Одуванчик в тёмном саду

Я получила чувствительный тычок в спину, встала с колен и прошла три шага до кареты. Заглянула внутрь. Темно, душно, и пахнет кожей. Мне обязательно туда лезть?

Судя по всему, обязательно. Вон как все таращатся, а знакомый паучок лапками перебирает нетерпеливо, словно хочет пинка мне дать для ускорения. Ладно, надеюсь, меня в этом чемодане не укачает.

Надеялась я зря. В духоте и жаре, царящей внутри, да еще при том, что трясло немилосердно, я уже через полчаса сильно радовалась отсутствию завтрака. Через час, ломая наманикюренные ноготки, смогла сдвинуть вбок забранное разноцветным стеклом (символичный такой узор, в клеточку) окошко и вдохнуть капельку нормального воздуха.

Через полтора часа местное успокоительное то ли перестало действовать, то ли просто это было уже слишком, но я, усевшись поудобнее на кожаный диванчик, откинулась на спинку, а задранными ногами забарабанила в переднюю стенку чертова ящика. Вот где каблуки пригодились!

Коробка остановилась, и минуту на улице стояла лишь тишина. Затем дверца медленно распахнулась, заглянул знакомый паучок, оглядел меня с ног до головы и вопросительно приподнял бровь. Ух, мне бы такие брови! Густые, но узкие, красиво очерченные, темные… так, не отвлекаться. Он о чем-то спрашивает.

– Причина? – М-да, краткость – сестра таланта и пауков. Как же ему объяснить-то, если у меня громкость на нуле? Стоит, смотрит на меня внимательно, словно к чему-то прислушивается, а я сердито и сосредоточенно думаю, как изобразить жестами, что здесь душно и дико трясет!

– Лошадей нет, – вдруг разродился паукообразный. – Другой кареты нет.

«А что у вас есть?» – с раздраженным ехидством мысленно вопросила я в пространство и тяжело вздохнула.

– Леди может ехать или в карете, или верхом на мне. – Показалось или в голосе этого идола восьминогого слышны ехидные нотки? Еще и по гладкому пушистому брюшку себя похлопал приглашающе, а глазки сощурил ну очень насмешливо. Думает, я откажусь?! Да я в окно видела, как плавно и быстро паучишки бегут, уж всяко лучше, чем в этой погремушке!

Этот ехидна тем временем, не дожидаясь моей реакции, развернулась и явно намылилась удалиться. Эй! Я так не играю! Ага, за лапку поймать успела!

Вот теперь глаза у него стали круглые и обалдевшие. Потому что я отпустила его ногу, демонстративно радостно закивала и полезла из кареты с явным намерением оседлать предложенного скакуна.

Со всех сторон послышалось стрекотание, и я не я и «до» от «ля» не отличу, если в этом стрекотании не слышалось откровенное веселье. Паучки сопровождения вовсю пялились на нас и выразительно переглядывались. А мой будущий скакун еще с минуту таращился на меня сверху вниз неверящими глазами, потом громко вздохнул и опустился на обочину, аккуратно поджав лапки. А человеческие руки демонстративно скрестил на груди. Смешной! Нет, я никогда не страдала арахнофобией, а внучкин тарантул мне очень даже нравился, но вот умиления у меня эти многоногие еще не вызывали. До этого момента.

Не удержалась и, прежде чем влезть по сложенным лапкам, как по ступенькам, еще раз погладила короткий шелковистый мех на одной из них. Хм, а коленка какая интересная! Ну или как оно у пауков называется… Сочленение? Меха чуть меньше, зато он еще нежнее, так и тянет провести пальчиком.

Любопытство снова взяло верх над всеми остальными эмоциями, а чувства страха и самосохранения у меня, похоже, полностью атрофировались. К тому же на уровне подсознания я воспринимала молодого паука как котенка или, скорее, экзотического жеребца, которого так и тянет погладить. Что я и сделала, вызвав новую волну заинтересованного стрекота.

Брюшко у парня оказалось тоже приятно пушистое, теплое. Только держаться не за что. Поэтому, пару секунд подумав, я перебралась вплотную к тому месту, где заканчивался паук и начинался симпатичный мужчина, и уселась верхом – то есть обняла ногами его человеческую половинку за талию. А что? Удобно, и руками можно пощупать, раз он сам не против.

