Полная версия
Все сказки старого Вильнюса. Это будет длинный день
«Надо же, вы меня помните, а я вас нет, – думает Ромас. – Или все-таки помню? Просто забыл, что помню, так тоже бывает. И теперь ясно, откуда взялся сон про девушку из кафе. У меня самое лучшее подсознание в мире. С таким подсознанием даже в сознание приходить не обязательно. Я, впрочем, похоже, и не прихожу практически – вот, даже кошелек сегодня забыл. Какое счастье».
Но вслух он говорит:
– Спасибо. А деньги я сегодня же занесу. Буквально часа через два. Я тут рядом…
Байба кивает и ободряюще улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.
– У нас в три пересменка, – говорит она. – А если не успеете, можно и завтра.
– Нет-нет, я успею, я даже гораздо раньше… Только если вам вдруг покажется, что я псих, вы, пожалуйста, не пугайтесь, – бормочет Ромас. Залпом, не отходя от стойки, выпивает эспрессо и, решившись, признается: – Просто вы мне сегодня снились, поэтому… И… И, в общем, я скоро вернусь.
* * *«Хоть бы в этом кафе кто-нибудь по-русски говорил, – думает Анна Петровна. – А то молодые уже почти не говорят. И что мне тогда делать?»
Анна Петровна заблудилась. Всегда боялась этого больше всего на свете – поехать за границу и там заблудиться. И дорогу ни у кого не спросишь, потому что не знаешь языка. Страх был абстрактный, все равно что бояться космических полетов, или каких-нибудь африканских термитов – где ты, и где они. Анна Петровна в жизни никуда не ездила, только к родственникам на Украину, но какая же это заграница. И по-русски там все говорят.
И – вот. Поехала к внучке в гости, на свою голову. Как знала, добром эти разъезды не кончатся. А все Танька: «Погуляй, погуляй, погода хорошая, город красивый». Ну красивый, это да. Храмов много, магазины хорошие. Но как теперь дорогу искать? Лучше бы дома сидела.
Анна Петровна очень стеснялась спрашивать дорогу у прохожих. Не только здесь, «в загранице», но и дома.
Со стороны это выглядело как бессмысленное упрямство. Поджимала губы, бурчала: «Я сама», – и бочком, бочком дезертировала из любой ситуации, предполагавшей разговор с незнакомым человеком. А уж тем более просьбу о помощи, даже такой пустяковой.
Но сегодня Анне Петровне пришлось себя пересилить. Целый час готовилась, придумывала вопрос, репетировала выражение лица перед зеркальными витринами, повторяла про себя: «И ничего за это не будет! Всем у всех можно дорогу спрашивать!» Нарочно выбрала в уличной толпе самую пожилую даму, в Литве все старики по-русски говорят, а вот молодежь уже нет, только если кто-то в семье русский, но ведь об этом по лицу не догадаешься.
Впрочем, все равно не угадала, старушка оказалась иностранкой. То есть даже не литовкой, а приезжей. Она улыбалась, бурно жестикулировала, приветливо лопотала по-французски, или еще на каком-то неизвестном языке с картавым, как у певицы Мирей Матье «р», даже сунула под нос Анне Петровне карту, но карта была совсем маленькая, только самый-самый центр, Танькина улица туда не поместилась. А если бы и поместилась, Анна Петровна все равно ничего бы не поняла от страха и смущения. Сама не помнила, как ушла от иностранки, наверное, со стороны это выглядело невежливо, ох, господи, стыдно-то как.
После этой провальной попытки Анна Петровна еще долго бродила по городу. Замерзла, проголодалась и заблудилась окончательно. Тогда придумала: «Надо зайти в кафе». Деньги у нее были, Танька дала с собой бумажку в двадцать литов, это больше, чем двести рублей, вполне можно идти в кафе, на все хватит.
«Куплю горячий чай с пирожком, – думала Анна Петровна, – и заодно спрошу дорогу. Вроде как даже не стыдно спрашивать – я же клиент, деньги им плачу. Лишь бы они по-русски говорили, а то опять ничего не получится. Ох, господи».
Долго топталась перед входом, никак не решалась войти. Думала: «Вот бы там сейчас работала какая- нибудь хорошая, добрая девочка. И вот бы она говорила по-русски. Например, у нее мама русская, или папа. Или оба. И чтобы город хорошо знала, чтобы мне, старой дуре, могла объяснить. И вот бы она на мою Таньку была похожа – полненькая, светленькая, спокойная. Такую и расспрашивать не очень страшно.
