Размах крыльев.

Пролог

Глупости говорят, что в момент смерти перед глазами проносится вся жизнь. С уверенностью отвечаю, что ничего подобного я не испытывала, стоя на шаткой доске, слыша бурление и шипение под собой и задыхаясь от жара пропасти. А вот как чувствуют себя слепые я поняла сразу же, стоило только плотной повязке опуститься на глаза. Даже серые краски действительности померкли. Их место заняла чернота. Меня лишили зрения, а слух обострился до предела.

Ни единый звук не нарушал тишину, но я слышала ее отчетливо. Она звенела в ушах, отдавая гулом в голове. Все замерли в ожидании захватывающего шоу, но я улавливала их судорожное дыхание, подпитываемое крайним любопытством. Тихо всхлипывала жертва, и это было единственным реальным звуком в пространстве, что окружало меня. Меня ждала верная смерть, а ее избавление от мучений, и все остальные именно этого ждали.

Нога скользнула по доске, по телу прошла судорога страха, которую я сразу же прогнала. Протяжный скрип прорезал тишину. Вот тут обостренный слух обманул меня. То ли застонала клетка с жертвой, то ли рассохшееся от жара дерево под моими ногами. Я перенесла центр тяжести и подтянула вторую ногу. Один шаг навстречу смерти сделан. Осталось еще каких-то пятнадцать-двадцать шагов, и на каком из них все закончится я не могла просчитать. Но и быстро сдаваться тоже не планировала. Хотите зрелищ? Вы их получите, только потом не жалуйтесь, что шоу затянулось.

Я вытянула руки в стороны, подражая эквилибристам в цирке, и сделала еще один маленький шаг. Тело резко повело, бок опалило жаром. Но мне удалось удержать равновесие. Подождала, пока перестанет качаться доска и скользнула дальше. Третий шаг, четвертый… Теперь я точно знала, что скрипит доска подо мной и с каждым шагом все протяжнее. Тринадцатый шаг стал роковым. И хоть я была готова к этому, но испытала секундный шок, когда нога провалилась в пустоту. Вот и все. Именно в этот момент в голове пронеслись мысли, но с такой калейдоскопической быстротой, что ни одну из них я не зафиксировала.

Глава 1

Я слышала, как ссорятся родители. Закрылись в комнате и орут друг на друга самозабвенно. Спрашивается, зачем было закрываться? Могли бы прийти сюда и пособачиться у меня на глазах. Все равно слышу каждое их слово. И так настроение паршивое, потому что в универе ничего не успеваю. Понятно, что сама виновата – вовремя все нужно было делать, а ни когда подошло время консультаций и защиты проектов. Я же весь семестр прогуляла, а в конце ноября опомнилась. Еще не хватало, чтобы на четвертом курсе меня отчислили.

Снова попыталась сосредоточиться на том, что читала, но вместо этого прислушалась к очередной едкой маминой реплике:

– Надоело жить в нищете! Я, как могу, пытаюсь отложить эти крохи, а ты и их все спускаешь.

Отец в долгу не оставался – орал что-то на тему, хорошенькая нищета, когда полки в холодильнике ломятся от припасов. Тут я с ним была согласна, продуктов в дом он тащил более чем достаточно. И опять же, в этом вопросе вставала на мамину сторону, что столько нам не нужно. У папы в этом плане был пунктик – колбасы он покупал несколько видов, всегда формировал запас тушенки, рыбных консервов, сгущенки… Ну куда столько? Наверное, это шло из детства, когда они с бабушкой жили впроголодь на ее зарплату учительницы. Но сейчас же и время другое. Не нужно создавать стратегический запас, в магазинах всего полно, были бы деньги. Кроме того, в нашей семье было заведено, что по магазинам ходит он. По началу мама нормально это воспринимала, а потом сопротивляться было поздно – отец ни в какую не хотел менять заведенный порядок. Считалось, что таким образом он избавляет ее от лишних забот, облегчает жизнь.

И дело было даже не в этом. Отец очень хорошо зарабатывал. Хватало бы на все, если бы несколько лет назад у него не появилась тайная болезнь. До поры тайная. Пристрастился он к рулетке – несколько раз в неделю мотался в казино. Частенько проигрывался там в пух и прах. Естественно, спускал все отложенные деньги, которые сам же и зарабатывал. Куда бы мама не прятала их, находил, словно чуйка у него какая-то была на этот счет. И как излечить его от этой пагубной страсти, мы с мамой ума не прилагали. Чего только не перепробовали – к психиатру записывали, к знахарке водили, пытались увещевать. Все бесполезно, в назначенный день он снова отправлялся в казино.

