Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал

– Охотоводство Сланцевского района Ленинградской области. Выдана Полякову Александру Кондратьевичу, внештатному сотруднику лесничества. Номер оружия указан и возраст. Одиннадцать… а, уже двенадцать лет. Выдан… Хм, Поляковым. Кэ, Гэ? Отец, что ли?

– Отец. Он у меня лесничим был, пока в армию не призвали, вот и выдал.

– Ну эта справка действительна только на территории указанного района, но как документ пойдет. А теперь все же проясни мне один прелюбопытный момент. Документы ты мои быстро пролистал, явно знал, куда смотреть. Значит, действительно знаешь, как распознать фальшивку. От кого узнал?

– От одного капитана-пограничника. Гордеев его фамилия, – ответил я, убирая справку обратно, мне ее вернули.

– Не Антон ли часом?

– Да, Антон Васильевич.

– Да ладно, – широко улыбнулся тот. – Он же мой свояк, мы на сестрах женаты. Как он? Где его видел?

– Умер он, многочисленные осколочные ранения живота и таза. Газовая гангрена и все остальное сопутствующее. А видел я его в полевом госпитале километрах в семидесяти отсюда. Сейчас покажу.

Достав из-за голенища сапога трофейную карту, я острозаточенным карандашом указал на лес, где стоял госпиталь.

– Вот тут хоронили умерших от ран. Четвертая братская могила от тополя, он там похоронен. Карту себе оставьте, закончилась она, все равно выкинуть хотел.

Было заметно, что старлей, а его звали Сергеем Шальским, сильно расстроен. Он взял карту и стал осматривать ее.

– А ведь мы тут недалеко почти две недели постом стояли. Кто же знал?

Шальский отошел в сторону, ему явно было не до разговоров, видимо, погибший капитан был ему близким другом. Не только свояком, так что нить беседы перехватил старшина:

– Оттуда карта?

– Трофей, с лично убиенных немцев снял. Дней десять назад на лагерь моей семьи наткнулись немцы, видимо дозор. Два мотоцикла дальше, не останавливаясь, проехали, а один встал. Решили пошукать у нас в телегах. Я от родника с ведром воды шел, первым их увидел. Подкрался и застрелил. Наган у меня тогда был. Мотоцикл и все оружие отогнал к нашим, горючки хватило, а мне там подзатыльников надавали на просьбу выдать справку, что это я убил немцев и добыл технику с оружием. Видимо, решили себе приписать захват и бой. Командовал там некто старший лейтенант Заславский, командир сводного батальона. Потом, спустя несколько дней, когда мы на дороге под дождем двигались, еще застрявший бронетранспортер встретили, там немцы внутри сохли и обед себе готовили на примусе, я их побил из пистолета, но вытаскивать машину из грязи не стал, хотя возможность такая была. Знаю теперь, как наши командиры встретят такой трофей, мне подзатыльников с первого раза хватило. Так что сжег я бронетранспортер. Правда, карты в нем не было, это с первых трофеев.

– Наверное, не только карту взял? – сказал вернувшийся старлей. Карту, что я ему отдал, он уже убрал в свой планшет.

– Вот что, старлей, – ткнул я ему пальцем в грудь. – Я исповедую закон, что в бою взято – то свято. Вот только попробуйте полазить у нас в телегах или повозках. Перейдете в стан врагов, там трофеи и они мои. А в лесу даже у вас против меня никаких шансов. Я ясно пояснил эту ситуацию?

– Вполне, – неожиданно улыбнулся тот. – Обещаю, осматривать повозки не будем.

Не зло или как-то иронично, а по-доброму улыбнулся, как старший брат младшему, что недавно накосячил.

– Так ты не один? – влез в разговор старшина.

– Нет, конечно, много нас Поляковых. Одних детей девять, считая меня. Мама, бабушка с дедом. Они там, в лагере рядом со смолокурней, да и освобожденные заложницы тоже.

