Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Конфликты на границе между Японией и Россией случались довольно часто после того, как Япония захватила Корею, образовала марионеточное государство Маньчжоу-Го на оккупированной территории Маньчжурии в 1932 году и, сломив сопротивление китайцев, вторглась во Внутреннюю Монголию. Япония также добилась от России концессий на добычу нефти и вылов рыбы.

К середине 1938 года японский генералитет в Маньчжурии решил, что настало время испытать Россию на прочность. Они развязали боевые действия в районе озера Хасан, там, где сходятся границы Кореи, Маньчжурии и Сибири. Советские войска нанесли им серьезное поражение. Следующей весной японцы предприняли еще одну провокацию на границе. Квантунская армия атаковала советские позиции во Внешней Монголии в Номонгане (или на Халхин-Голе, как называют его русские). Этот инцидент быстро перерос в небольшую войну; в ней приняли участие 300 тысяч войск. Это стало самым большим столкновением механизированных армий на это время в мировой истории. После понесенных потерь в 50 тысяч человек японцы решили отступить.

Принимая во внимание конфликтную историю непростых русско-японских отношений, японские офицеры в это душное утро 9 августа 1945 года вряд ли сомневались в том, что Советы были намерены захватить все, до чего только могли дотянуться их руки. И японские офицеры в Генштабе знали о том, о чем мир подозревал, но японский народ не имел никакого понятия. Квантунская армия была значительно ослаблена, потому что отсюда японское командование забирало войска и различное вооружение для ведения военных кампаний на других фронтах, так что от ее былой мощи вряд ли что-то осталось. Сообщали даже о том, что на трех солдат приходилась всего одна винтовка. Внешне армия выглядела вполне боеспособной, но под такой ее оболочкой была пустота.

Наиболее пугающей была перспектива, что русские смогут повлиять на мирные переговоры.

В обстановке, когда Советы вели войну и одновременно подписывали Потсдамскую декларацию, все намечаемые в ней сроки оккупации и проведения свободных выборов были абсолютно непредставимы. Ни один японец не мог чувствовать себя в безопасности, если бы контроль над страной отчасти осуществляли Советы. Это означало, что русские стали бы развивать и поддерживать коммунистическое движение в Японии, что красные попытались бы захватить власть, и, с советской помощью, однажды им бы это удалось. Тогда не представляло бы труда аннексировать Японию и сделать ее частью СССР.

Несомненно, Советы в роли оккупантов предприняли бы все возможное в их силах, чтобы полностью подчинить себе японцев. Наиболее тревожным фактором среди множества других была угроза ареста самого императора, так как русские оккупанты имели право арестовать любого человека в любое время. Таким образом, они могли бы расправиться со всей императорской семьей. За одно мгновение они вычеркнули бы из истории 2600 лет «непрерывного» правления, и с уникальной государственностью Японии было бы покончено. Об ином пути, кроме как выполнить условия Потсдама и допустить войска союзников и Советов на территорию Японии, не было и речи.

По мнению армейских офицеров в Генштабе и в военном министерстве выбора не было; оставалось только удвоить усилия, чтобы предотвратить ужасы оккупации. Итак, война до победного конца, применение тактики выжженной земли и партизанская борьба в горах. Это был единственный путь. Многие офицеры служили в Китае, и потому они знали, что, хотя Япония сражалась там восемь лет, она контролировала только крупные города и линии коммуникаций, но не всю страну. То же самое будет и в Японии, когда во власти врага будут только ключевые города, порты и железнодорожные линии. Но никакие оккупационные войска не смогут патрулировать все побережье и удерживать под контролем 80 миллионов японцев, настроенных решительно и хранящих в себе непобедимый дух народа Ямато. Союзники никогда не смогут покорить Японию.

В краснокирпичном здании военно-морского министерства утром 9 августа также шла оживленная дискуссия. Вице-адмирал Дзенсиро Хосина, глава Бюро военных дел министерства, опоры военно-морского флота, узнав о наступлении русских, пришел к выводу, что развитие событий требует сделать окончательный выбор – мир или война. Хосина предоставил слово вице-адмиралу Такадзиро Ониси, заместителю начальника штаба флота.