Наконец, тайком перекрестившись, вошла.
* * *– Конечно, я знаю, где улица Йогайлос, – говорит Байба. – Это совсем рядом. Мы с вами на углу Сирвидо и проспекта Гедиминаса, сейчас выйдете на проспект, повернете направо и будете идти, пока не увидите магазин «Маркс и Спенсер». Такой большой, с витринами, не пропустите. Он как раз на углу Гедиминаса и вашей Йогайлос.
– «Маркс и Энгельс»? – растерянно повторяет Анна Петровна.
– Не Энгельс, а Спенсер, – улыбается Байба. – Знаете что? Давайте, пока вы пьете чай, я вам нарисую, как идти. И все-все надпишу. Тогда точно не заблудитесь.
«Господи, какая хорошая девочка, – умиленно думает Анна Петровна. – Просто ангелочек. И на Танюшку мою похожа, как сестра. Спасибо, что Ты мне ее послал».
* * *Байба стоит в подсобке, зажмурившись, ощущая коленями жар обогревателя, а затылком – холод стены. Байба делает медленный вдох, потом осторожно выдыхает, чувствуя себя всеми ветрами сразу. Байба открывает глаза, и тусклый желтый свет электрической лампы кажется ей сиянием далекой звезды. Байба улыбается, и от ее улыбки небо обрушивается на землю и земля становится небом, и небо теперь – везде.
«Сейчас, – думает Байба, – сейчас. Еще немножко постою и пойду работать».
И минуту спустя действительно возвращается в зал.
– У тебя все в порядке? – встревоженно спрашивает Эрика.
Байба кивает.
– Просто вдруг так хорошо стало, – говорит она. – Как будто я только что заново родилась. И весь мир – мой. А я – его. Не знаю, как еще объяснить.
Улица Скапо (S. Skapo g.)
Полный перечень примет и чудес улицы Скапо
Как ни старался убедить себя, что все перемены к лучшему, сколько ни напоминал, что жизнь прекрасна, просто потому что она есть, вне зависимости от того, нравятся ли нам составляющие ее эпизоды, а искренне радоваться переезду все равно не получалось.
Новая квартира была вдвое больше и при этом немного дешевле старой, стены – гораздо толще, потолки – выше, ремонт сделан без размаха, зато с любовью, а хозяева оказались не только славными людьми, но и родственниками одного из приятелей. Чего еще желать. Но – подвал вместо мансарды. Но – темный, унылый, без единого деревца двор вместо яблонь и кленов, окружавших дом на Бокшто. Но – вид из всех четырех окон только на потрескавшийся асфальт. А прежде был – на небо, купола храмов и сады Ужуписа за рекой. Практически на весь мир. И терять весь мир было, конечно, жалко до слез. Хоть и осознавал, что глупая это формулировка – «терять». Вот же он, весь мир, никуда не делся – яблони и клены, небо и купола. Просто чтобы увидеть все это, теперь недостаточно просто открыть глаза. Придется встать, одеться, выйти из дома, пройти несколько кварталов. Совсем не трудно, а все равно уже не то.
Мир останется на месте, просто труднее будет считать его своей собственностью. И это чертовски обидно.
Однако ничего не попишешь, мансарду на Бокшто продали, и новые жильцы намеревались въехать первого августа.
Машину вызвал на двадцать девятое. Воскресенье, город пустой. Ну и вообще, чего тянуть.
Вещи закончил паковать только под утро. Зверски не выспался. Кофе пришлось заваривать прямо в чашке и пить на голодный желудок – запастись с вечера хлебом и какой-нибудь ветчиной на завтрак просто забыл. Помогать никто не пришел, потому что сам дурак: если уж собрался переезжать летом, да еще в воскресенье, когда все живое сбежало из города и залегло – кто по пляжам, кто по хуторам, – будь добр хотя бы предупредить друзей заранее. А не за два часа до прибытия заказанной машины.
Впрочем, ерунда. Вещей немного, ничего такого, с чем бы не справился прилагающийся к машине грузчик, а таскать картины все равно никому не доверил бы. Друзья были нужны исключительно для моральной поддержки, потому и принялся трезвонить в самый последний момент, когда понял, что чертово настроение окончательно вышло из-под контроля и, повизгивая от ужаса, несется по склону умозрительного холма – вниз. К позорной подростковой отметке «что-то я у нас совсем бедняжечка». И как, скажите на милость, его хотя бы остановить?
