Предназначение

Чистить картошку Ида не умела, это делала либо домработница, либо кухонный комбайн. Поэтому, пока ей удалось научиться счищать минимум кожуры, она получила две пощёчины от Натальи.

«Странно всё, какой-то пришелец, с какой-то галактики, – начала анализировать Ида, аккуратно счищая кожуру. – Всё так неправдоподобно с одной стороны и загадочно – с другой. Теперь – какие-то мерзкие люди… И ничего не понятно. Надо будет пообщаться со своей соседкой по комнате, может быть, она прояснит ситуацию».

Вечером пришла Даша, крупная молодая девка, круглолицая и добродушная. Она широкими уставшими глазами посмотрела на Иду:

– Чё, новенькая? Поди-кась из города?

– Из города. Ты как догадалась?

– Руки больно белые, не наработанные. Ничё, Наташка тебя быстро объездит. Мы здеся пашем, как лошади. Делу время, а потехе час. Я, вона, научилась даже охотиться, Васька иногда меня отправляет на сохатого. Говорит, что у меня рука лёгкая. Тока я ему не верю, самому, небось, неохота со зверем валандаться. Его же обрабатывать надо.

Даша деловито достала из кармана потрёпанных спортивных штанов с грязно-красными лампасами клочок газеты, оторвала квадрат, достала из-под подушки тканевый мешочек с табаком, развязала, достала щепотку, насыпала в газетный обрывок, завернула трубочкой, послюнявила край, приклеила. Взяла со стола спички, прикурила и, закрыв глаза, сладко затянулась.

Ида закашлялась от едкого дыма, вытерла слёзы, спросила:

– А сигареты?

– Это полная хрень, – не сразу ответила Даша. – Васькин табак круче, до нутра продирает. Сигареты на чёрный день, когда Наташка злится и забирает табак. Она как начинает метать громы и молнии, так становиться вне себя.

– Лампа зачем? – кивнула Ида на стол.

– Дык свет гасят в десять вечера, станция перестаёт работать. Васька жадный, саляру экономит. Но этого фраера жадность не сгубила.

– Этот Васька купил меня за пятьдесят пять тысяч. Откуда в такой глуши деньги?

– Да ты поди-кась и не знаешь, что Васька богатый. У него денег куры не клюют. Мы медведя валим, он желчь продаёт, соболя продаёт, рыбу продаёт. У него лодки есть, катер, БТР даже есть.

– Да, БТР – это показатель, – съязвила Ида.

– А ты не кинозвезда, случайно? Шибко красивая какая-то. Я таких ещё не встречала. Прямо неземная.

– Нет, Даша, я самая обычная, экономист к тому же. А красота моя от природы. Я в ней не виновата, – улыбнулась Ида. – Только я ей не горжусь.

– Да ладно, – не поверила Даша. – Мужики поди-кась липнут, как осы на мёд, любят поди тебя без памяти.

– Ничего подобного, – устало сказала Ида. – Я не зацикливаю своё внимание на мужчинах. И у меня нет цели побыстрее создать ячейку общества. Всё моё время занимает работа. У меня даже никогда не было серьёзных отношений. Тётя воспитывала меня строго, говорила: сначала свадьба, потом всё остальное. Да и Парисов уже не существует в наше время, – продолжила Ида, слегка улыбнувшись, вспомнив, с кем сравнил её тот чёрный.

– Ну ты ваще крутая! Мужики просто к тебе подкатывать боятся. Ты главное здеся не ной, не распускай нюни и работай хорошо, иначе Васька тебя в жёны продаст. Он уже одну продал, была тут тоже Любочка из города. Ничё не делала, хоть Наташка и била её. Лень-то хуже болезни. Ваське надоела, он привёз мужика из тайги какого-то и продал её. Она на твоём месте спала.

– Спасибо, что предупредила, Даша.

– Хоть спасибо, хоть не спасибо, кушай с булочкой. А тебе чё, замуж никто не звал?