Ониси был офицером-фанатиком, в заслугу которому ставилась организация «специальных атак» и подготовка летчиков-камикадзе («божественный ветер»), ставших важным фактором войны. Во время боев на Окинаве применяемая Ониси тактика самоубийств стоила американцам жизней многих морских пехотинцев и поврежденных кораблей; ничего похожего до этого в боевой истории американского флота не было.

Начиная со сражений на Филиппинах в конце 1944 года страшное детище Ониси – корпус специальных атак – бросило в бой 665 морских офицеров и 1400 рядовых. Ониси был одним из активных лидеров офицеров флота, не признававших никаких компромиссов.

Хосина, прекрасно осведомленный о взглядах Ониси, хотел знать, как он теперь относится к вступлению русских в войну. «Контролирует ли главное командование военную ситуацию? В зависимости от ответа на этот вопрос мы должны принимать политическое решение. Если командование не уверено в этом, то для Японии нет иного выхода, как только принять Потсдамскую декларацию и закончить войну. Что Вы думаете об этом?»

Ониси отвечал довольно пространно. Он не придал большого значения атомной бомбе и участию русских в войне, обошел вопрос постоянно сокращавшихся морских поставок нефти и бензина. Он только подчеркнул эффективность специальных атак и роль самоубийц как надежного оружия. С убежденностью в своей правоте и самоуверенностью фанатика он сделал вывод, что существовали «большие возможности для победы Японии».

Хосина затем отправился в офис министра флота адмирала Мицумасы Ёнаи. Адмирал сидел, сгорбившись, за рабочим столом. Прежде чем Хосина успел произнести хотя бы слово, Ёнаи поднялся со стула и сказал: «Я прекращаю войну».

Так впервые наметился явный раскол. Некоторые высшие офицеры главного командования флота предпочитали сражаться до конца; министр флота хотел положить конец войне. Это было ярким контрастом шовинистическим настроениям армейской массы. Если бы военный министр сделал заявление, подобно Ёнаи, несомненно, он был бы убит в результате покушения.

Глава 3. Старый новый вождь

Во главе Японии в этот решающий час встал человек честный и, вне всякого сомнения, преданный императору – 77-летний адмирал барон Кантаро Судзуки. Невозможно было сделать более верный выбор в условиях, когда стране предстояло пройти через самые суровые испытания.

Ко времени начала русского наступления Судзуки исполнял обязанности премьер-министра Японии уже в течение четырех месяцев, которые были отмечены катастрофическим падением уровня жизни. Все же правительство еще не признало официально этот факт, и премьера Судзуки часто заставали за чтением Лао-цзы в его кабинете, в то время как его министр иностранных дел упорно пытался поднять флаг перемирия.

1 апреля 1945 года, спустя неделю после падения Иводзимы, союзники начали полномасштабную высадку своих войск на Окинаве. К 5 апреля, сломив слабое сопротивление японцев, был отвоеван надежный плацдарм. В этот день Советский Союз расторг японо-советский пакт о нейтралитете. Также 5 апреля японский премьер генерал Куниаки Койсо подал в отставку.

Вечером этого дня Коити Кидо, лорд-хранитель печати, собрал вместе дзюсинов, то есть высших государственных мужей – бывших премьер-министров и председателя Тайного совета Японии.

Все они, за исключением одного, занимали в прошлом пост премьер-министра, и все, в известном смысле, были неудачниками. Генералу Тодзё, например, не удалось выиграть войну; принц Коноэ был бессилен предотвратить ее. Усилия барона Хиранумы заключить пакт между Японией и Германией потерпели крах; адмирал Окада не мог предотвратить военный мятеж 1936 года; Коки Хирота был неспособен контролировать армию; Рэйдзиро Вакацуки, как он ни старался, не смог ни предотвратить, ни остановить вторжение японской армии в Маньчжурию. Единственным неполитиком среди собравшихся и единственным, кто не занимал в прошлом пост премьера, был возглавлявший Тайный совет барон Судзуки.

