Дайка Бедоносова. Или приключения геофизиков

Остальные члены отряда суетились вокруг увлекшегося расчетами Ткача. Практикант доставал походную посуду из машины, Шурик разматывал антенну для рации. Из-под днища машины торчали босые ноги Рыжего. Митяня заломал одну из березок и обсекал ее от ветвей. Сиплый, как всегда, от работы отлынивал.

– Слышь, старый, – азиат стрельнул плутоватыми глазами в сторону Ткача. Вид у него был заговорщицкий. – Может, разведаешь у Командира насчет причальных?

Митяня замялся и тоже посмотрел на Командира. Тот, не видя никого, черкал в блокноте карандашом и при этом шевелил губами, совсем как Шурик, читающий молитву. Предложение Сиплого было и к месту, и ко времени, и к всеобщему интересу. День все равно зря пропал, так уж пусть вечер с пользой дела пройдет. Завтра еще неизвестно, сколько в машине трястись. Пока до Карадона доедем отрезвиться успеем. Но, как-то боязно было подходить с таким вопросом к Командиру. Бедовый сегодня день получился. Настроение у Командира непредсказуемое. Он там про свою поляризацию думает, формулы какие-то решает, а мы тут к нему со своей водкой…

– А ты сам подойди, – предложил старик.

– Если я подойду, то он точно не разрешит. У тебя какой-никакой, а авторитет. А я для него кто?

– Это точно. Авторитета у тебя никакого. Одни сопли на палочке.

Старик еще раз глянул с опаской на Ткача.

– Может, Шурика попросить? Командир его ценит.

– Давай уж тогда сразу Практиканта, – разозлился Сиплый. – Чего ты, дед, как маленький? Не хочешь выпить, так сразу и скажи. Мы что зря ее вчера покупали? Я, между прочим, на это дело последний чирик выложил. А зачем, спрашивается? Когда в Карадон приедем, все равно он нам выпить ни грамма не даст. Так и привезем обратно в поселок.

– Настоится, слаще будет.

– Слаще будет, – перекривлял его Сиплый. – Ну и сиди трезвый, раз так хочется. Я тоже перебьюсь. Мне, что ли, одному надо? Я могу по полгода в рот ни капли не брать.

– Это ты Практиканту будешь брехать. Твои полгода самое большое на неделю тянут…

В это время Ткач вышел из своего заторможенного состояния и быстро осмотрелся вокруг, словно та учительница, которая только что внимательно изучала классный журнал и вдруг подняла глаза над очками только для того, чтобы приструнить пару двоечников на задней парте.

– Вы чего там шушукаетесь? Сиплый мигом дуй за дровами, а ты, дед, помоги Шурику растянуть антенну. Сейчас связываться с поселком будем.

– Будет сделано, Командир! – по-армейски гаркнул Сиплый и подмигнул Митяне. – Давай, не теряйся.

– Постой, – Митяня хотел схватить его за рукав, но тот увернулся и пошел к реке.

– Гром гремит, кусты трясутся, что там делают!?… – заорал азиат во всю глотку, продираясь сквозь заросли приречных кустов.

– Охальник басурманский, – проворчал ему вслед Митяня, хотя такие стишки от Сиплого он готов был слушать с большей охотой, чем Пушкина.

– Ты не порти анекдот, там медведь малину рвет! – продолжал орать Сиплый, прыгая по камешкам к противоположному берегу реки. Там растительность была богаче и сухие ветки найти легче.

Старик подошел к Шурику. Тот молча разматывал антенный провод и подсоединял его к клеммам рации. Вид у Шурика был сосредоточенный, губы шевелились сами по себе, руки – сами по себе. Разорвись поблизости бомба, он бы, наверно, и не заметил. В этой панаме, да с черной бородой он был похож на басмача, а не на ревностного молитвенника и большого знатока радиоэлектроники.

– Разматываешь? – с деловым видом спросил Митяня.

