Захват Неаполя. Скала Роз

Виктор Бушмин

Захват Неаполя. Скала Роз

Вступление:

Все события, о которых рассказывается в данной книге, в действительности происходили на Юге Франции, на территории северной Италии и Неаполя. Герои книги, как и большинство персонажей, являются историческими персонажами. Они жили, любили, сражались, молились и ненавидели, ничем не отличались от остальных. Эти рыцари, графы, короли или монахи, пожалуй, и от нас ничем не отличаются, правда, менее образованы, экзальтированны и более набожны, чем мы, живущие спустя почти девятьсот лет.

Римские первосвященники, утомленные и измотанные борьбой с германскими императорами из династии Гогенштауфенов, поняв, наконец, что у них одних не хватит сил и средств для продолжения этой вековой вражды, обращают свой взор к Франции, где правит набожный, но решительный и жестокий король Людовик Девятый, позднее прозванный «Святым».

Часть первая:

«Скала Роз»

Глава I

Три разговора, из которых два состоялись во Франции, а один в Неаполе.

Дорога между Руаном и Парижем. Франция. 25 октября 1264г.

Кардинал Ги де Фуко, увенчанный кардинальской шапкой по воле папы Урбана IV, возвращался из Англии, когда его нагнали конные гонцы в сопровождении внушительного эскорта вооруженных всадников, у которых на флагах, щитах и сюркотах красовались золотые ключи Святого Петра – символ принадлежности к римской курии.

– Ваше высокопреосвященство, – долговязый гонец, похожий больше на наемника, нежели на гонца католической церкви, спрыгнул с коня и преклонил колено перед лошадью кардинала, – страшное горе постигло нас всех! Его святейшество папа Урбан почил в Бозе… – Ги де Фуко вздрогнул, почувствовав, как по его коже, скрытой меховыми одеждами, пробежали мурашки испуга, который можно было перепутать с ознобом. Он перекрестился и пристально посмотрел в лицо гонцу. Долговязый и широкоплечий итальянец, лицо которого пересекал чудовищный и уродливый шрам, делавший его похожим на страшную маску смерти, вздохнул и повторил. – Папа Урбан скончался. Курия приказала мне как можно скорее известить вас, ваше высокопреосвященство, и сопроводить вас под нашей охраной в Перуджу, где будет заседать Конклав!..

– Отчего же в Перуджу? – Наигранно удивился Ги, рассматривая своего собеседника. – Насколько мне известно, папу сподручнее избирать в Риме, подле собора Святого Петра…

– Ваше высокопреосвященство! – Гонец вспыхнул, его щеки зашлись неровными багровыми пятнами. – Перуджа, пожалуй, единственное спокойное место во всей Италии, оскверненной потомками и последователями Фридриха-Антихриста!..

– Но, мой друг, простите, что не знаю вашего имени, мы сейчас на земле благословенного королевства франков, а король Людовик, насколько мне известно, чтит и защищает священнослужителей. – Он прищурился и снова посмотрел на гонца. – Так, значит, как вас зовут-величают?..

– Гонфалоньер гвардейской роты пикинеров его святейшества папы Римского Гвидо де Спинелли, к вашим услугам… – гонец поклонился.

Ги незаметно улыбнулся, отметив для себя, что еще не разучился отличать мирян от вояк и наемников. Он стянул меховую перчатку и протянул рыцарю длинную белую ладонь для целования:

– Да благословит Вас Господь и Дева Мария. – Гвидо прикоснулся губами к руке кардинала. – Храни вас Господь и его святое воинство, благородный де Спинелли. – Епископ начертал в воздухе крестное знамение, благословляя рыцаря и его эскорт. – Можете отправляться в Перуджу и известить конклав, что я прибуду следом за вами.– Рыцарь попытался возразить, ссылаясь на приказ, но епископ жестом прервал его тираду и добавил. – Сейчас мы на земле Франции, а я, да будет вам известно, франк по крови! Мне здесь ничто не угрожает…      – Кардинал повернулся к двум своим спутникам, посмотрел на них и, улыбнувшись, добавил. – Нам надо помолиться в Нотр-Дам-де-Пари…

Гвидо подавил недовольную мину на своем лице, разгладил складки на лбу и молча поклонился. Годы службы в Ватикане научили его, пожалуй, самому главному во всей жизни – умению молчать и слушать, не вступая в излишние словесные перепалки, чреватые, прежде всего, для его выдубленной шкуры и головы куда более суровыми наказаниями, нежели раны, полученные им в сражениях.