Собрав всех этих разных людей, Кидо намеревался получить у них ответ на вопрос, какого кандидата следует назначить премьером вместо только что ушедшего в отставку. Как обычно, Кидо навел необходимые справки, чтобы результаты встречи не стали неожиданностью. Если он не сможет заранее добиться нужного результата игры, то хотя бы надо выложить выигрышную карту.

Лорд-хранитель печати задействовал все свои умения, чтобы адмирал Судзуки стал премьером. Вначале Кидо послал к нему своего секретаря, чтобы выяснить, каких взглядов придерживается адмирал. Затем он обратился к императору и сказал ему, что у него нет никаких возражений против кандидатуры Судзуки. Он также обсудил этот вопрос с тремя из семи дзюсинов, и они рекомендовали на важный пост этого престарелого человека.

Когда пришло время для окончательного утверждения требований, предъявляемых новому премьеру, Тодзё сказал, что новый кабинет должен стать последним. Судзуки поддержал этот тезис, он утверждал, что новое правительство должно выстоять в этой войне, чего бы это ни стоило. «Будущего главу кабинета, – говорил он, – будут считать некомпетентным государственным деятелем, если у него не будет этой решимости».

Во время чайной церемонии государственные деятели обсуждали вопрос, должен ли следующий премьер быть военным на действительной службе, подобно Тодзё и Койсо. Тодзё придерживался мнения, что только военный человек мог одновременно управлять страной и вести войну. Судзуки напомнил, что принц Ито, премьер во время китайско-японской войны в 1894 году, не был военнослужащим и полагал, что военный в данной ситуации не требовался.

Принц Коноэ выдвинул два требования: новый премьер-министр должен пользоваться доверием; он должен иметь незапятнанную репутацию. Его руки должны быть чисты, и его имя не должно ассоциироваться с прошлыми неудачами. Эти принципиальные требования получили поддержку всех собравшихся.

Судзуки утверждал, что дзюсины должны рассматривать управление правительством как общее дело. «Мы должны быть готовы принести себя в жертву государству, принять ответственность на себя и умереть за его величество. Что же касается поста премьер-министра, мне хотелось бы просить принца Коноэ, самого молодого среди нас, занять этот пост, так как работа премьера требует больших физических сил. Кроме того, мы окажем поддержку. Что, если четверо из нас решатся на первое усилие?»

Подобное предложение не приняли Коноэ и Хиранума, которые заявили, что это прямо противоречит только что одобренным принципам. Хиранума высказался в поддержку кандидатуры Судзуки, и его поддержали Коноэ и Вакацуки. Судзуки был потрясен: «Мне всегда представлялось, что участие военных людей в политике обычно приводило к краху страны. Так было с Римской империей, с немецким кайзером, и так закончилась династия Романовых. Для меня просто невозможно участвовать в делах политики. Поэтому прошу меня извинить».

Судзуки знал за собой много других недостатков. Ему было около восьмидесяти, он питал отвращение к политике, был простодушным; он исповедовал даосизм, который проповедовал принцип неделания. Однако если старый моряк думал, что может отказаться от поста, то он ошибался. Все дзюсины во главе с Кидо потребовали от него принять эту должность. Один лишь Тодзё прямо предупредил его: «Если вы не будете достаточно осторожны, весьма возможно, что армия отвернется от вас. Если это произойдет, то кабинет следует немедленно распустить».

«Это крайне серьезно, если в такое время не будет поддержки армии, – ответил Кидо. – Но разве имеются хоть какие-то признаки этого?»

«Я сказал бы, что есть», – отрезал Тодзё. Это была явная угроза, что военные могут выйти из любого правительства, если не смогут его контролировать. Пожалуй, лишь только то правительство, которое было бы представлено как армейскими, так и морскими офицерами, могло удовлетворить военных. Возможно, они предпочли бы военный переворот и введение военного положения.

Лорд-хранитель печати отозвал Судзуки в сторону, в то время как другие дзюсины пошли обедать. «Некоторое время назад вы были настроены решительно против, однако ввиду сложившейся ситуации я призываю вас сформировать кабинет во что бы то ни стало. Извините, что беспокою вас, но вы согласны?»

