но те сами всё поняли и потопали прочь по дороге. Неизвестный и пастух остались наедине. Пёс встал у хвоста нага и пристально следил за человеком. Кашир не знал, что и подумать, и был готов принять любую судьбу, кроме очередного лишения свободы. Дело было даже не в том, что он давно не видел семью, – он понимал, что всё ещё недостаточно сделал для просвещения змеиного народа. Он был готов драться, убегать и при этом всегда возвращаться.

– Ты можешь звать меня Лакрис, – вымолвил «белый». – Я веду расследование и хочу спросить тебя как свидетеля.

– «С~свидетеля»? – не понял Кашир.

– Очевидца преступления, – устало пояснил Лакрис.

– Не помню, ш~што бы я видел какое-нибудь прес~ступление. Разве ш~што то, которое принято называть «трудовым договором» нагов и люд…

– Молчи. Не заговаривай мне зубы, – отчеканил человек. – Меня не заботит это, – он ненадолго вынул из кармана часы и проверил их. – Скажи мне, наг, ты знаешь Эрика из Пекатума?

– Эрика?

Это имя громким галопом ударило по ушам, возбуждая струны в голове. Кашир встречал только одного Эрика, и встреча эта была, без лишних слов, судьбоносной. Он не думал, что когда-нибудь ещё услышит об этом юноше или встретит. Но он очень бы хотел этого. К чему же этот человек в белом вспоминает Эрика? В таком случае говорить о чём-то было бы просто предательством Эрика со стороны Кашира. Он моргнул, прежде чем сказать.

– К с~сож~жалению, не знаю, о чём вы говорите.

– Не знаешь? – переспросил Лакрис, подаваясь вперёд и внимательно смотря в продолговатые зрачки.

– Да.

– Очень жаль. Я зря сюда приехал.

Сказав так и не прощаясь, человек развернулся, а за ним и его крылатка. Но в этот момент нагу обожгло сердце. Он часто думал об этом – о том, что забывает самое дорогое, что на самом деле есть в его жизни – и корил себя за это. Вскинув руку к детективу, он остановил его.

– Пос~стойте.

Тот встал спиной к нагу.

– Вы были на ранчо? Вы видели мою с~семью? Нагайна Кенна и мальчик, – моля глазами об ответе, спросил пастух.

– Может, – пожал плечами человек. – Они в порядке.

– Благодарю… – прошептал Кашир.

Детектив же снова обернулся. В его глазах вспыхнуло солнце, а рука в перчатке подозрительно спряталась за крылатку.

– Не ври мне, наг, – холодно произнёс он. – Кенна и твой сын не будут рады, если ты не вернёшся за ними. Ты видел Эрика. Так скажи: кто он?

Вопрос застыл в воздухе. Пастух и правда не мог ответить. Он ничего не знал об этом человеке, к своему несчастью. Он пожал плечами.

– Я ж~же с~сказал – не знаю. Я был с~с ним нес~сколько час~сов. Он так с~себя и назвал: «Эрик. Прос~сто Эрик».

– Что же такое… – процедил сквозь зубы Лакрис и вынул руку из-под плаща.

Больше ничего не сказав Каширу, он удалился окончательно. Его путь лежал вдоль улицы по направлению к мосту, что, проходя через реку, вёл уже к более высоким домами. Наг остался на сельской стороне, где деревянные дома имели каждый свои загоны, посевы, имели ту или иную ремесленную пристройку. Детектив, судя по походке, был обескуражен. Прохожие шарахались от него, боясь, что тот собьёт их и не заметит. Вот и мост позади.