В общем, тут я с мамой тоже была солидарна. Постепенно только полный холодильник и характеризовал нас, как состоятельных людей. А на деле я уже давным-давно не могла покупать себе так часто, как хотелось бы, что-то из обновок. Плату за учебу вносили всегда с опозданием. Мама все чаще перехватывала денег у соседей или родственников до папиной зарплаты. И дома не скапливалось ничего на непредвиденные расходы.

Все чаще я подумывала бросить университет, но мама бы этого не пережила. Если у папы был пунктик по части еды, то у мамы это касалось учебы. Вбила себе в голову, что должна непременно дать дочери высшее образование и запрещала мне даже заговаривать на эту тему. А я откровенно не тянула. Даже не думала, поступая на архитектурный, что будет так тяжело. Я-то думала, что тут сплошное творчество, а на деле оказалось все совсем не так. Мало того, что чертить приходилось до одури, так еще и расчетов делать тоннами. Творчество, мать его! Одно название.

Слава Богу, вроде перестали кричать. Оставалось надеяться, что родители не поубивали друг друга. Не успела подумать, как услышала звук захлопываемой двери. Все ясно – отец ничего лучше не придумал, как снова отправиться в казино. Проклятая зависимость! Маму жалко…

Я вышла из комнаты и отправилась на ее поиски. Мама сидела на кухне, подперев голову и шмыгая носом.

– Не могу так больше, – посмотрела она на меня. – Может, нам развестись?

Она просила совета, а что я могла ответить? Конечно же, я не хотела, чтобы родители разводились, но и понимала, что дальше так продолжаться не может.

– Мам, решай сама, – опустилась я на соседний стул и обняла ее. – Ты же знаешь, что я всегда тебя поддержу.

Но и отца мне было жалко. Я его очень сильно любила, как и он меня. Понимала, что азарт – это болезнь, и ее нужно лечить. Но как, одному Богу известно.

С мамой мы засиделись на кухне допоздна. Распили бутылочку вина, поболтали за жизнь, как частенько делали. Я видела, как она оттаяла и снова с оптимизмом взглянула на жизнь. А что еще для меня может быть важнее? Естественно, ни какой-то там архитектурный проект.

Ночью меня разбудил отец.

– Алина, проснись, – тряс он меня за плечо.

– Пап, ты чего?

Я уселась в кровати и уставилась на него. В темноте не могла разобрать, как он выглядит, но вроде трезвый.

– Тебе нужно срочно уехать, – голос его звучал неестественно глухо, словно он изо всех сил старался говорить тихо, когда хотелось кричать во все горло.

– Куда? Зачем? – я не понимала ровным счетом ничего, как и проснуться до конца не могла.

– Поедешь к тете Лене, в Самару. А потом посмотрим…

Тетя Лена – мамина сестра, жила в Самаре. Это двести километров от нас. Мы частенько наведывались к ней в гости по выходным. Своих детей у нее не было, и ко мне она относилась, как к дочери. Они даже с мамой шутили, что одна я у них на двоих.

Конечно, против возможности погостить у нее я ничего не имела. Но не сейчас же, когда идет защита проектов и на носу зачетная неделя и сессия.

– Пап, я не могу. У меня учеба, – как можно спокойнее проговорила я. Понимала, что эмоции сейчас проявлять нельзя. Отец был явно не в себе. Уж не обкурился ли он травки?

– Ты должна! – повысил голос он, но тут же опять перешел на шепот. – Так надо, доча.

– Да зачем?! Можешь ты объяснить, кому это надо?

Я уже тоже едва сдерживала себя. Мало того, что разбудил среди ночи, а с утра мне к первой паре, между прочим, так еще и несет чушь какую-то про отъезд.

– Моя жизнь в опасности, да и твоя тоже… – голова отца свесилась на грудь, словно разом его покинули силы.

Во что еще он влип? Я почувствовала, как на голове зашевелились волосы от ужаса. Уж не мафия ли ему угрожает?

– Пап, давай завтра спокойно все обсудим и придумаем, как лучше поступить…

– Нет! – снова перебил он. – Завтра может быть поздно. Ты должна уехать сегодня же. Я сам тебя отвезу к тете Лене. Надо бы подальше, подальше, – забормотал он, словно забыв про меня. Я даже испугалась, не сошел ли отец с ума на почве азарта. – Это слишком близко, он найдет ее.