Судзуки, чувствуя себя как в ловушке, сказал: «Я хотел бы отказаться, поскольку не чувствую в себе уверенности, что выполню эту работу».

Кидо, зная, что Судзуки не поддавался на уговоры и высказывался иногда двусмысленно, продолжал упорно настаивать на своем: «Настоящее положение столь критическое, что я умоляю вас принять великое решение и спасти нацию».

В чем Япония действительно нуждалась в этот отчаянный момент ее истории, так это в современном военном и политическом гении, который смог бы обратить все неудачи в преимущества, можно сказать, в Александре Востока. Вместо этого она поставила у государственного штурвала престарелого моряка, героя войн 1894 и 1904 годов, почетного старца, который уже десять лет был управляющим императорского двора и обер-камергером императора.

Почему был сделан этот выбор? Внутри страны назначение Судзуки было гениальным ходом во многих отношениях. Судзуки уважали в народе как подлинного военного героя.

Престарелый моряк пользовался полным доверием императора. «Судзуки, – говорил Хирохито, – я могу раскрыть свое сердце». Его величество обращался к нему неформально, называя его одзи – дядя.

Были и другие, не столь явные, причины избрания его премьером. Понятно, что он не принадлежал к армейской клике. Тем самым стране и миру посылался сигнал, что сторонники войны до победного конца потерпели поражение. Судзуки был настолько далек от политической борьбы, что твердолобые ура-патриоты и пацифисты были уверены, что у них есть место для маневра. Не имея собственного политического курса, Судзуки, как они полагали, непременно будет колебаться и попадет в зависимость от чужих решений.

Престарелый адмирал не вызывал антагонизма и отторжения, как премьеры генерал Тодзё и генерал Койсо. Тодзё вообще не пользовался популярностью из-за своих авторитарных методов правления. Койсо раздражал армию, двор и народ своими топорными решениями. О Судзуки было известно, что он ведет скромный образ жизни, верен правилам даосизма и что он чужд честолюбия и эгоизма.

Тем не менее существовали и те, кто имел к нему претензии.

«В армейских кругах сомневаются, что в его возрасте он сможет принимать соответствующие эффективные меры в данной ситуации как внутри страны, так и за рубежом, – заявлял важный представитель военного министерства. – Но в настоящее время армия не возражает против его назначения, поскольку известно, что Судзуки пользуется особым доверием императора, и тем самым его премьерство будет благоприятно для армии, если он примет ее предложения. Кроме того, он брат генерала Такао Судзуки, кому армия доверяет».

Одним из первых действий вновь назначенного премьер-министра был телефонный звонок своему другу, бывшему премьеру адмиралу Окаде, который был вне политики вот уже 19 лет и ушел в отставку с флота семь лет назад. Судзуки просил его принять должность военно-морского министра. Окада был озадачен и колебался, и он немедленно отправился в резиденцию премьер-министра, чтобы переговорить с Судзуки.

Нелепость предложения Судзуки была понятна всем. Окада, в бытность свою премьером, вызывал к себе такую ненависть среди крайне правых военных, что в 1936 году они попытались его убить. Он был адмиралом в отставке. На должности военного министра и министра флота могли быть назначены только военные на действительной службе. Явно, что Судзуки не проконсультировался с серыми кардиналами во флоте по этому вопросу (они выступили бы против Окады). Но это было обязательным предварительным условием, если бы он хотел получить их поддержку.

Когда Окада приехал к премьер-министру, его опасения подтвердились. Он обнаружил группу людей, «которые не привыкли делать телефонные звонки», не говоря уже о том, чтобы они имели способность находить свой путь в джунглях политики.

Окада сел и начал говорить с Судзуки как законченный моралист. Было понятно, что старик нуждался в человеке, обладавшем политическим опытом, на которого он мог положиться. Окада порекомендовал молодого человека, который был достаточно компетентен, – Хисацунэ Сакомидзу. Ему было сорок три; он работал секретарем Окады, когда тот был премьером. Сейчас он был начальником отдела банковского страхования в министерстве финансов. Окада мог ручаться за него. И так случилось, что он был его зятем. Судзуки назначил Сакомидзу на должность главного секретаря Кабинета министров – рабочей лошадки.