Крыши домов становились выше, дорога – ровнее и шире. Приходилось тесно прижиматься к домам, чтобы давать дорогу кэбам или неповоротливым омнибусам, которым и так приходилось аккуратно лавировать в людском потоке. Шум города раздражал. Люди говорили, кричали. Они были справа, слева, на лошадях и на земле, на балконах снизу и сверху. Не всегда говорили они – говорили их руки. То кто-то ударит коня с характерным звуком, то звякнет монетой, постучит в дверь или её же сам откроет. Топали туфли. Лакрис опустил поля шляпы, скрываясь от всего этого, даже не волнуясь о том, что дороги не видно. Он восхищался высокими строениями, тем, как каждое из них выделяется среди прочих своими архитектурными причудами, восхищался транспортным разнообразием, продуманностью дорожной системы, которая не позволяла всему движению превратиться в хаос, восхищался лоском современных нарядов, различными уборами и платьями, однако… «Эти люди такого недостойны.» Да и думать об этом он практически не мог себе позволить. Разум кипел – и больше не от активной работы, а от злости, усталости. Он не мог отделаться от мыслей о расследовании. Они въелись в подкорку мозга. Даже ходьба мешала сосредоточиться. Он остановился на повороте и окликнул кэб. Закрытый экипаж как раз мог оградить его от городской суеты, дать большую возможность подумать. Мужичок на козлах весело поприветствовал «прегрима», но тот только сухо отозвался, дав понять кучеру, что разговорам места нет. Повозка двинулась по улице, а Лакрис, слепо уставившись в окно, тут же нырнул в себя. Надо было заново проштудировать накопившуюся информацию.

Вот уже несколько лет, как он занимался этим. Загадочный юноша, блондин, мелькающий то тут, то там. Это дело сразу показалось ему нечистым, однако он не мог и представить того, с чем столкнётся. Только получив материалы по делу и перечитав доклады свидетелей, он впервые почувствовал недоумение. Ему давали вырванные из контекста страницы, текста с закрашенными строками. Само их сопоставление было достойно детективного расследования. От него что-то скрывали – что-то слишком важное для дела. Но он понадеялся на себя и решил, что справится и с этим. Этого человека чаще всех замечал протоиерей Святой инквизиции, достопочтенный Висир Кассиопеи. По этим данным и по дальнейшим показаниям капитана Ллойда, выяснилось, что, то был новоиспечённый капрал по имени Эрик. И вот первая загадка: Эрик был признан мёртвым, расстрелянный как предатель родины у пролива Корбей. Допрос подполковника, отвечавшего за такое решение показал, что решение совсем не его, а исходило свыше. На запрос подробностей у генштаба Лакрису пришёл отказ. В любом случае у детектива были ещё зацепки. В конце того же года он прибыл в родной город Эрика и Ллойда. Пекатум он нашёл в обгоревших развалинах. Мать братьев мертва. Вся семья Эрика мертва, будто бы назло детективу. Опрашивая бывших горожан Пекатума, он наталкивается на некого Декстера, который уверяет его в том, что видел блондина, когда горел город. Но его показания ничем особым не подкреплены. Остаётся только один явный свидетель – лидер инквизиции. Однако Кассиопеи он находит совсем не в том состоянии, чтобы тот мог отвечать на вопросы. Инквизитор говорит, что больше не служит императору, расспросы о деятельности его подчинённых в те дни воспринимает, как оскорбление, – Лакрис был вынужден уйти ни с чем. Времени прошло достаточно, чтобы Эрик залёг на дно или сбежал за границу. Трудно подумать о том, что выходец из провинции способен на такое, но детектив всё-таки проверяет кодиматриские заставы. Отчёты говорят о полном спокойствии на границах.

Лакрис в тупике. Ему всё же нужно то, что скрывают от него заказчики. Пока он ждёт ответов от приближённых императора, ему буквально приходится начать другое параллельное расследование по поводу рода занятий инквизиции. Копая под такую влиятельную организацию, он сильно рискует. И он узнаёт смешные вещи: все деньги, всё оборудование и, как ни странно, всё оружие, имеющиеся у церкви, идёт на призрачную борьбу с «колдунами». Как он читал в книгах, охота на ведьм добрые лет четыреста назад окончилась массовыми убийствами красавиц, алхимиков, поэтов и нагов-шаманов. Чем сейчас занималась инквизиция, кроме утверждения статуса, было непонятно. И несмотря на такую абсурдность, всё равно многое было засекречено, и даже высокое положение Лакриса не давало возможности докопаться до правды.