Шурик не ответил.

– Ну, разматывай.

Старик по шажку медленно приближался к Ткачу, который по-прежнему что-то изучал в разложенной на коленях карте и периодически черкал карандашом в блокноте.

Митяня робко кашлянул у него за спиной. Старику очень хотелось сегодня выпить. Ради этого он готов был даже на маленькие жертвы.

– Ты чего крадешься, дед? – не поворачиваясь спросил Ткач.

– Да ничего. Я просто так, словечком перекинуться. Погода сегодня замечательная. В такую погоду хорошо с удочкой сидеть на тихой речушке и пивко попивать. Ты как думаешь?

– Если что-то конкретное спросить хочешь, то спрашивай. Если нет, иди, займись делом.

– Да нет, ничего, я просто так… Я это…

Ткач оторвался от бумаг и посмотрел на Митяню. Как старик не старался, но его глаза горели предательским желанием. В такие минуты он становился очень потешным – нервничал и не знал, какое выражение придать своему лицу. Краешки губ Командира дрогнули в попытке улыбнуться.

– Ладно, дед, уговорил, – сказал он. – Но чтобы завтра были у меня как огурчики.

– Ты о чем, Командир?

– Простачком только не прикидывайся, дед. Думаешь, я не понял, о чем вы там с Сиплым шептались. Или я ошибся? Тогда, извини, беру свои слова обратно.

– Нет, Командир, не ошибся. В самую точку попал. Значит, я пойду, бутылки в речку положу, чтобы охолонулись?

– Иди, положи. Только учти, напиваться до свинячьего визга, как прошлый раз, я все равно не дам. Понял?

– Конечно, понял. Практикант! – радостно крикнул Митяня в сторону машины. – Захвати авоську с жидкостью, а заодно канистру для воды и пошли со мной к реке.

– С какой жидкостью? – не сразу сообразил Виталик.

– Ты меня, парень, лучше не заводи. Я повторяться не люблю. Там в будке рядом с катушкой авоська в ящике лежит. Она там одна такая приметная. Как увидишь, хватай ее и дуй за мной. Только не разбей, а то за всю жизнь не расплатишься.

Митяня чуть ли не в припрыжку направился к реке. Следом за ним, позвякивая бутылками в авоське, плелся Виталик.

– Алкоголики, – беззлобно произнес Ткач, глядя на старика.

Командир немного взбодрился духом. Еще час назад он чувствовал не просто физическую усталость, а словно какой-то внутренний стерженек внутри него источился. Казалось, что былой кипучей энергии, которая двигала его с молодых лет из одного пекла в другое, почти не осталось. Цель впереди казалась малопривлекательной и не стоящей тех усилий.

«Ничего, повоюем еще. Так оно даже интересней», – подумал он и снова склонился над журналом.

– Александр Иванович. У нас проблема.

Это сказал Шурик. Кажется, он сказал свое первое слово за день. Если Шурик произносил слово «проблема», то ничего хорошего ждать не следовало. Он не умел ни преуменьшать окружающую действительность, ни преувеличивать ее. В последний раз, когда он произносил это слово, у них утонул магнитометр.

Бодрость духа у Командира сразу стала уменьшаться, как уменьшается напряжение на электродах после того, как выключат генератор. Ткач вопросительно уставился на Шурика. Тот сидел на корточках и держал в руках контакты антенны.

– Рация. Что-то в системе. Надо разобрать, – Шурик экономил на глаголах в своей речи.

Ткач отложил бумаги, подошел к рации и щелкнул тумблером туда-сюда. Лампочка напряжения не загоралась.

– Ты питание проверял?

Шурик кивнул.

– Наверно, кабель перетерся на сгибе. Подергай на контакте.

– Привет вам Гильденстерн и Розенкранц! – проорал Сиплый, выходя на полянку с огромной охапкой сухих веток (по всей видимости, Шекспира он тоже когда-то почитывал).