– Да будет так, ваше высокопреосвященство. – Ответил он, еще раз прикоснулся губами к руке кардинала, резко развернулся и жестом приказал своим воинам разворачивать коней.

Ги де Фуко молча посмотрел вслед удалявшейся группы воинов, подумав о том, что, может быть, было бы куда разумнее сохранить этих головорезов возле себя, а не отпускать восвояси. Все-таки, Франция – это Франция, а вот, к примеру, Прованс и земли империи, лежащие за Роной и кишащие бандами наемников, могут представлять большую опасность. Но, делать нечего. Ги никогда не любил менять свои решения, как ему казалось, это придавало большую решительность и служило показателем стойкости и железного характера.

Кардинал поежился, кутаясь в меховой накидке и, повернув голову, оглядел своих слуг, деливших с ним все опасности долгого путешествия в Англию и обратно.

Два крепких воина, одетых в невообразимое уму сочетание монашеской и военной одежд, невозмутимо сидели в седлах своих коней. Поверх металлических нашейников, кольчуг и гамбезонов были надеты теплые монашеские накидки с капюшонами и длинными и широкими рукавами, которые едва скрывали воинскую амуницию спутников. Крепкие и добротные кожаные сапоги, сшитые из толстой испанской кожи, были усилены в голенищах металлическими пластинками, а носки и пятки, так вообще, представляли сплошное железо.

Каждый из спутников кардинала вел три лошади, одна из которых была ронкин, навьюченная дорожным скарбом кардинала. Две других запасных лошадей были буквально увешаны арбалетами, мечами, короткими шефлинами и, помимо всего остального, везли по одному павезу.

На левой стороне, чуть позади седла, каждый всадник имел круглый итальянский щит-рондаш, а в руках копье и арбалет, лежавший на луке седла и готовый к немедленному применению.

Пьер – так звали первого спутника кардинала, был высокий, широкоплечий и светловолосый франк-северянин, выкупленный много лет назад Ги де Фуко у работорговцев-мусульман на невольничьем рынке Дамиеттты, располагавшейся в дельте Нила, куда он попал крестоносцем во время Нильской катастрофы Людовика Святого. Он был немногословен и, на первый взгляд, казался увальнем и дурачком, хотя, на самом деле, он знал пять языков, включая арабский и испанский, бегло читал, а самое главное, имел поразительную память на лица и слова, сказанные кем-либо. Это незаурядное качество кардинал очень ценил, не раз оставляя Пьера возле кого-нибудь в качестве слуги-дурачка. Гости, поверив в глупое лицо слуги, на котором было написано полнейшее отсутствие каких-либо эмоций, не говоря уже о мыслях, предавались искреннему трепу, что в купе с изрядным количеством выпитого за столом открывало их истинные лица и самые потаенные уголки души.

Второго спутника Ги де Фуко звали Алессио. Высокий, черноволосый красавец, отличный мечник и, как почти каждый гвельф, изумительный арбалетчик. Он был весел, задирист и успел прослыть страшным покорителем и разбивателем женских сердец, таща за собой шлейф пикантных и, зачастую, кровавых историй, что также ценил кардинал, негласно направляя своего «воспитанника» против соперников или простых интриганов. Завзятый дуэлянт, задира и откровенный прохвост, Алессио, тем не менее, любил и побаивался своего хозяина, отдавая дань уважения его несгибаемому характеру и силе воли. В свою очередь, юркий, веселый и разбитной Алессио был нужен, как воздух, кардиналу для «решения» возникавших то и дело проблем. Ватикан и Римская курия, как назло, были отнюдь не «райскими кущами», населенными агнцами и серафимами. В полутемных коридорах папского дворца, на узких лестницах замка Святого Ангела Ги де Фуко приходилось постоянно сталкиваться с куда более опасными соперниками. Кардиналы, проходимцы, временщики и лизоблюды, подвизавшимися, словно свора бродячих псов, возле римского первосвященника, рассчитывая поживиться за счет святой католической церкви, при этом, зачастую, не брезгуя ни какими средствами, в том числе убийствами или отравлениями. Именно для этих персон и был, к вящей славе Господа, создан Алессио. Стоило кардиналу нахмурить лоб или незаметно кивнуть в сторону обидчика, я уже молчу об откровенных перешептываниях за столом, как неистовый итальянец превращался в бешеного льва, готового разорвать любого, кто вставал на пути его хозяина. При всем этом кажущемся неуправляемом темпераменте, Алессио, как ни странно, умудрялся сохранять холодность рассудка и научился, даже в самый трудный или опасный момент, контролировать эмоции, не позволяя им захлестнуть, а значит, погубить его, к примеру, в поединке.