Он был не против, он был в шоке. Все время оглядывался на меня через плечо и хлопал длиннющими ресницами. По рукам не бил, не вырывался, ну я и осмелела. Интересно же! Где у него хитин заканчивается и что на этом месте начинается – человеческая кожа? Очень похоже. Гладкая, упругая и теплая.

Место, где заканчивался паук и начинался парень, оказалось скрыто широким жестким поясом, а жаль. Хотя… может, это у них интимная зона? Любопытство любопытством, а наглеть я не собиралась, так что под пояс не полезла.

Паучий кортеж тем временем плавно набирал скорость, мы уже неслись по дороге как бы не быстрее, чем мой муж по автостраде на новой машине. И ни капли не трясло, и ветерок… свежий… Если за спину моего «коня» спрятаться и вцепиться как следует – даже не сдувает. А карету они бросили на обочине…

Комфортная езда располагает к размышлениям. Я вдруг подумала: если у темного властелина такие слуги, то кто он? А вдруг тоже… паук?

Эта мысль меня слегка озадачила. Странное какое-то заклятие – мало того что чувство страха заблокировало, так еще и жгучее любопытство активировало. Нет, ну если представить… и отчего-то же светлые леди там падают в обморок пачками? Может, они просто пауков боятся?

А чисто анатомически… интересно, как оно выглядит? То есть я паучье брюшко снизу видела, и никаких первичных половых признаков из него не торчало. Вот если оно у него там… хм… под поясом спрятано? Тогда еще ничего. Как бы разузнать? Прямо спросить? Неудобно как-то, и у меня все равно голоса нет, а знаками я о таком спрашивать точно не умею.

Вжавшись щекой в теплую кожу между лопатками своего скакуна, я вдохнула чуть терпкий, горьковатый запах. Интересно он пахнет, я бы даже сказала – приятно. Не ожидала такого от паукообразных. Впрочем, раньше мне в голову не приходило их обнюхивать. А на ощупь парень со всех сторон хоть куда – паучья часть шелковисто-пушистая, человеческая – не в каждом дорогом салоне кожу до такой степени отшлифуют. И загар ровный, золотистый, как после шикарного курорта. Короче, я решила не париться, даже если властелин тоже мутант. Во всяком случае, его будет приятно потрогать.

Вдоволь пошарив везде, куда мои любопытные ручонки дотянулись, я выяснила, что, скажем, у этого товарища тоже есть соски. Под жилеткой. И он реагирует на прикосновение. Вздрагивает и оглядывается. Сама не ожидала от себя такой бесцеремонности. Надеюсь, он не примет это за банальные приставания. А то когда мне еще дадут такую необычную зверушку потрогать?!

Кстати, человеческое тело у него не торчало из панциря сразу по пояс, как пришитое. Скорее было похоже, что пауку распилили переднюю часть, потом взяли парня и погрузили его туда… хм… скажем, до середины бедра. И вот та часть, что закрывала бедра, выступала над паучьим брюшком, но тоже была бронирована хитиновыми пластинами – аккурат до серебряного пояса. Панцирь в этом месте не был сплошным, а напоминал броненосца – подвижно соединенные пластинки заходили одна за другую, а при движении гнулись, и между ними была видна кожа, но не как на человеческой части, а словно бы замшевая. Не удержалась и сунула палец между разошедшимися пластинками, когда мой скакун чуть отклонился вправо. И едва успела спасти свою конечность, когда паучок подпрыгнул и резко обернулся ко мне. Вот блин! Ладно, тут больше не трогаю. У него много разрешенных мест.

По второму разу щупать тоже было интересно, а потом меня все же укачало. Не в том смысле, что стало плохо, просто я уютно привалилась к теплой спине скакуна и задремала, покрепче обняв его поперек груди.

Глава 3

Уже много лет как я страдала бессонницей. Точнее, долго засыпала и спала очень чутко. Малейший шум, или духота, или другое какое неудобство – и прощай, нормальный отдых.

А тут уснула в сидячей позе… да еще и скакун подо мной резво перебирал восемью лапами, весь шевелился, топал, щелкал и даже стрекотал на бегу. И остальные пауки тоже передвигались с заметным шумом. Но мне это не помешало – вот что значит молодое здоровое тело.

Я не открыла глаз даже тогда, когда бег замедлился, слитный шум множества паучьих ног сменился цоканьем лошадиных копыт, а над самой головой кто-то начал переговариваться. Так и слушала сквозь дрему, не желая отрываться от теплой, уютной спины.