Окада и Сакомидзу рассказали адмиралу о политических хитростях в деле формирования кабинета, и старик прислушался к их совету. Первым препятствием в этом деле была армия.

Судзуки, формируя свой кабинет, позвонил, как было принято, уходящему военному министру маршалу Сугияме. Он хотел узнать, кого армия может рекомендовать на пост военного министра в новом правительстве. Сам Судзуки предпочитал генерала Корэтику Анами, который был ординарцем императора в то время, когда премьер был камергером его величества. Он близко знал Анами в те дни пятнадцать лет назад, уважал и доверял генералу. Но согласно официальной процедуре было необходимо обратиться к армии с просьбой «назвать» кандидата.

В ожидании этого верхушка армии не только выбрала министра, но и, как обычно, подготовила список условий. До тех пор, пока новый премьер не одобрит условия, выдвинутые генералитетом, назначение военного министра не могло состояться. И конечно же, кабинет без военного министра не мог существовать.

Маршал Сугияма вручил Судзуки список условий, выдвинутых армией:

1. Продолжить войну до конца.

2. Обеспечить унификацию армии и флота.

3. Сплотить нацию для решающей битвы за отечество.

Каждый из этих пунктов вызывал горячие дискуссии в армии. Утверждали, что Судзуки – это японский Бадольо и, подобно итальянскому маршалу, пришел к власти ради того, чтобы добиться заключения мира. Некоторые группы в армии были не против договора о мире, но все выступали против безоговорочной капитуляции, что было равносильно национальному самоубийству. Поэтому первейшей задачей было довести до сведения премьера это всеобщее мнение.

Второй пункт был больной темой для обеих структур. Наследием конца 30-х годов были постоянные трения между армией и флотом в вопросе о доле ограниченного уже и так национального производства, выделяемого на их нужды. Каждый стремился получить больше оружия и самолетов, чтобы нарастить свою мощь. Каждый требовал перераспределения вооружений в свою пользу. Такое соперничество усугубляла неизбежная инфляция, сказывавшаяся на производстве.

Проблема унификации обеих служб проявилась особенно остро с 1940 года, но решение ее особо не продвинулось. Наиболее горячими сторонниками перемен были молодые офицеры Генштаба. Майор Хатанака и подполковник Сиидзаки, например, передали высшему командованию петицию, написанную буквально кровью, которая требовала отставки военного министра Сигиямы, «показавшего неспособность объединить армию и флот».

Третий пункт был включен в список, потому что армия считала неизбежным, что враг вторгнется в страну; поэтому для подготовки к вторжению будет необходимо принять различные законы и распоряжения для создания народной милиции и строительства укрепленных районов.

Судзуки быстро пробежал глазами список, решительно кивнул своей массивной головой и сказал: «Я согласен со всеми этими пунктами». И только тогда армия утвердила кандидатуру Анами на пост военного министра.

В целом большинство японцев разделяло мнение нового военного министра о Судзуки. Анами назвал престарелого адмирала тэйтоку (великий флотоводец) и сказал своим соратникам, что «премьер-министр не такой человек, который обманет народ и навяжет ему мир. Он не из тех, кто, тайно договариваясь о мире, одновременно призывает к войне».

Судзуки родился в 1867 году, в последний год феодальной эры Японии, когда произошла Реставрация Мэйдзи, которая модернизировала страну. Небольшая политическая должность его отца была ликвидирована в ходе перемен, и семья из одиннадцати человек переехала сначала в Токио, затем – в небольшой провинциальный город, где мальчик получил начальное образование. Он убедил своих родителей позволить ему поступить в военно-морское подготовительное училище, а после окончания его он был принят в военно-морскую академию.

