Только сегодня

– Хочешь бросить немного земли на гроб, Джоани?

Я закивала. Отец выщипнул из ведра горстку земли и положил мне в ладошку, которую я приготовила маленькой лодочкой. Но этого было слишком мало, я бы хотела бросить больше, но он уже передал ведерко следующим за нами людям. Я заглянула в могилу. Гроб был очень маленький, но все же больше колыбельки для моей куклы Пеппер. Сверху лежало черно-белое покрывало. Я постаралась бросить свою горстку земли так, чтобы она красиво рассыпалась по белой полосе покрывала, но попала на край гроба. Мне захотелось попробовать еще раз, и я думала попросить отца дать мне земли, но не решилась.

Когда мы вернулись в машину, мама лишь проронила:

– Ну, дела.

Во время скоротечной поездки к дому Дила я успела спросить, почему и Дил, и его родители были в куртках с дырками.

– Так еврейский народ обычно показывает свою скорбь, – пояснил папа.

В доме все зеркала были завешены простынями. Помню, что пахло вареными яйцами.

– Давай пойдем в мою комнату, – предложил Дил.

Я была рада убраться из гостиной с ее странной атмосферой.

– Ты сильно расстроен? – спросила я, когда мы оказались в его комнате.

– Да.

– А почему ты оставил Бена одного в ванне?

Дил растерянно пожал плечами:

– У меня на пальцах появились старушечьи морщины. Захотелось просто уйти.

– Но ведь нельзя оставлять детей в ванне одних. Они могут захлебнуться и умереть в воде высотой шесть дюймов.

Дил заплакал.

Я поспешила его успокоить:

– Папа сказал, что ты не виноват.

– А моя мама говорит совсем другое, – прохныкал Дил. – Она кричала: «Смотри, что ты наделал!»

– Но ты же ничего не делал, да?

– Я просто хотел вылезти из этой ванны! – задыхаясь, прокричал Дил. – Мы просидели там целую вечность, и никто не собирался забирать нас.

Я подхватила с кровати плюшевого медвежонка и поднесла к его лицу.

– Не плачь, Дилан! – прорычала я низким голосом.

Дил нахмурился, но плакать перестал.

Я заставила медвежонка поцеловать Дила.

– Давай поиграем в фильм, – предложил Дил.

История с игрой в фильм началась примерно за год до этих событий. Наши родители отправили нас в мою комнату смотреть видик, пока сами ужинали в гостиной. Я выбрала кассету с замысловатым названием, чтобы впечатлить Дила, так как он вступил в период верования «все бабы дуры». Фильм оказался очень скучным. Люди в строгих костюмах говорили о деньгах и сосредоточенно перемещались по коридорам. Мы, естественно, ничего не понимали, но никто не хотел признаваться в этом. И вдруг ни с того ни с сего главный герой оказывается наедине с женщиной в одних трусиках и лифчике и начинает ее целовать. Затем он снял с нее лифчик, трусики и принялся целовать ее между ног. Далее он разделся сам, и теперь они вдвоем кувыркались на кровати, издавая смешные звуки и обливаясь потом. Я знала, что это называется сексом.

– Они занимаются сексом, – объяснила я Дилу.

Он захихикал и прошептал:

– У меня пипка взбесилась!

Я испугалась.

– Покажи, – попросила я.

– Не-е.

Фильм снова вернулся к мужчинам в костюмах, болтающих о деньгах.

– Перемотай, – попросил Дил.

И я перемотала. Потом еще и еще, и так много раз. Помню, что от многочисленного просмотра сексуальной сцены у меня горело.

В следующий раз мы увиделись с Дилом уже у него дома. Начали играть с его грузовиками, и он вдруг спросил:

– А помнишь, мы фильм у тебя смотрели?

– Да.

– Давай поиграем в этот фильм, я буду мужчиной, а ты женщиной, давай?

– Давай, – согласилась я, – только у меня лифчика нет.

Дил озадачился.

– А я тебе мамин дам! – придумал он.

Мы прокрались в спальню родителей и выдвинули верхний ящик комода матери Дила. Он был полон всяких волнующих вещей и источал легкий аромат пудры. Дил выбрал черный лифчик, похожий на тот, что был на женщине в фильме, и мы побежали обратно в комнату Дила, истерично хихикая.

Я надела лифчик, но он оказался слишком велик, тогда мы набили чашечки носками Дила.

– Так, ну теперь я играю мужчину.

– Хорошо.

Помню, мы даже изобразили какой-то диалог, прежде чем начали целоваться. С тех пор мы стали называть эту игру «фильм». Какое-то время мы играли в нее каждую нашу встречу. Это уже становилось единственной целью визитов к Дилу: когда я хотела поиграть в фильм, я намеренно просилась пойти к нему домой. Но потом, где-то год спустя, прямо во время игры Дил вдруг сказал:

– Все, больше не хочу играть в фильм.

И теперь я была удивлена, что он снова захотел поиграть в фильм именно в день похорон своего брата.

– У нас и лифчика нет, – сказала я.

– Да мы можем просто притворяться, – отмахнулся Дил.

Он разделся первым, потом я. Мы начали целоваться стоя, потом легли на кровать. Я чувствовала, как мое лицо наливается жаром, а тело становится все напряженней, и вдруг дверь распахнулась. Это была мать Дила.

5

С похорон Марлы прошло несколько недель, и с тех пор от Генри не было никаких вестей. С каждым днем во мне росли сомнения, а стоит ли отказываться от возможности проводить выходные с друзьями, ожидая, что Генри вдруг понадобится мое присутствие в его кровати, как это было в первые дни нового года. И вот наступал очередной вечер пятницы, а от него снова ни слуху ни духу, и я отчаянно пыталась втиснуться в планы моих друзей повеселиться. Но, оказавшись в компании, я докучала остальным вопросами о Генри: как он себя чувствует, почему не звонит?

– Хватит! – не выдержала Джесс в один из таких пятничных вечеров, переорав клубную музыку. – Забудь о нем! Иди танцевать!

Танцевать я могла, но забыть Генри – это уж слишком. Опрокинув порцию текилы, я присоединилась к остальным девчонкам и Пэдди на танцполе. Тесный кружок наших потных тел лоснился в свете стробоскопов. Вполне себе симпатичный парень в мешковатой футболке все пристраивался ко мне, ловя мой взгляд и приноравливаясь к моему ритму. Я улыбнулась в ответ. Пэдди чрезмерно высоко вскинул брови, одобряя мои действия. Я повернулась спиной к мистеру Мешковатая Футболка и позволила прильнуть ко мне сзади и уткнуться лицом в шею. Наши бедра раскачивались в единой амплитуде.

– Может, покурим? – крикнула я в толпу, в надежде, что кто-нибудь из наших услышит.

Отозвался Пэдди, и мы выбрались с танцпола. Мешковатая Футболка переключился на Джесс. Без претензий! Удачи!

В курилке Пэдди назвал вещи своими именами.

– Ты влипла, – констатировал он, поднося мне огонь.

– Знаю, – прошипела я, прикуривая. – Педик.

– Это прекрасно, дурочка, – улыбнулся Пэдди. – Ты нравишься ему.

– Нет, не нравлюсь, – канючила я, нервно затягиваясь. – Это повторение карнавальной истории в Ноттинг-Хилл.

– Ты ему нравишься. Я знаю.

– Заткнись.

Голос Пэдди изменился, его родной порт-тэлботский говор трансформировался в идеальный «королевский английский»:

– «Все знают, – произнес он величественно и повелительно. – Мир знает. Всем известно. Но они никогда не узнают, они никогда не узнают. Они живут в другом мире!»[10]

– Что за хрень?

– Пинтер, – пояснил Пэдди, в мгновенье ока став самим собой. – Из моего спектакля. Кстати, когда вы придете?

– Ой, мамочки! – вскрикнула я, глянув в телефон.

Встретимся в Олбани через полтора часа.

– Это он, да? – спросил Пэдди.

Я кивнула, стараясь скрыть ликование.

– Проваливай, – махнул сигаретой Пэдди. – Насладись своим прекрасным принцем.

В этот момент появилась Мила.

– Ты вовремя, – обратился к ней Пэдди. – Джони сваливает на охоту за живым дилдо.

– А где Джесс? – спросила я Милу.

– Да трещит с какой-то девахой в баре, – отмахнулась Мила. – А ты что, встречаешься с Генри?

– Да, извини. Я дрянь?

– Ага, – согласилась Мила, обнимая меня. – Не парься, все равно я тоже скоро отваливаю.

Мы обменялись взглядами, и я поняла, что она тоже спешит насладиться своим прекрасным принцем.

– Люблю вас, – пропела я на прощание.

Через полтора часа я была в Берлингтон-Гарденс. Генри подкатил на старомодном «Мерседесе».

– Садись, – сказал он.

Было около часа ночи, и, скорее всего, он уже выпил, но предложение сесть в машину к Генри Ташену я приняла с готовностью и без лишних вопросов. Мы проехали через весь город, миновали пригороды, вот уже остались позади указатели на Леголэнд и Виндзорский замок. Мир за окнами автомобиля погрузился во тьму, будто мы путешествовали глубоко под водой. Не было видно ни зданий, ни дорожных знаков, лишь едва различимые контуры живой изгороди вдоль дороги. Я закуталась в пальто Генри, свернулась калачиком и, подперев ладонью щеку, облокотилась на ручку двери. Потеряв счет времени, я закрыла глаза и погрузилась в теплоту кашемирового пальто Генри и его запах.

– Господи, Генри, можешь ехать чуть помедленнее, – пробормотала я.

Судя по всему, я стала засыпать, но рев двигателя, резко набирающего обороты, заставил меня вздрогнуть, и я очнулась. Мы обогнали другую машину.

– Все нормально, – сказал Генри, не отрывая взгляда от дороги.

И я вдруг заметила тени под его глазами, и от этого он выглядел сильно изможденным. Вскоре мы свернули на проселочную дорогу и поехали вдоль высокой кирпичной стены, которая показалась мне бесконечной. Наконец Генри сказал:

– Приехали.

Мы остановились у высоких кованых ворот, за которыми пролегала уходящая в темноту подъездная аллея. Я опустила стекло. Деревенский воздух. Он был заметно холоднее, чем в Лондоне.

– Черт, Генри, где мы?

– В мамином поместье. Мы проскочим незаметно. Гарантирую, до завтрашнего утра мы никого не встретим.

– Но она знает, что ты приедешь?

– Ну, типа того. Предполагалось, что приеду на ее званый ужин.

– А почему ты не приехал?

– Не мой формат развлечений.

Мы двинулись по узкой аллее, которая была вся в рытвинах и усеяна овечьими какашками. Впереди в лунном свете стали появляться контуры огромного кирпичного строения. Я подумала, что только такие чудаки из старинных богатых фамилий оставляют свои дома незапертыми. Хотя с подъездной аллеей в милю длиной в этом нет необходимости. В дом мы вошли через черный ход, который вел в теплую и неприбранную кухню. Стол был уставлен противнями со следами подгоревшего розмарина и чеснока. Раковина завалена тарелками, и повсюду, где только можно, стояли бокалы, заляпанные красным вином. Грязное белье свисало из стоявшей на чугунной плите плетеной корзины. Каменный пол затоптан грязной обувью и усеян собачьей шерстью.

– Проходи, – прошептал Генри.

Миновав кухню, мы пошли по узкому коридору мимо дверей, со счета которых я сбилась. Далее попали в большущий холл с мраморными полами, на стенах висели картины с изображением лошадей. Через приоткрытую дверь я мельком углядела гостиную со следами прошедшего званого ужина: сталактиты оплавленного воска на канделябрах, стулья, отодвинутые от стола, облачко дыма, повисшее в воздухе, словно припозднившийся гость, не желавший уходить. На втором этаже Генри взял меня за руку и, проведя через три двери подряд, затащил в большую комнату, где первое, что бросалось в глаза, была кровать с балдахином. Генри тут же принялся разводить огонь в камине.

– Ого, – вырвалось у меня.

– Что?

– Это здесь ты рос?

– Да.

– Ого.

– Что?

– Просто тяжко, наверное, вот отсюда перебраться в Олбани.

Генри усмехнулся:

– Иди на хер.

Кристиана Ташен, прямо скажем, не была рада моему появлению. По большей части она просто игнорировала мое присутствие, что, кстати, было наилучшим выходом из положения. И дело было даже не столько в том, что она пугала меня, просто я понятия не имела, что я могу ей сказать. Обычная учтивая болтовня на фоне ее горя действовала бы раздражающе.

В субботу к тому времени, когда мы с Генри спустились в гостиную, все гости очередного званого ужина уже разошлись – кроме дядюшки Лохлана.

– Ни за что не ушел бы, не повидав вас! – завопил он, оторвавшись от своей тарелки с копченым лососем.

Генри заметно напрягался в его присутствии, что, похоже, лишь подхлестнуло Лохлана взвинтить до предела свое агрессивно-скабрезное поведение.

– Выглядишь ужасно уставшей, цыпочка, – пустился старикан в атаку, как только Кристиана вышла из зала. – Всю ночь кувыркались, да? – не унимался Лохлан, хихикая в тарелку.

Я принялась нарезать хлеб.

– Будешь тост, Генри? – спросила я.

– Нет, спасибо.

Повернувшись спиной к мужчинам, я принялась намазывать на хлеб «Мармайт» и сливочное масло в равных пропорциях.

– Чем собираетесь сегодня заняться? – обратился к нам Лохлан. – Не хотите прогуляться с ружьями?

Генри молчал.

– Джони, ты охотишься? – Старикан уставился на меня, оскалив свои желтые зубы.

– Нет.

– Но ты же не из этих чокнутых веганов?

– Нет!

– Молодчина! – Лохлан встал, отнес свою тарелку к мойке и запустил в таз с водой.

На обратном пути он склонился ко мне и пробурчал:

– Значит, ты глотаешь? – и захрипел мне в затылок, задыхаясь от раздиравшего его смеха.

Я посмотрела на Генри, он гладил Долли, добродушную собаку, и, похоже, ничего не слышал. Лохлан так и ушел, посмеиваясь.

Весь день я провела на диване с книгой «Анна Каренина» в руках и с Долли в ногах. Генри погрузился в толстенный фолиант с биографией человека, о котором я даже и не слышала. В камине потрескивал и урчал огонь. Лохлан, как и обещал, ушел на охоту, так что я могла спокойно шастать на кухню и обратно за кофе и печеньями. Стива и Левин страница за страницей вели скучный разговор о крепостных крестьянах, мое внимание постепенно покинуло книгу, и я сосредоточилась на профиле Генри. Темная прядь волос свисала на лоб, сморщенный от глубокой сосредоточенности. Время от времени он шевелил губами, беззвучно проговаривая слова, которые читал, – процесс настолько интимный, что я смущалась за свое подглядывание.

– Генри, – позвала я, потягиваясь, – как мне сегодня вечером добраться до Лондона?

Долли явно не понравилось, что я нарушила спокойствие. Я почесала ее большую плюшевую голову.

– Хм? – отозвался Генри, возвращаясь в реальность.

– Как мне отсюда добраться до Лондона?

– А, – наконец-то понял меня Генри. – А тебе необходимо?

– Ну, положим, необходимости как таковой нет. Дети уехали на каникулы.

– Тогда почему бы тебе не остаться?

– Просто у меня с собой нет кое-чего необходимого, – заюлила я, зная, что лукавлю.

Выходя из дома в пятницу, я инстинктивно запихнула в сумочку пару запасных трусиков и свою походную зубную щетку.

– А мне бы хотелось, чтобы ты осталась, – сказал Генри и, протянув руку со своего логова на ковре, схватил меня за лодыжку.

– Вот как?

– Вот так.

На ужин мы ели кролика, которого Лохлан подстрелил днем ранее, сам же освежевал и разделал.

– Лучше, если дать ему отвисеться пару недель, – разглагольствовал старик с набитым ртом, при этом накалывая на вилку следующий кусок темного мяса.

– Очень вкусно, – похвалила Кристиана, при этом едва притронулась к своей порции. – Ты кудесник.

Она разреза́ла свою порцию мяса на множество маленьких кусочков и после тщательного пережевывания каждого обильно запивала красным вином. Пили они с Лохланом много. Когда мясо было съедено, пустовали четыре бутылки, хотя мы с Генри выпили всего по бокалу.

– Большое спасибо, – поблагодарила я, забирая у всех тарелки и смахивая холодные объедки в одну.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

I’m in the Mood for Dancing – сингл ирландской поп-группы The Nolans Sisters. (Здесь и далее примечания переводчика и редактора.)

2

Принадлежит организации Meta, деятельность которой запрещена на территории РФ.

3

The Rolling Stones – Brown Sugar.

4

Здесь непереводимая игра слов: Пэт-трикол состоит из двух английских слов и в буквальном переводе означает – Любимец-патока, что может интерпретироваться как – «Любимец сладенький» или «любимая сладость».

5

Имеется в виду католическая молитва Ave Verum Corpus.

6

Ветх. Завет, псалом 22.

7

Simple Twist of Fate – композиция из пятнадцатого студийного альбома Боба Дилана «Blood on the Tracks».

8

Sweet Baby James – второй студийный альбом Джеймса Тейлора.

9

The Owl and the Pussy-Cat – стихотворение английского художника и поэта Эдварда Лира.

10

Цитата из пьесы английского драматурга Гарольда Пинтера «Предательство».