– Предлагали три человека. Но мы с тётей решили, что это не мои варианты. У одного нет своей квартиры, а я не приемлю мужской пол без собственной жилплощади. Другой претендент старше меня на целых десять лет, а это – разные взгляды, разный подход к воспитанию детей. Третий же ниже меня по статусу, и это, конечно, тоже недопустимо. Он вроде неплохой парень, и тётя ему сказала: что пусть сначала перерастёт меня в карьерном соотношении, а потом уже приходит с рукой и сердцем.

– Понятно, ладно, всё, спи давай, завтра ни свет ни заря поднимут небось, – завалилась Даша на подушку и тут же засопела.

А Ида уснуть не могла. Она залезла на кровать с ногами, опёрлась спиной о стену, обняла колени руками и стала думать, что делать дальше, ничего не придумав, она сказала сама себе: «Я всё равно отсюда выберусь», и погрузилась в воспоминания.

Ида выросла в полной неге. Её любили и баловали сначала родители, потом тётка. Отца с матерью Ида почти не помнила. Обрывки памяти сохранили только сильные отцовские руки, которые подбрасывали её высоко-высоко, и красивые нежные глаза матери. Ида не знала никаких жизненных проблем. В детский сад она не ходила, но день был расписан чуть ли не ежеминутно. Развивающие занятия по музыке, рисованию, математике, английскому и арамейскому языку.

В графике присутствовал бассейн с личным тренером по плаванию и танцы. Два раза в неделю приходила гувернантка и обучала Иду чтению и письму.

Когда Ида подросла, тётка отдала её в элитную школу, но занятия английским и арамейским продолжались с репетиторами. Ида как-то спросила тётку:

– Тётя, для чего мне арамейский? Это уже почти вымерший язык. Мне кажется, что во всём городе его учу только я.

На это тётка ответила цитатой Горького:

– «Учитесь у всех, не подражайте никому». Ты поняла, моя девочка? Пусть никто не учит, а ты учи.

Ида согласилась и больше не перечила тётке.

Ещё тётка приучила её к дорогим качественным вещам. И Ида до сих пор покупала выходную и домашнюю одежду только известных брендов.

– Прежде всего, моя девочка, поддерживай отечественного производителя, – говорила тётка. – для экономики нашей страны это очень важно.

И Ида слушалась. Только тётка запрещала ей учиться в автошколе и обзаводиться машиной, даже перед смертью она сильно просила Иду не делать этого. Авария, в которой погиб родной брат с женой, незаживающем шрамом жила в её душе. И Ида пообещала тётке исполнить её желание.

Каждый день перед работой Ида забегала в салон красоты на укладку волос, через две недели обновляла маникюр и педикюр, ежемесячно посещала косметолога, хотя если бы она и не следила за своим внешним видом так тщательно, то всё равно не проигрывала бы по сравнению с другими представительницами прекрасного пола. Природная красота Иды была завораживающей. Тонкие правильные черты овального лица, большие ясные голубые глаза, чуть выпуклые губы, прямой аристократический нос, длинные русые, немного вьющиеся волосы, – всё это сочеталось с удивительной женственностью, мягкостью, изящностью и интеллигентностью.

Ида привыкла к тому, что для всех вокруг была чуть ли не центром вселенной, именно тётка приучила её к этой мысли. «Ты, дитя моё, прекрасна и прекрасней тебя нет никого. Ты должна это помнить, – говорила тётка, которая и сама была довольно изящна, красива и современна для своих шестидесяти пяти. – Вот умру я, как ты будешь жить? Я об этом подумала, поэтому и образование у тебя хорошее, и работа. Я выполнила свой долг перед братом. Я устроила твою судьбу – лучше некуда. Только, девочка моя, как с твоим мягким характером ты будешь жить в этом суровом мире?»

Только никакой суровости в жизни Ида не наблюдала раньше. Никто никогда не повышал на неё голос, все восхищались её эрудицией и красотой, а здесь, в этом ужасном месте её уже три раза ударили по щеке и обращаются с ней как с рабой.