– Мы тут проедем? – кивнул старлей на узкую дорогу к смолокурне.

– Поскребете бортами по веткам, но проедете, – уверенно ответил я. – Вот если бы машина крытой была, то нет, там несколько низко висящих веток имеется. Задрали бы брезент и дуги поломали.

– Товарищ старший лейтенант, – подал голос водитель, что поднял капот со своей стороны, и проныл: – Бензина километров на десять осталось.

– Это не проблема, я слил с трофейного бронетранспортера бензин, четыре полных канистры. Поделюсь. Дам одну… Нет, даже две, не жалко.

– Договорились, – усмехнулся старлей.

– Кстати, вы ели?

– Пока не успели, вчера ужинали только, запас продовольствия к концу подошел.

– Отлично, наши уже должны были приготовить обед, сейчас доедем до лагеря, похлебаем супу и за работу. Буду показать, что настрелял. Надеюсь, трофеями поделитесь?

– Вот тут губу не раскатывай. Я обещал в телеги не лезть, это выполню, а все остальное сдать придется.

– Черт, – искренне сказал я в пространство, под усмешки старшины и старлея.

Нормальные парни оказались.

– Давай в кузов, дорогу покажешь.

– Хорошо.

Одним броском оказавшись в кузове, он был почти пуст, один ящик из-под патронов и сидоры бойцов, вот и все. Негусто. Водитель завел машину и, вернувшись в кабину, с хрустом врубив передачу, медленно повел машину по узкому туннелю. Сидеть пришлось на корточках, скамеек не было, а ящик занят, ненапряжно.

– Вот там метрах в тридцати тело беженки. Убита, – указал я старшине.

Тот, прищурившись, посмотрел в указанную сторону и кивнул, мол, запомнил. Мы метров на двести успели отъехать от перекрестка, как сидевший рядом молоденький рыжий курносый пограничник со сбитой на затылок фуражкой привлек внимание старшины, что сидел рядом со мной, и указал назад. Обернувшись, я тоже увидел морду крытого ЗиСа, что следовал за нами. За ним виднелись еще машины, две точно, но вроде было больше. Видимо, командир какой-то автоколонны, заметив, что какая-то машина ушла с забитой дороги, и приказал поворачивать следом, надеясь, что эта дорога выведет их из леса.

– Не проедут! – стараясь прокричать рев мотора «полуторки», сообщил я. – Тут ветки низкие, крытым машинам не пройти, рубить надо.

– Топор есть? – уточнил старшина.

– Только в лагере. Пилы и топор. Плотницкий инструмент отца.

– Понял.

Старшина тут же застучал по фанерной крыше «полуторки». Грузовичок сразу остановился, открылась дверь и на подножку встал старлей.

– Что?

– У нас попутчики, – махнул за спину старшина. – Сашка говорит, скоро встанут, не проедут, ветви низко висят, дорогу чистить надо. У него в лагере инструмент есть.

– Там вроде санитарный автобус, – привстав на цыпочки, щурясь, присмотрелся тот. – Может, раненых везут? Вот что, старшина. Бери бойца, остаешься тут, встретишь их. Если раненых везут, поможешь. Если нет, пусть задним ходом выбираются на дорогу, недалеко уехали.

– Иванов, за мной, – скомандовал старшина и первым покинул кузов машины с винтовкой в руках.

За ним последовал один из пограничников, молодой парень, явно второго года службы, слушком все справно на нем сидело, да и движения были как у опытного солдата. Стралей вернулся в кабину, и мы продолжили движение. В некоторых местах действительно ветви висели над дорогой, и проезжали там осторожно, в паре мест даже руками из кузова приподнимали ветви, чтобы нас не смело на землю. Но, как бы то ни было, пять минут движения по дороге и нас встречает дед.

