Платье

– Ладно, так для кого оно все-таки?

– Прости, я тебя не поняла.

– Я о платье, которое ты только что мне показала. Для кого оно?

18 часов 45 минут

– Мой вопрос, Изабель, очень прост. Если это платье не для тебя, не для Соланж и не для Марии, то кому ты его купила?

– Тебе.

– Мне?

– Да, Жан-Пьер, тебе. Примерь его.

– Примерить? Но что?

– Платье! Примерь его.

– Ты хочешь, чтобы я примерил платье?

Ей что, вдруг взбрело в голову пошутить?

– Надень его, чтобы мне было видно, впору оно тебе или нет. В магазине я никак не могла определиться с размером. Должна заметить, что одеть тебя задачка еще та.

Юмор явно не назовешь сильной стороной Изабель, хотя фантазию она, конечно же, проявить может. И оживляет весельем жизнь. Но грубой шуткой – никогда. Идиотские розыгрыши точно не в ее стиле.

– Ты решила меня таким образом приколоть?

Конечно же нет.

– О чем это ты? Одевать тебя дело непростое. У тебя большие руки, такие же большие ноги, но так себе бюст… Давай же, Жан-Пьер, бери платье и надевай! Если оно тебе не подойдет, я потом поменяю, кассовый чек у меня остался.

– В конце концов, Изабель…

– Хватит мне тут филонить! Сказано надевай, значит, надевай!

Давненько на ее памяти он не был таким растерянным. Даже если бы она заявила, что к нему в гардероб забрался пингвин и наделал в его штанах дыр, то он бы все равно так не остолбенел… Так ему и надо!

С возрастом Жан-Пьером все больше овладевает цинизм, и теперь его уже ничем не удивишь. Все меняется… Скатившись к худшему и без конца там барахтаясь, он больше вообще ничего не ждет. Да еще и Чорана своего цитирует по поводу и без. Как вчера вечером, когда Изабель заявила об улучшении погоды, а значит, света и серотонина, которых ему так не хватает. «Надеяться – это отрицать будущее», – ответил он на ее прогноз, укладываясь спать. Может, записать его на прием к психиатру? Надо подумать.

Если солнышко наконец в самом деле высунет кончик своего носа, это ведь замечательно! Но нет же, вместо того чтобы обрадоваться такой хорошей новости, Жан-Пьер предпочитает сворачиваться клубком над Чораном. «В своей хандре он зашел так далеко, что я, читая его, в конечном счете понимаю, что у меня все не так плохо. Да и потом, он меня смешит». По правде говоря, от фразы «надеяться – это отрицать будущее» просто обхохочешься! Еще он порой заявляет, что Чоран будет его лекарством! На что Изабель ему отвечает: «Лучше овощами лечись. В одной морковке витаминов больше, чем во всем твоем румыне!»

Зачем же она так добивается, чтобы он напялил это платье? Жан-Пьер усиленно пытается пролить на ситуацию свет. Абсурдность просьбы никак не помогает. Примерить платье… А дальше-то что? Все окутано пеленой тумана, в котором не разобрать контуры этой нелепой просьбы. В тяге к экстравагантности Изабель никогда не замечалась и никогда ее не демонстрировала. У нее самый что ни на есть серьезный вид человека, который выдает вполне очевидные вещи и ждет от собеседника быстрых, связных ответов… Так что сумасбродство с ней не пройдет.

– Прости, Изабель, но я что-то никак не возьму в толк. С тобой точно все в порядке?

– Спасибо, в душевном плане у меня все просто супер. Но если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, я могу не на шутку разозлиться. Так что сделай одолжение, надень платье. Если оно тебе как раз, будешь в нем сегодня вечером на ужине.

– Ага, дошло! У нас сегодня что-то вроде костюмированного бала?

Да, это он хотя бы понимает. Полный идиотизм, но в голове все же укладывается. Хотя если честно, то костюмированный бал в их возрасте – это… По достижении тридцатилетнего возраста переодеваются одни лишь актеры. И им за это даже платят. Но Жан-Пьер – топ-менеджер компании «Ком’Бустер», а Изабель дерматолог. И дефилировать вверх по лестнице Каннского кинофестиваля в ближайшем будущем им явно не светит. Вечеринка с переодеванием, когда тебе за пятьдесят, – это полная нелепость. А всякий абсурд, как известно, убивает не столько молодых, сколько пожилых. Тем более что нынешним вечером Жан-Пьер чувствует себя особенно старым. Будто этот приступ усталости одним махом прибавил ему тридцать лет. Самый настоящий старик.