– Да кто найдет, пап? Кто? – затормошила я его за плечо. – Папочка, расскажи мне толком, что случилось? Кто нам угрожает и чем?

– Не могу, – совсем сник он и сгорбился, как столетний старик. – Доигрался я, доченька, – чуть не плача, произнес он. – И теперь ты в опасности. Все! Больше ничего не могу сказать. Быстро собирайся, мы едем сейчас же, – он потянул меня за руку, заставляя покинуть такую уютную и теплую постель.

Я зябко куталась в дубленку, пока отец прогревал машину. В салоне сидеть было еще холоднее. Морозы уже держались серьезные, а вот снегу выпало мало. Точнее его не было совсем, лишь тонкая ледяная корка покрывала асфальт и промерзшую землю.

Я с тоской посмотрела на темные окна нашей квартиры, на четвертом этаже. Мама спала крепким после вина сном. Разбудить ее отец не позволил, даже поцеловать на прощание не разрешил. Все время, пока собирала сумку, он стоял рядом и подгонял меня. Постепенно его нервозность заразила и меня. Я продолжала ровным счетом ничего не понимать, но уже жутко боялась. И почему-то в этот момент мне подумалось, что маму я увижу не скоро, если увижу еще вообще когда-нибудь.

По щеке скатилась одинокая слеза, которую я сердито смахнула. Я не знала, что будет с моей учебой дальше. Заручилась только обещанием отца сходить в деканат и оформить академический отпуск. Собственно, этот факт меня волновал меньше всего. Я даже радовалась тайком, что можно целый год даже не вспоминать про универ. Достал он меня ужасно!

– Садись уже, поехали, – распахнул отец переднюю дверцу нашего хюндая.

Ехали мы долго. Трасса была скользкая, и отец не разгонялся. Я сначала пыталась хоть что-то выведать у него, но когда поняла, что он не скажет ни слова, откинулась на спинку сидения и задремала.

Тетя Лена нас не ждала. Отец хоть бы предупредил, позвонил ей. Да и я тоже хороша, не подумала об этом.

– Что случилось? – побледнела она, когда заспанная открыла дверь. Еще не было и шести утра. Конечно, все нормальные люди спят, а не зевают, как я, того и гляди рот порвется.

– Успокойся, Лен, все нормально, – поспешно заговорил отец, заталкивая меня в ее квартиру и закрывая за нами дверь. – С Юлей (моей мамой) все в порядке. И с нами тоже. У Алинки вот только неприятности, – ткнул он меня локтем. – Можно она поживет у тебя какое-то время?

Здрасти, приехали. Оказывается, неприятности у меня. Горазд же ты, папочка, врать. А я, скажите на милость, что буду придумывать, когда тетя устроит мне допрос с пристрастием? Об этом мне сейчас совершенно не хотелось думать. Больше всего мечтала завалиться в мягкую постель.

Тетя Лена устроила меня с комфортом – выделила собственную комнату, застелила диван и велела ложиться спать. Мудрая она у нас, расспрашивать не стала, видела, что я едва стою на ногах. Да и я уговаривать себя не заставила – тут же завалилась спать, решив подумать обо всем спокойно, когда проснусь отдохнувшая. Да и папу можно будет попытаться расспросить поподробнее, авось станет разговорчивее.

Проспала я до полудня и очень расстроилась, когда тетя Лена сказала, что папа уже уехал.

– Так он и не задержался, – успокаивала она меня, в чем не очень-то и преуспевала. – Почти сразу уехал. Ладно, хоть чаем его напоила. Как ни уговаривала отдохнуть, ни в какую не соглашался. Сказал, на работу должен успеть…

На работу. Конечно! Я-то точно знала, что сегодня у него выходной, и удрал он только потому, что не хотел отвечать на вопросы тети. И посыпались они на мою голову:

– А чего это у вас случилось? Какие такие неприятности у тебя, что аж из города пришлось уехать? – подозрительно прищурилась тетя Лена.

Спасибо, папа, тебе еще раз! Вот что мне сейчас плести в твое, между прочим, оправдание?

– Да там такое… – замялась я, придумывая, что соврать, а получилось вполне естественно. – С парнем я поссорилась, а он не совсем нормальный оказался. Ну, ты понимаешь… С головой не все в порядке. Преследовать меня стал, угрожать. Идиот какой-то. Вот мама с папой и испугались, отправили меня к тебе, – врала я самозабвенно и даже не краснела.