Вот и сейчас, пара спутников кардинала олицетворяла собой прямую противоположность: Пьер невозмутимо дремал, или делал вид, что дремлет, смежив веки, а Алессио, наоборот, изводил шпорами своего гнедого скакуна, заставляя несчастное животное вертеться на месте и выбивать своими мощными копытами огромные комья грязи. На самом же деле, больше переживал франк, ведь каждый день нахождения на родине тяготил и, одновременно, радовал его, в то время как итальянцу, по большому счету, было абсолютно наплевать, останутся ли они во Франции или уедут, например, в Марокко. Для него главным (он был еще так молод) было лишь одно – наличие женщин, интриг и соперничества.

– Ну, дети мои, – кардинал проводил взглядом убывавший эскорт, вздохнул и неожиданно весело улыбнулся спутникам. – Нас ждет король Франции! Если Господь нас любит не на словах, а на деле, – он набожно перекрестился и, при этом, не забыл лукаво подмигнуть своим спутникам, – наш «французский святоша» за уши притащит мне всю курию, а вместе с ней и папскую тиару!

– Свят, свят, – перекрестился Пьер, испуганно косясь на кардинала.

Алессио широко улыбнулся и, перекрестившись, произнес, исправно коверкая французские слова:

–Je compte, que sur les moeurs des femmes locales ne mentent pas. Personnellement je, jure par le sauvetage de l’âme coupable, n’a pas refusé d’essayer sur lui-même leurs sortilèges et les plaisirs d’amour !* (Я считаю, что на обычаях местных женщин не лгут. Лично я, клянусь спасением виновной души, не отказался пробовать на нем самом их колдовство и удовольствия любви! – итальянец путается во французских словах)

Кардинал и Пьер не удержались и прыснули смехом. Алессио недоумевая посмотрел на них, изобразил на своем шаловливом лице гримасу обиды.

– Твой французский оставляет желать лучшего… – заметил Ги де Фуко. – Тем не менее, мой юный итальянский амурчик, столь длинная тирада вызывает у меня удивление и, не буду кривить душой, некое подобие восхищения. Если бы не…

– Что, экселенце? – Алессио с мольбой во взгляде посмотрел на него.

Кардинал покосился на Пьера, лицо которого приняло снова невозмутимый и непроницательный вид, крякнул от смеха, душившего его, и ответил:

– Так, пара откровенных «ляпов»…

Алессио весело захохотал, закатил глаза и ответил:

– Да-а-а, я представляю, что я там «нагородил»! Монсеньор, – он взмолился, обращая к кардиналу свое лицо, на котором, на этот раз, было выражение ангельского смирения, – падре, пожалуйста, не томите мою душу…

– Хорошо, Алессио. – Ги посмотрел на Пьера, который еле сдерживал улыбку, боясь расстроить своего товарища. – Так вот, свое первое предложение ты выстроил совершенно безобразно, ну, да ладно об этом. В конце концов, твой нежный акцент придал такой шарм французскому языку, что я смогу с уверенностью заявить, – он погладил итальянца по голове, – многие дамы во Франции сойдут с ума, а их сердца станут трепетать, словно крылья маленьких пташек.

Ги де Фуко понравилось свое образное сравнение, он засмеялся, а вместе с ним и его спутники. Алессио решил все-таки выяснить – какие еще ошибки он совершил. Кардинал медленно развернул коня и поехал по дороге, плавно огибавшей большую рощу и тянувшейся к Парижу. Слуги пристроились по бокам и приготовились слушать.

– Вторая ошибка, мой итальянский друг, погружает тебя в адское жерло греха…

– Куда?! – Удивился Алессио. – С какого такого перепуга, монсеньор?..