Переезжать в новый дом в дурном расположении духа – что может быть хуже. Поэтому по дороге отчаянно бодрился, развлекал водителя и грузчика беспредельно глупыми, но смешными анекдотами своего школьного детства. Долго, добрую четверть часа, пока раскаленный микроавтобус кружил по Старому Городу, мужественно преодолевая целый километр, разделяющий мансарду на Бокшто и подвал на Скапо – если идти пешком, по прямой.
Вещи выгружали, досмеиваясь, потом покурили во дворе, попивая теплую кока-колу из жестяных банок, обсудили так некстати начавшуюся жару, цены на недвижимость, прелести и недостатки жизни в Старом Городе, преимущество газовых колонок перед центральным отоплением, особенности джазовой вокальной артикуляции, влияние угла наклона скалы на сохранность петроглифов из Астувансалми и другие чрезвычайно волнующие всех собравшихся вопросы. Но тут вмешался неумолимый Кронос и прикрыл лавочку: ребят ждал следующий клиент, а после еще один, в такой работе нельзя выбиваться из графика, минуты опозданий имеют свойство умножаться в геометрической прогрессии, черт его знает почему.[10]
Пришлось идти домой.
То есть в аккуратно отремонтированный чистенький прохладный подвал, уставленный коробками и пакетами. На мастерскую, где можно долго и плодотворно работать, это помещение совершенно не походило; на дом, в котором можно счастливо жить, еще меньше, по крайней мере пока. И матрас, распакованный первым, застеленный чистым бельем и заботливо накрытый ярким полосатым пледом, не только не исправил положение, а, напротив, окончательно придал подвалу вид временного пристанища для беженцев. Или погорельцев, один черт.
Сказал себе: «Все поправимо, через несколько дней здесь будет если не уютная, то вполне рабочая атмосфера, и тебе покажется, что жил здесь всегда, ты же очень быстро привыкаешь».
Все это было чистой правдой. Но прозвучало неубедительно.
Это потому что сперва надо пожрать. А потом уже разбираться с метаниями собственной загадочной души. Если вообще останется с чем разбираться. Голодному человеку и без всяких переездов непросто чувствовать себя довольным. К счастью, именно это очень легко поправимо. В двух шагах отсюда пешеходная улица Пилес, в окрестностях которой расположена чуть ли не треть городских ресторанов и кафе. Есть из чего выбирать.
Когда шел через двор, дорогу перебежал тощий черный котенок. Уныло подумал: «Вот только его не хватало. Теперь мой обед будет испорчен каким-то неведомым образом…»
Котенок оказался последней каплей – в том смысле, что наконец-то опомнился.
Сказал себе: «Так, стоп. С каких это пор ты веришь в идиотские приметы? Даже в детстве, когда няня, встретив на своем пути черную кошку, мелко крестилась и сворачивала в сторону, удивлялся: какой вред может быть от такого красивого зверька?»
Сказал себе: «Да что с тобой творится? Ты еще трещинки на асфальте начни перепрыгивать, потому что, если наступишь, непременно помрешь. Совсем чокнулся».
Сказал себе: «Ты же еще в пятнадцать лет решил, что плохих примет не бывает, только хорошие. И, кстати, до сих пор так оно и было».
Сказал себе: «Ишь, расквасился».
Сказал себе: «Я знаю, что с тобой делать. Ты у меня сейчас попляшешь».
И, потирая руки от предвкушения, пошел обратно, в подвал. То есть домой. Но не потому, что убоялся котенка, а за чистым блокнотом. Благо знал, где его искать – подвернулся под руку в последний момент, когда обтягивал упаковочной пленкой матрас, с ним и поехал. И теперь валялся рядом с наскоро обустроенной постелью. Копеечный линованный блокнот на пружинке, самая нужная в мире вещь. Вот прямо сейчас – самая нужная.
А карандаш нашелся в кармане. Что неудивительно – зачем вообще нужны человеку карманы, если в каждом из них не лежит по огрызку карандаша.
План был такой: засесть в каком-нибудь кафе и в ожидании заказа изобрести хотя бы полдюжины новых хороших примет. И записать в тетрадку, чтобы не забылись. И распространять потом потихоньку, между делом, в разговорах – «Ух ты, смотри, красное полотенце на веревке висит, моя бабка говорила, это лучшая примета на свете, надо срочно что-нибудь предпринять, сегодня у нас все получится», – и тому подобное.