– Ты что, когда-нибудь видел бал-маскарад на четыре персоны? Сам-то хоть представляешь эту картину? Поль в образе Наполеона, Соланж в костюме Марии-Антуанетты, ты Губка Боб, а я Белоснежка! Серьезнее надо быть, Жан-Пьер, серьезнее…

Ну вот, теперь можно успокоиться, Изабель если и свихнулась, то все же не до конца. И на кого он будет похож в костюме Губки Боба? Да на идиота. А Изабель в ипостаси Белоснежки? Тоже ни о чем. Каштановые волосы, черные глаза, бархатная кожа, выступающие скулы, прекрасно очерченный рот и чуть алые губы – в костюме Белоснежки это будет чистой воды уродство. Что ни говори, а этой женщине идет любой возраст. Переступив пятидесятилетний рубеж, она буквально лучится светом. С каждым годом немного иначе, но все равно лучится. Жан-Пьеру приходит в голову, что ей надо бы об этом сказать. Такой вариант как минимум обладал бы тем достоинством, что положил бы конец этой шутке, которая и без того уже слишком затянулась. Но он ничего такого не делает. Да еще и эта усталость… Поэтому он, как последний придурок, опять набрасывается на это платье.

– Но если это не бал-маскарад, то что я, по-твоему, должен сделать с этим долбаным платьем?

– Надеть его, несчастный ты умник! Неужели тебе не хочется хотя бы раз выглядеть поэлегантнее?

Как ни крути, а хорошо, что он не встал, не взял в ладони лицо жены и крепко ее не обнял. Изо всех сил, как раньше. Она этого не заслужила. Продолжает хохмить, хотя и видит, что ему не до смеха. Боже правый, какую такую игру затеяла его жена?

– «Хотя бы раз выглядеть поэлегантнее»? И как тебя понимать? Хочешь сказать, что я плохо одеваюсь, да?

– Нет, одеваешься ты неплохо, но… скажем, не всегда по последней моде.

Белоснежка бесследно растворилась в тумане, а ее место заняла злая мачеха. С возрастом Жан-Пьер все больше замечает в жене признаки злобы.

– По последней моде?

– Да, по последней моде… К тому же речь совсем не об этом! Когда приглашаешь на ужин друзей, можно надеть и что-то поизящнее. Обычно поступают именно так.

Вот уже и условности в ход пошли… Да что же это за бред, а! Что все это вообще означает? В конечном счете он у себя дома! И своих (немногочисленных) друзей принимает в чем пожелает сам. Если ему не хочется следовать моде, если есть желание и дальше ходить в антикварном «Берберри», то это касается только его и больше никого. Он делает все, что заблагорассудится. Ну что за дерьмо, черт возьми! При чем тут вообще мода? У нас что, мужики уже щеголяют в платьях? Что-то раньше он ни о чем таком не слышал! Из какого специализированного глянцевого журнала она почерпнула столь дурацкую идею?

Теперь в кресле напротив, которое кажется ему «очень комфортным», Изабель видит лишь престарелого, злобного подростка. Бунт в таком возрасте отдает патетикой, как и его притворство – она лишь вежливо просит его надеть платье, которое сама ему так любезно подарила, а он делает вид, что ничего не понимает. «У меня теперь не семейное гнездышко, а цирк-шапито», – приходит ей в голову мысль. С цирковой ареной, на которой все без конца мчатся по кругу, никогда не останавливаясь. От этого устаешь.

– Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я ради изысканности напялил это платье?

– Ну и что? Не вижу в этом ничего необычного.

У Жан-Пьера чуть кружится голова. Но ведь не от пары же выпитых им бокалов вина…

– Изабель…

– Что?

– Скажи честно, ты что, выпила?

– В каком смысле?

– Уже успела приложиться к бутылке?

– Что ты такое говоришь?

– Пропустила до моего прихода пару бокальчиков, так? Да-да, не притворяйся, малость хлебнула, и вот он, результат! Ну ничего, это не страшно… Но бдительность все же не теряй, а то начинается все с пары-тройки аперитивчиков в шесть часов вечера, а заканчивается в клинике.

Изабель смотрит на пустой бокал Жан-Пьера и посылает в его адрес недовольную, многозначительную гримасу. Тем самым, как это часто бывает, возвращает его к действительности, не произнеся ни единого слова. Проблемы с алкоголем не столько у нее, сколько у него. «Надо как-нибудь будет записать его к наркологу».

– Послушай, Жан-Пьер, если платье тебе не нравится, ты мне так и скажи. Я отнесу его обратно в магазин, и больше мы не обмолвимся о нем ни единым словом. Не нравится, да?

– Да послушай ты наконец! Вопрос совсем не в том, нравится оно мне или нет!

