Музей «Шпионский Токио»

Так совпало, что «японский круиз» фрегата «Аскольд», заходившего в тамошние порты на протяжении еще и следующего, 1859 года, стал поводом для создания первого большого русского анклава в этой стране – так называемой «русской деревни» в Нагасаки. Повреждения, полученные судном во время ураганов, подхваченные во время странствий по иностранным портам холера и лихорадка, а затем, после высадки на японский берег, еще и повальный сифилис среди членов экипажа привели к решению о немедленном строительстве на японском берегу казарм для матросов, лазарета для больных и кладбища для невыживших. Чтобы после плаваний по тропическим водам русские моряки могли ремонтировать корабли, построили док, а для отдыха экипажей – рестораны и кабаки с экзотическими для Японии названиями типа «Волга» или «Кронштадт». Местные власти выделили под застройку деревни Инаса обширный участок земли, но не в самом Нагасаки, а на противоположном от основной части города берегу бухты. Сын старосты деревни из бедного самурайского рода Сига скоро начал учить русский язык – и под именем Александра Алексеевича вошел в историю как переводчик всех русских адмиралов, генералов и большинства офицеров, побывавших в этом замечательном городе в последней четверти XIX столетия.

Кстати, Алексеевичем бывший Сига Уратаро был наречен потому, что его крестным отцом стал посетивший Инасу в 1872 году великий князь Алексей Александрович Романов. Еще один из великих князей – Александр Михайлович в 1886 году перенял новомодный обычай иностранных моряков и «женился» (то есть заключил в Нагасаки контракт на временное сожительство) на местной конкубине. Его пример вдохновил племянника – цесаревича Николая Александровича, перед посещением Нагасаки писавшего: «Хочу жениться на японке, как дядя». Увы, посещение этого города во время восточного вояжа совпало со Страстной неделей, когда предаваться веселью, да еще в компании язычников, православным не очень уместно. Максимум, что можно было позволить себе открыто, – вызвать на корабль мастера татуировок, который нанес Николаю нагасакского дракона – символ города – на правое предплечье, чего русский царь потом никогда не скрывал. Но в целом упоминания об этих днях в дневнике цесаревича, выезжавшего в город инкогнито, сдержанны до скудности, а отчеты тех самых синоби, никогда не публиковавшиеся на русском языке, но время от времени появляющиеся в японском интернете, полны пикантных подробностей встречи цесаревича с местной жительницей по имени Митинага Эй. Впрочем, тема использования в шпионаже «сферы обслуживания» стара как мир. Совсем другое дело – магазин-мастерская изделий из панцирей черепах: побывавший в Нагасаки вскоре после цесаревича, в 1895 году, капитан торгового флота Дмитрий Афанасьевич Лухманов заподозрил его владельца в двойной игре.

«Заговорив о нагасакских ресторанах Ойя-сан[8] и Амацу-сан, нельзя обойти молчанием и знаменитого “черепаховых дел мастера” Езаки. Его мастерская действительно артистически выделывала из черепаховой кости самые разнообразные вещи: и модели, и силуэты кораблей, и всевозможные предметы роскоши. Модели кораблей выполнялись в точном масштабе и с изумительной тщательностью. От мастера не ускользала ни одна мелочь, даже снасти делались из тончайших черепаховых нитей. Это стоило дорого. Модели кораблей заказывались для подношений высокопоставленным лицам, и они являлись, бесспорно, музейными вещами. Но черепаховые портсигары с миниатюрными силуэтами кораблей продавались по вполне доступным ценам. Было в большой моде у моряков иметь портсигар с силуэтом своего корабля, и Езаки на них специализировался. Однако для выполнения заказанной модели или силуэта было необходимо или получить чертеж корабля, или его замерить и зарисовать различные детали. Для последней цели “подмастерья“ Езаки постоянно околачивались на кораблях русской Тихоокеанской эскадры с рулетками, масштабными линеечками и рисовальными принадлежностями. Езаки почти исключительно работал на русских моряков и широко их кредитовал»11, – писал капитан.

Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, была ли на самом деле мастерская Эдзаки (Езаки) Эйдзо причастна к военно-морскому шпионажу, но допустить подобный вариант не только не сложно, а даже наоборот – совершенно логично. Не будет, пожалуй, преувеличением и еще более общее предположение: русская деревня Инаса вообще послужила своеобразным полигоном, на котором японские, уже вполне официально существовавшие, синоби из военной и военно-морской разведок обкатывали разные системы получения информации от расслабленных отдыхом иностранных офицеров, чтобы потом воспроизвести эту модель в увеличенном масштабе в Хабаровске, Владивостоке и Порт-Артуре. Тем более что на некоторые приемы дал благословение наследник русского престола.

Побывавший в магазине «Эдзаки» цесаревич подарил тогдашнему владельцу мастерской свой портрет с автографом, золотые карманные часы с цепочкой и гербом Российской империи на крышке и два перстня с драгоценными камнями. Эдзаки же немедленно принялся за работу. Как мы помним, Николай Александрович прибыл в Нагасаки на паровом фрегате «Память Азова», и японские мастера тут же приступили к изображению этого корабля из черепахи. Фрегат не вставал в док, но в таких случаях японцы создавали модели по ватерлинию, а то и просто искусные барельефы. В профиль они смотрелись точь-в-точь как в артиллерийский прицел, а феноменальная скрупулезность исполнения позволяла – при некоторой тренировке, конечно – безошибочно определять в море силуэт любой единицы русского флота, который через 13 лет окажется для Японии вражеским.

В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга и сегодня хранится, возможно, одна из самых больших в мире коллекций моделей военных кораблей, выполненных из черепаховых панцирей, – их там около сорока. Около десятка из них – подарок последнего российского императора в память о его невероятном путешествии на Восток, едва не стоившем цесаревичу головы12.

Усмешка судьбы: капитан Дмитрий Афанасьевич Лухманов, первым открыто высказавший подозрения по поводу чрезмерной инженерной активности мастеров магазина «Эдзаки», считается потомком московского купца Дмитрия Александровича Лухманова, во владениях которого на углу улицы Большая Лубянка и Варсонофьевского переулка в Москве страховым обществом с очень морским названием – «Якорь» было построено здание, в которое весной 1918 года вселилась Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК).

Мать Дмитрия Афанасьевича Надежда Александровна в Русско-японскую войну стала не только сестрой милосердия, что было привычно для благородных русских дам, но и едва ли не первой русской женщиной – военным корреспондентом. Ее же перу принадлежит очерк «Японцы и их страна», в котором она в основном повторила многочисленные пропагандистские клише своей эпохи («Они – враги серьезные, так как, несмотря на свое подражание европейцам, как истинные желтокожие азиаты и язычники ненавидят христиан. Кроме того, они враждебно относятся к нашему сильному, могущественному государству, с которым им, конечно, трудно бороться»)13.

Сын бдительного капитана Николай Дмитриевич Лухманов учился в Нагасаки, освоил японский язык, потом, уже в Советском Союзе, окончил восточный факультет Военной академии, служил на Дальнем Востоке в военной разведке, специализируясь на работе против Японии. В 1938 году был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу Японии и расстрелян14.

Что же до магазина по продаже изделий из панциря черепахи «Эдзаки Бэкко», основанного в год Полтавской баталии и признанного в 1998 году Национальным культурным достоянием Японии, то он закрылся в апреле пандемийного 2020 года из-за снижения спроса и невозможности использовать традиционное сырье: охота на морских черепах и иностранные военные корабли давно запрещены. Так что вернемся снова во времена более ранние – к первым встречам ниндзя и русских моряков.