Когда-то больше всего на свете любил такие невинные розыгрыши; особенно здорово было услышать свою примету несколько лет спустя из уст совершенно постороннего человека. Так случалось всего пару раз, но и это было очень много. И позволяло надеяться, что прочие выдуманные приметы тоже зажили самостоятельной жизнью, передаются из уст в уста и, конечно, регулярно сбываются. Потому что любая примета сбывается, встретившись с человеком, готовым в нее поверить. А проверена она веками или наспех сочинена позавчера – дело десятое.
Очень давно так не развлекался. Лет, страшно сказать, пятнадцать, если не больше. Просто вылетело из головы. Спасибо черному котенку, напомнил, что есть столь простой и эффективный способ поднять себе настроение. И потом ежедневно поднимать его снова и снова – себе и всем, кто под руку подвернется.
Просто так. Чтобы было.
Идти до Пилес не пришлось, кафе обнаружилось прямо на Скапо, в десятом номере, почти напротив вечно запертых черных ворот, за которыми начинается университетская территория. Никакой вывески, зато новенькая белая дверь гостеприимно приоткрыта, белоснежные тенты полощутся на ветру, на улицу выставлены четыре белых столика – настолько маленьких, что, если сидеть за таким вдвоем, выпить вместе кофе еще худо-бедно получится, а вот есть придется по очереди. Ну, разве что один из сотрапезников возьмет тарелку на колени. Примерно так и поступила пара средних лет в светлых льняных костюмах: поставили на стол напитки, а тарелки держали на весу, ловко орудуя – он одним ножом, она вилкой. Никакого недовольства своим положением не выказывали, скорее наоборот – лучились от удовольствия.
Их можно было понять – из настежь распахнутых по случаю жары окон кухни доносился столь упоительный аромат разогретых пряностей, что согласился бы отобедать здесь, даже сидя на люстре, если бы вдруг оказалось, что таков каприз шеф-повара.
Подумал: «Надо же, в июне кафе здесь еще не было. И даже неделю назад, кажется, тоже. Хотя я что угодно могу проморгать, когда несусь на всех парусах, с полной башкой ерунды. Ай, да какая разница. Главное, что сегодня кафе – есть».
Три уличных столика были заняты. Один – упомянутой парой в льняных костюмах, второй – почти наголо стриженной женщиной, похожей на красивого мальчика, третий – старичком в потертой ковбойской шляпе и красной футболке с духоподъемной надписью «Stay Wierd». Зато четвертый стол оказался совершенно свободен, даже таблички «Зарезервировано» не было на нем. Повезло – то ли вопреки давешнему черному коту, то ли благодаря ему. Второе – вероятнее.
Уселся, достал блокнот. Быстро, чтобы страница перестала быть чистой, написал: «Приметы». Подумав, исправил: «Перечень добрых примет улицы Скапо». Решил: привязать выдуманные приметы к новому месту жительства – неплохой способ быстро здесь освоиться. И даже полюбить эту улицу. Что, собственно, сейчас и требуется.
– С новосельем, – сказала седая женщина в длинном белом платье из тончайшего хлопка.
И поставила на стол чашку кофе и бокал белого вина.
Уставился на нее, открыв рот. Хотел возразить: «Я же еще ничего не заказывал!» – но она опередила:
– Это подарок. Мы видели, как вы выгружали вещи. И решили: если новый сосед сегодня к нам зайдет, обязательно его поздравим.
– Боже мой. Спасибо!
Совсем растерялся. Ну надо же – подарок к новоселью. Совершенно незнакомому человеку, который зашел в первый и, возможно, последний раз. Отличное начало жизни в мрачном подвале, который теперь просто обязан оказаться лучшей мастерской за всю жизнь. Еще нигде и никогда так гостеприимно не встречали. Поднос с чашкой кофе и бокалом вина – один из тех пустяков, которые способны навсегда перевернуть мир для того, с кем случились. А не только исправить настроение, которое уже и само готово было принести извинения и начать подниматься.
Женщина в белом улыбнулась и ушла, оставив меню. Но вместо того, чтобы выбирать еду, пригубил дареные напитки и принялся записывать:
«Если, проходя мимо кафе, вы видите, что все места заняты и только один стол свободен, немедленно садитесь туда, даже если не планировали что-либо есть или пить. Этот стол предназначен специально для вас, здесь вас ждет неожиданная радость, способная изменить если не жизнь, то отношение к ней».