«Да я и есть раба теперь. Только ни за что не могу в это поверить. XXI век как-никак. А вот, оказывается, существует рабство». «А если бы меня здесь убили? Никто бы никогда не нашёл моё тело? – ещё острее почувствовала Ида своё горе. – Коллеги заявили бы в полицию, полиция поискала бы месяц-два и на этом всё… и жизнь продолжалась бы без меня. Через три месяца обо мне бы уже никто и не вспоминал, родных нет, а коллеги погружены в свои проблемы. А всё потому, что от меня нет никакой пользы. Я ничего не сделала для общества, зря мне тётя внушала обратное, что я всем нужна».

Ида снова вернулась мыслями в детство и попыталась вспомнить что-нибудь плохое, но не могла. Всё было так радужно и прекрасно. Тётка ограждала Иду от всего негативного и даже выбирала для неё подружек. Хотя однажды был случай…в третьем классе. Ида уже училась в элитной школе. Тогда ещё не было опасности терактов и пропажи детей, поэтому на перемене все выбегали на улицу. Так и в тот день. Правда на улице было новшество – за оградой школы чернела выкопанная яма в рост младшеклассника. Некоторые дети, включая Иду, бросились к ней. Самые смелые прыгали в неё и их потом вытягивали товарищи постарше. Перепачкались в земле, зато были счастливые. Громкой заливистой трелью прозвенел звонок. Мальчики и девочки понеслись на урок. А в яме осталась Ленка, второклассница, у которой всегда была грязь под ногтями и от жилетки пахло какой-то тухлятиной. Откуда Ленка появилась в элитной школе, никто не знал, Ида краем уха слышала от учителей: крутой отец обанкротился, запил и умер от сердечного приступа, мать в депрессии, Ленка брошена. В память об отце она в элитной школе. И вот теперь одна в яме. Ида была в недоумении: почему Ленку бросили? Ведь она не сможет выбраться сама.

Ленка вопила диким голосом:

– Спа-си-и-те!!! По-мо-ги-и-те!!!

И нарезала круги по яме. Пытаясь вылезти самостоятельно, она подпрыгивала, хваталась за тонкие торчащие корни, которые тут же обрывались, и Ленка падала на чёрное дно ямы.

– Лена, я сейчас вытащу тебя! – крикнула Ида в яму.

Ленка резко подняла голову и протянула Иде перепачканные руки с грязными ногтями.

Ида приказала Ленке успокоиться, закрепить по диагонали угла ямы доску, которая валялась на дне, и забраться на неё. Минут через пять Ленкина голова и плечи уже торчали над земляным краем. Ида подала ей руку и аккуратно вытянула из ямы.

– Как тебя зовут? – спросила Ленка, даже не сказав «спасибо».

– Ида.

И Ленка тут же умчалась на урок.

После уроков Ленка скакала на одной ножке рядом с Идой, пока та шла к ожидавшей её гувернантке с водителем, и орала во всё горло:

– Идка – гнидка! Идка – гнидка!

Что такое «гнидка», Ида понятия не имела, но ей было до глубины души обидно, она чувствовала в этом слове какое-то омерзительное значение. Гувернантка отогнала Ленку, а дома рассказала тётке о случившемся. Тётка тут же позвонила нужному человеку, и Ленка на следующий день не пришла в школу. И вообще уже никогда в ней не появлялась. Куда она делась, Иде было безразлично, и она об этом ни у кого не интересовалась.

Потом правда была ещё несчастная любовь, уже в юности, но о ней повспоминать Ида не успела, потому что за окном забрезжил рассвет и в доме началось движение.

После раннего завтрака Дашу с Идой отправили в тайгу с тяжёлыми рюкзаками за плечами и двумя корзинами для клюквы. На головах у них были пчеловодческие маски. Ида с ними никогда не сталкивалась, видела пару раз на картинке в энциклопедии.

– Этот аксессуар зачем? – удивилась она.