– Надеюсь, она в обмороке? Труп могли бы и по дороге закопать… – Какой приятный мужской голос… а говорит гадости.

– Нет, морра арргросс, леди просто спит. – О, это мой паучок! Я уже выделяю его глуховатый баритон.

– Просто спит? Верхом на тебе?! У вас что, карета по дороге сломалась? Надеюсь, леди не слишком долго истерила, прежде чем уснуть?

– Нет, морра арргросс, она истерила в карете, а на мне успокоилась.

Снова послышался звонкий цокот копыт, а потом приятный голос добавил, уже удаляясь:

– Хм… Поразительно! Из какой светлой глуши они ее выдернули? К завтрашнему утреннему докладу напиши подробный отчет о поездке и выясни родословную очередной светлой невинности моего гарема.

Чему это он так удивляется? Мне? Подумаешь, сплю… сам бы попробовал провести ночь в компании восьми эльфиек-парикмахерш, а потом бы недоумевал.

– Слушаюсь, морра арргросс.

Послушный паучок… но мы, кажется, приехали. Во всяком случае, меня попытались аккуратно снять с моего насеста. Пришлось просыпаться.

Судя по всему, я мирно продрыхла чуть ли не весь день, потому что небо над мягко шелестящими кронами, окружавшими нас со всех сторон, было глубоко лиловым, в россыпи звезд.

Куда это меня притащили? В лесное логово? Ой, нет… не в лесное. Это просто сад, причем внутренний – то есть внутри крепости. Или целого города? Вон там башня, и вон там, и… ага, башни расположены по кругу, со всех сторон, довольно далеко от меня и друг от друга. При этом четко вырисовываясь на фоне темного неба и слабо светясь по контуру.

Каждая из башен заканчивалась самой необычной крышей, что я когда-либо видела. Они напоминали перевернутых на спину пауков с восемью длинными шпилями-лапками, между которыми, будто захваченные в тиски живые существа, лежали огромные белые шары, переливающиеся перламутром и словно пульсирующие.

Один из восьми шпилей у каждой из башен был значительно длиннее остальных и, не касаясь жемчужного шара, плавно загибался в сторону внутреннего двора, как огромный коготь.

В целом все это было похоже на огромную незавершенную птичью клетку. Но едва заметный воздушный узор в небе, тонкий, как искуснейшая паутина, подсказывал, что, возможно, и завершенную.

Я, не стесняясь, с любопытством оглядывалась, пока мы чего-то ждали у ажурной калитки в глубине темного сада. Странно, фонарей не наблюдается, луны тоже, а между тем вижу я вполне сносно. И вообще, отлично вижу! Это я-то, очкарик чуть ли не с детского сада. Благодать… пахнет травой, какими-то цветами, а еще справа тянет прохладой и свежестью, как от воды. Паучок рядом остался только один, стоит, переминается, сочленениями тихо щелкает. Смотрит искоса.

А я вдруг вспомнила, что дико хочу есть. Вот же зараза, чтобы этому «фейхуэлю» до конца жизни так обед выпрашивать, жестами! Если меня и в гареме не покормят – это будет просто издевательство.

Или я подумала слишком громко, или это мой живот заурчал очень уж выразительно, но паук вздрогнул и обернулся. Но опять ничего не сказал.

Калитка тем временем тихо скрипнула, привлекая наше внимание. А вот за ней никого не оказалось, только темнота. Интересно, у них здесь домофон? С видеонаблюдением?

Паук развернулся и направился в темноту, причем сразу взял неплохую скорость. Я за ним не успевала, хотя очень не хотела потеряться, а уж мыслей о побеге и близко не было. Одна, неизвестно куда, на каблуках и голодная? Нет уж!

Резвый скакун через двадцать метров заметил наконец, что две мои ноги против его восьми не котируются, и вернулся. Молча обозрел меня с непроницаемой рожей, но я всей кожей ощущала исходившую от него странную заинтересованность пополам с досадой. То есть вроде как он сам себя убеждает, что фу, какая гадость, и сам же все время оглядывается, чтобы лишний раз на эту гадость посмотреть.

Паук тем временем подобрался вплотную и вдруг подхватил меня за талию передней парой лапок. И водрузил прямо на середину брюшка.

– Сидеть надо тут! – внушительно буркнул он и как-то так прогнул панцирь, что у меня под попой образовалось небольшое весьма удобное углубление. И все равно верхом было гораздо лучше, а тут – держаться не за что, до спины скакуна не дотянуться, и вообще…

Все это я старательно транслировала в человеческую спину отвернувшегося мутанта, потому как мне было интересно: он действительно улавливает мои мысли или показалось?

