Мирт. Холмы Каледонии

– Ваша рука, – сощурился Ортанс. – Так?

Цзиянь вздохнул. Иногда проницательность друга казалась ему совершенно излишней. Он предпочел бы остановиться на том моменте, в котором его присутствие в гондоле дирижабля не имеет функциональной необходимости. Наивно было надеяться…

– Дайте я посмотрю, – Ортанс потянулся к нему через кресло, задев чашки. Чай расплескался на деревянную столешницу, но он даже не обратил внимания.

Цзиянь инстинктивно прижал руку к груди.

– Не надо, – натянуто улыбнулся он. – Все в порядке…

– Я вижу, как в порядке, – столик уехал в сторону, и Ортанс опустился на колени перед креслом, доставая из кармана монокль.

– Я не…

– Дайте взглянуть. И не вздумайте щадить мои чувства. Вы же не станете скрывать от хирурга, что шрам от зашитой им раны воспалился?

По лицу Цзияня он понял ответ – этот будет.

– Я не знаю, что у вас за порядки в вашей Ханьской империи, – пробормотал Ортанс. – Но здесь Британия, и тут у пациентов нет тайн от врачей. А я ваш врач – считайте так, если вам будет легче.

– Вы мой друг, – мягко ответил Цзиянь. – И я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах, для меня. Просто иногда сил… недостаточно.

Он ослабил шейный платок и расстегнул пуговицы на жилете. Для него было привычно раздеваться перед Ортансом – так врач снимает одежду перед пациентом. К тому же в Хань намного легче относились к телу, чем в чопорной Британии, где стремились закрыть чехлами даже ножки рояля. Ортансу было сложнее – он всегда начинал осмотр с какой-то долей смущения, которую Цзиянь предпочитал не замечать.

Он высвободил механическую руку из рукава рубашки и позволил Ортансу оценить проблему.

Ортанс что-то проворчал сквозь зубы по-гэльски – не иначе как помянул Малый народец, хотя они тут точно были ни при чем. Просто Цзиянь счел, что Ортанс и так сделал для него слишком много, и не жаловался, а Ортанс, увлеченный проектированием дирижабля, не настаивал на регулярных осмотрах.

Как выяснилось, зря.

– М-да… – Ортанс провел кончиком большого пальца по воспалившемуся шраму в том месте, где металл спаивался с человеческой кожей. – Нехорошо. Сильно болит?

– Бывает…

– Цзиянь!

– Правда же, бывает. Иногда сильно – например, в дождь. Иногда вообще не замечаю…

– Да уж, с учетом того, что дожди в оставленном богиней Дану Лунденбурхе льют едва ли не каждую неделю, это внушает оптимизм, – ухмыльнулся Ортанс, взяв себя в руки. – Дайте осмотрю все остальное.

Цзиянь послушался, снимая рубашку совсем.

Удивительно, но металл на животе и в глазу совсем не доставлял неприятностей. То ли потому, что в этих частях тела постоянное напряжение было меньше, чем в руке, то ли по иной причине, но швы были чистые, и металл не поддался коррозии – в отличие, опять же, от руки. Хотя всю биомеханику на Цзияне Ортанс менял одновременно, и материалы, доставшиеся им с таким трудом, прибыли напрямую из Хань.

– Загадочно, – пробормотал Ортанс. – С учетом того, что все ваши механические детали так или иначе скрыты от непогоды под одеждой и шляпой, а ванну вы принимаете со всей возможной аккуратностью, я бы сказал, что проблема именно в том, что это ваша активная рука. Постоянное трение ускоряет износ материалов. Боюсь, я оказался вовсе не так хорош в биомеханике, как мы оба с вами надеялись.

– Бросьте, Джон! – Цзиянь накрыл его руку своей. – Если бы не вы, я бы уже давно развалился на части, в буквальном смысле слова. Только благодаря вам я держусь и в порядке. А это… Ерунда, право слово. Даже ханьские врачи не давали мне никаких гарантий, что все срастется идеально.