– Хоть сысуар, хоть не сысуар, – передразнила её Даша. – Чё б мошка не жрала. Её там в тайге полно.

А ещё у Даши на плече висело гладкоствольное ружьё.

– Двенадцатикалибровка, с тяжёлой свинцовой пулей, – с гордостью сказала она, – Васька доверяет.

Иде это ни о чём не говорило.

– Ты мне лучше скажи, какие деревни вокруг есть? Как они называются? – наклонилась вперёд под тяжестью рюкзака Ида.

– Дык хрен его знает… мне никто не говорил, меня никуда и не пущают окромя тайги. А злеся я никого и не встречала ни разу.

Ида впервые в жизни шла в тайгу, она мечтала наконец-то очутиться подальше от серого барака, обдумать своё положение и посмотреть, может быть, из тайги найдётся какой-то выход, через который можно будет сбежать. Не замечая дороги, Ида споткнулась об торчащий из земли корень сосны и упала. Корзина выкатилась из рук, тяжёлый рюкзак завалил на бок.

– Ты чё под ноги не смотришь, девчуля? Думаешь, как утекать? – слово угадав её мысли, спросила Даша. – Не думай, не уйдёшь. Небось в тайге на медведя набредёшь, сожрёт сразу, а здеся ничё, Наташка кормит, правда злая бывает, стерва, ну и так ничё, лучше, чем по тайге пулькать. Там хорошо, где нас нет.

– Ты-то как сюда попала? – встала с трудом Ида, отряхивалась от налипшего мха.

– Как-как? Сама не знамо как. Ты фильм смотрела про руку с бриллиантами? Вот и я так: упала, очухалась, гипс. Я ж бомжиха бывшая. Ночью шаталась по городу, бухну́ла немного перед этим, с кем не бывает, кто-то по башке дал, очухалась уже здеся.

– Да они преступники, их в тюрьму надо, – возмутилась Ида.

– В тюрьму, не в тюрьму, никто их не засадит, у них и искать нас не будут. Ты поди-кась одна жила, и я одна, кто нас вспомнит?

– Чернышевский больше двадцати лет отбывал наказание только за политические убеждения, а этих за кражу людей никто не сажает, если бы не этот чёрный, я бы дома жила.

– Хоть чёрный, хоть не чёрный, ты с ума-то не сходи, по башке крепко поди-кась дали, каких-то зеков вспоминает.

– Я не про зеков, Даша, про порядочных людей.

– А чё он человек с большой буквы? Сымаю шляпу тогда, – шаркнула сапогом по траве та.

– Откуда ты столько фразеологизмов знаешь, Дарья?

– А это чё? – не поняла та. – У меня же ума палата, – засмеялась она, три раза постучав костяшками пальцев сначала по своей голове, а потом об ствол сосны.

Ида улыбнулась, замолчала и стала оглядывать местность. Вокруг была тёмная непроницаемая тайга. Ида раньше думала, что в тайге всё идеально: трава, цветы, птицы, но теперь она увидела всю неприятность таёжных зарослей. Ноги в резиновых сапогах наполовину погружались в мягкий противный мох или скользили по упругой хвое. Постоянно приходилось перешагивать через сломанные кусты и поваленные сухие деревья. Еловые лапы били по лицу. Рюкзак давил плечи. Небо разорванными синими клочьями проскальзывало сквозь густые вершины сосен и пихт.

– Когда это только закончится? А ещё и назад идти, – в отчаянии морщилась от боли Ида.

– Гляди-кась, вона оно, болото! – указала вперёд Даша. – Завтра иль послезавтра к нему вернёмся, как масть пойдёт, а щас дальше, ещё километра три, не ной.

– Мы ещё и ночевать здесь будем? – ужаснулась Ида.

– А ты думала, что мы в бирюльки пришли сюда играть? – улыбнулась Даша жёлтыми зубами от бодровского самосада.

