Руны на шевронах

Ещё два раза англичане собирали экспедиционный корпус, отсылали деньги и эмиссаров в Копенгаген, Стокгольм и Осло! Ещё два раза созывалось Польскими Королями Посполитое рушение! Ещё два раза подходило войско норвежцев, датчан и шведов к Пскову! Диван слал слова поддержки всё горячее!

Вот-вот Гардарика должна была развалиться от перенапряжения! Они должны уже снять последнюю рубаху! Пограничные княжества останутся в одиночестве, степняки накинутся на русских!

Гардарика не спешила, только перепоясалась, а с рубахами у неё был полный порядок. Только у воинов её появлялось по отличительному знаку за каждое новое сражение. Вот разгромили войско бывших викингов, потом поляков, а затем очередной экспедиционный корпус.

Прибалтику и Польшу просто вытоптали кони степняков, там началась гуманитарная катастрофа – люди умирали с голоду и от болезней. Королю Англии отрезали голову свои же верноподданные, моря на долгий век захватили голландцы, а Короля Польского выгнал сейм, и он тупо спился при дворе короля Франции. Королям Дании, Норвегии и Швеции парламенты указали путь. Диван перестал понимать, о чём речь. Самое время заключать договор!

– А зачем? – спросят в Московском княжестве.

– И кто это будет делать? – пожмут плечами новгородцы.

Гардарика только прекратила сбор с княжеств для отражения внешней угрозы, вернула обычную ротацию дружин. Ни у кого из бояр не мелькнула мыслишка половить рыбку в мутной водице предательства. Все смотрелись молодцами! Если нет нашивки хоть за одно побоище, то и не боярин вовсе.

А войну никто не останавливал, как некому было её начинать. Прибалтика обезлюдела, и Новгород просто занял территорию. Дания, Швеция и Норвегия за пятьдесят лет заключили с Новгородом такие договоры, что после признания их всеми княжествами и Молдавским королевством сами стали королевствами Гардарики. А Польша просто не нужна, пусть за неё грызутся французы с австрияками.

В портах новых королевств спокойно базируется военный флот, и на нём охотно служат их жители. Вообще, с них полагаются дружины в общее войско да кому эти неруси там нужны! Проще уж с печенегами, пусть потомки викингов остаются с кораблями.

А на корабли Англии, впрочем, как и всех других европейских стран, продолжались нападения в водах Балтики и Северного моря. Мир русские признавали только в портах. Даже в своих! Ну, теоретически! Если какая-то иноземная лохань и прителипается, её не потопят! Подождут, когда уйдёт.

Русские расторговались хлебом и прочим продовольствием, для них гордые британцы сделали исключение в Навигационном акте. Дескать, кроме судов Гардарики с грузом продовольствия. В остальном же дела у Британии пошли без особого блеска.

Не работала концепция, что мы нападём, если вы способны создать флот, сопоставимый с нашим. Споткнулась на Гардарике. И не было достаточно дешёвого хлеба, у себя всё огородить не удалось. В результате не было у Британии слишком сильного флота, чтобы доминировать над остальными.

В Америке с Индией были сильны владения Франции, Испании, Португалии и Голландии. Хотя индейцам с индийцами от этого не легче, но это лирика исторического процесса. Главное, англичанам пришлось потрудиться ради места под солнцем. Да все суетились!

Только Гардарика словно уснула на века. Её честно пытались втравить в разборки, но добились лишь участия со всех сторон русских добровольцев. Для опыта, как они сами же и признавали. Ещё Гардарика традиционно воевала с кем-то на Кавказе, в Закавказье, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Но кого когда-нибудь волновало этакое захолустье? Даже Британии стало не до него.

Шли века. Власти всех стран совершали все возможные ошибки, кроме Гардарики. Некому было посылать флот и армию в Италию. Некому было обещать свою сестру Наполеону. Уж насколько был беспокойный человек, и тот смирился с вечным нейтралитетом русских.

Некому было обижать принцессу Викторию, и некому было спасать Австрийскую империю. Венгрия стала свободной, а Блистательная Бизантия оставалась всё такой же Блистательной – просто некому было их оскорблять.

Никто не приехал в Токио и не получил там мечом по голове. Некому было подарить японцам рыбные промыслы возле своих земель, да возле чужих русские ни с кем не церемонились, что весьма осложняло судоходство. Ну, какой смысл Гардарике поддерживать мир на морских дорогах в чужих пока водах!