– И все же я… – Ортанс закусил губу. – Я не хочу, чтобы вам было больно. Я попробую найти способ, чтобы ослабить боль и не усугубить ситуацию. Вряд ли вы хотите, чтобы вам по третьему разу пересобирали руку – особенно без гарантии результата.

– Она вполне работает! – закивал Цзиянь. – Вы же видите, я пользуюсь столовыми приборами, могу завязать платок и даже управлять конем…

– Вот о последнем лучше все-таки пока забыть. Как ваш врач, я предписываю вам полный покой.

– И мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я не могу полететь с вами. Моя рука… Я буду только обузой. Не смогу удержать тросы, если понадобится, даже не справлюсь со штурвалом. А лишний человек в гондоле – балласт.

– Подумайте еще, Цзиянь… Вы знаете, мне бы хотелось… И мистеру Мирту с мисс Эконит тоже. В конце концов, мы же одна команда, были ею и остаемся.

– Вам все равно нужен будет человек, который поможет перерезать красную ленточку, а потом сумеет успокоить возбужденную толпу оставленных на земле зрителей, – улыбнулся Цзиянь. – Это то, с чем я справлюсь намного лучше. Но… Могу я вас попросить?

– Конечно, друг мой. Все, что угодно.

– Не так уж много: не говорите, пожалуйста, Мирту истинную причину моего отказа. Я знаю, это отвлечет его и заставит переживать по столь не заслуживающей внимания мелочи. У него доброе сердце. Я не мог дольше скрывать от вас, своего врача, в этом вы правы. Но мистер Мирт должен думать сейчас только о деле.

Ортанс кивнул:

– Да. Я понимаю.

– Я не заслужил настолько понимающего друга.

– Цзиянь…

Их разговор прервал торопливый стук в дверь.

Ортанс направился впустить неожиданного гостя, пока Цзиянь торопливо приводил в порядок одежду. Благо на подвижность и ловкость механических пальцев воспалившиеся швы у плеча никак не влияли.

Так что когда мистер Мирт, чрезмерно взволнованный, влетел в комнату, Юй Цзиянь выглядел так, как и подобает джентльмену, встречающему утренних гостей.

Сам мистер Мирт, правда, отнюдь не был похож на того, кто проводит утро за ленивыми визитами. Он был взлохмачен, воротник рубашки испачкан чернилами, на манжетах – следы масла и одет в ту одежду, в которой обычно находился в ангаре.

Цзиянь сделал из этого напрашивающийся вывод, что что-то произошло у дирижабля.

Ортанс тоже.

– Все в порядке? – спросил он, почти силой усаживая мистера Мирта в кресло – будучи взволнованным, тот отличался чрезмерной энергичностью.

– С дирижаблем? Пожалуй, что да! – мистер Мирт тряхнул кудрявой головой.

Волосы его отросли за последние полгода и теперь выбивались из ленты, как дикий виноград.

– Чай по-ханьски или по-бриттски? – быстро спросил Цзиянь, пока еще была возможность вставить хоть слово.

– По-бриттски, пожалуйста, – с чопорной осторожностью попросил мистер Мирт.

Ханьским чаям и еде он не доверял с предвзятостью истинного бритта, хоть и старался не подавать вида, не желая обидеть Цзияня. Цзиянь улыбнулся и отправился на поиски молока в то, что служило им с Ортансом подполом – достаточно холодное пространство прямо у порога. Возможно, когда-то оно служило Ортансу для других целей… Цзиянь не спрашивал. Это была не тема для обсуждения, как и знакомства Ортанса и его прошлое. Так как сам Цзиянь умалчивал о многом, это было справедливо.

Пока он ходил за молоком, Ортанс успел вскипятить на плитке чайник. Цзиянь передал ему молоко – пусть таким варварством, как бриттский способ заваривания чая, занимается бритт! Сам Цзиянь постоянно норовил зажмуриться при виде того, как ароматный черный чай льют прямо в молоко.