– Грех, Алессио, назвать свою душу «виновной», а не «бессмертной»… – кардинал пристально посмотрел на итальянца, после чего перевел взгляд на Пьера, который покраснел от натуги, сдерживая вырывающийся хохот. – Вторая ошибка вылилась в вопиющую ересь! Ты умудрился вставить запрещенное инквизицией словечко…

– Какое?..

– Обыкновенное словечко. Колдовство… – кардинал и сам едва сдерживался, боясь своим веселым смехом расстроить своего итальянского слугу, ставшего к этому времени товарищем и соратником. – Я уж опускаю ту мелочь, что все это колдовство и ересь, но, прости меня, на ком ты собрался пробовать «удовольствия любви»?

– На себе, монсеньор… – Алессио не понял тонкую шутку.

– Э-э-э, нет! Ты сказал «на нем пробовать». Ты, случаем, не заразился в Англии тягой к содомии? Я, признаться, и не знал, что она заразная…

– Какая, к черту, ой, простите меня, ваше высокопреосвященство, содомия?! – Алессио испуганно уставился на кардинала.

– Я лично понял, что ты желаешь применить все французские «штучки», коими ты обучишься у сеньор, на ком-то ином, к примеру, на Пьере…

– Упаси меня Господь… – перепуганным голосом ответил ему итальянец. – Чтобы я, да еще, прости Господи, с Пьером…

– Кто тебя знает, Алессио. – Ги засмеялся. Он больше не мог сдерживаться. – Чужая душа – потемки… –       Пьер оглушительно заржал. Ги и сам удивился тому, как весело, искренне и заразительно смеялся его слуга-товарищ. «Ей Богу, я еще ни разу не слышал его смех» – подумал про себя кардинал. – Кстати, я тут заметил, что твой французский язык благодатно сказывается на нашем вечно молчаливом и хмуром Пьере! Побольше бы ты говорил на моем родном языке, глядишь, Пьер совсем отогреется душой, станет живым и веселым. А теперь, хватит шуток! Нам надо спешить в Париж…

Троица всадников пришпорила коней и понеслась по грязной, кочковатой и извилистой лесной дороге к Парижу – столице французского королевства…

Париж. Королевский дворец. Остров Сите. Маленькая комната в часовне Сен-Шапель. 27 октября 1264г.

Троица безо всяких дорожных приключений добралась до Парижа. Кардинал отметил, как спокойнее и увереннее стало передвигаться по извилистым дорогам центральной Франции. То тут, то там размещались небольшие королевские башни или замки, снабженные путь и небольшими, но прекрасно обученными гарнизонами. На мостах и переправах царил порядок, в общем-то, близкий к идеальному если не считать пары зарвавшихся учетчиков. Но и те, стоило им разглядеть красную кардинальскую мантию, скрытую под грязными дорожными одежами, вмиг тушевались и, стыдливо отводя глаза, бубнили что-то несуразное в свое оправдание.

Ги де Фуко не был во Франции почти год. За это время королевство изменилось, даже дороги стали медленно, но уверенно приходить в божеский вид: ямы засыпали, мосты латали или вовсе меняли на новые каменные. Глаз кардинала замечал любую мелочь. Но, это было выше его сил, Ги де Фуко восхитился нововведением короля – почтовыми станциями.

Гениальность и простота, с которой король решил извечную проблему быстрой, качественной и практически бесперебойной доставки корреспонденции, важных донесений и всяческих новостей, покорила скупого на эмоции кардинала.

Почты были снабжены небольшими постоялыми дворами, где каждый путник мог отдохнуть исходя из возможностей своего кармана, а паломникам и богомольцам были предоставлены специальные горячие обеды, оплачиваемые из казны. Казенным лицам и священникам, особенно, если они ехали с официальными целями, на станциях меняли, если они желали, лошадей, выдавая довольно-таки приличных ронкинов или мулов для перевозки поклажи и имущества.

Наконец, когда два дня неспешного, но и не медленного пути были пройдены, они увидели северные пригороды Парижа, обнесенные мощной крепостной стеной, снабженной башнями и воротами. Кардинал сменил дорожные одежды, которые порядком намокли и запачкались грязью, приказав подать ему парадный меховой плащ, а заодно, критично осмотрев внешний вид своих спутников, заставил и их переодеться, дабы они могли прилично выглядеть и позорить кардинала перед знакомыми и простыми горожанами.