– Дам в рыло, – грубо осадил его Ткач.

– Понял, Командир, удаляюсь.

– Иди сюда, – полушепотом, словно из засады, кликнул его из-под небольшого обрыва у реки восторженный Митяня.

Сиплый бросил дрова на траву и спустился к воде.

– Ты чего так сияешь, дед? Шурупчик нашел?

– Дурилка ты азиатская. Пока ты там непристойные стишки на всю округу орал, я разрешение получил.

– Не шутишь?

– С такими вещами разве шутят.

Монголоидная физиономия Сиплого расплылась в счастливой улыбке, кожа заблестела на натянувшихся скулах.

– Я верил в тебя, Митрий Палыч. Всегда верил.

Он довольно хлопнул Митяню по плечу, тот хлопнул его в обратную. Только что в пляс оба не пустились от радости.

Виталик устраивал между камушков в воде последнюю бутылку. Руки ломило от ледяного холода. Сиплый присел с ним рядом, любовно поправил одну бутылку, переставил другую.

– Не грусти, Практикант, – весело сказал он. – Никуда твоя практикантка не денется. Сейчас по сто грамм пропустим, ты и сам ее забудешь. Бросишь к едрене-фене свой институт, останешься в нашем поселке. Тебе в общежитии комнату выделят, будешь с Шуриком псалмы каждый день читать и нам про Третьяковскую галерею рассказывать. Согласен?

– Эй, работнички! – из-за шума реки голос Ткача казался очень далеким.

– Слышишь, монгол? – Митяня предупредительно поднял вверх палец. – Командир зовет. Пошли, а то у него до первой рюмки настроение не устойчивое. Лучше его сейчас не дразнить. А ты, Практикант, смотри за бутылками, чтобы не уплыли.

– Уже идем! – крикнул Сиплый, торопливо взбираясь по каменистому подъему у реки.

Следом в раскорячку поднимался Митяня, скользя сапогами по мокрым булыжникам.

Ткач и Шурик ползали возле машины по земле на четвереньках и шарили руками в низкой траве. Сиплый сначала хотел сказать какую-нибудь шутку на этот счет (на языке опять вертелись строки из Онегина: «Мелькают профили голов и дам и модных чудаков»), но не рискнул и тоже на всякий случай опустился на колени. Митяня к ним присоединился.

– Чего потеряли? – спросил он.

– Кондёр.

– Чего?

– Конденсатор. Маленький такой, кругленький. Стали разбирать рацию, а он выскользнул из рук, я даже не заметил в какую сторону. Не растопчите только, осторожно ищите.

Рыжий сидел на крыше вахтовки и широко улыбался, глядя на эту ползающую по траве компанию. Ему тоже хотелось сказать что-нибудь остроумное, но он еще чувствовал за собой вину за произошедшее сегодня утром и решил промолчать.

Сиплый предложил выжечь траву. Предложение было настолько глупым, что даже Митяня не нашелся, что ответить. Они так проползали с полчаса. Ощупали каждую травинку. Важнейшая деталь была безвозвратно потеряна. Запасной у них не было, а без этой крохотной полупроводниковой штучки рация наотрез отказывалась принимать и посылать электромагнитные волны.

– Теперь хоть голубя в поселок посылай, – Ткач поднялся с колен и обтер руки о штаны. – Брежнев, наверно, места себе не находит. Я с ним договорился, что выйду на связь в пять, а сейчас уже почти семь.

Прежние пессимистические мысли вернулись в его голову. Большой беды в потере рации, конечно, не было. Это скорее беда для Зиновия Федоровича, который там с нетерпением ждет первых известий. Но в этих мелких неудачах чувствовалось присутствие какой-то потусторонней силы. Ткач не привык быть на поводке у событий, он сам всю жизнь эти события создавал и управлял ими.

– Александр Иванович, – снова подал голос Шурик (он единственный в отряде называл Командира по имени и отчеству).– Я попробую перепаять схему.