Но мистер Мирт, судя по всему, был совершенно доволен нарушением всех канонов чая (старик Лу Юй[2] был бы в ужасе, если бы сошел на Землю из чертогов Небожителей). Взяв чашку, он сначала пригубил напиток, проверяя температуру, а затем сделал несколько медленных глотков.

Когда чашка опустела, а мистер Мирт успокоился настолько, чтобы продолжать беседу, Ортанс уселся в кресло напротив, а Цзиянь пристроился на подлокотнике.

– У меня сразу несколько новостей, – сказал мистер Мирт, запуская руку в волосы. – И я не знаю, с какой начать.

– Всегда лучше начинать по порядку, – подбодрил его Ортанс.

– И правда… Дело в том, что наш полет превращается в миссию, от которой зависят судьбы Бриттских островов.

– Даже так, – поднял бровь Цзиянь. – Что случилось?

– Я скажу вам, и знаю, что мне нет необходимости просить вас о молчании, но все-таки попрошу: дело государственной важности, – мистер Мирт понизил голос. – Чейсон Уолш болен, и он считает, что в Каледонии найдется лекарство для него.

– И что же это? – в голосе Ортанса послышался скепсис. – Вряд ли каледонский фермерский сидр?

– Один из легендарных артефактов фаэ! Поисками я займусь сам, конечно. Просто… Теперь все становится немного труднее, чем просто добраться до Эденесбурха и обратно.

– А когда у нас что-то было просто? – философски спросил Ортанс, припоминая историю первой паровой машины.

Мистер Мирт улыбнулся:

– Ну, что поделаешь! Значит, такова наша судьба!

– Но чтобы добраться хотя бы до Эденесбурха – не говоря уже о всяких легендарных местах, которые наверняка скрыты от посторонних глаз, и попасть туда совсем не так просто, как хотелось бы, – нужно хотя бы взлететь, – заметил Цзиянь. – А у нас пока с этим проблемы.

– Проблемы кончились! – торжественно сказал мистер Мирт и даже выпрямился. – И это – вторая новость. Но, наверное, самая важная. Джон, я все рассчитал. Он полетит! Теперь – совершенно точно, нам просто надо кое-что переделать в строении оболочки, и тогда все расчеты сойдутся. Мы сможем сделать тестовый подъем на небольшую высоту, и если все пройдет удачно, то объявим о дате полета во всех газетах! Кстати, о газетах…

– Постойте-постойте! – перебил Ортанс. – Вы смогли разобраться?

– Да, я нашел ошибку, – нетерпеливо повторил мистер Мирт. – Мы завтра же начнем исправлять ее! Встретимся в ангаре рано утром, я все расскажу! Так вот, о газетах…

– А что с ними? – Цзиянь склонил голову к плечу.

– Журналисты! – воскликнул мистер Мирт с таким отчаянием, словно это слово значило «катастрофа». Впрочем, дальнейшие события показали, что так оно и было.

– Журналисты?

– Да! Точнее, один журналист, Уотер, или Соутер, или как-то так, он проник в ангар и заявил, что намерен во что бы то ни стало сопровождать нас в полете!

Ортанс и Цзиянь удивленно переглянулись.

– Разве не предполагалось, что репортеры будут на земле у красной ленты? – поинтересовался Ортанс, не любивший всю репортерскую братию без разбора.

– Конечно, так и предполагалось, – вздохнул мистер Мирт. – Но этот оказался особенно настырным. Узнал, где стоит ангар, проник внутрь и застал меня врасплох. Хуже всего то, что я не смогу ему отказать.

– Но почему? – не понимал Ортанс.

Вместо мистера Мирта ответил Цзиянь:

– Как мне видится ситуация, все дело в том, что он, на нашу беду, репортер «Вестей Тамессы». И здесь есть нюанс.