Пьер молча слез с коня и, стащив небольшой кожаный мешок, стал деловито и невозмутимо переодеваться, сбросив мокрый плащ и грязный сюркот и надев новый поверх короткой, на итальянский манер, кольчуги. Он не был любителем носить шлемы, отдавая предпочтение простым кожаным чепцам и кольчужным капюшонам-хауберкам.

А вот Алессио буквально извел всех причитаниями и ворчаниями, но, тем не менее, переоделся, поразив всех своим, почти павлиньим, нарядом: поверх тонкой трехслойной стальной короткой кольчуги и стального нашейника он надел бархатную парадную котту, а сверху нее короткий сюркот с гербами кардинала. Вместо чепца он украсил свою голову красивым беретом с пышным плюмажем из перьев ястреба. Довершало все это «дикое безобразие», как проворчал Пьер, большая золотая цепь, широкий пояс, богато украшенный золотом и эмалью, зачем-то, два кинжала и меч, помещенный в роскошные ножны, чья красивая гарда сияла и переливалась в лучах утреннего солнца.

Так они и въехали в Париж, медленно проехались по его узким и извилистым, но местами уже замощенным камнем, улочкам и, представившись предмостной страже, ступили на Мост Менял, соединявший правый берег Сены с островом Сите. На этом небольшом и вытянутом клочке суши, который с высоты полета птицы походил на серп, размещался королевский дворец, огромный белый собор Девы Марии, курия, дома горожан, монастыри и резиденция епископа. Весь остров был окружен старой стеной, построенной еще при Меровингах, заросшей виноградом и плющом, но реконструированной прадедом нынешнего короля.

Пьер заворожено смотрел на высоченную громаду большого и красивого собора, а итальянец, разодетый в пух и прах, ловил на себе заинтересованные взгляды девушек и женщин, которыми были наводнены улочки острова.

Кардинал же, казалось, был погружен в себя. Он медленно приближался к королевскому дворцу – главной цели всей его, как казалось Ги, жизни. Его больше всего занимал предстоящий разговор с несговорчивым, подозрительным и прижимистым королем Франции, от него зависело многое, если не сказать – все.

Представившись начальнику стражи, Ги де Фуко выяснил, что король вместе с братьями находится в часовне Сен-Шапель, специально выстроенной Людовиком для размещения в ней тернового венца, выкупленного им у византийцев за огромные деньги.

– Не могли бы вы, милейший шевалье, сообщить его величеству Людовику о моем срочном визите и желании побеседовать приватно… – кардинал насквозь пронзил рыцаря охраны своим решительным взглядом. – Дела короны и Святого престола не терпят отлагательств… – он заметил, как рыцарь переменился в лице, нервно оглянулся, словно высматривал кого-то, после чего, тронув рукой за кольчугу воина, добавил. – Желательно, это в интересах короны, чтобы, по возможности, о нашей беседе никто не узнал. Он уже понял по глазам рыцаря, что его пропустят к королю.

– Монсеньор, ваше высокопреосвященство, его величество так занят… – пытался что-то лепетать стражник, тая под напором взгляда кардинала. – Все его помыслы принадлежат Святым местам и новому искупительному походу в Палестину…

– Вот и прекрасно! – Подвел итог разговора кардинал. – Без нашей беседы, уж поверьте мне на слово, никакого крестового похода не будет.

Стражник понял, что больше спорить с кардиналом бесполезно, вздохнул и произнес:

– Следуйте за мной, ваше высокопреосвященство. Я провожу вас в специальную комнату, где его величество проводит особые советы и встречи…

– Да благословит вас Господь, сын мой… – кардинал снял перчатку и протянул ладонь рыцарю.

Стражник молча поцеловал руку кардинала и отвел его в небольшую комнату, единственным убранством которой было огромное распятие, четыре деревянных стула, да ковер под ногами, порядком вытоптанный посередине. Ги де Фуко молча уставился на ковер и попытался разглядеть его рисунок.

«Вроде это персидский ковер…» – он не успел подумать, как внезапно отодвинулся большой гобелен, прикрывавший часть стены, и из-за него появился король Людовик.