Японцы бы собрали флот для нападения на Порт-Артур, но не было его у Гардарики. А был защищённый расстояниями, сопками и батареями крепостных одиннадцати дюймовок «пиратский» Владивосток, откуда выходили под водительством магов на свободную охоту крейсера. И плевать им на мир, как плевать на Японию.

Гардарика как-то умудрялась всех пинать, ни с кем персонально не воюя. Они даже не предоставляют никакого иммунитета дипломатам. Некому назначить господина, кто от имени великой страны подмахнёт документик.

Каждый иностранец просто являлся заложником за тех жителей Гардарики, кто отправлялся за границу. Первым Московские власти обычно вешали так называемого посла или выдавали его княжеству, чей был пострадавший, и вешали там.

Как жестоко и коротко Гардарика мстила за своих, так же бесчувственно она относилась к чужим. Австрияки и турки соревнуются, кто больше истребит сербов? Страсти какие в этой Европе! Немцы вошли в Париж? А французы? Плачут! Ну, умора! Ничто не могло вовлечь Гардарику в Первую Мировую Войну.

Никто не смел тронуть этого спящего гиганта. Ну, чего во сне не сделаешь. Но с другой-то стороны в каждом европейском уме мерцала мыслишка – тридцать четыре княжества. Четыре королевства и царство. И ресурсы Европы не бесконечны, а Гардарика на них просто сидит.

После мировой бойни европейцы одумались, собрались в кучку под крылом Германии и «так и не победившей» Франции. Только Британия как всегда себе на уме, хотя и участвует во всех европейских программах. Ещё Америка, но там всё сложно. Конфедерация трёх союзов может оказать только моральную поддержку и немного экономическую.

Блистательную Бизантию можно не считать. После мировой бойни потеряла она Грецию, все провинции в Африке и на Аравийском полуострове. Там возникли новые государства, а метрополия просто чудом не прекратила существование. Хотя какие там чудеса – Гардарика под самый уже конец лениво подняла бровь. Значит, с той стороны не будет даже моральной поддержки.

Но ведь тридцать четыре княжества, четыре королевства и царство! Как бы только протолкнуть эту мысль русским. У них на земле никак нельзя – за пропаганду там слишком жёсткое наказание. А НКО называется на всякий случай вражеской, и участников просто убивают.

Вот у себя в Европе очень даже можно попытаться засрать мозг какому-нибудь русскому.

– Ну, вы только вдумайтесь в эти цифры, херр Крейц! Тридцать четыре княжества, четыре королевства и царство! – вещал с кушетки благообразный господин.

А Андрей его внимательно слушал и думал, что очень правильно он отослал Катю. Выживет, если не дура, а ему и всем его агентам хана. Европейцы просто обязаны кинуться на Гардарику. Уже скоро. Интересно, а наши это понимают? Готовят что-нибудь на случай большой войны?

* * *

Конечно, чтобы сделать этот невинный звонок, мне пришлось неслабо поработать. Просто не всех отпускали на Зимние каникулы, только трех самых круглых отличников. И занятия с Катей выдались не самыми сложными…

Господи! Как я её, оказывается, любил! Понял это только сейчас! Даже убрав на минимум функцию размножения, а оно совсем не ноль, как мне подумалось вначале! Вот даже на минималках её уроки стали для меня сладкой мукой и наградой.

Хотя, боюсь, что все ребята нашей группы в неё влюбились – женщин же нет, а Катя реально симпатичная, фигуристая девчонка. И нужны ведь пацанам какие-то стимулы для преодоления тягот.

Мы в группе крепко сдружились. Что ещё остаётся делать, когда спишь в одной казарме, вскакиваешь за минуты, стоишь в одном строю на зарядке или на строевых занятиях, ешь с ними за одним столом и старательно морщишь лоб на одних уроках. Лучше излучать любовь к ближнему, даже если ближний готов перегрызть тебе глотку.

Конкуренция жуткая. Ежеминутно вбивается, что мало бежать быстро – нужно бежать быстрее товарища. На каждом уроке преподаватели, даже Катя, назначает самого, на их взгляд, неактивного курсанта, и выписывают час строевой подготовки. Поэтому все всё знают, и на любой вопрос учителя лес рук.

