Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном

Итак, обогнув донжон, которым заканчивается левое крыло, мы оказались позади замка. Указав на одно из окон мадемуазель Стейнджерсон, Рультабийль сказал:

– Если бы два дня назад вы очутились здесь в час ночи, то увидели бы вашего покорного слугу, который, взобравшись на лестницу, пытался проникнуть в замок через это окно.

Я выразил некоторое удивление по поводу его ночных гимнастических упражнений, но он лишь попросил меня обратить внимание на внешний вид замка, после чего мы вернулись назад.

– А теперь, – проговорил мой приятель, – давайте зайдем во второй этаж правого крыла, где я живу.

Чтобы читатель мог лучше представить себе расположение комнат, я помещаю здесь план второго этажа правого крыла, начерченный лично Рультабийлем на следующий день после необыкновенного происшествия, о котором я расскажу во всех подробностях.

ПЛАН ВТОРОГО ЭТАЖА ЗАМКА(ПРАВОЕ КРЫЛО)

1. Место, где Рультабийль поставил Фредерика Ларсана.

2. Место, где Рультабийль поставил папашу Жака.

3. Место, где Рультабийль поставил господина Стейнджерсона.

4. Окно, через которое Рультабийль проник в спальню мадемуазель Стейнджерсон.

5. Окно, которое было открыто, когда Рультабийль вышел из своей комнаты. Он его закрыл. Все остальные окна и двери закрыты.

6. Терраса над комнатой в первом этаже.

Вслед за Рультабийлем я поднялся по просторной парадной лестнице на площадку второго этажа. На этой площадке сходились коридоры правого и левого крыла, шедшие вдоль всего фасада замка; их окна выходили на север. Из коридора был вход в комнаты, окна которых выходили на юг. Профессор Стейнджерсон жил в левом крыле замка, мадемуазель Стейнджерсон – в правом. Мы свернули в коридор правого крыла. Толстая ковровая дорожка, тянувшаяся по зеркально натертому паркету, заглушала шаги. Рультабийль шепнул, чтобы я шел поосторожнее, – мы проходили мимо спальни мадемуазель Стейнджерсон. Он объяснил, что она занимает спальню, прихожую, небольшую ванную, будуар и гостиную. Само собой разумеется, все эти комнаты сообщались между собою, а двери в коридор были лишь в гостиной и прихожей. Коридор продолжался до самого конца здания и заканчивался высоким окном (окно 2 на плане) и дальше поворачивал под прямым углом вместе с правым крылом замка.

Для пущей ясности рассказа отрезок коридора от лестницы до западного окна я стану в дальнейшем называть «главным коридором», а его отрезок за поворотом – «боковым коридором». Комната Рультабийля находилась сразу за поворотом, за нею располагалась комната Фредерика Ларсана. Двери этих комнат выходили в боковой коридор, двери же комнат, занимаемых мадемуазель Стейнджерсон, – в главный (см. план).

Рультабийль толкнул дверь своей комнаты, пропустил меня и заперся на задвижку. Не успел я оглядеться, как он удивленно вскрикнул: на небольшом круглом столике лежало пенсне.

– Что это? – изумился он. – Откуда у меня на столе это пенсне?

По вполне понятным причинам ответить ему я не смог.

– Разве что… – продолжал он, – разве что именно его я и ищу. Тогда оно принадлежит человеку дальнозоркому.

Он буквально набросился на пенсне, принялся поглаживать выпуклые стекла, глядя на меня безумными глазами и повторяя:

– Вот оно как! Вот оно как!

Я на секунду забеспокоился, не сошел ли он с ума, но он встал, положил руку мне на плечо, глуповато ухмыльнулся и проговорил:

– Увидев это пенсне, я чуть было не рехнулся. Видите ли, с логической точки зрения это возможно, но с человеческой – нет, если только…

В дверь тихонько постучали. Рультабийль отворил, и в комнату проскользнула женщина. Я узнал в ней привратницу, которую видел, когда ее вели на допрос в павильон, и удивился, так как думал, что она все еще под замкóм. Тихим голосом она проговорила:

– В щели паркета.

Рультабийль поблагодарил, и женщина ушла. Аккуратно прикрыв за нею дверь, он повернулся ко мне и угрюмо начал:

– Если это возможно с логической точки зрения, то почему же невозможно с человеческой? А если так, то это потрясающе!