Ткач посмотрел на него невидящим взглядом.

– Да, да, Шурик… Попробуй… Попробуй.

Виталик по наказу старика нарезал хлеб. Митяня крошил картошку в висящий над костром котелок. Вода уже кипела. Пахло пряностями и чем-то еще.

– Незадача за незадачей, – бормотал старик себе под нос. – Может, Шурик плохо с утра помолился. Прямо бес какой-то водит нас целый день за нос.

– А я знаю, что это за бес, – лукавым голосом сказал Сиплый, который сидел тут же на бревнышке и ничем общественно полезным занят не был.

– Кроме тебя, других бесов здесь нет, – ответил ему старик.

– А ты на Практиканта посмотри.

– Чем тебе Практикант не угодил? Ну, заблудился парень, с кем не бывает.

– Да не в этом дело. Мы вместе уже сколько лет ездим, и ничего такого раньше с нами не случалось, а как он в отряде появился, так все и началось.

– Ну и что?

– А то. Практикант, как твоя фамилия?

– Носов, – через паузу ответил Виталик.

– А может Бедоносов?

Виталик то ли от неожиданности таких выводов, то ли от извечной своей неуклюжести резанул буханку по диагонали, и одна ее половина упала на землю.

– Практикант, твою ж московскую дивизию! – заорал старик. – Кто тебя учил так над хлебом издеваться?!

Когда уже совсем стемнело, они, наконец, расселись вокруг костра. Огонь отбрасывал искры вверх и пек колени жаром. Все пространство мира сжалось до размеров этого небольшого красноватого пятачка. Даже вахтовка осталась вне видимых пределов.

– Двигайся ближе, Практикант, я не заразный, – Сиплый азартно потер ладони. – Бутылка светлого вина, уединенье, тишина…

Виталик робко опустился на землю с самого края, в тени. Горький дым шибал в нос. Увернуться от него не было никакой возможности.

– А ты дулю ему покажи, – предложил вечно ерничающий азиат.

На брезенте разложили нарезанное сало, хлеб, тут же стоял котелок с уже готовой похлебкой, бутылки, жестяные кружки. Все с нетерпением ждали, пока усядется Командир и произнесет первый тост. Так было принято – пока Командир не скажет напутственного слова, даже прикасаться к водке не моги.

Шурик закрыл глаза и одними губами читал положенную перед принятием пищи молитву. Митяня цыкнул на Сиплого, который пытался мимикой передразнить Шурика.

– Ну что, алкоголики, заждались, – Ткач снова казался бодрым.

– Не то чтобы очень, но пора уже и принять, – захихикал Сиплый.

– Тогда разливай по первой.

Митяня махнул Сиплому рукой, но тот и без отмашки с радостью схватился за бутылку и свернул ей горлышко.

– С началом полевого сезона вас, мужики, – Ткач поднял кружку на уровень глаз. – Он у нас немного задержался в этом году, но я надеюсь, что это не повторится. В следующем году, если повезет в Карадоне, и в министерстве дадут денег, то начнем вовремя. Как в апреле уедем, так и до ноября.

Мужики тихонько загомонили, чокнулись, выпили, с чувством крякнули и потянулись ложками к котелку. Даже Шурик для приличия пригубил. Пьяное расслабление пришло не сразу. Ткач все еще думал об испорченной рации, несколько раз он что-то тихо сказал Шурику, сидящему по правую руку от него, и тот с пониманием кивнул в ответ, снова послышалось – «кондёр». Другие тоже до поры до времени не сильно шумели. Эта раскачка длилась недолго – до второго захода бутылки над кружками.

– А ты чего, Практикант, посуду свою отставил, – заметил Сиплый.

Все посмотрели на Виталика. Тот поежился под этими взглядами.

– Он, наверно, не умеет, – усмехнулся Рыжий.

– А чего тут уметь? Опрокинул ее в рот, вот и все умение.