Особый отряд правительственной связи

На одной из набережных Нагасаки сегодня можно встретить табличку, напоминающую, что в 1804 году на этом самом месте высадилось первое русское посольство графа Николая Петровича Резанова. Миссия будущего возлюбленного калифорнийской Кончиты окончилась тогда неудачей, которую камергер Резанов счел оскорблением и себе и трону (хотя посольство представляло лишь коммерческую организацию – Русско-американскую торговую компанию). Некоторые офицеры его экспедиции на японцев тоже здорово обиделись и даже разозлились. Вряд ли для этого у них были личные причины. Скорее всего, проснулось чувство корпоративной солидарности и индивидуальное понимание патриотизма. Но, так или иначе, Николай Резанов офицеров поддержал, вручив им секретные инструкции по действиям на юге Сахалина и Курилах: местных жителей – айнов – «обласкать», японцев изгнать, японские корабли и поселения в той местности – сжечь15. Так и вышло, что, пока граф следовал дальше, в Русскую Америку, а потом возвращался обратно (пробираясь через Сибирь, он умер), двое подчиненных его сиятельства – лейтенант Николай Александрович Хвостов и мичман Гавриил Иванович Давыдов на небольших суденышках – бриге «Юнона» и тендере «Авось» – по собственной инициативе, но с начальственного одобрения со всей моряцкой лихостью ворвались в историю российско-японских отношений. Совершив в 1806–1807 годах целую серию нападений на японские фактории на Сахалине и Курильских островах, бравые моряки напугали самураев на многие десятилетия вперед, заложив в Японии основы образа России как опаснейшего и вполне реального врага. Надо заметить, что вся территория, на которой Хвостов и Давыдов вступили в конфликт с японцами, тогда не имела государственной принадлежности – и Россия, и Япония считали их своими, но никакими официальными документами претензии на них закреплены не были – до первого межгосударственного договора оставалось еще почти полвека. Но у Резанова, Хвостова и Давыдова по этому поводу имелось свое мнение, и чтобы сведения о русских набегах не только передавались японцами из уст в уста, Хвостов, как старший по чину, подкрепил их письменным доказательством. Дойдя до острова Хоккайдо, лейтенант отпустил восемь из десяти захваченных им японцев, вручив им ультиматум японскому правительству: «Соседство России с Япониею заставило желать дружеских связей к благополучию сей последней империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки; но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владения Российской империи, принудило сию державу употребить наконец другие меры, кои покажут, что россияне всегда могут чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены чрез жителей Урупа или Сахалина о желании торговли с нами. Россияне, причинив ныне столь малый вред Японской империи, хотели им показать только чрез то, что северныя страны оной всегда могут быть вредимы от них, и что дальнейшее упрямство японского правительства может совсем лишить его сих земель»16.

Ответ японцев был предсказуем. До того момента меры по обеспечению безопасности безмерно далекого, по самурайским представлениям, Хоккайдо и земель, лежащих к северу от него, полностью возлагались на местное княжество Мацумаэ. Теперь же обороной северных пределов Японии озаботилась центральная власть. В Эдо впервые осознали важность северных рубежей как пограничных пределов Японии и решили защищать их как исконно японские территории. На Хоккайдо из четырех других княжеств был переброшен воинский контингент из самурайских дружин общей численностью около 2600 человек, устроивших 80 сторожевых застав. В ожидании нового нападения в феврале 1808 года губернатор Мацумаэ направил в Эдо проект своего предложения в отношении России: «Необходимо уничтожать любые русские корабли, появляющиеся у берегов Японии, но при этом следует проявлять миролюбие и стремиться к установлению мирных добрососедских отношений. Тем не менее, садясь за стол переговоров с русскими, необходимо готовиться к войне. Ситуация – сложная, и ее трудно прогнозировать. Ясно одно – мир с Россией будет недолговечен»17.