Во всяком случае, паук, хотя и не оглянулся, лопатками передернул очень красноречиво, словно от моего взгляда там чесотка завелась. И плавно двинулся вперед.

Вот если бы можно было сесть нормально – получилась бы отличная прогулка по саду. Приятный ветерок, особенная тишина, наполненная звуками ночной жизни. И мягко плывущее паучье брюшко подо мной.

Но сидеть было неудобно! Особенно когда восьминогий перевозчик наложниц достиг лестницы и, не снижая темпа, заскользил по ней куда-то вверх. Упершись ладошками в покрытый пушком хитин, я скептически наблюдала, как это чудо почти уткнулось животом в ступеньки, подгибая передние лапы и приподнимая брюшко так, чтобы я не соскользнула вниз. И как не переломится в том месте, где у него паук к туловищу прирос.

Не знаю, помог ли мой громко продуманный скептицизм или еще что-то, но брюшко подо мной вдруг подпрыгнуло, и я скатилась в уже привычное положение – к самому торсу.

Паук снова передернул плечами, но даже не повернул головы, а я еще пару секунд озадаченно размышляла – мне показалось или как? Потому что он совершенно точно молчал, а я откуда-то не менее точно знала, что на меня наворчали по поводу того, что я даже на пауках ездить правильно не умею. А под всем этим ворчанием словно отблеск солнечного луча в глубине заросшего озера – любопытство и даже как будто удовольствие?

Интересно, мы бежим на верхушку еще одной, невидимой башни? Просто лестница все не кончалась и не кончалась. Ан нет, уперлась, наконец, в массивную каменную кладку поперек дороги, в середине которой была крепкая даже на вид дверь.

Паучок остановился на площадке перед входом, снова спихнул меня на середину брюшка и застыл, явно чего-то ожидая.

Я успела заскучать и еще раз громко побурчать животом, когда по стене вдруг скользнула огромная тень.

Вот вроде и привыкла уже за день к паукам-мутантам, но этот был заметно крупнее, пушистее и… оказался дамой. Пожилой, но очень… очень внушительной.

Одета была пожилая леди – другого слова и не подберешь! – в уже привычный жилет, но более длинный, без узоров и застегнутый на все пуговицы вплоть до внушительного декольте.

У дамы были сурово поджатые губы, слегка сдвинутые к переносице прямые широкие брови, строгие большие глаза, окруженные сеточкой едва заметных морщин, полуседая, когда-то черная, роскошная грива волос, сейчас стянутая в тяжелый узел… М-да. Наша директриса в свое время пыталась добиться подобного эффекта, но она и рядом не стояла с этим величественным олицетворением ХОЗЯЙКИ.

Сама не поняла, как оказалась на ногах, чуть в стороне от низко склонившегося «моего» паука. Тот являл собой картину глубочайшего почтения, даже первые две пары лапок положил на пол, так распластался.

Паучья леди на секунду смерила нас взглядом, потом вдруг у меня перед глазами что-то мелькнуло, и я обнаружила, что мадам внушительно пришлепнула моего провожатого к полу одной из массивных лап, а тот и не думает сопротивляться.

И опять я могла поклясться, что они не издавали ни звука. Откуда же в моей голове возник этот диалог?

«Мое почтение, аррграу Рраушшана. Я доставил новую наложницу. Она немного странная, все время молчит и хочет есть».

«Сама разберусь, мальчишка, кто здесь странный, а кто обнаглел и тянет лапы куда не положено. Не смей даже думать о собственности арргросса!»

«Я не смею, аррграу! Просто она… действительно странная».

«Исчезни с глаз моих, Ррашшард, и без позволения арргросса больше здесь не появляйся!»

«Слушаюсь, аррграу!»

Паучиха отступила к стене, и мой освобожденный скакун поднялся на лапы. Бросил на меня еще один непонятный, словно сожалеющий взгляд и в мгновение ока умчался вниз по лестнице.

А паучиха, даже не посмотрев в мою сторону, легонько толкнула лапами массивные, окованные темным железом створки двери. И только потом указующе ткнула лапой в открывшийся проход, из которого на площадку пролился теплый ровный и неяркий свет.

Если уж я весь день не спорила с обстоятельствами, то теперь это делать было вдвойне глупо. Я учтиво склонила голову и пошла куда велели.