Мистер Мирт кивнул:

– Эта газета всегда поддерживала мои изобретения, да и в целом, по сути – глас народа. Если оттолкнуть журналиста… Поверьте, публике это не понравится. Мистер… Уотерс, вспомнил… Поставил меня в патовую ситуацию. К тому же он угрожал мне.

– Угрожал вам? Мистер Мирт, это…

– Джон, я понимаю ваш порыв, но он был прав, заявив, что мисс Амелия окажется в окружении мужчин совсем без присмотра. Это мы знаем, что безопасны для ее чести и что мисс Амелия может за себя постоять. Но оскорбленный репортер может перечеркнуть ее репутацию одним росчерком пера. Вспомните, как легко молва убила ее отца.

– Но ведь этот репортер… Он тоже мужчина, верно? – Цзиянь моргнул. – Разве его присутствие не усугубит ситуацию?

– О, поверьте, мой дорогой, никто в здравом уме не станет воспринимать репортеров как мужчин! – ухмыльнулся Ортанс. – Но публика будет уверена, что мисс Эконит находится под строжайшим наблюдением самого бдительного и честного человека Британии. Я правильно понимаю?

С губ мистера Мирта сорвался вздох.

– Да, все так. Боюсь, нам придется взять с собой этот балласт и надеяться, что он окажется достаточно полезен в пути… И, по крайней мере, не принесет никому вреда.

– Кстати, о балласте, – пробормотал Цзиянь. – Мистер Мирт, вы сильно расстроитесь, если я скажу, что не полечу?

– Что? – вскинулся мистер Мирт. – Друг мой, но… Почему?

– Я боюсь высоты, – с невинным видом сказал Цзиянь. – Признаюсь честно, она мне противопоказана. В Хань во время паломничества я не мог подняться к горному храму, чтобы не закружилась голова.

– Но почему вы раньше не сказали? – растерянно спросил Габриэль.

– Я думал, я справлюсь, – Цзияню даже не пришлось покривить душой при этих словах. – Но после того, как я стал плохо спать… Я решил, что так будет лучше.

– Вот как… А вы, Джон?

– Возможно, с учетом нового члена экипажа, так некстати навязавшегося нам, мне лучше будет остаться с Цзиянем.

Цзиянь бросил на него ошарашенный взгляд. Об этом разговора не шло!

Мистер Мирт задумчиво кивнул:

– Давай сначала пересчитаем вместимость гондолы с учетом Поупа… А потом вы примете окончательное решение? На борту нужен механик…

– И он будет, вы берете с собой мисс Амелию! Она и так принимает значительно меньше участия в проекте, чем ей хотелось бы, – а все из-за ее обязанностей в «Обществе суфражисток»! Она будет только рада официально стать вторым пилотом. Ей, в конце концов, не привыкать!

– И это верно… – мистер Мирт опустил подбородок на руки. – Что ж… Я должен это обдумать, друг мой. Слишком много всего за один день. Слишком много. Позвольте, я откланяюсь? Спасибо за чай. Утром жду в ангаре, у нас много дел и мало времени!

Мистер Мирт унесся так же стремительно, как и появился. Едва за ним закрылась дверь, как Цзиянь спросил:

– Джон, что вы творите?

– Я не хочу оставлять вас одного, зная, что с вашим протезом что-то происходит, вот и все, – буркнул Ортанс, проходя в мастерскую. – И если что-то случится с дирижаблем и командой, вдвоем с земли мы сможем оказать больше помощи, чем вы в одиночку.

– И давно вы это решили? – возмущенно крикнул Цзиянь ему вслед.

– Только что, – отмахнулся Ортанс, надевая гогглы. – А сейчас простите, друг мой, но мне надо до вечера успеть с одним небольшим заказом. Что-то подсказывает мне, что ближайшие несколько недель я буду жить в ангаре. Так что надо бы успеть задобрить особо нетерпеливых клиентов!

Цзиянь медленно выдохнул. Спорить с Джоном Ортансом – все равно что играть в маджонг с голубями. Никогда не одолеешь, будь ты хоть трижды прав.