– Совершенно верно. Есть такая примета. Лично я услышала о ней от своего шеф-повара, а тот – от прабабки, которая была настолько удачлива, что начала жизнь бедной сиротой, а закончила хозяйкой шести семейных ресторанов в Провансе. А вы откуда узнали?
Женщина в белом уже вернулась, чтобы принять заказ, и теперь бесцеремонно заглядывала в блокнот.
Ужасно смутился. Она тоже покраснела.
– Ой, извините, пожалуйста. Не подумала, что это может быть секрет. Собственно, я не так уж виновата, все моя дальнозоркость. Порой и не хочешь подглядывать, а все равно…
Пробормотал:
– Да нет, какие секреты. Это я просто сочиняю, чтобы развлечься. Ничего серьезного.
– Сочиняете? Какая прекрасная идея! – обрадовалась женщина в белом. – Получается, про пустой стол вы просто нечаянно угадали? Удивительное совпадение! И название отличное: «Перечень добрых примет улицы Скапо». У нашей улицы действительно есть совершенно особые приметы, известные только местным старожилам, которых, по правде сказать, осталось не так уж много. Я сама не раз думала, хорошо бы все записать, пока есть кому рассказывать, но руки не дошли. Да и не любительница я записывать, мне больше нравится просто поговорить.
Не веря своей удаче, спросил:
– А мне расскажете? Я с радостью все запишу. И для вас потом сделаю копию, если захотите.
– Конечно, расскажу. Только сперва отнесу на кухню ваш заказ. Догадываюсь, что вы еще не выбрали, значит, выберу для вас сама. Обычно я не ошибаюсь. Согласны?
Зачарованно кивнул, хотя никогда прежде не доверял принятие столь ответственного решения чужим людям.
– А пока пусть начинают соседи, – сказала она. – Вам повезло, сегодня все клиенты – жители улицы Скапо, наши с вами соседи. По воскресеньям сюда больше никто и не ходит.
Надо же. Был совершенно уверен, что дед в ковбойской шляпе – иностранец, турист. И парочка в льняных костюмах, скорее всего, тоже. Да и стриженая дама – весьма вероятно. Думал так не из-за одежды и манер, по этим признакам отличить местных от приезжих в последнее время становится все труднее. Просто выражение лиц у всех клиентов кафе было примерно одинаковое – радостное, расслабленное и одновременно очень внимательное, в таком состоянии обычно пребывают туристы, для которых весь день – непрерывный праздник, а мир полон мелких неприметных чудес, упустить которые было бы досадно.
Подумал: «Ну, если таковы мои новые соседи, тем лучше для всех нас».
Первым заговорил мужчина – тот, что держал тарелку на весу.
– Вам действительно интересно? – спросил он. Приветливо и немного недоверчиво.
– Вы даже не представляете насколько.
– Хорошо, – кивнул тот. И задумался: – С чего бы начать?
– Со стены, конечно, – подсказала его спутница.
– Да, пожалуй. Ладно, слушайте: во дворе дома номер шесть по улице Скапо есть старая стена. Часть ее выкрашена в белый цвет, а часть – в черный. Двор почти всегда заперт, но, если улучить момент, пробраться туда и нарисовать что-то черной краской по черной стене, этот предмет, человек или явление непременно появятся в вашей жизни. А если вы, напротив, хотите, чтобы из вашей жизни что-то ушло, вам следует нарисовать это белой краской на белой части стены. Говорят, что, если вы совсем не умеете рисовать, можно просто написать словами, причем на любом языке, стена все понимает.
И, подумав, добавил:
– Но последнее утверждение лично я пока не проверял. А принимать что-либо на веру не в моих привычках.
– Так Аста из восьмой квартиры проверяла, – неожиданно вмешалась стриженая женщина. – Когда свекровь ее совсем допекла. Пошла и написала белым по белому: «Милда». И та…
Ахнул:
– Неужели умерла?
– Да нет, почему сразу умерла. Просто вышла замуж за деревенского. И переехала к нему. Теперь только на праздники в городе появляется, а это вполне можно пережить. У этой стены из шестого вообще хороший характер. Не то что у Серого Инвалида, который одно время подкарауливал прохожих у третьего номера.
– У третьего? Ну надо же, именно там я и живу. А что за инвалид? Почему серый?