Единственно, промелькнула мысль, как папа все будет разруливать? Что скажет маме, когда она спросит, где я? А если мама решит позвонить своей сестре, та начнет рассказывать про меня, а мама и не знает, что я тут… Ох, что-то аж голова разболелась от всех этих мыслей. Пусть уж папа как-то сам разруливает ситуацию. А я лучше воспользуюсь долгожданным отпуском и бездельем.

Правда, чем можно заняться в городе, где у меня нет друзей, я не знала. Поэтому, ничего лучше не придумала, как проваляться с книгой на диване до самого вечера. Потом до ночи смотрела кино, пока меня не сморил сон. Незадолго до этого проводила тетю Лену на работу – сегодня у нее была ночная смена.

Пробуждение свое не могу назвать приятным. С меня просто-напросто сдернули одеяло, когда мне как раз снилось что-то романтическое.

– Киска, – ворвался в сознание противный мужской голос. Вернее, сам голос мог бы быть приятным, если бы не ехидные интонации в нем. – Пора вставать.

В первый момент я даже не сообразила, что вижу рядом с собой мужской силуэт, залитый лунным светом, подающим из окна. Приснится же такое… Но уже через пару секунд я проснулась окончательно. Рядом с диваном стоял здоровенный мужик и разглядывал меня. Лица его я не видела, но поняла, что одет он во что-то типа длинного кожаного плаща. Волосы блестят и зачесаны назад, так гладко-гладко… Это я тоже успела рассмотреть, пока паника не парализовала меня.

Стоило только осознать, что все это мне не снится, и в дом проник посторонний мужчина, как мне стало настолько страшно, что сил хватило только забиться в угол дивана и натянуть до подбородка одеяло. Где-то по касательной пронеслась мысль, как хорошо, что дома нет тети. Значит, она точно не пострадает, а я, по всей видимости, доживаю последние секунды.

– Ты часом не глухая? – вновь заговорил мужчина. – Только этого не хватало… Эй, – помахал он перед моим лицом, – может ты еще и слепая?

Ответа он так и не дождался, учитывая, что от всепоглощающего страха я потеряла способность мыслить, двигаться и говорить.

– Черт! – выругался он. – Прости, брат, – пробормотал тут же. – Час от часу не легче…

С этими словами он схватил меня за плечи и выдернул из кровати. Поставил прямо перед собою. Вернее, хотел поставить, но ноги меня отказывались держать. Это пришлось делать ему. Отстраненно услышала какой-то монотонный звук. С опозданием поняла, что это я подвываю, даже поскуливаю, как подбитая собака.

– Ладно хоть не немая, – усмехнулся мужик, закинул меня на плечо, а дальше… я даже не поняла, что произошло дальше, только мы оказались совершенно в другом месте.

Глава 2

Я просто отупела, даже боли не почувствовала, когда меня, не церемонясь, стряхнули на пол.

В ту же секунду я осталась одна, как поняла по звуку удаляющихся шагов и бормотанию на тему, как надоела ему эта работенка. Кажется, сейчас я должна себя почувствовать виноватой. Только вот я никого не просила куда-то меня тащить. Кроме того, разболелась ушибленная коленка. Да так сильно, что я опять не выдержала и заскулила.

Кругом царила такая плотная темнота, что не будь я уверена в обратном, решила бы, что резко ослепла. Я потрогала то, на чем сидела. Очень похоже на утрамбованную землю, а значит, я на улице. Куда делась, тогда, зима и куча снега? Почему нет запахов, присущих улице, дуновения ветерка, шелеста листвы, пения птиц?.. Ну и что, что ночь. Ведь есть и ночная жизнь, а она тоже издает звуки.

Даже сама не понимала, почему считаю это место улицей. Не только из-за того, что сидела и уже подмерзала на сырой земле. Наверное, еще и потому что тело обволакивала прохлада, свойственная летней глубокой ночи.

Я задрала голову и не увидела ровным счетом ничего. Ни луны, ни звезд – все такая же темнота над головой.

Под тонкую сорочку уже вовсю проникал ночной холод и гладил кожу ледяными пальцами, рождая дрожь в теле. Нужно было хоть что-то предпринять. Встать я не смогла, когда попробовала, и поняла, что ногу прострелила резкая боль, вновь заставившая меня застонать. Тогда я прямо как сидела, на попе, так и принялась ползти, помогая себе здоровой ногой. Новая боль не заставила себя ждать, когда я ударилась пострадавшей коленкой обо что-то твердое.