– Не приставай к мальчонке, – одернул его Митяня. – Ему, может быть, нельзя. Здоровье не позволяет.

– От двух рюмок никто еще не умирал. Мы же все в одном коллективе, а он хочет лучше других быть. Ты запомни, парень, у нас таких не очень любят.

– Таких нигде не любят, – поддакнул Рыжий.

– Давай, Практикант, давай. Не позорь наш гвардейский коллектив. Это очень просто. Я научился этому еще в шестом классе. Дыхание задержал, выпил ее залпом и тут же закусил. Смотри как я.

Сиплый рывком плеснул водку в рот, поморщился, выдохнул, лихо занюхал рукавом.

– Это, конечно не мартини, – скороговоркой произнес он, продолжая морщиться, – но если не перебирать дозу, то не смертельно, а даже приятно. Без этого все равно жизнь не проживешь.

– Учительница первая моя, – хохотнул Рыжий.

Виталик взялся за кружку и задержал дыхание. Сиплый поднял указательный палец, дескать, замрите все, сейчас будет смертельный номер.

– Так. Правильно, – комментировал он. – Не гляди на нее долго. В рот одним махом. Пошел!

Виталик зажмурился и выпил, но не одним махом, как его учили, а мелкими глотками. Рыжий скривился лицом, глядя на него. Последняя капля оказалась самой противной. Виталик не удержал ее, выпустил изо рта и поспешно вытер подбородок ладонью.

– Закусывай скорее, – азиат поддел ложкой кубик картошки из котелка и сунул Виталику в рот.

Все рассмеялись. Даже Ткач и Шурик заулыбались.

– Ну вот, парень, можно поздравить тебя с боевым крещением.

– Главное не увлекаться этим, а то станешь таким, как Сиплый.

– На себя посмотри, дед. Сам же за рюмку Родину продашь.

– Не бреши, паскуда монгольская. Я это дело хоть и люблю, но до последнего края никогда не дохожу. В луже совесть не терял.

– А я предлагаю спеть, – перебивая всех, выкрикнул Рыжий. – Нашу отрядную.

– Началось. Выпили чуть, а тебя уже растащило.

– Лучше уж петь, чем вашу ругню слушать. Давайте. И-и…

Рыжий затянул первым, а другие подхватили: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…» Пели они с чувством, но не всегда попадали в такт. Сиплый дирижировал, Рыжий энергично кивал свой медной шевелюрой, а у Митяни во время пения было такое зверское лицо, как будто он находился на баррикадах и пел, как минимум, «Интернационал». Голоса Шурика слышно не было, хотя рот он открывал, и взгляд у него был осмысленный. «Надежда! Мой компас земной. И удача награда за сме-э-лость».

Командир улыбался одними глазами, посматривая на эти разные лица, едва подернутые хмельком, и был как бы немного в стороне. Он и сам любил вот эту начальную стадию веселья, когда алкоголь еще не въелся в корни разума, а только бродил где-то на поверхности.

– А ты чего же, Практикант, не пел? – заметил неугомонный азиат, когда стихла последняя строчка песни, и все схватились за кружки.

– Чего тебе не сидится, егоза басурманская? Проверяет тут, кто сколько выпил, да кто сколько спел. Может быть, он слов не знает, вот и не пел.

– Да кто же эту песню не знает? Они ее в институте должны были перво-наперво изучить. Сначала ее, а потом уже математику. Ну-ка, Практикант, давай запевай заново, а мы подхватим.

– Уймись, монгольская харя, а то я сейчас дрын березовый вырублю. Не хочет малец горлопанить с тобой на пару, пусть не горлопанит.

Они выпили еще по одной, потом снова спели про «звездные огни аэродромов». Виталик на этот раз пробовал хотя бы открывать рот, чтобы не раздражать по пустякам общественность. Сиплый в пылу вдохновения обхватил его за плечи и стал раскачивать из стороны в сторону, словно они сидели в немецкой пивной.