Он командовал торпедным катером в Китайской войне (1894–1895) – и был награжден медалью за храбрость, проявленную им во время потопления китайского военного судна и спасения японского корабля и его команды. Он снискал заслуженную славу; ему была дана увольнительная, он отправился домой, женился и поступил в военно-морской колледж. Спустя время флотское командование направило его в Германию для получения там военно-морского образования. В течение двух лет он много путешествовал. В Русско-японскую войну он был назначен капитаном крейсера, когда русский балтийский флот был разгромлен в Цусимском сражении. Корабль Судзуки потопил два вражеских судна.

Судзуки занимал высшие посты в японском флоте: командующий Объединенным флотом; начальник Генерального штаба Императорского флота; военный советник его величества. В 1929 году он был назначен обер-камергером императорского двора. Его настойчивые усилия убедить горячие головы на флоте начать считаться с желаниями его величества во время проведения Лондонской морской конференции обратили на него внимание многих политиков. 26 февраля 1936 года он оказался лицом к лицу с ослепленными яростью молодыми военными фанатиками. Убийцы выстрелили в него четыре раза, но ему удалось выжить. Этот мятеж военных, продолжавшийся недолго, известен в японской истории как Инцидент 26 февраля.

Старый адмирал и несколько других государственных деятелей были названы мятежниками «ложными советниками» императора и стали целью покушений. Обер-камергер был известен своими высказываниями, что военные должны держаться вне политики; он был близок к императору, и к тому же он поддержал некоторые ограничения в области военно-морских вооружений.

В 1940 году этот «бывший морской офицер» был назначен заместителем главы Тайного совета Японии, а в августе 1944 года возглавил его, тем самым став одним из дзюсинов. Соглашаясь стать премьером, он знал, что рискует головой. Перспективы для него и его кабинета были мрачными: если союзники не объявят их военными преступниками, то обвинение будет выдвинуто со стороны недовольных «патриотов с двойным дном». Некоторые из сотрудников Судзуки испытали на себе гнев с обоих направлений. И старик вторично стал мишенью убийц.

Главной целью администрации Судзуки было завершить войну. Это было необходимо сделать. Император желал ее быстрейшего окончания. Влиятельные люди в бизнесе и аристократия видели единственную альтернативу полному краху. Народ тоже уже устал от беспрерывных, практически беспрепятственных бомбардировок, от продовольственного снабжения на грани выживания и прочих лишений. С армией все обстояло по-иному. Военные вели себя так, как будто победа была все еще возможна, и готовы были воевать еще десять или даже двадцать лет. И в качестве поддержки армия имела пять миллионов солдат.

В этих обстоятельствах временами философия даосизма даже поддерживала Судзуки. Но она также имела большие недостатки. Его вера в то, что можно общаться без слов, была по-своему замечательной, но разочаровывающей. Он был не одинок в подобном подходе. Так, император, наделяя Судзуки полномочиями премьер-министра, ничего не сказал о ключевом предмете. И Судзуки тоже не задал вопрос. Почему?

«Я понимал чувства Судзуки с самого первого дня его назначения, – скажет позднее Хирохито, – и я также был убежден, что Судзуки понимает мои чувства. Поэтому я не торопился тогда высказать свое пожелание о необходимости мира». Это было одной стороной происходивших событий. Другой аспект заключался в том, что каждый раз, когда император высказывал свои идеи, они интерпретировались искаженно его подчиненными, что приводило к досадным ситуациям. В этот раз его величество был убежден, что подобные утечки могли угрожать возможности добиться мира.

Судзуки понимал причину своих колебаний. «Когда неожиданно мне выпала такая судьба, – вспоминал старый политик позднее, – моим первым побуждением было закончить войну как можно скорее. Потому что я мог понимать все, о чем думает император, когда я встретился с ним сразу после моего назначения. Я понял, что он искренне хочет окончания войны и восстановления мира, даже если ничего не сказал мне об этом. Однако я не мог никого поставить об этом в известность, потому что, если хотя бы один человек узнал, что у меня есть такое намерение, это вызвало бы такое волнение, которое могло бы привести к бунту. Так что я не рассказал о моих чувствах даже Сакомидзу. Я просто ждал подходящей возможности, чтобы положить конец войне».