Створки все так же бесшумно закрылись за моей спиной. Мы прошли узким коридором куда-то налево, миновали еще одну массивную дверь, спустились на два лестничных пролета и оказались на открытой галерее, с одной стороны которой были резные деревянные перила, увитые виноградом, а с другой, примыкающей к стене, было множество дверных проемов, занавешенных тканью, по которой там и тут посверкивал серебристо-ажурный узор натянутой паутины. Откуда-то из-за перил лился приятный теплый свет.

Здешняя хозяйка уверенно проскользнула вдоль галереи в самый ее конец и передней лапой отодвинула тяжелую бархатную занавесь в одной из ниш, не перечеркнутую, как я заметила, паутинным узором.

– Твоя комната. Зайти можешь только ты. – Похоже, телеграфный стиль общения – это фирменный паучий знак. – Ночью выходить запрещено. Посещать чужие покои запрещено. Если нарушишь сигнальную паутину, – кончик волосатой лапы ткнул куда-то в косяк, и светящаяся нить начала плести свое кружево, в считаные секунды затянув весь проем, – будешь наказана. Ночью сигнальная паутина вырастает сама. Днем будешь активировать ее, когда уходишь. Теперь иди и спи. Утром тебе объяснят все остальное.

Выдав ценные указания, мадам паучиха одним легким движением ликвидировала сигнализацию, подтолкнула меня в спину в направлении комнаты и развернулась с явным намерением ретироваться.

Эх, была не была, попробую. Как он там говорил? Аррграу?

Не пытаясь даже раскрыть рта, я очень старательно и целенаправленно проговорила в уме, глядя прямо на собеседницу:

«Уважаемая аррграу, простите, но я не ела больше суток. Нельзя ли поужинать перед сном? Меня устроит что-нибудь самое простое. Если вас не затруднит».

Дама не стала так явно изумляться, как мой провожатый. Но обернулась и окинула меня заинтересованным взглядом:

«Вежливая. Хорошо. Кто научил тебя языку разума, светлая?»

«Не помню!» – честно ответила я и подтвердила слова громким – нет, не бурчанием, уже рычанием живота.

«Ррашшард был прав, ты странная светлая. Не боишься меня?»

«Нет. Я есть хочу». – Ну же, ближе к делу, то есть к ужину!

«Иди в комнату, я прикажу накормить тебя». – И свалила, не оглядываясь.

Будем надеяться, действительно прикажет и кормильцы не слишком задержатся, а то я уже готова пожевать ту шторку, что заменяет дверь в мое новое жилище.

Вздохнув тихонько, я отдернула занавесь и огляделась.

Комнатка была очень маленькая, но уютная. Стены обиты приглушенно-зеленой парчой с едва заметной серебристой вышивкой. На полу ковер, тоже зеленый, но более темный, с тонким бежевым рисунком. В правом дальнем углу вдоль стены кровать с полупрозрачным балдахином в лучших традициях востока. Рядом с ней, как раз под маленьким, забранным резной решеткой оконцем, миниатюрный, словно игрушечный, столик. Окно под самым потолком, и в него заглядывает какая-то любопытная звезда, нахально просовывая колючие лучики сквозь фигурные прорези. Я уже не удивлялась тому, что этого света мне хватает, чтобы не только обстановку разглядеть, но и цвета различить вплоть до оттенка. Стояла, разглядывала, прислушивалась, принюхивалась.

Окно, видимо, выходило на ту сторону стены, в сад, через который меня вез паук. И где-то рядом сидела трудолюбивая цикада, звонко перепиливая свою импровизированную скрипку. А больше ничего не было слышно.

Пахло довольно приятно – свежестью и почему-то немного лимоном. Или лимонной мятой, я всегда любила этот запах, но чтобы едва заметный, на грани ощущения. Вот как сейчас.

У противоположной стены большое зеркало, что-то похожее на низенький комодик под ним и пузатый бархатный пуфик, ожидаемо в зеленых тонах. О, а еще между зеркалом и выходом притаилась маленькая узкая дверка, обитая той же тканью, что и стены. Если я не ошибаюсь… Да-а-а! Какое счастье!

А то мне в кустики у паука некогда было отпроситься. Он то несся, как гоночный болид, то ворчал что-то там свое, паучье. А тут вполне сносный санузел, только без ванны или душа, унитаз да умывальник. Вполне узнаваемого вида. И за это спасибо!