ИЗ ДНЕВНИКА ЭВАНА УОТЕРСАЛунденбурх, апрель 18** года

Итак, шеф доволен мной! Признаться честно, я сомневаюсь, что он с самого начала верил в успех нашей затеи – однако же вот я, полноценный член будущего экипажа дирижабля… Интересно, а будет ли у него название? Кораблям дают название! Летающим аппаратам тоже должны.

Вот и первый вопрос к мистеру Мирту…

Идея! Мне надо сделать небольшое интервью с мистером Миртом и опубликовать его до полета! Чтобы публика уже была готова к тому, что увидит. Шутка ли – безумец вознамерился взлететь к Солнцу, как в мифах Эллады, и я вместе с ним!

Страшно ли? Ох, очень страшно. Самому себе, на страницах дневника, я могу в этом признаться. Все сжимается в животе, стоит представить, что я перестану твердо стоять на земле и окажусь в небесах с этим ненормальным.

И этой ненормальной. Мисс Эконит та еще штучка, дочь своего отца, вы посмотрите. Подает ужасный пример всем девушкам Британии. Не знаю, что хуже: деятельность целого «Общества суфражисток» с их протестами и парадами или одна такая мисс в штанах и с гаечным ключом в руках. Наши традиции, хранимые веками, трещат по швам! Не одобряю категорически! И вот с этой особой мне придется провести в полете… Сколько? Сутки? Двое? Сколько вообще лететь до Каледонии, кто-нибудь знает? Вот еще один важный вопрос, который просто необходимо задать мистеру Мирту до полета!

И поговорить с нотариусом, все ли в порядке с моим завещанием. Перестраховаться в таком деле не мешает… Уф, или я погибну с честью, или положу мистеру Фэйгрису на стол репортаж века!

И лучше все-таки второе…

Глава 4. Общество любителей карикатур

С того самого дня, когда мистер Мирт прилюдно отказался от членства в «Клубе изобретателей имени П. Графа», он так и не вступил ни в какое другое джентльменское сообщество. Ему вполне хватало своей команды, дирижабля в ангаре и стремления сделать смертный мир хоть немного лучше.

Конечно, далеко не всем это пришлось по душе. Небезызвестный лорд Дарроу, все так же председательствующий в «Клубе изобретателей», заявлял, что мистер Габриэль Мирт пошел по скользкой дорожке. Для порядочного джентльмена не принадлежать ни к какому обществу других достойных джентльменов просто-напросто позорно. Это бросает тень на его репутацию… И на репутацию тех, кто находится рядом с ним.

Под «теми, кто рядом» лорд Дарроу, конечно же, подразумевал мисс Амелию Эконит. С этой особой у него были свои счеты: мало того что она добилась своего и первой проехала за рулем паровой машины… Так еще и оказалось, что ее отца зря сгноили в Бедламе, и пришлось восстановить его доброе имя.

Лорд Дарроу в юности и даже в зрелые годы соперничал с Гилдероем Эконитом, и случившееся возрождение последнего пришлось ему не по душе. А все этот Мирт!

О летательном аппарате в «Клубе изобретателей имени П. Графа» были, конечно, осведомлены: после того как первые слухи просочились в прессу, весь Лунденбурх гудел – кто в сомнениях, кто в предвкушении, но равнодушных не осталось.

И все бы ничего, если бы в тот момент, когда появились первые ласточки новостей, у «Клуба изобретателей имени П. Графа» не проходила собственная маленькая выставка достижений, традиционно проводящееся раз в полгода мероприятие, помогающее простым лунденбурхцам найти новые аппараты для своей пользы, а изобретателям – защитить новые патенты и получить спонсорство.

И надо же было такому случиться, что именно в этот раз – что за совпадение! – в здание клуба не явился ни один посетитель.

Разочарованные члены клуба сетовали на особо разгулявшуюся в этот день непогоду и проливной дождь, мешавший выйти на улицу, но мистер Дарроу точно знал – все это происки коварного Габриэля Мирта!