Я прервал монолог Рультабийля:

– Стало быть, привратник с женой уже на свободе?

– Да, – ответил он, – я заставил их выпустить. Мне нужны верные люди. Эта женщина мне очень предана, а привратник готов пойти ради меня на смерть. А поскольку пенсне это – от дальнозоркости, мне нужны преданные люди, готовые ради меня на все!

– Да вы шутите, друг мой! Когда же нужно будет идти ради вас на смерть? – поинтересовался я.

– Сегодня вечером! Да будет вам известно, дорогой мой, что сегодня вечером я жду убийцу.

– Вот так так! Ждете убийцу! Сегодня вечером должен прийти убийца… Выходит, вы его знаете?

– Теперь, пожалуй, буду знать. Было бы глупо утверждать категорически, что я его знаю, потому что мои логические рассуждения относительно него дают такой жуткий, такой страшный результат, что мне остается лишь надеяться – быть может, я все-таки ошибаюсь. Ах, как я на это надеюсь!

– Но как же так? Почему, не зная, кто убийца, вы пять минут назад заявили, что ждете его этим вечером?

– Потому что знаю: он должен прийти.

Рультабийль неторопливо набил трубку и так же неторопливо ее раскурил. Это предвещало увлекательный рассказ. В этот миг кто-то прошел по коридору мимо нашей двери. Рультабийль прислушался. Шаги удалились.

– Фредерик Ларсан у себя? – спросил я, указывая на стену.

– Нет, его нету, – отозвался мой приятель. – Сегодня утром он собирался в Париж – все еще идет по следу Дарзака. Господин Дарзак сегодня утром тоже отправился в Париж. Все это кончится весьма печально. Я предполагаю, что Робера Дарзака на этой неделе арестуют. Хуже всего, что все объединилось против него: события, вещи, люди. Не проходит и часа, чтобы против этого несчастного не появилось бы какой-нибудь новой улики. Следователь растерян и ничего не видит. Впрочем, его слепота мне понятна. Так и должно быть, если только…

– Но Фредерик Ларсан далеко не новичок.

– Я думал, – с несколько презрительной гримасой проговорил Рультабийль, – что Фред гораздо умнее. Разумеется, человек он известный. Я даже восхищался им, пока не узнал его метода, который просто жалок. Высокую репутацию он заслужил только благодаря своей ловкости, но ему не хватает умения рассуждать, да и логика у него хромает.

Я не мог сдержать улыбки, слушая, как этот восемнадцатилетний юнец выставляет мальчишкой пятидесятилетнего человека, доказавшего, что он самый искусный сыщик в Европе.

– Улыбаетесь? – сказал Рультабийль. – И зря. Клянусь, я оставлю его в дураках, да еще в каких! Но мне нужно спешить: благодаря господину Дарзаку он сильно меня опередил, а сегодня вечером, благодаря ему же, опередит еще больше. Только подумайте: всякий раз, как преступник появляется в замке, Робер Дарзак по странному стечению обстоятельств отсутствует и отказывается объяснить, где был.

– Всякий раз, как преступник появляется в замке! – вскричал я. – Значит, он уже приходил?

– Да, в ту самую ночь, когда случилось необъяснимое.

Я понял, что мне предстоит узнать об этом необъяснимом происшествии, на которое Рультабийль намекал вот уже полчаса. Но я научился его не подгонять. Он начинал рассказывать или увлекшись, или когда считал это нужным; ему гораздо больше хотелось нарисовать самому себе ясную картину интересующего его события, нежели удовлетворить мое любопытство.

Наконец быстрыми короткими фразами он поведал мне такое, что я погрузился в состояние, близкое к отупению: в самом деле, такие еще не разгаданные явления, как, например, гипнотизм, ничуть не более не объяснимы, нежели это исчезновение вполне материального преступника в тот момент, когда четверо людей уже почти дотронулись до него. Я говорю о гипнотизме, хотя мог бы говорить и об электричестве, природа которого нам пока неясна и свойства которого мы еще знаем мало, потому что в тот миг я мог объяснить все это лишь необъяснимым, то есть чем-то, что не укладывается в известные нам законы природы. Обладай я умом Рультабийля, у меня, как и у него, появилось бы предчувствие вполне естественного объяснения: ведь самые загадочные тайны замка Гландье он объяснил впоследствии весьма просто. Но кто может похвастаться, что ум у него не слабее, чем у Рультабийля? Таких своеобразных выпуклостей на лбу я не встречал ни у кого, разве что у Фредерика Ларсана, но, чтобы различить эти выпуклости у последнего, нужно было внимательно приглядываться, тогда как у Рультабийля – я позволю себе это довольно смелое выражение – они просто бросались в глаза.