Японцы тогда не знали, что поступок Хвостова и Давыдова подвергся осуждению в Петербурге, и офицеры были наказаны за свои действия. Петербург не относился к конфликту с представителем Русско-американской компании как к вызову своей внешней политике, а Курильские острова все еще оставались значительно дальше от российской столицы, чем от Эдо, но самоуправство даже на дальних рубежах поощрять не следовало. Хвостова и Давыдова отозвали в Петербург, где их ожидало суровое наказание за самоуправство и нанесение тяжелого ущерба репутации Российской империи за рубежом. Офицеров спасла Русско-шведская война. Смелые моряки, они отличились на ней, но – опять же в знак наказания за инциденты на Курилах – не были поощрены за свои подвиги и вскоре закончили жизни весьма печальным образом.

Самураи ничего этого не знали, каждую минуту ждали войны, всех русских считали Хвостовыми и Давыдовыми (у попавшего к ним в плен в 1811 году капитана Головнина требовали признания, кто он: Хвостов или Давыдов?), и в общем, их состояние было близко к панике. Как всегда бывает в чрезвычайной ситуации, последняя надежда возлагалась на спецназ – помочь японцам победить русских должны были ниндзя. Синоби из все той же легендарной провинции Ига по имени Хираяма Гёдзо предложил использовать местные отряды «крадущихся» для отражения русских атак, однако, насколько это сейчас известно, его план не был принят, и переброска спецназа из Ига не состоялась. Скорее всего, потому, что в этом не было логистического смысла. Уже в наши дни выяснилось, что недалеко от современного города Аомори, на северной оконечности острова Хонсю – прямо напротив Хоккайдо, во времена Хвостова и Давыдова действовал свой отряд синоби, перебравшихся туда еще в XVII веке из соседней с Ига провинции Кока.

Подтверждением этой версии может служить находка, сделанная недавно на территории бывшего призамкового поселения Хиросаки близ Аомори. В начале XIX века замок Хиросаки являлся центром самой северной провинции главного японского острова Хонсю – фигурально выражаясь, служил мостом в княжество Мацумаэ, на Хоккайдо. Сейчас это один из городов префектуры Аомори с одноименной столицей, и долгое время он не был избалован вниманием военных историков. Но внезапно выяснилось, что один из старых домов, сохранившийся в Хиросаки, может стать на севере Японии центром притяжения туристов. При детальном осмотре невзрачный домик оказался настоящей усадьбой ниндзя со всеми характерными для такого типа строений приспособлениями: крутящимися дверями, двойными стенами, тайниками, ловушками и знаменитой сигнализацией в виде «соловьиных полов», наступая на которые нельзя было остаться незамеченным. Подобные приспособления можно увидеть в Ига и в Кока, в Киото и в «храме ниндзя» Мёридзи в городе Канадзава. Но в подавляющем большинстве случаев это лишь реплики – макеты, созданные по старинным чертежам, хотя и с большим искусством. Да и далеко не всегда даже настоящие усадьбы – ниндзя-ясики оборудовались тайными приспособлениями, и, наоборот, в немалом количестве мирных японских жилищ (например, в домах аптекарей) можно было найти и тайники, и ловушки. В Хиросаки вроде бы всё оказалось подлинным. А главное, нашлись документы, удостоверяющие, что здесь, как минимум с 1669 года и до упразднения самурайского сословия в 1872 году, проживали члены отряда синоби, называвшегося Хаямити-но моно. В старейшем из известных сегодня списков приводится 19 фамилий воинов, чья разведывательная деятельность, очевидно, была направлена в первую очередь против коренного населения – айнов. Обычно местные ниндзя принимали участие в подавлении их восстаний, равно как и в «разборках» клана Цугару, правящего в Хиросаки, с соседями. Вероятно, прибытие русских кораблей в начале XIX века заставило пересмотреть стратегию использования этих отрядов и, возможно, даже повлияло на рост численности ниндзя – к концу эпохи в Хиросаки насчитывалось уже около шестидесяти бойцов-разведчиков.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.