Наконец, тайга расступилась. Ида увидела небольшую расчищенную от кустарника и мха поляну, на которой стояла невысокая избушка с одним окном. Даша уверенно распахнула дверь и скинула рюкзак на затоптанный, никогда не крашенный пол, сколоченный из грубых неотёсанных досок.

– Кидай, – скомандовала она Иде.

Ида сбросила рюкзак, потёрла затёкшие плечи, огляделась. Внутри избушки в полуметре от пола были прибиты широкие нары, заменяющие кровать. У окна разместились стол, пара стульев. Справа от двери находилась железная печка, на которой стояли закопченный чайник и несколько потерявших цвет кружек.

– Продукты принесли для охотников, – без лишних слов сказала Даша. – Сёдня мы, завтра – кто-нидь другой. Человек человеку друг, товарищ и брат.

– Не в службу, а в дружбу, разложи продукты по полкам, а я пока-месь пойду осмотрюсь, – хлопнула дверью Даша, вскинув на плечо ружьё.

Даши долго не было. Уже стало смеркаться, в избушке потемнело. Вслушиваясь в сумрак тишины, Ида бесцельно сидела на нарах. Ей стало не по себе. По спине забегали мурашки, страшно было даже пошевелиться. Вдруг эту тишину пронзил глухой рёв, похожий на глубокое мычание, затем раздался резкий звук выстрела, потом ещё одного и ещё, и ещё. Вскоре дверь резко распахнулась. На пороге показалась Даша с окровавленными руками. Ида с ужасом наблюдала за ней: кто её знает, эту Дашу? Та схватила нож и выбежала снова, не обратив внимания на испуганную Иду. Через пару часов Даша вновь появилась в дверях.

– Повезло, сохатый попался. Самец. Самок искал. Часа три его выслеживала. Сёдня спим здесь. Завтра ещё много работы. Чё сидишь? Хоть бы чай вскипятила.

– Я не умею, – стала оправдываться Ида, – прости, Даш!

– Хоть умею, хоть не умею. Семи пядей во лбу, а толку от тебя ноль в тайге. – Даша стала забивать сухими мелкими поленьями печку. – Надо сказать Ваське, чтоб продал тебя замуж, – обнажила она в улыбке жёлтые зубы.

– Нет, пожалуйста, нет! – испугалась Ида. – Я всему научусь.

– Не ссы, девчуля! Я шутканула. Ты так-то прикольная. Айда чай пить и спать.

На другой день Ида с Дашей копали яму, отдалбливая вечно мёрзлую землю ломиками. Затем устилали её ветками, перетаскивали туда куски мяса, пересыпая их солью. Снова покрывали всё ветками.

– Я сюда вернусь с мужиками за мясом, – подняв пчеловодческую сетку, Даша вытерла рукой вспотевшее лицо, – а чё б зверь не сожрал добычу, мы её запрятали и засолили. Зверь не любит соли и уйдёт ни солоно хлебавши.

К концу дня Ида еле держалась на ногах от усталости. Распухшие от укусов мошки руки чесались и не давали покоя. Дойдя до избушки, она упала, как подкошенная, на нары и крепко уснула. Проснулась от стука хлопнувшей двери. Даши не было. Ида в испуге соскочила с нар и выбежала из избушки.

– Даша! Даша! Ты где?! – закричала она в вечернюю мглу.

Но в ответ раздался лишь унылый скрип деревьев и шум начавшегося дождя. Вокруг поляны равнодушно чернели стволы вековых сосен. Их растопыренные ветви, словно косматые лапы, закрывали собой и без того пасмурное небо. Ида стала боязливо озираться по сторонам. Кругом ни души.

– Даша что, бросила меня в тайге одну? – прошептала Ида дрожащими от волнения губами.