– Вот ты мне скажи, Практикант, как ты относишься к женскому полу? – спросил Рыжий, когда были выпиты почти все запасы.

У Виталика шумело в голове, рот был полон вязкой слюны. Ему хотелось просто прилечь на травку и больше не вставать до самого окончания практики.

– Опять ты со своими бабами, маньяк, – Сиплый навалился на Рыжего сзади. – Он сегодня в первый раз выпил, а ты к нему с бабами пристаешь. Дай человеку смысл бытия осмыслить. Ты лучше меня спроси, как я к ним отношусь.

– Нет, я хочу, чтобы он ответил.

– Бабы все дуры. Они не стоят того, чтобы в такую минуту о них говорить. Еще великий поэт сказал: «Чем меньше женщину мы хочем, тем больше хочет она нас»… Или как-то в этом духе.… Давай лучше споем, Рыжий.

– Не буду я с тобой петь. Ты не потчи… Не потчительно говоришь о женщинах. Давай лучше выпьем.

– Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет!…

В это время на противоположной стороне костра глубоко нетрезвый Митяня атаковал почти трезвого Ткача:

– Не может такого быть, Командир. Вы с Рыжим просто проглядели эту тропу. Если она есть на карте, то она должна быть. Это серьезный документ, а не какая-то записулька.

– Скажи, мне как на духу, Командир, – протиснулся к ним Рыжий, – как ты относишься к женскому полу?

– Уйди отсюда, шмакодявка патлатая! – заорал старик. – Не видишь, мы с Командиром стратегические задачи решаем.

– А ты мне… Не надо! – взвизгнул вдруг Рыжий и погрозил старику пальцем.

«Ну все, – понял Ткач, – культурная часть закончилась, начался бардак».

– Рыжий, сейчас же спать, – приказал он. – Завтра рано вставать.

– Я еще не хочу.

– Спать, я сказал!

Последнее, что увидел Виталик – плачущего над костром Митяню. Он сидел в обнимку с Сиплым и всхлипывал:

– Ты знаешь, какая у меня была старуха? Золото, а не человек.

– Все бабы дуры, – еле ворочал языком азиат.

– Ты про мою старуху так не говори, басурманская нечисть…

Виталик проснулся от холода. Что-то монотонно шумело, и он не сразу сообразил, что это шумит река. Было очень темно, и дул ветерок. Несколько крупных капель упали на лицо. Сверкнула молния. На фоне размытых теней вспыхнул и тут же погас серебряный корпус вахтовки. Через несколько секунд небо оглушительно загромыхало.

Он вскочил и, шатаясь, побрел к машине. Ее не было видно, он шел почти на ощупь, выставив руки перед собой. Земля под ногами то проваливалась вниз, то дыбилась вверх. Следующий проблеск молнии высветил вахтовку совсем не в той стороне, куда он двигался. Виталик постоял в нерешительности, ожидая, пока глаза снова привыкнут к темноте, и пошел обратно, но споткнулся обо что-то мягкое и упал. Под ним раздался человеческий стон.

Щелкнула отворившаяся дверца машины.

– Эй! – кликнул Командир. – Забирайтесь все в будку! Дождь начинается.

Никто не отозвался.

– Вставай! – Ткач принялся тормошить уткнувшегося лбом в руль Рыжего. – Слышишь? Просыпайся и включи фары!

– Это ты, Командир? – встрепенулся Рыжий.

– Совсем память пропил. Вставай, говорю, и включай фары!

Капли дождя падали все чаще. Виталик сделал еще одну попытку подняться. Яркий свет фар ударил ему прямо в глаза. Он заслонился ладонью.

– Ну, чего ты расселся на дороге!? Иди в машину, не видишь, дождь начинается! – крикнул Ткач.

Виталик невнятными жестами и словами попытался объяснить, что на дороге кто-то лежит в бесчувственной позе. Ткач подошел и перевернул на спину лежащее тело.