Строевая в будни случается вместо часа из тех двух, что выделяются для самоподготовки. Катя отчего-то в лузеры через урок или два записывает меня. Несмотря на мою активность. Я даже руку перестал тянуть. Зачем, когда и так всё по предмету знаю. Всё равно, раза два-три в неделю тяну носок.

Я быстро научился во время шагистики «думать о своём». То есть не жалеть себя, не думать, какой я стану крутой и всех их в бараний рог согну – вовсе нет. Просто каждый урок задают задачи, требуется всего лишь на переменах все условия правильно запомнить и на плацу решить в уме, чтоб потом за остающийся час только красиво оформить.

И делать это нужно незаметно, с непробиваемым выражением лица – а то ж запросто угодить на «индивидуальные» занятия. То есть всё то же самое, но под особым надзором дежурного ефрейтора. До ужина.

Это дополнительное удовольствие, а основное – когда по воскресеньям всем первым курсом готовимся к очередному параду. По три часа. У ребят старших курсов парады позади, у них другие задачи. И преподаватели же отдыхают, кроме физкультурников – у них текущий график.

Зато в воскресенья нет возможности загреметь на дополнительные строевые, и на самоподготовку даётся аж три часа! И ещё целый час личного времени!

Впрочем, его тоже тратим на самоподготовку.

Как, спрашивается, обошлось без нервных срывов? А преподаватели через одного вдобавок психологи. Проницательно глядя в глаза, просят зайти в медкабинет. А оттуда одним путём – в обычную часть приходить в себя.

Ну, мы же все под присягой! В Гардарике в мирное время служба добровольная, берут как раз с шестнадцати лет. Вот отслужит парень спокойно три годика, укрепит нервы, тогда командование может направить на обучение в обычное училище. А иначе, без направления командования, в училище не попасть.

И без всякого юмора спокойно отслужит! У них же только политзанятия, физкультура и специальная подготовка, то есть без всех этих дисциплин, главное – без этой бесконечной гонки!

У нас тоже каждое утро начиналось с физкультуры. Причём, зарядку с обязательной двухкилометровой пробежкой не считаем. Вот, значит, зарядка, завтрак, потом час политзанятий и до обеда сплошная физкультура. У первого и второго курсов разом! Вот когда Мише учёба показалась адом!

Ну, задают же спарринги постоянно. Меня редко стали выбирать, могу и покалечить, а травма это комиссия и отчисление со всеми вытекающими. Так я сам выбираю Мишу или кого-нибудь из его группы. Всего-то на год меня старше, а понтов! Было. Я вот думаю, когда он сам попросится в обычную часть…

Но это всё глупости, конечно. По два часа в день мы развиваем своё тело, свой дух. Работаем с тренажерами, с манекенами, друг с другом, с инструкторами. После каждого интенсивного контакта инструкторы шлют нас на правёж – медитировать, усиливать силу духа.

Мы офицеры, обязаны быть сильнее любого солдата. Чтоб не пришлось его стрелять в ответ на пьяную ругань – такое случается в любой армии.

Мы станем офицерами, и нам только для учёбы потребуется нешуточная сила духа. А как вести людей на смерть, точно зная, что на смерть! Чтобы просто быть офицером, требуется сила духа, как у десяти солдат.

И многие из нас маги. Я всё ждал боевых заклинаний, разных фаерболлов и молний. Хорошо, что молча ждал, за меня эту глупость сморозил однокашник Федя. Инструктор смеялся!

Ну, некоторые маги обладают таким духом и разумом, что способны создать огненный шар. Только зачем он, когда у простого солдата есть винтовка и гранаты! Может, дать магу просто пистолет, и пусть он тратит силу духа и разум на что-то более эффективное?

Маг способен охватить умом картину боя и просто почувствовать усиление или ослабление противника. Он физически ощущает каждого своего бойца, его воля направляет действия отделения. Сильный маг способен чуть ли не внушать своим солдатам идеи!

И мы переходили к побоищам стенка на стенку. Часто разделяли наш поток, и ребята сами выбирали из магов командиров. Меня выбрали аж четверо самых крупных наших не-магов. Ну, своих мы не бросаем, а меня инструкторы частенько ставили против старшего курса. Большая честь, ведь кадетов второго курса намного меньше, чем первого. Часто против Миши!

Как он терпел такое – не представляю!