– Черт! – руганулась я, уже вовсю исследуя препятствие. Каково же было мое удивление, когда поняла, что сижу рядом с огромной кадкой, в которой, по-видимому, растет какое-то дерево. Это я определила, нащупав плотный толстый лист овальной формы.

В тот же миг место, что показалось мне забытым и богом, и людьми, наполнили звуки музыки и громкий смех. Толпа по-праздничному разодетых людей выбежала в распахнутые двери. Воздух прорезал пронзительный свист, и в следующее мгновение небо надо мной взорвалось миллионом разноцветных вспышек. Залпы следовали один за другим. Они взрывались прямо над моей головой, да так низко, что от грохота страдали мои барабанные перепонки, и я боялась оглохнуть. Еще громче смеялись люди, слышались хлопки открывающихся бутылок, звон стекла. И музыка – пронзительная, застывшая на высоких нотах, сводящая с ума.

Я заткнула уши и спрятала голову в коленях, чтобы хоть чуть-чуть стало тише и ничего не видеть.

– Черт, черт, черт… – скулила я. – Куда же меня занесло? И когда же это кончится?

– Кто ты и что тут делаешь? – услышала я строгий голос рядом. В хаотичных всполохах и сквозь слезы, застилающие глаза, удалось рассмотреть мужской силуэт. – Зачем отрываешь меня от праздника?

– Я?.. Я не… – уже начала я оправдываться, как меня снова перебили:

– Чего тут сидишь, обнявшись с вивинтией? Вон смотри, и цветок ее почти лежит у тебя на голове… Удушьем давно не страдала?

Удушьем?! Я задрала голову и практически уткнулась взглядом во что-то темное и мохнатое.

– Одно ее прикосновение, и ты не сможешь нормально дышать две недели, – продолжал напутствовать голос, принадлежащий мужчине, которого я по-прежнему не могла рассмотреть.

Речь об удушье до такой степени меня напугала, что я забыла про боль в колене и отползла от цветка на безопасное расстояние.

– Может все же ответишь, кто ты такая?

– Я… Алина, – не придумала ничего лучше, как назвать свое имя.

– Алина-малина… – передразнил он и уже почти по-свойски огорошил: – Ладно, Алина, пойдем ка отведу тебя в более подходящее место, а то придется стать участницей оргий. А к ним ты, как я вижу, совершенно не готова.

Что-то моя голова уже отказывалась думать. Про какие оргии идет речь? Тут творится что-то непристойное?..

– Может, все-таки скажешь, как ты сюда попала? – вновь заговорил мой провожатый.

Мы передвигались в полнейшей темноте. Я постоянно спотыкалась, хоть он и придерживал меня за талию. Да еще и коленку простреливало при каждом шаге. Очень надеялась, что с чашечкой все в порядке и не придется несколько месяцев провести в гипсе. Ото всюду слышалась музыка, действующая мне на нервы, и смех. Но никаких светящихся окон или чего-либо еще, через что можно рассмотреть праздник, я не заметила. Справа от меня тянулась глухая стена, как определила на ощупь, а слева… даже не знаю что. Я и провожатого-то не видела, только ощущала, как руки мои прикасаются к чему-то из грубой шерсти, и удивлялась, что он летом так тепло одет. О том, что в разгар зимы я оказалась в лете, старалась вообще не думать, рискуя сойти с ума.

– Если бы я знала… Меня выдернул из постели какой-то верзила. Оскорбил по-всякому и притащил сюда.

– Верзила? – переспросил мой спаситель. – Вельзевул что ли? А он говорил что-то?

– Ничего, кроме ворчания, как это все ему надоело.

– Ну точно! Вельзевул – проводник. Он все время недоволен своей работой. А кто ему виноват, если сам подвязался лет сто назад?.. Постой ка! – он резко притормозил. – А для кого он тебя притащил? И зачем?

– Откуда же я знаю! – всхлипнула я, чувствуя, как слезы того и гляди польются безостановочным потоком.

– Так, спокойно, разберемся, – прикрикнул он, не знаю кто, и еще более резво потащил меня вперед, так что раненую ногу я уже практически волокла за собой и слезами захлебывалась уже от боли. – Сейчас я оставлю тебя с девочками, в нашей больничке, а сам разыщу этого нытика и все узнаю. Идет?

Я лишь еще горше зарыдала, не желая во все это верить и мечтая проснуться.