– Сиплый. Я так и знал, – он стал трясти азиата за плечо.

Тот промычал в ответ что-то невразумительное, но вставать и не думал.

– Это называется, дал ребятишкам пошалить. В последний раз. Слышишь, Сиплый? В последний…

Командир взял Сиплого под мышки, встряхнул его и волоком потащил к машине. Тот что-то бормотал по пути, но глаза не открывал.

– Ищи других, Практикант. Где-то еще Митяня должен валяться. Удирать надо отсюда, дождь будет сильный, того и гляди дорогу размоет, не выберемся тогда отсюда еще дней пять.

Виталик огляделся по сторонам. Ему и самому-то было не очень хорошо: ноги не держали, в голове шумело, а тело знобило уже так, что зубы стали мелко постукивать друг о дружку.

В кустах возле реки послышался громкий хруст. Шурик тащил Митяню, которого нашел у самой воды. Старик не подавал никаких признаков жизни. Даже не мычал. Одежда его насквозь промокла.

Дождь, наконец, осмелел и с очередным проблеском молнии громко застучал по листве, по корпусу машины, по забытым у кострища жестяным мискам. Он лил сплошным потоком, завивался вихрами в двух пересекающихся конусах света.

– Ну, где вы там?! – сквозь шум дождя и ветра раздался беспокойный голос Ткача.

Виталик и Шурик показались на свет. Они тащили Митяню за руки, за ноги. Яркий зигзаг с электрическим треском разорвал небо на две части. Мелькнули голубые березы. Вода вязко сползала по лобовому стеклу толстым шлейфом.

– Ты в состоянии вести машину, или мне сесть за руль? – спросил Ткач Рыжего.

Тот держался за баранку и старательно изображал из себя трезвого человека. Голова слегка покачивалась, затуманенные глаза смотрели в одну точку.

– Я в полном порядке, Командир, – ответил он голосом робота и повернул ключ зажигания.

Машина захрипела, но не завелась.

– Стартер… падла.

Он еще раз повернул ключ. Мотор не хотел схватываться.

– Что делать будем?

– Я думаю, Командир.

– Ты давай быстрее думай, Аристотель. Дороги уже не видать из-за этого ливня.

– Придется через пускач. Нужно крутануть ручку.

– Где твоя ручка?

– Где-то здесь была.

– Где-то здесь была, – проворчал Ткач. – Сколько раз говорил, наведи в своем хозяйстве порядок. Ищи быстрее!

Пока машина заводилась, Виталик с Шуриком возились с телом Митяни. Земля быстро превратилась в кисель и разъезжалась под ногами. Они несколько раз чуть не уронили старика под колеса, насилу втолкнули его внутрь будки, но голова Митяни все равно вывалилась наружу. Шурик напрягся и протолкнул старика резким движением, словно баул с тряпьем. Тот даже не пикнул в ответ.

Стартер машины усиленно тужился расшевелить двигатель.

– Давай! – орал Ткач и изо всех сил крутил ручку.

Мокрое лицо Командира блестело металлическим блеском. От губ брызгами отскакивали то ли слюни негодования, то ли рикошетные капли дождя.

Наконец мотор уверенно набрал холостые обороты. Шурик с Виталиком залезли в будку, бросили в темноту наспех собранные у костра миски и кружки. Те брякнули о пол. Сиплый снова застонал во сне.

– Поехали, – приказал Ткач, захлопнув дверцу кабины. – Аккуратно, но быстро. Понял?

– Не беспокойся, Командир. Через два часа будем на шоссе. Я однажды в армии тоже вот так в дождь…

– Молчи, Рыжий, я тебя умоляю.

– Молчу, Командир. Молчаливее меня только рыбы.

– Практикант, – раздался тихий, жалобный голос Сиплого, когда они уже отъехали от места ночной стоянки на пару километров.