Зачем вечно создавать на голом месте проблемы? Их и так в жизни хоть отбавляй. Какого черта множить еще и новые?

– Тогда хотя бы его примерь!

Весь идиотизм в том, что, судя по виду, она даже не думает ломать комедию. У нее и наклонностей таких никогда не было. Не столько из-за отсутствия таланта, сколько из-за наличия вкуса. А в данном случае просто из отвращения. Ей нравится только правда, и бросать вызов честности, даже ради игры, точно не в ее духе.

Жан-Пьер чувствует себя в ловушке – под ее давлением ему приходится играть в этой непонятной истории определенную роль. Изабель должна понять, что ему совсем не смешно. Вопрос лишь в том, действительно ли его жене так хочется его развеселить?

– Если ты вдруг не заметила – а после двадцати лет брака это было бы немного досадно, – я все-таки мужчина. А мужчины платьев не носят. За исключением разве что шотландцев, которые надевают килт. Но я не шотландец, а вот это, – продолжает он, злобно тыча пальцем в предмет их спора, – не килт, а платье в цветочек.

Да что на него такое нашло? Он что, решил ее немного подразнить? И если да, то с какой целью? Изабель никак не может понять ту мелкую игру, которую затеял ее муж. Ее не отпускает неприятное ощущение, что Жан-Пьер, делая вид, что ничего не понимает, на деле наносит оскорбление ее интеллекту. И заставляет вдалбливать ему совершенно очевидные вещи. Это внушает не только досаду, но и изрядную толику презрения.

– Так тебе цветочки мешают, да? Я так и знала! Говорила же продавщице: «Набивная ткань ему наверняка не понравится».

– Да плевать я хотел, набивная она или нет! Я мужчина, Изабель! Понимаешь? Мужчина! У меня сорок четвертый размер обуви, волосатые оглобли и…

– Что и?

– Есть кое-что между ног…

– И что из этого? Кое-что между ног, Жан-Пьер, есть у всех. У тебя, у меня, у Марии… Если мне не изменяет память, я не просила тебя оставаться под платьем голым.

– Нет, она сошла с ума! Моя жена решительно сошла с ума! Я мужчина, понимаешь ты это или нет? Мужчина!

На глазах у Изабель муж, как больной, наворачивает по гостиной круги, чуть ли не с пеной на губах изрыгая слова. Так, значит, это она сошла с ума, да? Ну-ну…

Жан-Пьер явно слетел с катушек, и, чтобы вернуть его на истинный путь, ей придется постараться. Для этого Изабель перейдет на самый спокойный, нежный и уравновешенный тон:

– Солнышко, а каким боком принадлежность к мужскому полу мешает тебе носить это платье?

Он застывает на месте, опускает руки, до этого воздетые в молитве к небу, подходит к дивану и падает на него. «Моя жена сошла с ума… – срываются с его губ слова. – Окончательно и бесповоротно…»

19 часов 05 минут

Изабель в спальне. Что она еще может там замышлять? Жан-Пьер, все так же томящийся в стенах гостиной, об этом понятия не имеет. Но выяснять что-либо даже не собирается… Знает, что не сможет без нее жить, но от мысли, что их разделяет перегородка, ему не столько плохо, сколько хорошо. Они живут вроде вместе, но все же по отдельности. И его, по сути, это вполне устраивает.

Она вечно что-то предпринимает и пребывает в постоянном движении, чтобы, по ее собственному выражению, всегда дышать полной грудью. Он же томится, киснет и гниет прямо на месте. Из коридора доносятся четкие шаги Изабель. Под пятой точкой Жан-Пьера диван издает глухой стон. Они больше не играют одну и ту же музыкальную партию. Она живет и с каждым днем все больше себя проявляет. Он гибнет и замыкается в себе.

Перед тем как утонуть (навсегда?) в кресле, Жан-Пьер опять макает нос в бокал вина – то ли третий, то ли четвертый, уже и не вспомнишь. Но ему доподлинно известно, что Изабель вот-вот вернется. Вернется и опять пойдет в наступление. Никогда не признавать поражение всегда было ее первейшим достоинством, но в отношениях с мужем это злейший недостаток. Она в жизни никогда не выпустит ничего из рук. Он, конечно же, сбил ее с толку, но разве само по себе это уже не отступление?

– Ты не ответил мне, Жан-Пьер.

Когда он поднимает на нее глаза побитого пса, Изабель говорит себе, что теперь муж похож не на угловатую гиену, а на старого кокер-спаниеля.

– Не ответил? На что?

– На мой вопрос о том, каким образом принадлежность к мужскому полу мешает тебе ходить в платье?