Тут лес был свободен, так что водитель свернул к лагерю, протиснувшись между деревьев, просто убрал машину с дороги, освобождая ее, и почти сразу же заглушил. Покинув кузов одним из первых, я сразу же стал командовать всеми, включая пограничников. Причем как-то так сложилось, что Шальский особо не возражал. Все мои команды были в тему. Обед уже был готов, наши даже поесть успели. Как раз чай пили. Так что бабушка с Мариной засуетились. У погранцов была своя посуда, они выстроишь к ведру, протягивали котелки Марине, которая половником разливала суп, он у нас сегодня мясной, с тушенкой, я по запаху понял. Некоторые задумчиво поглядывали на нее и переводили взгляды на меня, явно сравнивая. Даже слепой поймет, что мы близнецы. Одного пограничника я отправил с пилой и топором назад к старшине, а другого к поляне, чтобы охранял там все, на опушке постоит. Ему бабушка дала еще горячую лепешку с копченым салом, так что, жуя на ходу, тот быстрым шагом утопал по дороге к смолокурне. Ну а мне вручили тарелку, и я сел рядом с пограничниками, обедая. Остальным оставили, я сообщил, сколько людей привел.

Ели молча и быстро, время утекало, это понимали все. Когда попили чаю, старлею и одному из бойцов выдали кружки, у остальных они свои были, мы собрались и стали заниматься делом. Пока ели, вернулся тот погранец, что к старшине бегал, вот он как раз доедал свою порцию, вприкуску с лепешкой. Марина их изрядно напекла, по одной всем хватало, и он как раз собирался приступить к чаю, когда мы закончили. Этого бойца не трогали, у него прием пищи продолжался. Старлей сразу отправил замену часовому у смолокурни, горячая пища это все же горячая пища, тем более кормили мы их с охоткой. Потом он бегло опросил женщин, освобожденных мной, постоянно хмурясь, после чего оставил в лагере водителя, тому я успел выдать две канистры с бензином, и, заправив машину, он стал вести опрос женщин, записывая показания в выданном командиром бланке.

Когда мы со старлеем собрались двинуть к смолокурне с бойцами, подошел старшина с Ивановым. Он доложил, что на дороге действительно встала санитарная колонна из одиннадцати машин. Инструменты санитарам, что были в сопровождении, уже выданы, они и расчищают дорогу. Также доложил и об убитой девушке, он и ее место нахождения осмотреть успел. Потом старшина с бойцом сели обедать, тут и часовой со смолокурни подошел, присоединился, а мы двинули дальше. Шальский оказался на удивление нудным в опросе командиром. Я буквально в красках описывал каждый свой шаг, старлей, пока его бойцы собирали оружие, осматривали тела и составляли список убитых и трофеев, записывал и даже зарисовывал, как я себя вел при ответном огне. Как первых двух бандитов с носилками застрелил, забрав карабин. Их уже осмотрели, и два бойца, натянув на лица повязки, изучали тела беженцев, убитых в овраге. Оказалось, их там было двадцать семь, включая троих детей. Никого не жалели. Было еще два военнослужащих. Чуть позже их документы обнаружили среди вещей главаря. Один из пограничников прошелся по следам лошадиных копыт и вернулся с тремя лошадьми, он им и уздечки надел, те стреноженные на соседней поляне находились, там же и ручей был, где те пили. Думаю, и бандиты питьевую воду оттуда же таскали.

Чуть позже к нам присоединился старшина, который не менее внимательно и с немалым интересом осматривал те места, откуда я стрелял, и даже бегал смотреть, куда я попадал, изучая пулевые отверстия в досках амбара. Бандитов не трогали. Чем дальше, тем задумчивее становились оба командира, то и дело бросая на меня заинтересованные взгляды. Похоже, только сейчас они поверили, что всех бандитов действительно положил я. Сейчас бойцы копали ямы, чтобы схоронить как бандитов, так и их жертв. Причем пограничники сами не копали, выставили на дороге пост, отловили два десятка одиночек-армейцев. Даже на носилках принесли тело той убитой, что мы нашли первой. Тем более поляна была свободна, когда санитарная колонна дошла до смолокурни, то проехала поляну и двинула дальше. Тут мы отвлеклись на пару минут от изучения моего боя с бандитами. На поляне машины встали, затор впереди убирали с помощью наших пил, вот я и подошел к военврачу. С плечом. Тот осмотрел, ощупал и сказал, что у меня просто синяк, сам сойдет. Успокоил, в общем. После этого мы продолжили.