Среди бумаг, которые передал мне после окончания процесса юный журналист, есть тетрадь, содержащая полный отчет об «исчезновении вполне материального преступника», а также соображения моего друга по этому поводу. По-моему, будет лучше, если я ознакомлю вас с содержимым этой тетради, вместо того чтобы продолжать пересказывать свой разговор с Рультабийлем: я боюсь, что, излагая подобную историю, могу сделать это не вполне точно.

Глава 15

Западня(Выдержки из тетради Жозефа Рультабийля)

Вчера, в ночь с 29 на 30 октября, около часа пополуночи я проснулся. Что это – бессонница или меня разбудил какой-то шум? В глубине парка замирал вопль Божьей Коровки. Я поднялся и открыл окно. Холодный ветер, дождь, непроницаемая тьма и молчание. Я затворил окно. Вдруг в тишине опять раздался диковинный вопль. Я поспешно оделся. В такую погоду вряд ли кто выпустит кошку из дому; кто же в таком случае подражает мяуканью кошки матушки Молельщицы – ночью, рядом с замком? Я взял увесистую дубинку, единственное оружие, которым располагал, и бесшумно открыл дверь.

Коридор был ярко освещен лампой с отражателем, пламя ее колебалось, словно от сквозняка. Я почувствовал движение воздуха и обернулся. Окно позади меня было открыто – то самое окно, что расположено в конце коридора, куда выходят наши с Фредериком Ларсаном комнаты; я назвал этот коридор боковым, чтобы отличать его от главного коридора, куда выходят комнаты мадемуазель Стейнджерсон. Кто же оставил окно открытым или только что его открыл? Я подошел и выглянул наружу. Внизу, примерно в метре под окном, располагался балкон, служивший одновременно крышей небольшой комнаты, помещавшейся в выступе первого этажа. При необходимости можно соскочить из окна на этот балкон, а оттуда спуститься во двор замка. Тому, кто последует таким путем, ключ от входных дверей, естественно, не нужен. Но почему я подумал об этаких ночных эскападах? Из-за того, что окно открыто? Это вполне могло случиться по недосмотру прислуги. Я закрыл его, улыбаясь тому, с какой легкостью мне удается выдумывать всякие драмы из-за какого-то открытого окна. Снова послышался вопль Божьей Коровки, потом – тишина: дождь перестал барабанить по стеклам. Замок спал. С бесконечными предосторожностями двинулся я по ковровой дорожке коридора. Добравшись до главного коридора, я осторожно выглянул из-за угла. Другая лампа ярко освещала весь коридор, стоявшие в нем три кресла и несколько картин на стенах. Что я тут делаю? Никогда еще в замке не было так спокойно. Все отдыхают. Что за инстинкт толкает меня к дверям мадемуазель Стейнджерсон? Почему меня тянет к ее комнатам? Почему внутренний голос приказывает: «Подойди к спальне мадемуазель Стейнджерсон»? Я опустил взгляд на ковер и увидел: к двери мадемуазель Стейнджерсон тянется цепочка следов. Да, на дорожке ясно видны грязные следы, и – о ужас! – я узнаю в них «изящные следы», следы преступника! В эту ужасную ночь он проник в замок. Ведь если можно спуститься из окна на балкон, а потом на землю, то тем же путем можно и подняться.

Убийца здесь, в замке, – обратных следов нет. Он влез в открытое окно в конце бокового коридора, прошел мимо комнаты Фредерика Ларсана, моей, повернул направо, в главный коридор, и вошел в комнату мадемуазель Стейнджерсон. Я подкрался к двери прихожей мадемуазель Стейнджерсон: она была приоткрыта, и я бесшумно ее толкнул. Проскользнув в прихожую, я увидел под дверью спальни полоску света. Прислушался: ничего! Не было слышно никакого шума, даже звука дыхания. Ах, знать бы, что происходит в этой тишине и кто там, за дверью! Я попытался заглянуть в замочную скважину и понял, что изнутри вставлен ключ. Подумать только, ведь там может находиться убийца! Он явно там! Неужто он ускользнет и на этот раз? Все зависит от меня. Хладнокровие и, главное, ни одного неверного шага! Необходимо заглянуть в спальню. А если пройти туда через гостиную мадемуазель Стейнджерсон? Но для этого нужно пройти через будуар, а убийца в этом случае сможет скрыться через дверь, перед которой я стою!

Я полагал, что сегодняшним вечером никакого преступления совершено еще не было, иначе тишина в будуаре представлялась необъяснимой: до полного выздоровления мадемуазель Стейнджерсон там постоянно находились две сиделки.

Но если я почти уверен, что убийца там, то почему бы не поднять тревогу? Возможно, он и убежит, но тем самым я, быть может, сохраню жизнь мадемуазель Стейнджерсон? А вдруг это вовсе не убийца? Кто-то отпер дверь, чтобы впустить этого человека, а потом снова ее запер – но кто? Этой ночью человек вошел в спальню, которая явно была заперта, так как мадемуазель Стейнджерсон каждый вечер запирается вместе с сиделками у себя в комнатах. Кто же повернул ключ в замке? Сиделки? Две верные служанки – старуха-горничная и дочь ее Сильвия? Вряд ли. К тому же они спят в будуаре, а мадемуазель Стейнджерсон, как сообщил мне Робер Дарзак, с тех пор как стала в состоянии сделать несколько шагов, сама весьма осмотрительно печется о своей безопасности, хотя из комнат еще не выходит. Это ее внезапное беспокойство и осмотрительность, поразившие господина Дарзака, дают мне пищу для размышлений. После преступления в Желтой комнате нет никакого сомнения в том, что несчастная поджидала убийцу. Так, может, и сегодня вечером? Но кто же отпер убийце дверь и кто там, за этой дверью? Неужели сама мадемуазель Стейнджерсон? Ведь раз она чего-то опасается, то, вполне вероятно, именно прихода убийцы, и тем не менее у нее есть причины отпереть ему, она вынуждена это сделать! Что за страшное свидание происходит за дверью? Преступное? Уж во всяком случае, не любовное – мадемуазель Стейнджерсон обожает Робера Дарзака, я это знаю. Все эти мысли проносились у меня в голове, словно вспышки молний в кромешной тьме. Ах, если бы знать!..

Раз за дверью царит молчание, значит в нем нуждаются. Вдруг мое вмешательство лишь навредит? Как знать? Кто поручится, что оно не послужит причиною преступления? Ах, если бы увидеть и узнать, не нарушив этого молчания!

Я вышел из прихожей, направился к центральной лестнице и спустился в вестибюль. Затем, стараясь не шуметь, подбежал к комнатушке на первом этаже, где после покушения в павильоне ночевал папаша Жак.

Он был одет, широко раскрытые глаза его блуждали. Совершенно не удивившись моему появлению, он сказал, что проснулся от вопля Божьей Коровки и услышал под окном, в парке, чьи-то шаги. Старик выглянул и увидел «черный призрак». Я поинтересовался, есть ли у него оружие. Он ответил, что нет – с тех пор, как следователь забрал у него револьвер. Я увлек его за собой. Через маленькую заднюю дверь мы вышли в парк и, пройдя вдоль замка, оказались под окном спальни мадемуазель Стейнджерсон. Приказав ему прислониться к стене и не двигаться, я, пользуясь тем, что в этот миг луна скрылась за облаком, стал против окна, но за пределами падавшего из него на землю квадрата света. Окно было приоткрыто. Почему? Как мера предосторожности? Чтобы успеть выскочить из него, если кто-то откроет дверь? Да, но если выпрыгнуть из этого окна, нетрудно и шею сломать! А кто сказал, что у преступника нет веревки? Он должен был все предусмотреть. Ах, знать бы, что происходит в спальне! Понять, почему так тихо! Я вернулся к папаше Жаку и шепнул ему на ухо:

– Лестницу!

Правда, вначале я подумал было о дереве, которое неделю назад уже послужило мне наблюдательным пунктом, но тут же сообразил, что на этот раз окно приоткрыто таким образом, что с дерева мне ничего не удастся увидеть. К тому же я хотел не только видеть, но слышать и действовать.

Взволнованный до дрожи папаша Жак скрылся, но скоро вернулся без лестницы и жестом подозвал меня. Я подбежал, и он прошептал:

– Пойдемте!

Когда мы обошли замок со стороны донжона, он сказал:

– Я пошел за лестницей в нижний зал донжона, где мы с садовником держим всякую всячину. Дверь в донжон была открыта, лестницу – поминай как звали. А когда я вышел, светила луна, и смотрите, что я увидел!

На другом конце замка к балкону, под окном, которое я нашел открытым, была приставлена лестница. Увидеть чуть раньше ее из окна мне помешал балкон. С помощью этой лестницы ничего не стоило проникнуть в боковой коридор второго этажа; неизвестный, безусловно, так и поступил.

Мы подбежали к лестнице, но когда уже собрались ее взять, папаша Жак указал мне на открытые двери маленькой комнатки на первом этаже, расположенной под балконом, о котором я уже упоминал. Он заглянул внутрь и прошептал:

– Его там нет!

– Кого?

– Лесника! – И затем, так же шепотом, пояснил: – Он же ночует здесь – с тех пор, как в донжоне начался ремонт.

С этими словами он многозначительно указал на открытую дверь, лестницу, балкон и окно бокового коридора, которое я недавно закрыл. Что я мог подумать? Было ли у меня для этого время? Я скорее чувствовал, чем думал.

Ощущения же мои были таковы: если лесник наверху, в спальне (я говорю «если», так как, кроме этой лестницы и открытой комнаты, у меня не было тогда никаких оснований подозревать лесника), так вот, если он там, ему придется вылезти из этого окна и спуститься по лестнице, так как войти изнутри в свою новую комнату он не сможет: путь отрезан комнатами, которые занимает семья дворецкого и кухарки, а также помещениями кухни. Если он шел этим путем, значит вчера вечером ему ничего не стоило зайти под каким-нибудь предлогом в коридор и позаботиться о том, чтобы окно было не заперто, а только прикрыто, так чтобы можно было толкнуть его снаружи и проникнуть внутрь. Необходимость оставить окно незапертым сильно сужала круг поисков личности преступника. Он должен быть «свой», если только у него не было сообщника, во что я не верил… если только… если только мадемуазель Стейнджерсон сама не позаботилась о том, чтобы оставить окно изнутри незапертым. Но что же это за страшная тайна, заставляющая мадемуазель Стейнджерсон устранять преграды между собою и убийцей?

Я схватил лестницу, и мы вернулись к заднему фасаду замка.

Окно спальни все еще было приоткрыто; сквозь неплотно задернутые занавески на траву к моим ногам падал луч света. Я приставил лестницу к стене под окном. Готов поклясться, что сделал я это почти неслышно. Папаша Жак остался внизу, а я с дубинкою в руке потихоньку полез к окну. Задерживая дыхание, я поднимался с бесконечными предосторожностями. Вдруг из большой тучи опять хлынул ливень. Повезло! Раздавшийся внезапно зловещий крик Божьей Коровки остановил меня на полпути. Мне показалось, что прозвучал он всего в нескольких метрах позади меня. А что, если это условный знак? Что, если сообщник преступника заметил меня на лестнице? Может, он подзывает убийцу к окну? Так оно и есть: кто-то подошел к окну. Я ощутил, что у меня над головой кто-то есть, и затаил дыхание. Но посмотреть, кто это, я не мог: малейшее движение головой – и я пропал! Заметит или нет? Посмотрит ли прямо вниз? Нет, ушел, ничего не заметил… Я скорее почувствовал, чем услышал, как он отошел на цыпочках, и поднялся еще на несколько ступенек. Наконец моя голова поравнялась с подоконником, еще немного – и я заглянул в комнату.

За небольшим письменным столом мадемуазель Стейнджерсон сидел человек и писал. Мне была видна только его спина. Перед ним стояла свеча, но так как он заслонял от меня ее пламя, отбрасываемые тени искажали фигуру человека. Я видел только огромную спину.

Удивительное дело: мадемуазель Стейнджерсон в комнате не было, постель была не разобрана. Где же она спала этой ночью? Конечно, в соседней комнате, вместе с сиделками. Гипотеза! Радость, что человек оказался один! Ясный ум, чтобы подготовить западню!

Но кто же этот субъект, устроившийся за письменным столом, словно у себя дома? Если бы не следы убийцы на дорожке в коридоре, не открытое окно, не лестница под окном, я мог бы подумать, что человек этот имеет право там находиться и пришел в комнату самым обычным образом по самой обычной причине, которая мне пока неизвестна. Однако сомневаться не приходится: таинственный незнакомец – это человек из Желтой комнаты, чьи страшные удары обрушились на мадемуазель Стейнджерсон, но она его тем не менее не выдала. Ах, увидеть бы его лицо! Застать врасплох! Схватить!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Бичующий смехом (лат.).

2

В тайне (лат.).

3

Напоминаю читателям, что я лишь переписал сочинение письмоводителя, причем лишать его стиль присущих ему размаха и величия в мои намерения не входило.

Комментарии

1

Шарвэ Робер (1856–1925) – французский журналист и драматург, редактор ежедневной газеты «Эко де Пари», способствовавший первым шагам Гастона Леру в журналистике.

2

…Большим крестом Почетного легиона… – Орден Почетного легиона – высший национальный орден Франции, учрежденный Наполеоном в 1802 году. Присуждается за выдающиеся военные или гражданские заслуги.

3

Гландье – замок, в котором находится пресловутая Желтая комната; по версии Леру, располагался «в нескольких сотнях метров от дороги, ведущей из деревни Сент-Женевьев-де-Буа в Монлери». Но никакого замка Гландье не существует и никогда не существовало, однако в коммуне Монлери имеется вполне реальный донжон. Эта башня по-прежнему стоит в самом центре города, рядом с Ратушей, и сегодня там размещаются медиатека и библиотека.

4

«Тан» – французская ежедневная газета, выходившая с 1861 по 1942 год.

5

Эпине-сюр-Орж – французская коммуна в двадцати километрах к югу от Парижа в регионе Иль-де-Франс.

6

Кюри Пьер (1859–1906) – французский физик, вместе с женой исследовавший явление радиоактивности, за что был награжден Нобелевской премией по физике. Кюри-Склодовская Мария (1867–1933) – ученый-физик, в соавторстве с мужем Пьером Кюри открыла радий и полоний, основательница радиохимии, лауреат Нобелевской премии.

7

Грот Святой Женевьевы. – По легенде, в 448 году, во время эпидемии чумы, святая Женевьева провела несколько лет в гроте (который теперь носит ее имя), где она открыла чудесный источник, вода которого исцеляла больных.

8

«Эпок». – Такой газеты в конце XIX века не существовало. Чтобы «трудоустроить» юного Рультабийля, Леру использовал название давно закрывшегося издания.

9

…необычайно сильный разлив Сены. – В холодное время года Сена нередко выходила из берегов. В истории Парижа отмечено немало наводнений, когда уровень воды достигал 5–6 м. Так, во время наводнения 1802 года вода доходила до отметки 7 м 62 см, в 1876 году – 6 м 70 см.

10

Castigat Ridendo. – Подпись образована от выражения, которое было девизом итальянской труппы комического актера Доминика в Париже, сочиненным для нее новолатинским поэтом Сантелем (XVII в.); позже – девизом парижского театра Опера Комик.

11

Иль-де-Франс – область между Парижем и Орлеаном, историческое ядро Франции.

12

Филипп Красивый (1268–1314) – король Франции с 1285 года, король Наварры (1284–1305), сын Филиппа III Смелого, представитель династии Капетингов.

13

Донжон – неприступная башня внутри средневекового замка, крепость внутри крепости; в донжоне часто располагались различные важные помещения замка – жилые покои сеньора, оружейные, склады продовольствия, а также колодец.

14

Аттила (395–453) – выдающийся воитель, предводитель гуннов, напавших на Римскую империю; орды Аттилы вторглись на Южные Балканы и в Грецию, а затем в Галлию и Северную Италию.