Наконец-то мы остановились. Что-то щелкнуло, и в лицо мне ударил яркий свет, от которого я надолго ослепла. Как не пыталась проморгаться, какое-то время шла наощупь. Вернее, ковыляла…

– Где ты ее нашел, такую замухрышку? – пропел мелодичный, ласкающий слух женский голос. – И что с ее ногой?

Меня передали в ласковые руки, что сразу же бережно усадили на что-то мягкое. Все это время я продолжала ничего не видеть, правда, и глаза мои были плотно зажмурены. Их я просто-напросто боялась открывать.

– Лили, иди сюда. Это по твоей части, – пропел то же голос, и я рискнула приоткрыть один глаз.

Передо мной стояла удивительно красивая девушка. Вернее, женщина. Или девушка?.. Поймала себя на том, что смотрю на нее, открыв рот. А как откровенно она одета! Блестящее платье обтягивало ее аппетитную фигуру, словно змеиная кожа. Более чем откровенное декольте больше показывало, чем скрывало. Ярко-рыжие волосы крупными локонами спадали на плечи. Чувственные губы выделялись ярко-алым пятном на безупречном, с кожей цвета топленого молока лице.

– Нравлюсь? – крутанула она бедрами, и только тогда я догадалась закрыть рот, чувствуя, как лицо заливает жаркий румянец. – Я всем нравлюсь, не тушуйся, – рассмеялась она, и смех ее зазвенел в комнате, которую… мне нужно рассмотреть.

Я резко развернулась и увидела такое, что заставило заорать меня во все горло. Я кричала и не могла не смотреть. Черт! Черт! Черт! Передо мной был самый настоящий черт – с рогами, копытами и хвостом. На хвосте даже разглядела кисточку. Все тело его было покрыто коричневой шерстью. Из предметов одежды – только короткие шорты, что обтягивали… Вот тут я, не переставая орать, округлила глаза. Его гениталии под шортами выглядели так, словно он готов ринуться в бой хоть сейчас. Еле заставила себя перевести взгляд на лицо. С темного, как у афроамериканца, лица на меня смотрели совершенно европейские черные и лукавые глаза. Губы кривились в улыбке, открывая белые и все как один острые зубы.

– Никогда не видела черта что ли? – замахал он руками и процокал копытами (да-да, самыми настоящими) ко мне ближе.

Мой крик уже перерос в постоянную икоту. Я вжалась всем телом в то мягкое, на чем сидела, и затравленно смотрела, как он приближается.

– Разрешите представиться, – протянул он мне мохнатую руку. – Черт Федор – самый популярный и соблазнительный здесь.

– И самый скромный, – хихикнула красавица, что спокойно взирала на нас. Мой крик ее не то чтобы не смутил, а даже позабавил, судя по довольному выражению лица. – Выпей, дорогая, – протянула она мне бокал, наполненный янтарной жидкостью. – Это остановит икоту и поможет расслабиться.

Уговаривать себя не заставила. Да и пить хотелось жутко. В бокале оказалось наиприятнейшее вино – в меру терпкое и сладкое. Осушив бокал залпом, я почувствовала, как по телу заструилось блаженное тепло, а в голове появился легкий туман. Именно он и позволил мне взглянуть на Федора уже без былого страха.

– Умница, – промурлыкала девушка. – Лили! Ну, где ты там?! – гаркнула она так, что я подскочила от неожиданности. Какие же они тут темпераментные. – Федор, иди отсюда! Не нарушай стерильность.

– Да, подумаешь… Не больно-то и хотелось, – развернулся он на своих копытах. – Ее приведите в порядок, – обернулся напоследок. – Чтобы как новенькая была. А я пока Вельзевула разыщу. Узнаю, кто она, откуда и для кого он ее притащил, – и ушел, напевая себе под нос: – Мы в ответе за тех, кого приручили…

Пресловутой Лили по-прежнему не было. А рыжеволосая и вовсе решила забыть обо мне и моей ноющей коленке. Ну тогда и я позволила себе рассмотреть комнату.

Собственно, рассматривать тут было и нечего. Я утопала в белоснежном кресле, и таких кресел тут еще имелся с добрый десяток. Возле каждого стояло по маленькому, типа сервировочного, столика, уставленных всевозможного размера склянками. Из одной такой рыжеволосая себе сейчас наливала ярко-желтую жидкость в бокал. Стены, пол и потолок в комнате тоже были белыми. Я бы сказала, здесь царила абсолютная стерильность. Ярким пятном являлась сама хозяйка этого белого царства, которая, не обращая на меня внимания, пригубила жидкость и аж причмокнула от удовольствия.