Зато с физкультуры строем, с песней весёлой, шли на обед, а там и нормальная учёба, которая, правда, могла закончиться плацем – но это уже мелочи.

И ведь в школе я этого точно не проходил, предметы подавались тоньше, глубже. Задачи задавались намного сложнее. Главное, что в классах мы чувствовали себя людьми. И целых два раза в неделю была Катенька!

Наверное, только из-за неё я вытянул этот полугодовой кошмар. И немного из-за сверстников – они ведь тянут! Но вот вытянул, сделали нас солдатами, и мне захотелось смеяться! Такая ерунда!

Только Катенька…

Я ни секунды не забывал, кто я и откуда. Другие преподаватели часто вспоминали её предшественницу – вот Тамара Сеймуровна в таких случаях говорила то или это. Я отметил для себя, что Катя появилась с моим поступлением.

Дополнительные занятия строевой сейчас кажутся мне полезными, но тогда-то Катя явно старалась меня озлобить, вызвать какую-то реакцию. Или обратить на себя внимание?

Потом я стал одним из трёх курсантов группы, кто удостоился провести две недели Зимних каникул дома. Остальных ждал лыжный поход – на нас однокашники смотрели просто влюблено! Многим не хватило паршивых одного-полутора баллов…

Хотя я сам заставлял себя учиться. Но придумала дополнительные занятия только Катя. Другие учителя ни о чём таком не заикались. Причём только для нас троих. Очень интересная девушка!

Мы трое на гимнастёрки, сюртуки и шинели сами пришили шевроны с эмблемой Московского Кадетского Корпуса, приклеили руны «искра» и «начало». Надели парадку, полюбовались собой в зеркало и, сетуя на то, что в корпусе разрешение на съёмку нужно подписывать у командования, двинулись к КПП.

Там предъявили предписания на двухнедельный отпуск, и пошли дружной стайкой на трамвай. По пути с особым вкусом козыряли встречным военным. Я даже посетовал в душе, что их встретилось всего двое.

На трамвае доехали до станции метро, сели в один вагон. Только Федя и Серёжа сошли раньше, им пересаживаться на другие ветки. Я сам потом менял поезда, козырял военным и предъявил предписание военному патрулю.

Можно было без всего этого обойтись, попроситься позвонить из деканата, и за мной бы приехали. Но эта сердитая тётка! И ждал бы я авто в пустой казарме, ребята все уже ушли с утра в поход.

Уж лучше так! Обрадованные и растерянные лица Авдея, Мухаммеда и Миланьи! Кстати, ничем предосудительным в моё отсутствие они не занимались.

Вот чудаки!

Но это на их совести. Я испил с дороги чаю с плюшками и позвонил Екатерине…

Глава 5

Повторюсь, затащить Катю в койку и мысли не возникало!

Ну, там, в другом мире. Здесь я боярин, должен это сделать хотя бы для конспирации. Тем более там не здесь, эта какая-то другая Катя. В любом случае, старше. Ненамного, но всё-таки.

Значит, позвонил я ей, а она такая:

– Какой боярин Большов? Ах, курсант! Ёлки! Я думала, что просто так принято, никак не ожидала звонка!

– Но ты ведь маг и не могла такое просто ляпнуть, – сухо напомнил я. – Тем более дать верные цифры.

– Ой, ты слишком много требуешь от девушки! – весело воскликнула она. – Тебе действительно больше нечего делать?

– Действительно, – сказал я честно.

– Тогда приезжай… э… к шести, – сказала она. – Только прихвати чего-нибудь к кофе. В Европе нынче Новый Год.

– Хорошо, – ответил я и повесил трубку.

Без семи минут шесть я вышел из машины у приличного подъезда. Успокоил Авдея и Мухаммеда, что сам отлично чувствую агрессию, взял тортик и приказал дожидаться меня на парковке.

Поднялся всего на второй этаж. Девочка явно не из бедных. Хотя на третий звонок открыла сама, а не домработница.

– Какой ты! – воскликнула Катерина, принимая у меня торт. – Привет! Раздевайся, проходи.

– Здравствуй, – сказал я солидно.

Неторопливо снял шапку с кокардой Сухопутных Сил Гардарики, положил на полочку и, повесив на крючок шинель, весь при параде осанисто проследовал за хозяйкой. Ну, я просто обязан носить форму. Вот выйду в отставку или получу предписание, разрешающее носить гражданку… э… ещё подумаю.