А медики уехали, причем оказалось, что за этой колонной шло еще порядочно машин. Вот мы и работали, и описывали все под постоянный гул машин. Когда мы закончили, как раз неполный артиллерийский дивизион проходил. Трактора так и ревели, буксируя пушки. Тяжелые гаубицы, семь штук. Как я понял, остатки дивизиона. А вот инструмент мне не вернули, когда я спросил о них старшину, тот быстро провел расследование и развел руками. С санитарной колонной уехали. Чтобы я еще раз… Хотя раненым помог быстрее лес пересечь, так что пусть подавятся.

– Все, что было, рассказал, – когда мы закончили, сказал я. – Дадите что?

– А что надо? – что-то дописывая в блокноте, задумчиво поинтересовался Шальский.

– Патроны бы для ТТ. Сотни три, если не жалко.

– Выдай, – кивнул тот старшине, после чего, сделав последнюю запись, убирая блокнот в планшет, повернулся ко мне. – Мы сейчас погрузимся, похороним и уедем. Лошади и повозки нам не нужны. Заберешь?

– Конечно. Справку о побитых бандитах дашь? Ну и то, что транспортные средства с лошадьми это мои трофеи, законные.

– Не волнуйся, с этим проблем не возникнет. Ты тут отлично поработал, мы реально в восхищении. Я изучил все твои движения и перемещения и зарисовал, так может двигаться только опытный боец, ветеран, с огромным практическим опытом. У тебя, я понимаю, его не может быть, поэтому ответь, как?

– Просто чуйка, природный дар, – пожал я плечами.

Мы отошли в сторону, чтобы не дышать выхлопными газами тракторов, хорошо те надымили на поляне.

– Вполне возможно, отрицать не буду. Мои бойцы уже поговорили с твоей семьей, я в курсе о перестрелке с бандитами, что ограбили леспромхоз, и то, что ты после ранения потерял память. Учишься и познаешь все заново, но все равно странно.

– Да я согласен, но вот есть это и все. Ничего тут не сделаешь.

– Да я же не возражаю, – грустно улыбнулся старлей и, сняв фуражку, вытер платком мокрый от пота лоб. – Морит, наверное, дождь будет… Я хочу сказать, что наоборот рад, что ты такой есть. Молодец, так держать… Расскажи об Антоне, как вы познакомились.

– Да как. В госпитале была палатка, ее «палаткой смертников» еще называли, там безнадежные лежали. Бросили их фактически. Умер, вынесут и следующего на свободную койку. Вот я зашел и стал играть им. У меня гитара, еще пою свои песни. Не хочу, чтобы они уходили всеми брошенные. А в свободное время, пока пальцы отдыхали, общался с ними, много интересного узнал, очень много. Вот так вот и с Антоном. Когда он умер, я не видел, вечером уходил в свой лагерь, был жив, утром пришел, там уже новый безнадежный лежит. Вот такие дела.

– Про немцев расскажи.

Вернувшийся старшина также с не меньшим интересом выслушал в подробностях, как я положил мотоциклистов, а вот экипаж бронетранспортера меня просто прощелкал. Это оба командира понимали.

– А про самолеты, почему не рассказываешь про двух сбитых бомбардировщиков? Думаешь, мы не заинтересовались, откуда у тебя такой синящие на все плечо?

– От сестричек узнали? – смутился я.

– Только и трещат про это. Очень гордятся, – кивнул старшина.