– Доброго вам дня, монсеньор! – Людовик произнес эту фразу с напускным безразличием. – Мы рады принять вас у нас в королевском дворце…

«Вот, разбойник! – Подумал кардинал. – Говорит, что принимает во дворце, а на самом деле встречается со мной в какой-то крохотной каморке…»

– Здравствуйте, ваше величество! – Кардинал изобразил на своем лице открытую улыбку и поклонился перед королем. – Только Божий промысел вынудил меня, вот так, обратиться к вашему величеству…

– Все мы, кардинал, так или иначе, исполняем Божий промысел. – Людовик нервно повел плечом, устало выдохнул воздух и плюхнулся на один из стульев. Он расслабленно повел рукой, предлагая Ги де Фуко присесть. – Присядьте, ради Бога, вы же с дороги…

«Хороший знак, – решил кардинал, присаживаясь на стул, стоявший возле короля, – интересно, а он уже знает?»

– Благодарю вас, сир… – Ги сел рядом с Людовиком. – Неотложные дела привели меня к вам…

– Пустующее кресло папы?.. – Людовик хитро взглянул на него.

– Именно, ваше величество… – грустно кивнул кардинал, понимая, что темнить и юлить, уже нет надобности. – Я, как француз, как бывший ваш духовник…

– Господи, когда же, наконец, наступит рай на земле… – король устало закатил глаза. – Надоело…

Ги де Фуко присмотрелся к нему. Да, неудачная египетская экспедиция не прошла даром для Людовика. Пятидесятилетний король Франции почти полностью облысел, исхудал, истязая себя длительными постами и умерщвляя плоть молитвами и ночными бдениями. «Да, а он, часом, не подвинулся ли в уме?» – мелькнуло у кардинала в голове. Он слышал разговоры о том, что король Франции возвратился из похода удивительно набожным, суеверным и осторожным, что все всерьез стали опасаться за его голову и здоровье. Этому были веские причины – король частенько заговаривался и тогда придворные советники, рыцари и монахи слышали из его уст мрачные мысли, связанные, прежде всего, с тем, что, мол, господь таким вот образом покарал его и воинство, украв победу и вручив ее мусульманам.

– Рай на земле, сир, надобно творить, прежде всего, в душах паствы… – тихим голосом произнес кардинал.

– Послушать вас, так просто соловьями поете… – Людовик кисло и натужно улыбнулся, обнажив беззубую усмешку. – А на деле выходит… – Король махнул рукой, дав понять, что пора оставить пустую болтовню и переходить к делу. – Мы заинтересованы в том, чтобы новым папой стал француз…

«Победа…» – Ги с трудом удержался от того, чтобы не хлопнуть в ладоши от радости, однако, собрался и тоном безразличия ответил:

– Франция, по праву старшей дочери католической церкви, а короли, на правах старших сыновей, доказали Риму свою верность и честность, а о порядочности и говорить нет надобности…

– Прекрасный реверанс в наш адрес… – Людовик устало закрыл глаза. – А, давайте-ка, монсеньор, прогуляемся и поиграем в шары?..

– К моему великому несчастью, мне надо срочно спешить в Перуджу на конклав кардиналов, ваше величество…

– Стало быть, мой друг, дела совсем пропащие?..

– Не то слово, сир! Просто беда! Гибеллины во главе с Конрадом и Манфредом совсем распоясались, ничего святого у них нет!..

– Святость – прерогатива церкви… – вяло ответил Людовик. – Что получит Франция, если мы вас сделаем папой Римским?..

Вопрос, поставленный королем прямо в лоб, озадачил Ги де Фуко. Он, конечно, ожидал нечто подобное, но, вот так, открыто и честно…

– Сир, я…. Прямо не знаю, что и ответить…

Людовик хмуро посмотрел на него, вздохнул и, скрестив пальцы рук, подпер ими свой подбородок.

– А вы ответьте то, что сразу же придет вам на ум…

Ги де Фуко поднялся и прошелся по маленькой комнатке часовни Сен-Шапель, резко развернулся и, глядя в глаза Людовику, ответил:

– Франция получит преобладание в Европе и… – он сделал небольшую паузу, подбирая слова, – регентство над королевством обеих Сицилий…

Людовик рассмеялся. Его смех был более похожим на хрип или кашель. Он снова прикрыл глаза и ответил: