Обитель Чёрной Черепахи

В этот день, направляясь в университет, я находился под стихией Дерева. Был вторник. И мне нужно было ориентироваться на мою планету Юпитер, чтобы добиться успеха дня. Я решил ближе сойтись Оленем-Единорогом, потому что он духовно тяготел к тем же ценностям, что и я, являясь как бы моим единомышленником среди всех преподавателей моей кафедры.

Когда я ехал в Университет на трамвае, я думал о том, кем же я стал после купания в холодной воде реки. До этого я был Драконом, но с того момента, как я искупался в реке, я стал Черепахой. Я посмотрел на свои ноги и руки, они не изменились, я их хорошо видел и мог обозревать даже свои плечи, грудь и часть живота, но вот я не был не в состоянии посмотреть на свою спину, как это делают лебеди ли журавли. А это значило, что моё тело не являлось гибким и совершенным, чтобы я имел возможность рассмотреть его целиком. Я двигался только по плоскости, и не умел летать, как это делают птицы. Но с другой стороны, черепаха имеет ещё более неповоротливое тело. Она не способна, ни согнуться, ни разогнуться, ни сесть, ни встать. Всю жизнь она движется и живёт в одном и том же положении, ползая на животе, и ничего не может с собой поделать. Но она всё же совершеннее меня, так как приспособилась жить на суше и в воде.

Я огляделся по сторонам, вокруг меня ехали пассажиры, стоя и сидя. Если бы среди них появилась черепаха, то ей пришлось бы пробираться среди них ползком на брюхе. Вероятно, никому из них не приходила в голову мысль сравнить себя с черепахой. «О чём же они думают»? – пронеслось у меня в голове. Уж, наверное, не о том, о чём думаю я. У каждого из них были свои мысли, каждый из них жил своей собственной внутренней жизнью. Вот было бы интересно заглянуть в их головы и узнать, что их тревожит, в какие области мышления они погружаются, как они обозревают мир, верят ли они в какой-нибудь высший разум. Наверняка, среди них есть верующие люди, которые посещают церковь. Но как они представляют Бога, и что думают о том идеальном мире, в котором Он правит? Но для того, чтобы в такой мир поверить, нужно отбросить разум и полагаться только на чувства. Ведь, без всякого сомнения, такой мир существует. Но является ли он таким, каким они представляют его? Или этот мир совсем другой, такой, которым видят его китайцы вот уже десять тысяч лет подряд? И ту мне вспомнились слова Гёте, которые он написал в своём труде «Dichtung und Wahrheit» – «Поэзия и правда», и которые полностью отражали особенность западного мышления: «Христианская религия колебалась между её исторически сложившимся позитивным учением и чистым деизмом, основанным на понятии нравственности и, в свою очередь, призванным насаждать таковую. Различие характеров и убеждений проявлялось здесь в бесчисленном множестве оттенков. Тем более, что на всём этом сказалось ещё одно, едва ли ни главное различие, определившее тогда же всплывший вопрос: в какой мере должен и может участвовать в образовании наших религиозных убеждений разум, и в какой – чувство. Самые талантливые и духовно значительные люди, в этом случае, уподобились мотылькам, которые позабыв о стадии гусениц, сбросили кокон, в котором достигли своей органической зрелости. Других, более скромных и прямодушных, можно было бы сравнить с цветами: уже расправив лепестки для пышного цветения, они, тем не менее, не отрываются от корня, от материнского стебля, более того, – именно благодаря этой нерушимой семейной связи и приносят желанный плод».

Так кем я являюсь, и кто же я сам, мотылёк или цветок? Подумав немного, я рассмеялся и сказал самому себе: «Но ведь я же Черепаха»! И тут я вспомнил совет древних философов: «Для того, чтобы понять других, разберись сначала с собой». Кто же я есть на самом деле? Я понимал, что для того, чтобы разобраться с самим собой, мне нужно было погрузиться в само-психоанализ и проанализировать моё внутреннее состояние души. Но как я мог это сделать, когда являлся сам творческой личностью? И тут же я вспомнил по этому поводу предостережение Германа Гессе, который в своих записях «Из размышлений» (Aus „Betrachtungen“) говорил, что то, что открыли и научно сформулировали аналитики, писателям было известно всегда: «Более того, писатель показал себя приверженцем особого рода мышления, которое шло вразрез с мышлением психоаналитическим. Он был мечтателем, а аналитик был толкователем его грёз. И разве остаётся писателю, при всём внимании к новой психологии, что-либо иное, кроме как и дальше грезить и следовать зовам своего бессознательного»? Да именно так он и говорил! Ведь и я, как и любой писатель, остро чувствую своё внутренне устройство и пульс душевной жизни, и более того, я сам создаю это своё внутренне устройство и придаю ему пульс – направленность к тем идеалом, к которым стремлюсь. Это и есть мой жизненный Путь, путь моего следования Дао. Это существенно укрепляет мои духовные силы. Ведь поэтическое восприятие душевных процессов остаётся, как и прежде, делом интуитивного, а не аналитического таланта. И это позволяет мне иметь своё внутреннее отношение к собственному бессознательному и почувствовать в себе горячее, животное, страстное взаимодействие между сознательным и бессознательным, а именно, многое из того, что обычно остаётся «за порогом» и разыгрывается только в мимолётных снах, то, что я вытаскиваю на свет. Это – то, что есть во мне и всегда остаётся со мной. Именно поэтому иногда я чувствую внутреннее одиночество и свою обособленность от условностей и унаследованных представлений. Но это и помогает мне яснее видеть истину, вернее предчувствовать, как из-за рухнувших кулис традиций неумолимо вырастает образ Истины и Природы. Так и рождается новая действительность, создающая из фантазии реальность. Ещё Шиллер писал когда-то Кернеру о том, что, чтобы преодолеть помехи в творчестве, необходимое высвободить воображение из-под давления разума. Ибо разум не должен у самых ворот внимательно приглядываться к рождающимся идеям. Только тогда за частностями можно разглядеть общее, что мы не могли увидеть ранее. Он писал: «Идея, если рассматривать её изолированно, может быть незначительной и очень странной. Но она может стать значительной, благодаря другой, пришедшей вслед, может благодаря известным связям с другими идеями, на первый взгляд такими же заурядными, дать весьма ценное звено. Разум не в состоянии судить обо всём этом, если он не удерживает идею до тех пор, пока она не откроется ему в связи с другими. Напротив, мне представляется, что у творческой натуры разум отзывает стражу у ворот, идеи приходят в голову, как попало, и только тогда он обозревает их, пытаясь разобраться в их нагромождении». Ведь это и есть то, что китайцы называют, рассмотреть малое в Великом, а Великое – в малом, чему посвятил всю свою жизнь Цзи Юнь, написав свои «Заметки из хижины “Великое в Малом”». Тот, кто достиг такого виденья мира, становится человеком духа. Он способен концентрировать в себе свою самость до такой степени, что она обретает состояние бессмертия – вечного существования, космической экзистенции. Он становится Черепахой, тотально сохраняющей в себе своё естество, что её делает как бы моделью собственного мироздания, как принято рассматривать её китайскими мудрецами. Её куполообразный верхний панцирь олицетворяет собой Небо, на плоский нижний панцирь – землю. Верхний панцирь, испещрённый узорами, напоминает звёздное небо с его символическими обозначениями, а тело – саму жизненную среду, обитающую под круглым небом на плоской квадратной земле – образ мироздания «天圆地方» (тянь юань ди фан). Человек духа способен защитить свою сущность.

Я опять осмотрел лица пассажиров, едущих со мной в трамвае, и подумал: «Много ли среди них личностей духа»? Я искал взглядом одухотворённые лица, но не видел их. Все они казались мне «нормальными» людьми. И я подумал о себе: «Это – я выбиваюсь из общей массы обычных людей». Как говорил Герман Гессе, что одно из направлений научной критики объявило всякую творческую деятельность и одарённость родом болезни. Среди них, возможно, единственным ненормальным человеком являюсь я. Ведь «если гений – это безумие, если любое произведение писателя, живописца или композитора – всего лишь судорожная попытка в иной, духовной сфере уравновесить недостатки своей натуры, своей жизни, своего характера, то, значит, «нормальный» человек свободен от подобных воздействий, то есть бездарен. Да, нормальный человек не может и не должен иметь много таланта. Кроме таланта жить, и жить как можно дольше.

Да, я стал «человеком духа» и должен защищать свою неповторимость, свою сущность, свой талант, свои духовные потребности от «нормы», как это предписывал Герман Гессе. А это значит, что, выбиваясь из общей среды, мне нужно привыкнуть к своей «ненормальности» и оставаться самим собой при всех обстоятельствах. Только тогда я сохраню свой дух и свою экзистенцию. Мне предстоит делать то, что никогда никто не делал в современном мире. А именно, я должен научиться противостоять механическому способу жизни, стать чудаком, на которого все будут обращать внимание. Передо мной всё ещё оставались два пути: Один путь – не выделяться среди других, не фантазировать, не совершать скачков и не мечтать о невозможном. Это – то, ради чего человек расстаётся со своей «нормальностью», сохраняет свою консервативность и живёт долго, спокойно и счастливо. Талант же и любое фантазёрство – это функции игры, пробы, заигрывание с проблемами. На этом пути многие ломают себе шею, сходят с ума, заканчивают жизнь плачевно. Но в то же время, это – путь, ведущий к чему-то новому, путь раскрытия тайн и обретения новых возможностей, когда у «человека духа» отрастают крылья, он становится богом. «Нормальный» человек не меняется, остаётся всегда таким, каким был раньше. Духовный же человек стремится к идеалу, отбрасывает всё достигнутое, чтобы устремиться к новым рубежам. Он мечтает и живёт в своём месте. Его жизнь превращается в сон, а сон становится его жизнью. Он погружает себя в иную действительность, отбрасывая от себя все мелочи жизни. И лишь тогда перед ним распахивается будущее, которое он сам и создаёт в себе. Он видит то, чего не видят другие, поэтому в его голове рождаются идеи предвосхищения. Его также можно назвать творцом мечты, но эта мечта необычная, и способы достижения его мечты необычные, потому что та сфера, с которой он соприкасается, имеет свои собственные законы, отличающиеся от всего того, что существует в этом мире. И эти законы подсказывают ему глубины бессознательного, откуда поднимаются отголоски тайн прошлого, той цивилизации, которая давным-давно исчезла, но которая была в сотни раз выше и развитей нынешней цивилизации. И это пробуждение вводит его в иные сферы высшего бытия, передавая ему забытые знания наших далёких предков, канувших в Лету. Для этого и существует духовная сфера. И чтобы вытащить из неё то сохранённое древними мудрецами знание, которое способно смертного человека превратить в божество и наделить его таким совершенством, которым владели лишь боги, и которое утратили в результате катаклизмов, происходящих ранее на земле, необходим толчок просветления. Как отголоски тех событий духовный человек всегда ощущает в себе нечто неясное и непроявленное, которое ждёт своего рождения. И это чувство наполняет его блаженством мечты. Ведь всё новое, такое как муки творчества, сладость рождения чего-то необыкновенного всегда притягивает к себе духовного человека, порождая в нём устремление к возвышенному идеалу. В этом и заключён весь секрет неугасающего творчества и потребность идеала, где конец является одновременно началом, а смерть – рождением и продолжением новой жизни.

Трамвай остановился возле университета, и я со многими пассажирами-студентами вышел наружу и направился на свою кафедру.

В преподавательской комнате в это время находились Ласточка, Крыса, Летучая Мышь и Бык. Крыса, увидев меня, воскликнула:

– Вот и пришёл наш второй астроном.

По-видимому, первым астрономом все считали Оленя-Единорога.

Бык, услышав её реплику, усмехнулся и сказал:

– Скорее всего, его можно отнести к астрологам, а не к астрономам.

– Это почему же? – спросил я его.

– Потому что вы напускаете много мистики на то, что не имеет к мистике никакого отношения.

– Но вы же не будете отрицать тот факт, – возразил я ему, – что гравитация в астрономии имеет огромное значение. И даже ничтожное влияние этой гравитации отдалённых звёзд может влиять на нашу жизнь и наше рождение в этом мире. Есть такая звезда, под которой рождаются только воры и обманщики, и как их не воспитывай, их природа будет всегда и везде доминировать над ними. Ведь порождение добра и зла тоже регулируется посредством гравитации отдалённых звёзд.

Летучая Мышь поддержала меня, сказав:

– Я тоже считаю, что мы все, живя под звёздами, всегда испытываем их влияние. Как можно объяснить то, что в какие-то часы на нас накатывает неодолимая грусть, а в какие-то – радость, или раздражение? Потом, каждый человек рождается под своей звездой, и эта звезда оказывает на протяжение всей его жизни какое-то воздействие, как бы формируя его судьбу. Ведь есть же несчастные судьбы, как и счастливые.

– Всё зависит от самого человека, – уверенно заявил Бык, – мы все получаем то, к чему стремимся, и заслуживаем того, чего добиваемся.

– Но с женщинами всё – по-другому, – возразила ему Крыса, – ведь миром руководят мужчины, а женщины вынуждены приспосабливаться возле них. Какой мужчина достаётся женщине, такой и будет её жизнь.

Но и тут Летучая Мышь не согласилась с ней, промолвив:

– И всё же от самой женщины зависит очень многое. Хоть на нас и довлеет больше сердце, чем разум, но всё же, если мы осмотрительны, то не наделаем глупостей. И если мы верим во что-то, то и нас будет трудно сбить с нашей дороги. Всегда нужно доверять своим добрым устремлениям, и тогда можно прожить свою жизнь счастливо, если даже оставаться в одиночестве.

Тут Ласточка высказала своё мнение:

– В жизни всё зависит от того, к чему ты привязана. Ведь не для кого ни секрет, что мы все создаём внутри нас свой собственный мир, в котором живём. И эти миры все разные. Кто-то пишет стихи. Кто-то увлечён музыкой. Если человек не имеет в своём сознании какого-то своего удовольствия к чему-нибудь, то ему трудно живётся в мире. И наши все увлечения тоже рождаются не на пустом месте, потому что у нас есть свой характер, который формируется природой. Кто-то склонен к одному роду деятельности, кто-то к другому. Древние греки считали, что если этот характер отмечен божьей печатью, или как говорят, влиянием звёзд, то он превращается в харизму.

– Всё это – чушь, – заявил Бык, – полагаясь на свои чувства, можно нарисовать только свою собственную картину мира, но она всегда будет ущербной, если мы не будет опираться на рационализм и железную логику. Всё в этом физическом мире выверено, взвешено и определено, и ничего не нужно додумывать. Реальность всегда будет оставаться реальностью, какой бы она не была. Просто её нужно видеть, а не додумывать, что за ней скрывается.

В это время в преподавательскую вошёл Олень-Единорог и , прислушиваясь к нашему разговору сказал:

– Но мир не так прост, как мы его видим. Можно также сказать, что в этом мире таится не один мира, а тысячи миров. И они спрятаны один в другом, как в матрёшке. И в этих мирах наличествуют свои законы. И я думаю, что миры можно разделить на физические и духовные, но они не противоречат друг другу, а лишь дополняют ими себя.

В это время, пока он говорил, появились и другие преподаватели: Кабан, Дикобраз и Лысый Дракон.

Присоединившись к нашему разговору, Кабан сказал:

– Но всё, что мы способны видеть в этом мире и понимать, что происходит, зависит только от наших собственных возможностей, опираясь на наш личный опыт. Мы можем воспринимать только то, что способны воспринять, и выше нашей головы мы некогда не прыгнем.

– Но тогда зачем нам нужна наука, – возразил ему Бык, – как не для того, чтобы с её помощью развивать свои знания об этом мире.

– Но и наука наша не всесильна, – заметила Крыса, – если мы не включаем нашу интуицию, то ничего мы не поймём из того, что нам уже известно и что нас подводит к новым открытиям.

– Я с этим согласен, – заметил Лысый Дракон, – любое стремление вырваться из нашей устоявшейся системы знаний уже, само собой, достойно внимания. Я уважаю любой шаг, сделанный кем бы то ни было, в абстрактную сферу, за которой следует сфера духовная, где скрывается потусторонний мир. Об этом я уже вам говорил. Всё, что когда-то существовало и как-то проявилось в нашем мире, оно никуда не исчезает, а остаётся в этом же мире, только одно как бы наслаивается на другое. Всё, что осуществилось, существует в нашем мире, и туда можно попасть.

– Я тоже так считаю, – согласился с ним Олень-Единорог, – тем более мы уже даже в нашей науке приблизились к этому, раздвинув горизонты нашей ограниченности.

– Что вы имеете в виду? – спросил его Дикобраз, проявляя явный интерес.

Прежде чем Небесный Олень ответил, я сказал:

– Сейчас на Западе популярна научная концепция теории «трёх Си», вы об этом говорите?

Тот кивнул головой, я тут же спросил его:

– И что вы думаете по этому поводу?

Он одобрительно посмотрел на меня и пояснил:

– Эту теория уже успели преобразовать в новую науку, которую и назвали «Конформическая циклическая космология» Conformal Cyclic Cosmology, сокращённо «ССС», которая предполагает, что всем событиям, должно быть, предшествовал Большой Взрыв – Big Bang. И если эта теория будет доказана, то это будет указывать на то, что события в нашем отдалённом будущем могут существовать с событиями в нашем отдалённом прошлом. Другими совами, то, что вы зовёте «тут», будет фактически тем же самым, что мы называем «там». Как говорят американцы: «In other words, what we call here actually be the same as that which we call there».

Подумав, он продолжил развивать его мысль:

– Может быть, так оно и есть на самом деле. Ведь если взять математику, то всё, что бы мы ни брали, всегда остаётся при ней. Ведь даже в неизвестный нам мир можно проникнуть с помощью математики. Возьмём, к примеру, такой факт: если использовать большие сложные числа, то можно открыть необычные области, в которые не проникают другие учёные. Добавив два числа в уравнения, путём интерполяции можем вычислить следующее число в этом ряду. Так можно интерпретировать новое значение, то есть породить «мысль отскока», как во время игры в биллиард. Это – когда с шаром сталкивается другой шар. И этот шар летит уже не по траектории ударившего шара, а находит своё собственное направление. Так же случается и с мыслями, когда одна мысль отправляет другую мысль в новое направление, где и порождает своё открытие нового мира или вселенной. Это как в Теории Большого Взрыва, было вычислено значение его, Край Пространства – Чёрная Дыра, откуда всё родилось, и это порождает новые вселенные. Само понятие времени настолько мистично, что когда о нём задумываешься, то сносит крышу. Ведь что такое тахионы? Это – частицы времени, путешествующие во времени, молекулярные смещения, пришельцы личности в пространстве, как пришельцы в будущее и прошлое. С этой точки зрения, и смерть можно рассматривать как продление жизни в другом измерении. И здесь обращают на себя внимание такие понятия как плотность, напряжение и гравитация.

– Вот именно, – сказал я, – замкнуть мир через сон означает, как бы осуществить эклектическую проводку в другое измерение, которое есть текучая действительность. Ведь если всем вместе заснуть, или всем вместе умереть, то можно проснуться в другом мире

Но Олень-Единорог мне тут же возразил:

– Миры – как мыльные пузыри, имеющие свои границы. В них просто так не попадёшь. Проникая в них можно разрушить оболочку. Поэтому умереть – это как на молекулярном уровне куда-то переместиться, или войти в свою собственную вселенную.

– Но главное – это подобрать верные числа, – сказал я ему как математик, – верные числа могут решить любую проблему, так как они ведут к решению задач. Попав в свой собственный мир, можно следить за текущим миром. Ведь мы постоянно меняемся в этой текучей действительности. Но когда мы перемещаемся в свою сферу бытия, мы можем наблюдать за текучей действительностью как бы со стороны. Мы можем появляться то тут, то там, исправляя те явления, в которых совершаем ошибки. Так стоит ли говорить о том, что недоступно нашему разуму?!

– Да, – сказал Небесный Олень, – путём этих манипуляций можно переместиться в запредельные миры, побывать в прошлом и попасть в будущее. Как я уже говорил, мы можем совершать «невозможности» выскакивая за свои рамки в осознании того, что нам присущи чудеса хотя бы потому, что мы способны преодолевать самих себя, меня свою структуру и свою среду обитания.

Услышав эти слова, Дикобраз воскликнул:

– Вот для чего нам необходима тенденция развитого познания, которая поможет нам переходить из одной системы реальности в другую. Об этом я думал и раньше. Но как мы сможем адаптироваться к другой системе, если не сохраним в своей сущности и существования, иными словами, экзистенции, неизменные инвариантные отношения к своей самости. Ведь пересекая границы, мы можем потерять то, чем мы являемся. Поэтому наша внутренняя экзистенция должна быть очень устойчивой, способной сохраняться в обеих системах, приспосабливаясь к известным и неизвестным нам законам и знаниям.

– Но стоит ли нам в этом вопросе полагаться только на науку? – задал я вопрос. – Ведь то, что изучает наука, не имеет к нам никакого отношения, потому что мы живём «экзистенциальным мышлением». И если научное мышление, исходящее чисто из теоретического интереса, абстрактно и безлично, то «экзистенциональное мышление», связанное с внутренней жизнью человека, с его интимнейшими переживаниями, только и может быть конкретным, «человеческим знанием». Поэтому, для того чтобы понять, что происходит с человеком в этом мире, нам нужно приобретать «человеческие знания», которыми заполнены литература, история, философия, медицина, религия, астрология и всё то, что имеет непосредственное отношение к самому человеку. Как говорил философ Сёрен Кьеркегор: «В то время, как объективное мышление безразлично по отношению к мыслящему объекту и его экзистенции, субъективный мыслитель с его экзистенциональной сущностью, заинтересован в своём мышлении, так как он существует в нём». А это значит, что мы должны жить в нашем мышлении и руководствоваться только нашим мышлением. А, следовательно, мы можем относиться к самой действительности как к чему-то объективному, не затронутому человеческой субъективностью. В то же время, мы должны фиксировать внимание на постоянной текучести, изменчивости, неустойчивости человеческого существования, его обречённости на смерть, невольно ощущая такие понятия как страх, сомнения и трепет.

– Но в таком случае, – заметила, смеясь, Ласточка, – как же нам строить нашу жизнь, постоянно пребывая в страхе , сомнениях и трепете?

– Да,– сказал я, – несомненно, это трудно жить, не понимая, что происходит вокруг нас. Сложная и многогранная, противоречивая и динамичная жизнь человека не поддаётся усилиям нашего рассудка осмыслить ей, результатом чего у слабых людей появляется бессилие мысли и разлад рассудка, а, следовательно, переход в пограничное состояние между жизнью и смертью, когда единственным разумным выходом является восприятие действительности, как некое удержание своего сознания на рубеже забытья, то есть балансирования на грани жизни и смерти, когда миф становится нашей реальностью, реальность – мифом. Из этого следует, что человеческое существование, «экзистенция» не подвластна разуму, и в нашем экзистенциональном существовании наша мысль всегда находится в чужой среде. А раз так, то мы не должны сопротивляться тому, что накатывается на нас, а использовать этот внутренний поток сознания в наших же интересах. Мы должны плыть на поверхности этого потока, вбирая в себя всё, что он приносит нам из глубин нашей сокрытой в прежних рождениях памяти.

– Но тогда подскажите нам, как жить нам на грани жизни и смерти? – улыбнувшись, спросила меня Ласточка.

– Очень просто, – ответил я, – нужно всего-то смотреть на жизнь из полусонного состояния, как бы проснувшись, но продолжая находиться в полузабытье.

Услышав это, она рассмеялась и сказала:

– Я именно это всегда и делаю.

И тут я вдруг увидел всех своих коллег как бы в ином свете. Все они показались мне созвездиями, сияющими в ночном небе. В независимости от того, где бы они не находились в помещении, и как бы они не перемещались, все они сохраняли свои констелляции, составляющие их целостность. И тут я понял, что в противовес Кьеркегору, не мы делаем выбор, который сам по себе является решающим для содержания личности, а это делает созвездие, в котором мы родились. Ибо этот небесный выбор нас погружает в то, что выбрало для нас Небо, и если мы не следуем этому пути, то наша личность увядает в само-изнурении или даже погибает. Мы даже не выбираем себя, а становимся на предначертанный нам путь и уже не можем стать игрушкой собственного своеволия.