Жан-Пьер церемонно ставит на журнальный столик бокал.

– Хватит, Изабель! Краткость – сестра таланта. Вот придут Поль и Соланж, тогда и будешь искриться юмором, им ведь его так не хватает.

– Ты хочешь сказать, что раз Соланж и Поль работают в налоговой сфере, им недостает юмора, я правильно тебя поняла?

– К их профессии это не имеет ни малейшего отношения…

«А кто-нибудь вообще видел когда-нибудь веселого налоговика?» – думает он. На свете нет профессии, располагающей к юмору меньше, чем эта. Служитель фиска не только не забавен, но и откровенно мрачен. Жан-Пьер, регулярно читающий еженедельники, причем всегда на старинный манер, в виде бумаги и типографской краски, будь то «Обс», «Экспресс», «Пуэн» – а в последние несколько месяцев и «Валер Актюэль», что, по мнению Изабель, представляет собой явный признак его скатывания на правые, реакционные позиции, – то и дело пропускает страницы, посвященные финансам, налогам, сбережениям и вложениям. Его ничто не угнетает так, как специально подготовленные тематические материалы, публикуемые газетами раз или два в год: «Налоги: решения для их минимизации», «Пользуйтесь с умом своими накоплениями», «Страхование жизни или гражданское общество по инвестициям в недвижимость: как сделать правильный выбор». Единственным чтивом, способным вогнать его в состояние такого же дискомфорта, является традиционная «Классификация больниц». Тем более что он не раз и не два спрашивал себя, кому это вообще надо. В конце концов, вряд ли кто-нибудь видел человека, который с сердечным приступом, разрывом аневризмы или острым перитонитом бросился бы в газетный киоск на углу, чтобы не дай бог не ошибиться адресом.

– Если я правильно поняла тебя, Жан-Пьер, в твоем представлении мужчины не ходят в платьях, португальцы на все руки мастера, а налоговики напрочь лишены юмора, так? Может, у тебя и другие предубеждения имеются?

Жан-Пьер, к этому моменту уже наливший себе очередной бокал вина (она в любом случае рано или поздно назовет его алкоголиком), выныривает из облака паров вина из винограда, выращенного в окрестностях города Бон.

– Предубеждения, говоришь? Ну ладно… Скажи-ка, вот твой кузен Патрик, тоже агент фиска, человек веселый?

– Не особо.

– То-то и оно!

Славно он заткнул ей рот. Получила по зубам? Чтобы отметить это, он наделяет себя правом еще немного промочить горло. А заодно и сменить позицию. Жан-Пьер встает с кресла, бесспорно удобного, и пересаживается на более просторный диван, где можно расположиться еще комфортнее.

– Моего кузена Патрика ты видел лишь раз в жизни и то на похоронах его жены. Рассказывать в день погребения анекдоты про бельгийцев, лишь бы доказать тебе, что у налоговиков есть юмор, он точно не собирался!

В словах Изабель слышится правота. Уместная и вполне уравновешенная. Жан-Пьер вновь чувствует себя совсем маленьким. Потерянным. Скукожившимся на просторах этого дивана. Еще пару секунд он видел себя скалой, но теперь кажется себе невзрачным, тщедушным человечком. А вот Изабель, в отличие от него, приросла весом, местом и объемом. Того и гляди, сейчас его раздавит. «Я женат на дорожном катке».

Если б она хотя бы со всем этим покончила, да еще и одним махом! Поставила точку! Чтобы больше ни о чем таком не говорить! Прикончила тему, как убивают злого парня в старых вестернах, которые он обожает, а она терпеть не может. «Опять будешь пичкать нас этой своей старой жутью?»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жан Патрик Модиано (род. в 1945 г.) – французский писатель и сценарист, лауреат Нобелевской премии по литературе (2014 г.). Практически все его произведения автобиографичны либо связаны с темой Второй мировой войны.

2

Ла-Дефанс – современный деловой квартал в пригороде французской столицы, известный как «парижский Манхэттен».

3

Периферик – кольцевая автомобильная дорога вокруг Парижа протяженностью 35 километров.

4

Воображаемое любимое блюдо динозавра Казимира из французского телешоу «Детский остров».

5

Ги Люкс (1919–2003) – известный французский продюсер и ведущий, в целом создал на радио и телевидении свыше пятидесяти передач.

6

Элоиза Аделаида Летисье (род. в 1988 г.) – французская певица и автор песен, выступающая под сценическими псевдонимами Chris и Christine and the Queens.

7

Анри Тизо (1937–2011) – французский актер, писатель и юморист, специализировавшийся на пародиях на Шарля де Голля.