– Было такое, что уж теперь говорить. Из трофейного противотанкового ружья, что снял с бронетранспортера. Я же стрелок, снайпер, а они невысоко летали, даже километра не было. Прикинул скорость пули, сделал первоначально пробный выстрел, потом рассчитал скорость самолетов, выставил прицел и стал стрелять по кабинам, в пилотов целил. Так и сбил двух. По кому стрелял, те к земле и полетели. А остальные танкистов разбомбили, наверняка видели на дороге. Жаль, остальных не достал, уже стрелять не мог. Тут сами видели с левой руки, стрелять приходилось.

– Видели… Мы и летчиков этих сбитых ловили, – хмыкнул старшина. – Видели и как бомбардировщики падали, только понять не могли, кто их сшиб.

– Было бы патронов побольше, во все бы стрелял, что летает с крестами, а у меня мизер. Запас маленький, только на крайний случай.

– Ясно, – вздохнул старлей и, посмотрев в сторону могил, где хоронили жертв бандитов, последних уже закопали, сказал: – Уже потерпевшие подошли. Идем, хоронить будем.

Все уже было готово, да и старший сержант, что там командовал, нам знак подал. Пришли дед с бабушкой и Марина, ну и обе освобожденные мной женщины. Их уже вызывали ранее на поляну, они свои вещи опознавали среди барахла бандитов. Кстати, и велосипед был найден, вполне новый женский велосипед. Это последних жертв, матери с сыном, евреев вроде. Похороны прошли с некоторой печалью, кто хотел, взял слово, после чего закопали жертв, ну и поставили столб с именами павших. Кто погиб, узнали из документов, их бандиты тоже собирали. Сам старлей, машина уже их была загружена тем, что было отбито, все не влезло, так что погранцы отловили порожнюю машину, водитель не мог найти свою часть, и загрузили. У того бак тоже почти пуст был, пришлось поделиться двумя оставшимися канистрами. Шальский жадным не был, как и обещал, все отдал мне, даже велосипед и несколько патронных пачек для ТТ и моего ППШ, так что мне зачем жадничать? Правда, сами порожние канистры я попросил вернуть, штука нужная и дефицитная.

Погранцы, попрощавшись, уехали, ну и мы стали собираться, ночевать в этом мрачном лесу никто не хотел. Обе спасенные остались с нами, старлей, когда те попросились именно к нам, кажется, даже вздохнул с облегчением, так что легко согласился на это и, собравшись, уехал. Красноармейцы, что занимались похоронами, построившись в колонну, направились следом, им было велено идти на сборный пункт, там сейчас старший сержант-сапер командовал. После похорон спасенные с бабушкой направились в наш лагерь, Марина покатила велосипед, а мы с дедом, осмотрев лошадей, признав их годными, изучали возок и телегу. Столько транспортных средств, в принципе нам не нужно было, хотя телега пригодится. Освободим свои, а то перегруженные. Лайки крутились вокруг нас, им, наконец, разрешили покинуть лагерь, так что обнюхивали все. Когда мы запрягли лошадей, в возке, судя по сбруе, как раз две лошади ходили, то отвели трофеи в сторону. Вернуться по дороге к лагерю практически не представлялось возможным. Тут не только техника шла, но и появилось изрядное количество беженцев. Так что дед остался охранять трофеи, а я вернулся в лагерь. За час мы собрались, это не быстрое дело, и когда на дороге появился просвет, вклинились в движение. Добрались до деда и, снова влившись в колонну беженцев, покатили дальше, причем набрав побольше людей пассажирами. Отбирали те семьи, где были дети. Пустой от груза возок вез только беженцев. Им Марина управляла, я своей телегой, а трофейная деревенская двигалась на привязи за мной, в смысле повод лошади привязан, что в нее была запряжена. Кобылка молодая оказалась. Дед замыкал. Вся наша малышня была со мной, с дедом спасенные, бабушка с мамой, ну и Кирюха.

Техника, что успела тут пройти, разбила дорогу, лес, просохнуть нормально она не успела, но, к счастью, нигде не застряли и, выбравшись из леса, преодолели небольшую речушку вброд, мост был разрушен, и, проехав по единственной деревенской улочке полупустой деревни, покатили дальше.