Когда я, довольная и даже умытая, выбралась из туалета, то встала как вкопанная и даже тихо ахнула. От радости! Потому что запахи в комнате сменились и теперь вместо просто приятных стали восхитительно аппетитными.

Пахло свежей сдобой, медом и молоком. Самое то для легкого ужина, потому что, несмотря на голод, наедаться перед сном – не самое умное занятие.

На мое аханье отреагировало странное существо, аккуратно расставлявшее маленькие тарелочки на столе. Подпрыгнуло, пискнуло и попыталось смыться под кровать вместе с половиной моего ужина, оставшейся на подносе.

– Эй, стой! – возмутилась я и кинулась спасать пропитание. Поднос схватить успела, а мохнатое и черное, похожее на шарик с глазами, запищало еще громче, отпустило мою добычу и исчезло под свисающим краем одеяла.

Я поставила отвоеванный поднос на свободный краешек стола. Подумала секунду… и любопытство все же победило голод. Осторожно отогнув край одеяла, я заглянула под кровать. О том, что там еще темнее, мне как-то даже в голову не пришло. Я все равно все прекрасно видела и… ничего не видела. Под кроватью было пусто. Даже пыли не наблюдалось.

Ну и ладно, чудеса подождут до завтра, а сейчас – ужин!!! Наконец-то!

И, только утолив первый голод, я вдруг поняла: что-то было не так. Что? Ой!

Я же вслух на мохнатушку вопила, когда еду спасала! Некачественное какое-то волшебство у «фендюэля» оказалось. Бракованное.

Глава 4 (второй день)

Я подскочила на кровати, зажимая уши, и еще пару минут не могла понять, где я, кто я и что это за адский заунывный вой под псевдомелодичное треньканье. Какой кошмар!

Но выяснилось, что это не просто кошмар. Это ежеутренний кошмар, который называется «будильник».

Я это поняла, когда уже умылась и выглянула из комнаты. Сторожевая паутина пропала, а по галерее бегала и суетилась толпа девчонок. Разглядеть в подробностях я никого не успела, но у одной точно были за спиной стрекозиные крылышки, другая была радикально салатового цвета, вся, с ног до головы. А в целом девчонки были молоденькие и хорошенькие, как куколки.

Я прислушалась к себе. Даже ради эксперимента попробовала вслух посчитать, как бывает при проверке микрофона: «Раз-два-три, раз-два-три, проверка, проверка».

Голос оказался на месте, громкость в норме, вокальные данные я потом протестирую, но в целом вроде ничего так тембр. Слегка низковат для эльфийской девы – что у служанок, что у мымры голоса были достаточно высокие, звенящие и, на мой вкус, резковатые. Вот интересно: это тело изначально выбивалось из общей октавы или мое вселение так повлияло? В прошлой жизни у меня был именно такой тембр.

Кстати, если с заклятием немоты произошла осечка, то спокойствие и любопытство никуда не делись. Наоборот, теперь они вообще воспринимались как нечто родное и естественное. Я внутренне усмехнулась – вот уж против такого волшебства я точно не возражаю.

Нет, я прекрасно помнила и свою жизнь, и свою семью… но боли не чувствовала. Только тихую и нежную грусть. Дети выросли, они справятся без меня. Я буду скучать и по ним, и по внукам, но изменить что-то не в моих силах. Муж… нам было очень хорошо вместе. Дай бог ему встретить умную и любящую женщину – он еще мужчина в самом соку. Я буду помнить и благодарить. И тоже скучать, конечно…

Но я теперь в этом мире. И жить надо здесь и сейчас. И если эльфийское заклятие так действует – спасибо ему. Никакого желания биться в агонии я не испытывала.

– Кхм! – Я не заметила, как галерея опустела и рядом со мной осталась только одна девушка, которая сейчас стояла прямо напротив и изучала меня с несколько высокомерным видом.

– Ты новенькая? Как тебя зовут?

И я зависла, как неисправный ноутбук. Хороший вопрос! А КАК меня зовут?!

Нет, мымра что-то говорила, как-то называла меня. Но я тогда вообще плохо соображала и ни-че-гошеньки почти не запомнила! Что-то такое… Ден… Дин… черт!

Ну не представляться же Верой Ильиничной? Так, надо соображать быстрее. Нет, все равно не помню. Постойте-ка, так ведь я же вроде немой еще должна быть? Вот и побуду. А там посмотрим, или хоть что-то вспомнится, или, может, как-то разузнаю.