Катя тоже была такая ничего себе. Синее платье с пристойным вырезом, длинной до коленок, с белыми погончиками и белым поясом с большой фигурной пряжкой, а на миленьких ножках маленькие белые лодочки на тонком высоком каблуке.

Она провела в гостиную, где уже был сервирован кофе. Велела мне присаживаться пока к столу, а сама пошла с тортом на кухню. Вернулась, неся его на блюде уже разрезанного. Уложила нам на блюдца по куску, уселась и предложила по-английски:

– Только давай говорить на английском. Ты же заниматься пришёл.

Я покивал, пережёвывая пирожное, и спросил на преподаваемом ей языке:

– Почему у нас английский, а не немецкий? Мы ведь военные!

– И кто с такими страшными вами захочет воевать? – уточнила она насмешливо.

Я решительно взял салфетку, удалил крем с носа и важно молвил:

– Но всё-таки?

– Вам могут попасть не только немцы, а французы, поляки, итальянцы… всех не перечислишь, – весело ответила она. – Все офицеры должны знать английский. А для допроса солдат достаточно разговорника…

Короче, в тот раз не дала, да я особо не надеялся. Ну, в тот раз. Зато следующую нашу встречу назначила на завтра! Сказала, что у неё в холодильнике тортик до завтра ещё будет свежим, а мне много сладкого в один присест вредно.

Вот только о тортиках и думать небедной девочке! Другой же можно купить! Ладно, купил цветов…

Ну, торт же ещё оставался! Вот и Авдей с Мухаммедом это никак не комментировали. Купил я, значит, цветов и весь красный, но при параде, поднялся на второй этаж и позвонил ровно в шесть. Катя открыла уже в другом платье, в белом с крупными красными горошинами, и вырез чуть выразительнее.

Цветы поставили в вазу и доели тортик. Она присела уже намного ближе. Я читал английскую газету и будто случайно касался её коленки. Катя строго говорила:

– Не отвлекайся, – убирала мою ладошку, следила за строчками и поправляла моё произношение.

Ужас просто, какие глупости пишут в английских газетах!

То есть на второй день тоже не дала, хоть и надеялся я немного больше. Но всё-таки назначила новый сеанс на завтра. Оказывается, я не понимаю главного!

Нельзя относиться к врагу так… э… по-вражески. Пока для меня враг тот, на кого укажет командир, я просто пёс. Но я ведь офицер! И боярин! Для себя, для собственного уважения нельзя унижать врага. Нужно понимать врага…

Ну, думаю, ладно. Если она и в третий раз не даст! То я… я… э…

В общем, купил я торт и цветов…

И плевать, что подумали Авдей и Мухаммед!

Поднялся на второй этаж с картонкой и букетом весь красный и в парадке. На третий звонок Катя открыла в бело-зелёном платье из таких как бы треугольников, и я решительно взглянул ей в весёлые глазки!

Цветы поставили в другую вазу, ели тортик, Катя мне что-то доказывала, а я ей возражал невпопад и как бы случайно гладил коленку. Она даже не заметила, и я оборзел – сам перешёл в наступление и стал говорить на ушко, в каком виде хотел этих её врагов, обняв Катю за талию.

Тут она засмеялась, попробовала высвободится… и я её поцеловал. Просто в щёчку. Катя замерла вдруг, глядя на меня удивлёнными синими глазками, и я поцеловал её в другую щёчку. Она приоткрыла розовый ротик, видимо, что-то хотела сказать – я не вдавался, просто впился губами в эти губки.

Она не возражала, то есть ответила на поцелуй! Ну и взрослая уже девочка просто целоваться, начал её раздевать по ходу поцелуев. А она меня! И дала, конечно, прямо на диванчике. Первый раз… то есть разы почти без разговоров.

Потом ещё три дня мы сперва делали вид, что за день до этого ничего особенного не случилось, друг друга убеждали и прямо на диване переходили к этому ничего особенному. На четвёртый день Катя сразу сказала, что ей нужно со мной серьёзно поговорить.

Я налился суровостью и сделал серьёзное лицо. Она заявила, что то, что между нами происходит, для неё значит намного важнее, чем она думала вначале. И мне ведь каникул осталась сущая ерунда, после чего меня ждут полгода воздержания, созерцания её на уроках английского и сладких воспоминаний. Вот чтоб мне было, что вспомнить, Катя предлагает не маяться больше ерундой, а сразу идти в спальню. Она вот и бельё специальное одела.