Чуть позже я приметил вдали дым паровоза и на первом же перекрестке свернул. Не ошибся. Там была железнодорожная станция, проходная. Почти все беженцы, что с нами были, почти двадцать детей насчитать можно, остались тут, был шанс убраться из-под катка военной машины Германии не на своих двоих, а на попутном поезде, вот они и решили им воспользоваться. Обе спасенные также остались тут. Уже темнело, поэтому, оставив беженцев, они ждали поезд, который должен подойти с наступлением темноты, отъехали в сторону, где встали лагерем. В сторону это на пару километров, не хочу, чтобы до нас долетали осколки бомб, если станцию будут бомбить. Пока бабушка готовила ужин, вода у нас в канистрах запасена была, тут кроме станции источников не было, я освободил трофеи, деревенскую телегу и возок, и мы с дедом сделали вот что. Крепкого молодого коня, переделав сбруи, впрягли в мою телегу, а то Орешек слишком быстро уставал, тяжеловата для него моя груженая телега, а так полегче будет. Потом мы с дедом прокатились до станции, там было несколько палаток с красными крестами, и туда подъезжали машины с ранеными. Но не только машины, телег хватало. Найдя старшего этого эвакуационного пункта, мы с дедом изъявили желание передать оба транспортных средства на баланс этому медподразделению. Правда про справки я не забыл, и обрадованный военврач (с транспортными средствами была беда) легко нам их выдал, даже печати поставил. Кстати, у Шальского тоже своя печать была, он, когда мне документы выдавал, печати ставил. Эти документы я сохранил. На них военврач сделал приписки, что возок и телега поступили на службу в армию в такое-то подразделение. А мы, таким способом избавившись от откровенно ненужных транспортных средств, пешком уже в сгущающейся темноте вернулись к лагерю, в сопровождении лаек. Те с нами прогулялись. Как раз успели к ужину.

Маринка еще насмешила, пыталась кататься на велосипеде, не очень у нее это получалось. А вот велик я решил сохранить и оставить для жизни в Москве. Хозяев у него теперь нет, нашим будет. Я не барахольщик, просто очень хозяйственный, да и ответственность на мне за семью. Так что, посмотрев на подходе, как Марина учится ездить на велосипеде вокруг костра, где было освещенное пятно, я лишь улыбнулся. Подойдя к костру, где собрались наши, успокоил маму, пока мы сдавали возок и телегу, подошел эшелон и почти все беженцы сели на него, нашлись места. Правда, ехать придется фактически стоя, но они были согласны даже на это.

После ужина мы с дедом проверили лошадей, те стреноженные паслись в стороне, за ними лайки присматривали и Шарик, если что, голос подаст, после чего дед отправился спать, уже все смотрели сны. Я же посмотрел в сторону станции, там затемнение соблюдалось, ни огонька, хотя следы ранних бомбежек были видны невооруженным взглядом, и, тоже устроившись, быстро уснул. Мне место подготовили под моей телегой. Привык уже. Набросают охапку сена, на него одеяло и вторым укрываться. В качестве подушки вещевой мешок, он мягкий. Две подушки у нас были, но это мамина и бабушки. Трофейная надувная стала Марининой, она ее себе прибрала и считала своей собственностью. Я это сделал как подарок, порадовав ее. Ладно, завтра сразу с утра двинем, и думаю, дней через шесть доберемся до леса, где я золото припрятал. Кстати, продовольствие к концу подходит. На пару дней осталось, значит нужно закупать. В деревнях смысла нет, а вот на продуктовом рынке какого-нибудь городка самое то. Я уже узнал, на станции поспрашивал, был такой на нашем пути, назывался Дно. Там же была следующая железнодорожная, даже узловая станция. Как раз через пару дней и доберемся. Если все нормально будет в дороге, то к вечеру послезавтра будем на месте. Или утром третьего дня.