Лорд Дарроу был человеком дела и долго предаваться печали не любил и не умел. Вместо этого он предпочел пригласить на обед своего давнего приятеля Финеаса Фэйгриса, главного редактора «Вестей Тамессы».

Мистер Фэйгрис явился к месту встречи, опоздав всего на четверть часа. Это был тот единственный человек, которого лорд Дарроу ни разу не упрекнул в отсутствии пунктуальности. «Вести Тамессы» были главным печатным изданием страны, и новости сыпались в редакцию как из рога изобилия. И чтобы отделить зерна от плевел, то есть стоящую информацию от не заслуживающей внимания, требовалось много времени. А ведь мистер Фэйгрис должен был еще и разослать своих репортеров в места горячих событий, чтобы первыми узнать что-то, что может разжечь интерес публики, опередив другие газеты, или же хотя бы получить достоверные сведения из первых рук. Лорд Дарроу в полной мере осознавал важность его деятельности для общества в целом и для себя в частности (ни один завтрак его светлости на протяжении последних десяти лет не проходил без свежей утренней газеты), а потому прощал мистеру Фэйгрису такие опоздания, за которые любой другой джентльмен уже был бы подвергнут остракизму и отлучен от сиятельного общества.

– Добрый день, ваша светлость! – Мистер Фэйгрис изобразил вежливый поклон и тут же со смехом пожал протянутую лордом Дарроу руку. – Рад вас видеть. Нечасто случается нам выбраться куда-то теперь. Все дела, дела…

– Да… Мир куда-то торопится, летит вперед, – вздохнул лорд Дарроу, поправляя перчатки. – И куда только спешит? Время быстротечно…

Приятели медленно двинулись вниз по улице в сторону облюбованного ими ресторана с роскошным видом на Тамессу.

– Как жизнь в редакции, кипит? – спросил лорд Дарроу.

– Как и всегда! – ответил мистер Фэйгрис. – Весна всегда суматошный период. Почему-то больше всего событий происходит именно зимой и весной. А лето и осень спокойные и тихие…

– На то нам и дан календарь, – усмехнулся лорд Дарроу. – Колесо года набирает обороты в начале зимы и к осени постепенно останавливается, Великий Олень умирает, чтобы проснуться вновь к Белтайну, а время жатвы предшествует периоду долгого зимнего сна… Наши предки знали толк в жизни! И жизнь у них была спокойная…

– Ох, не смешите меня, дорогой друг, – отмахнулся мистер Фэйгрис. – Ну какая спокойная жизнь бок о бок с Маленьким народцем? Скольких фаэ с ума свели просто ради забавы? А с ними носились, потому что королевская кровь же! Королевские знания! Хорошо, что они ушли. Дышится спокойно!

– Тсс, – нахмурился лорд Дарроу. – Накличете еще…

– Я не боюсь, – подмигнул мистер Фэйгрис. – Вот еще, бояться каких-то жителей Холмов, которые еще и заперлись изнутри. Я не видел в Лунденбурхе ни одного холма! И верю я только в острое слово и твердость пера.

– Как хотите, – возвел глаза к небу лорд Дарроу. Его, человека старого воспитания, всегда нервировали подобные разговоры – все казалось, что какой-то особо проказливый фаэ подслушает, а потом явится ночью и пошутит так, что костей не соберешь.

– А как обстоят дела в вашем Клубе? – перевел тему мистер Фэйгрис, почувствовав, что зашел на опасную территорию.

Такие вещи он всегда определял очень точно, чем и пользовался в своих интересах. Сейчас интерес представляли душевный комфорт и спокойствие лорда Дарроу, что было гарантом хорошего обеда и интересной беседы. Мистер Фэйгрис не был бы самим собой, если бы не обладал талантом не только решительно прорываться вперед, но и вовремя сделать пару шагов назад, уступить и промолчать. Благодаря этому дару он, в том числе, стал в свое время лучшим репортером столицы.