Она не заметила, что её одежда промокла. Ида ещё долгое время стояла под дождём, лихорадочно размышляя о том, что ей теперь делать. Ничего не придумав, она зашла в избушку, закрылась на сомнительный металлический крючок и залезла на нары. Пробравшись в самый угол, она прижалась спиной к бревенчатому углу, накрылась засаленным одеялом и стала ждать, сама не зная чего. За окном зловеще выл ветер, дождь изо всех сил ломился в небольшое окно, полная тьма навевала ужас. Вдруг по крыше что-то громыхнуло. Ида тревожно вскрикнула. Ей казалось, что сердце вот-вот разорвётся от страха. Неожиданно дверь избушки заходила ходуном. Кто-то изо всей силы стал её дёргать так, что крючок готов был сорваться с петли. Потом стал громко долбить по ней. Ида замерла в ожидании опасности. Она почувствовала, как по лицу и спине поползли струйки холодного пота. Дверь распахнулась. Кто-то чёрный, прерывисто дыша, прогромыхал по полу и остановился над Идой.

– Зачем закрылась, трусишь чё ль? Глаза-то у страха велики, – услышала она грубый голос Даши. – Я ходила на нашу яму смотреть, ветки ещё накидывала. Ветер раздул верхние.

– А щас спать… с ног валюсь… – зевнула Даша и, расстелив на ещё тёплой печке мокрую одежду, развалилась на нарах и тут же уснула.

Ида облегчённо вздохнула, вытянула ноги, вжавшись в бревенчатую стену и погрузилась в спокойный сон.

Следующий день выдался на удивление солнечным, и Даша с Идой ближе к полудню пошли домой, когда скудные лучи солнца согнали с травы и деревьев вчерашнюю влагу. По пути зашли на болото, чтобы набрать клюквы. Ида даже не представляла, насколько это трудное занятие. Ягоду нужно было отыскивать среди жухлой травы, разгребая её руками, собирать по одной, что делало сбор утомительным и долгим. Ноги в тяжёлых резиновых сапогах проваливались в мокрый зелёный мох. Если приходилось стоять на одном месте, то их начинало постепенно засасывать, поэтому приходилось постоянно передвигаться. Яростная мошка снова немилосердно грызла и без того опухшие руки Иды. Пару мошек даже пролезли под сетку, укусив Иду в нижнее веко и за ухо.

– Даш, пойдём домой, – взмолилась она. – Я уже не выдерживаю. Пусть Наталья бьёт, мне уже безразлично.

– Не ссы, девчуля, – показала Даша жёлтые даже сквозь сетку зубы. – Я привышна. Тебе подмогну, если чё. Уже малость осталось. Эта мегера дойдёт до белого каления и расчленит нас, если мы мало принесём.

– Теперь я знаю, почему в гипермаркете клюква так дорого стоит, – срывая очередные ягоды, простонала Ида. – Сочувствую людям, которые делают это из года в год.

Когда они возвращались домой, Ида кое-как уже ползла, перелезая через ненавистные кусты и сваленные деревья.

– Лучше бы я в офисе отсидела с девяти до пяти, – впервые оценила она свою работу. – Теперь я всю жизнь буду ненавидеть тайгу и клюкву.

– Не плачь, девчуля, скоро придём уже. Не бросать же на полпути дело.

И правда, впереди засерели стены бодровского дома.

– Это разве дом, – с презрением сказала Ида. – Это сталинский барак, где мучают свободных людей в XXI веке.

– Ида!

Ида резко обернулась. За широкой сосной стоял этот чёрный. Только был он совсем уже не чёрный. Светлое красивое лицо выделялось на фоне тёмной сосны, с которой сливался цвет его одежды.

– Иди сюда!

Ида пошла к нему, как завороженная, поставила корзину с клюквой на землю. Она не совсем поняла, почему Даша, даже не повернувшись, пошла дальше к серому бараку.

– Я за тобой, ты должна полететь со мной.

– Слушай, человек, я из-за тебя столько всего пережила. И вот ты снова откуда-то появляешься. Тебе что от меня надо? Почему ты преследуешь меня?