Спать одному мне удавалось редко (при таком разнообразии сестричек и братьев, самый младший пока мал), но средний Димка не упускал возможности разделить со мной постель. Вот и сегодня я проснулся с рассветом, дед прошел мимо, шурша сапогами по траве, тот лежал рядом, стащив с меня одеяло и закутавшись в него. Отчего мне и Ольге, прижавшейся с другого бока, было заметно холодно. Остальная малышня расположилась кто где. Осторожно выбравшись из-под телеги и переложив на свое теплое место Ольгу, забрал часть одеяла у Димки, он, стервец, еще и подоткнул его с разных сторон под себя, и накрыл обоих. Роса уже выпала, влажно, оставляя след на траве, собирая на босые ноги влагу, я отошел в сторону и, присев, стал осматривать ноги. Сапоги мои стояли тут же. Под телегой, накрытыми портянками. Два дня их уже ношу, стирать пора, значит, в корзину с грязным бельем уберем, нужны свежие. Да и влажные они слишком от росы. Убрав портянки в мешок, там все в стирку приготовлено, а стирать из-за Кирюхи приходилось часто, я нашел в своей телеге один из вещевых мешков и, развязав горловину, стал искать портянки. У меня штук пять пар запасено было в дорогу. Нашел, протер ноги и, намотав их, вбил в сапоги. Моя возня и шуршание в телеге никак не разбудили малышню, это сложно сделать.

Марина и бабушка уже проснулись, возвращались от оврага, где у нас был оборудован туалет. Тут метров пятьдесят. Там не то чтобы овраг, но низина солидная. Да еще с кустиками, так что для туалета удобно, со стороны не видно. Накинув свою кожаную куртку, купленную еще в Москве, все же утром прохладно, я отошел в сторону, к самодельному рукомойнику. Тот был пуст, поэтому прихватил у деда канистру с остатками воды, вторую еще вчера использовали для ужина, и долил. А то и Маринка уже подошла, умыться нужно, ну и вообще привести себя в порядок. Сам дед уже налил из этой канистры воды в котелок, все для чая. Суп варить сегодня не будем, остались остатки вчерашней похлебки, но это для собак, с хлебом разбавим, чтобы им хватало. Ну а мы чайку попьем. Сейчас Марина умоется, почистит зубы и займется выпеканием лепешек, на которых уже руку набила. У нас и жаровня специальная была. Штука такая на ножках ставится над костром, чтобы сковороду можно было на нее класть для готовки. Кстати, Марина уже жаловалась, что одной сковороды ей мало, готовить и выпекать приходилось много, а с одной сковородой это занимало порядочно времени. Нужна хотя бы еще одна. Ну и масло тоже подходило к концу. Я еще вчера сказал, чтобы составили список, мол, скоро городок будет, вот там все и закупим, хоть небольшой, но рынок там должен быть.

После того как бабушка и Марина привели себя в порядок после ночи и засуетились у костра (дед его уже развел, разгорался), я сам вернулся от кустиков и, умывшись, да и зубы почистив, занялся собаками. Что-что, а они только моя обязанность, кормил я их сам. Старший у лаек кобель Волк, вожак, был он псом отца, тот его растил и тому он подчинялся, однако с той поры, как отец уехал, Волк стал постепенно слушаться меня. Слушал и раньше, но держался как-то обособленно, сегодня первая ночь, когда он спал рядом со мной, в ногах устроился, под телегой. Остальные тоже вокруг расположились. Сейчас псы, немного возбужденные, наблюдали, как я, накрошив им в миски остатки вчерашних лепешек, специально побольше напекли, заливаю их бульоном от похлебки, ну и тем, что осталось из гущи. Лайки стали жадно есть, они всегда хотят есть, а я отнес миску Шарику. Он все так же был на привязи у моей телеги, но за последнее время заметно вытянулся, похудел, да и выглядел бодро для своих шести собачьих лет. Втягиваться начал в путешествие, пробежки помогли, не всегда на телеге он ехал.