– О, – вздохнул лорд Дарроу. – Полное фиаско. Джентльмены опускают руки и теряют интерес к самой идее науки!

– Это из-за того, что никто не пришел на вашу традиционную выставку? Я слышал об этом печальнейшем событии. Но непогода…

– Ох, Фэйгрис! Ну вы-то должны понимать, что истинного ценителя науки не остановит ни дождь, ни град, ни даже ураган!

С этими словами он дернул ручку двери ресторана «Гузберри».

В прежние времена на этом месте стоял трактир некоего Финна, чья дочь готовила потрясающий пирог из крыжовника[3]. Пирог стал настолько знаменитым, что попробовать его приходили и люди, и фаэ, и не только со всех концов Британии, но и из Каледонии, Вэласа и Эйре. Финн оттого разбогател так, что построил трактир побольше, а пирог из крыжовника стал его символом. Так много лет спустя нынешний хозяин ресторана – прапраправнук того самого Финна – назвал ресторан в память о нем.

И сейчас это было место, где собирались все сливки Лунденбурха, а простые горожане могли только мечтать сюда попасть.

Едва лорд Дарроу и мистер Фэйгрис переступили порог «Гузберри», как перед ними, словно из воздуха, возник метрдотель с радостной улыбкой человека, который целый день ждал появления именно этих двоих посетителей, и никого кроме. Метрдотель учтиво поклонился, и лорд Дарроу снисходительно кивнул, а мистер Фэйгрис почти панибратски поприветствовал его. Приятели так часто бывали здесь, что знали в лицо весь обслуживающий персонал.

– Ваша светлость! Вам как обычно? – следуя регламенту, уточнил метрдотель. – Столик на двоих на открытой веранде?

Лорд Дарроу переглянулся с мистером Фэйгрисом.

– Сегодня погода радует отсутствием дождя, – проговорил он. – Думаю, можно сесть на открытой веранде. Признаться, я скучаю по виду.

– Я тоже, – ответил мистер Фэйгрис. – Надеюсь, у вас найдется бренди?

– Все, что угодно, для уважаемых господ, – услужливо произнес метрдотель.

Приятелей провели на второй этаж и усадили за столик.

Метрдотель растворился в тенях, а на его место явился вышколенный официант с идеальной осанкой. И сразу поставил на стол два бокала и наполнил их бренди. Наливал он на глаз, но если бы любопытствующий посетитель вознамерился проверить его точность, он бы с удивлением убедился, что в обоих бокалах бренди оказалось ровно на два пальца. Лорд Дарроу одобрительно хмыкнул и поднял бокал:

– Ваше здоровье, Фэйгрис!

Приятели сделали по глотку и одобрительно кивнули.

Официант тут же испарился – но только для того, чтобы в скором времени возникнуть с подносом с тарелками. Вкусы лорда Дарроу были прекрасно известны всему местному персоналу. Приходя на обед, он неизменно брал телячью лопатку, запеченный картофель и знаменитый крыжовенный пирог. То же самое полагалось есть и мистеру Фэйгрису – тот давно оставил попытки спорить с его светлостью касательно меню. Лорд Дарроу, по общепризнанному мнению, превосходно разбирался не только в науке и скачках, но и в высокой кухне. Его званые обеды гремели на весь Лунденбурх, а его привередливость в отношении качества продуктов стала притчей во языцех.

Мистер Фэйгрис соглашался с ним во всех вопросах кулинарии, кроме вечного камня преткновения: ханьской лапши с овощами. Ее подавали в забегаловках в портовых кварталах, и мистер Фэйгрис, будучи еще не главным редактором, а всего лишь молоденьким репортером, согревал с ее помощью тело и душу на последние пенсы. Лорд Дарроу же заявлял, что ни за что не притронется к еде ханьских простолюдинов. Однако с удовольствием поглощал утку в кисло-сладком соусе, если ее подавали к столу.