Я с ней, конечно, согласился и отнёс её в спальню на руках. Только спрашивал первый раз, куда нести. Три дня мы начинали целоваться прямо в прихожей, и я нёс её сразу в кровать. Через час-полтора мы пили растворимый кофе с помятым тортиком и болтали о пустяках. Я поднимал с пола прихожей шапку с кокардой и шинель с шевроном, одевался, целовал Катю и прощался до завтра.

У меня, может, с прошлой жизни не было такого! Да и в прошлой жизни тоже…

* * *

А Мухаммед с Авдеем не просто меня дожидались в машине! То есть не только! Мне стало не хватать школьной физкультуры по утрам, так после завтрака я час проводил для них политзанятия, а потом до обеда они были мне, и тренажёрами, и манекенами, и партнёрами в спаррингах.

После обеда я принимал с докладами управляющих, но они быстро закончились, к тому же нам, кто удостоился побыть дома, много на каникулы задали. Мне стало не хватать не только физкультуры, я с упоением решал всё новые задачи. И вечером меня ждала Катя!

Было интересно за ней наблюдать, у меня тоже проявились способности. Так я себе поставил размножение и самосохранение на минимум, вот Катя потихоньку мне добавляла. Я умудрился перебрасывать её усиление на другие участки с приемлемой для меня потерей в пятьдесят процентов…

Ну, дармовое же! И жадность это плохо, ещё мама так говорила. Вот хоть и жалко до слёз её усилий, я Кате ничего не говорил, демонстрировал эффективность её воздействия. И то ж размножаться хотелось даже на минимуме, аж челюсти сводило. В шестнадцать лет это, наверное, нормально.

И вот в определённый момент, когда от Катиного воздействия у меня мозги должны расплавиться, сам я превратиться в овоща, а она находилась просто на пределе, Катерина сама не выдержала:

– Расскажи мне всё! О себе!

– Да! Я расскажу тебе всё! – ну, сначала мне требовалось довести её до оргазма и самому кончить.

– О да! Рассказывай! – застонала она.

– Всё! Я тебе… расскажу… – вот и финишная. – Уф! Ты действительно хочешь это услышать?

– Да! – заглянула она мне в глаза.

– А с чего это вдруг ты стала задавать такие вопросы боярам? – уточнил я холодно.

– Э… – попыталась она отвести глаза.

– В глаза смотреть боярину! – приказал я небрежно. Вот так. – Продолжаем разговор. Не потому ли ты стала задавать боярину вопросы, что провела против меня магическую атаку? И просто по-человечески скажи, сколько дают за растление малолетки?

– Я тебя люблю! – пролепетала Катя.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я добрым голосом. – Так сколько?

– От пяти! – горестно воскликнула Катя. – Тебе всё равно ничего не грозило! Ты бы просто рассказал, что попаданец из другого мира…

– Это вопрос? – спросил я холодно.

– Даже если это вопрос, что это меняет?! – зло проговорила Катя.

– Многое, – так же холодно сказал я. – Я запрещаю тебе двигаться и издавать какие-либо звуки, только отвечать на мои вопросы.

Она явно напряглась… ну, корчить рожицы я ей не запрещал. Уложил повыше, поправив подушку, поцеловал её в щёчку и принялся одеваться. А она лежала на спинке голенькая и только следила за мной чудными синими глазами.

Чувствуя себя последней сволочью, я подтащил поближе стул, уселся и долго на неё смотрел, сомкнув руки в замок. Так, кажется, половое влечение к объекту ушло достаточно, можно задать первый вопрос:

– Почему ты ко мне пристала?

– По приказу моего куратора, – через силу заговорила Катя. – Его контора проследила магический обряд в Европе, благодаря которому в мир должен прийти попаданец из магически отсталой реальности. Они ошиблись, попаданец мог появиться где угодно в мире. Я должна была дать экспертное заключение, что это не ты.

– Запрещаю кому-либо отвечать на любые вопросы обо мне и самой меня спрашивать, не являюсь ли я попаданцем, – немного оборзел я. – Это ясно?

– Тебя я ни о чём не спрошу, – мрачно ответила Катерина. – Но если меня спросит мой боярин… кому я дала клятву мага! Я могу умереть от ментального противоречия!