– Потому что ты Ида. Ты не для Земли. У тебя изысканное и необычное имя, оно заложило в твой характер высокий интеллект, мечтательность и воображение, а значит, – ты нужна на моей планете. Ты владеешь прекрасным и сама прекрасна, ты скромна и женственна.

– Я не единственная Ида на свете, почему именно я?

– Потому что ты одинока, Ида. У тебя много знакомых, тебе приходится постоянно коммуницировать с людьми, но ты одинока. А на нашей планете одиночество заложено в каждого представителя.

Ида удивилась: откуда бы ему это знать об одиночестве? Да, она ощущала себя всегда одинокой, её одолевала тоска по чему-то прекрасному, это заполняло её существование. Она жила на земле, но как будто для неё здесь не было места, не было пристанища, ей казалось, что это всё не её, что это ненадолго. Она скиталась по земле и тосковала, томилась духом, томилась сердцем. Не потому, что ей было плохо, ей было хорошо, она любила жизнь, но не могла ощутить её в полной мере. И тогда Ида всегда себя сравнивала с Христом. «Он тоже ощущал своё одиночество, хотя всегда был окружён людьми, которые его ценили». Если бы у неё была машина времени, она обязательно бы отправилась в первый век нашей эры, чтобы очутиться в Палестине.

– Странный ты, других планет с жизнью не существует.

– Ты землянка, Ида, ты ограничена.

Ида немного помолчала, потом, словно опомнившись, схватила пришельца за плечи.

– Ты меня с ума сведешь, вот как ты сюда попал? Как нашёл меня? Спаси меня отсюда, спаси!

Ида стала истерично его трясти.

– Я спасу тебя, только не сейчас! Ты пока не сделала выводы.

Пришелец исчез так же, как и появился. Ида не успела опомниться, как почувствовала чью-то тяжёлую руку сзади около шеи. Это Василий крепко держал её за воротник.

– Так-то так! А чё стоим? Тебе чё, девка, работы мало? Дашка дома, а ты чё тут околачиваешься? Чё в сосну-то вцепилась?

Ида пришла в себя и тут же подумала: «Я как Зулейха уже, той тоже везде Упыриха казалась, а мне этот чёрный».

– Простите, пожалуйста, я больше не буду. Пойду Наталье Алексеевне помогать.

– То-то же, давай, валяй!

Ида, схватив корзину, побежала к серому бараку, где её встретила Наталья, и Ида тут же получила пощёчину.

– Я тя чё, зря кормлю, дармоедка хренова? Быстро на кухню!

Ида знала, что с Натальей спорить нельзя. Она послушно вбежала по ступенькам, скинула засаленую фуфайку, помыла руки и села помогать Даше.

«Кто он? Откуда? Может быть, я схожу с ума? Может быть, это моё воображение? Может быть, его вообще не существует? Тогда как бы я очутилась здесь?» – тысячи вопросов пронизывали её сознание, и она не смогла ответить ни на один из них. Весь вечер она продумала о нём, пока не уснула на грязной кровати.

На следующий день Иду с Дашей отправили складывать дрова, которые колол неопрятный на вид старик. Вместо волос у него торчали спутанные пакли, свисающие чёрными сосульками до плеч. Он колол чурки как машина, словно его завели.

– Ну перестаньте вы уже! Остановитесь! – возмутилась Ида. – Вы что, не понимаете, что мы не успеем это всё сложить? И опять получим пощёчину от этой самодурки. Она же нас терроризирует хуже Кабанихи.

Старик с удивлением посмотрел на Иду.

– Скоро солнце упадёт, а ты тут с кабанами…

И снова начал колоть, как заведённый.

Иду с Дашей спас Василий:

– Эй, девки! Бросайте поленья! Быстро рыбу удить! Ухи охота.

– Ништяк! – от радости Даша хлопнула Иду по плечу так, что та упала на поленницу.

– У-у, какая ты неженка, – подала она ей тут же руку. – Я просто тащусь от рыбалки! Я на ней как рыба в воде. Ща тебя учить буду.

Восторженность Даши передалась Иде.