– Да потому что в любое время года носил серую шляпу и такое же пальто, длинное и бесформенное, как чехол. Ой, только не надо это записывать, его уже давным-давно тут нет, а значит, нет и дурной приметы. На самом деле, старый негодник даже инвалидом не был, коляска то ли осталась от его покойной жены, то ли еще откуда-то взял. Так он что творил – каждое утро эту чертову коляску со второго этажа стаскивал, ставил у ворот, садился и пугал детей. Говорил им: «Твоя мама скоро умрет!» – или еще что-нибудь в таком роде. И не то смеялся, не то просто кашлял. Но дети очень пугались, факт. Ничья мама, конечно, так и не умерла, по крайней мере не так скоро, как он обещал. Но, в любом случае, встретить Серого Инвалида было очень плохой приметой, увидел – и весь день насмарку. Если, конечно, не подпрыгнуть три раза как можно выше, хлопая при этом в ладоши. Дети-то справлялись запросто, но некоторым старикам было затруднительно, а большинство соседей просто стеснялись прилюдно скакать… Но, к счастью, кто-то пробрался в шестой двор и нарисовал этого негодяя на белой стене. Ну и тот, конечно, сразу же продал квартиру и переехал в Пашилайчай, где теперь и…[11]
– Да не кто-то, – перебил ее старик в ковбойской шляпе, – а Йонас и Вера. Они тогда еще в школе учились, но рисовали уже неплохо, и все у них прекрасно получилось. Постарались, молодцы.
– Правда? Я не знала. Надо будет их отблагодарить при случае, – обрадовалась стриженая женщина. И заключила: – В общем, Серого Инвалида на Скапо больше нет. С его отъездом на нашей улице не осталось никаких дурных примет и угрожающих знаков.
– Погоди, – задумчиво сказала та, что в льняном костюме. – А Человек С Голубым Фонариком? Он же до сих пор иногда здесь ходит.
– А чем он тебе не угодил? Пользы от него всяко больше, чем вреда. Которого, строго говоря, почти и нет.
– Согласна. Но все равно фигура неоднозначная.
Взмолился:
– Да расскажите же! Что за человек? Что за голубой фонарик?
– Вполне обычный фонарик, просто свет у него не желтый, а такой, знаете, холодный голубой. Было время, когда это казалось удивительным, но сейчас подобный фонарик можно купить почти в любом магазине. Дело, впрочем, не в нем, фонарик – просто вспомогательный инструмент. А вот что за человек с ним ходит – это большой вопрос. Ясно, что не обычный сборщик мусора.
И умолкла, как будто уже все было сказано.
– Факты таковы, – принялась объяснять стриженая. – Время от времени по ночам на улице Скапо появляется некий человек. Одет он может быть как угодно, но лицо его всегда скрыто шляпой или кепкой с козырьком. Он ходит по дворам, причем каким-то образом проникает и в закрытые. Рыщет, шарит по всем углам, но особенно внимательно ищет у подъездов и входных дверей квартир, подолгу там топчется, светит себе фонариком. Собственно, только по пятну голубого света его и можно обнаружить, сам-то он неприметен и легок как тень, и шума от его действий никогда не бывает. Всегда уходит с добычей и при этом – с пустыми руками. Потому что его добычу нельзя увидеть. Человек С Голубым Фонариком забирает себе то, что люди никогда не несут в дом. Понимаете, о чем я?
Печально помотал головой:
– Вообще не представляю, что это может быть. В старые времена вроде бы оставляли у входа галоши. Но сейчас так не принято, да и галош никто не носит.
– Да какие галоши. У входа в дом обычно оставляют тайны, – усмехнулся старик в ковбойской шляпе. – Впрочем, тайны – это громко сказано. Скорее мелкие секреты. То, о чем не хотят рассказывать домашним. Причины могут быть самые разные. Кто-то скрывает неприятности, чтобы не огорчать близких, кто-то, напротив, успехи, потому что хочет наслаждаться их плодами в одиночку Дети часто скрывают плохие отметки, подростки – выкуренные сигареты, взрослые – любовников, а некоторые старики – диагнозы. И так далее. Ясно, что я привожу лишь самые банальные примеры. Жизнь обычно сложней и запутанней любого предположения. Но в целом вам теперь хотя бы понятно, о чем речь.
Сказал:
– О чем речь, понятно. Но, слушайте, как он это делает? И что именно забирает? Неприятности? Сигарету? И тем более любовницу? Которая все-таки живой человек, обладающий свободной волей. Как ее можно забрать? И куда?