По имени Ветер

Лицо девушки было бледным и мокрым. Наверное, его можно было бы назвать невыразительным, если бы не глаза. Огромные, серые, как дождь, и отчаянно несчастные. Ветер хотел встретить новую покупательницу дежурной веселой репликой, но слова застряли в горле. Столько в этих глазах плескалось боли и отчаяния.

– Здравствуйте, – только и сумел выдавить он. А девушка, замершая на пороге, сделала шаг внутрь. Дверь за ее спиной закрылась с тихим щелчком, хотя обычно она всегда громко хлопала, внося радостное возбуждение в атмосферу магазина.

– Здравствуйте. – Голос был тихим, едва слышимым, но мелодичным. Словно кто-то там, на горе, позвонил в колокольчик.

Есения почувствовала, как тепло обволакивает ее, неожиданно стало даже жарко. Приступ и паника отступили, словно по щелчку, и она снова смогла нормально дышать.

Отвернувшись, чтобы избежать слишком пристального взгляда продавца, она начала рассеяно рассматривать полки с домашними джемами и настойками, холодильники и их аппетитное содержимое. Спелые розовые помидоры – кажется, этот сорт называется «Бычье сердце»? В этом она была не сильна. Румяные яблоки, золотистые груши, задорные полосатые арбузы, чья красная сахарная мякоть была выставлена на обозрение всем желающим. Ароматные дыни.

Есения вдруг спохватилась – а есть ли у нее с собой деньги? Ведь она оставила и сумку, и кошелек в доме. Затем выдохнула – в кармане дождевика обнаружились несколько купюр, которые Маша, видимо, машинально сунула туда, принимая от нее деньги на хозяйство. Хватит на какую-нибудь мелочь. Взгляд остановился на малине. Ей отчаянно захотелось спелых ягод.

– Дайте, пожалуйста, малину. – Она обернулась к продавцу и вдруг поняла, что все это время тот не спускал с нее глаз.

Невысокий, весь какой-то угловатый, в легкой майке, открывающей сильные мускулистые руки. Его нельзя было назвать красавцем – лицо было несимметричным, рваная челка закрывала лоб, а из-под нее остро смотрели внимательные иссиня-черные глаза. Есения видела таких много раз – классический бабник. Вон как смотрит проверенным и многократно обкатанным взглядом. Наверняка большинство покупательниц не в силах устоять. Но Есению такие никогда не интересовали. Хотя что ее вообще в жизни интересовало, кроме Яна?

– Малина очень сладкая. Обещаю, вы еще за ней вернетесь, – пришел в себя Ветер, а Есения неожиданно для самой себя обратила внимание на его голос.

Глубокий, бархатистый, обволакивающий. Отрицать харизму этого мужчины было бессмысленно. Хорошо, наверное, что она не в силах испытывать никаких сильных чувств и эмоций. Да что там – она даже плакать не умеет, результат обморожения.

Она молча кивнула, протягивая деньги, желая побыстрее оборвать неловкий момент. Но Ветер так просто не сдавался.

Обычно женщины всегда на него реагировали. Улыбкой ли, взглядом, зардевшимися щеками, глупым хихиканьем. Они умели выражать свой интерес тысячей разных способов. Но стоящая перед ним девушка, на вид ей не больше двадцати пяти, в огромном нелепом дождевике смахивала на Снежную королеву – застыла, словно эмоции и чувства были ей чужды.

– Может, попробуете? – Он решил не сдаваться.

Девушка молча покачала головой.

– Как вас зовут?

Огромные серые глаза уставились на него. Кроме удивленного взгляда, никаких эмоций, хотя внутри Есения вела с собой жаркий внутренний монолог – что он от нее хочет? Зачем спрашивает имя? Если она его назовет, то он точно не отстанет. Еще никто не оставался равнодушным, услышав ее имя.

– Маша, – тихо ответила она и снова посмотрела на продавца, пытаясь просигнализировать: «Здесь твои чары бессильны. Просто дай мне сдачу, и покончим с этим».

Словно прочитав ее мысли, Ветер отсчитал сдачу, положил малину в два пакета – похоже, странная покупательница пришла пешком или приехала на велосипеде.

– А меня Алексей, но все зовут меня Ветер. Заходите еще, завтра будет новая малина. Она в этом году особенно сладкая. И вообще, у нас есть много чего интересного.

Не слушая его болтовню, Есения быстро кивнула и направилась к выходу, натягивая поглубже капюшон. Нужно взять себя в руки и вернуться домой. Привести в чувство Яна. Обыскать его вещи в поисках запасов наркотиков. И снова с ним поговорить.

Она почувствовала, что ей начинает жечь глаза, словно в них попал горячий песок. Быстро выйдя из магазина, она поглубже запахнула дождевик, тщетно пытаясь сохранить остатки тепла. Покатила велосипед в гору – ехать самой не было сил. После неожиданного демарша вся энергия выплеснулась из нее, словно дождевые потоки в ливневку.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Есения запустила руку в пакет с малиной и достала одну ягоду. Та действительно оказалась душистой и очень вкусной. Еще одна и еще. Увлекшись, Есения не заметила, как добралась до дома. Смешно, но малина придала ей сил.

Ничего, справится. Она уже столько всего пережила, переживет и это.

Ветер

– Говорят, они привезли с собой прислугу! Несколько человек – горничная, кухарка, вроде еще кто-то.

Глаза у Зины горели. Она всегда узнавала все раньше всех из неизвестных источников. Если и были в этом мире новости, которым можно доверять, то, несомненно, это были новости Зинаиды.

– А ты знаешь, кто дом-то купил? – Это Вовка, ее муж. Бесхитростный и простой, всегда поддерживающий супругу и пребывающий в восторге от уровня ее осведомленности.

– Купил, – фыркнула Зина, – получил в наследство!

– У этого француза тут что, родственники какие-то остались? – Брови Тины взметнулись вверх.

Они сидели в магазине у Ветра и пили прошлогоднее вино, закусывая сыром и вяленым мясом. Скоро придет время нового урожая, и нужно освободить место в погребах. Это, конечно, очередная шутка Ветра. Вино с его виноградников пользовалось большой популярностью, и обычно его в промышленных масштабах закупали два столичных ресторана. Ветер лишь оставлял несколько бутылок для своих и откупоривал их в ненастные вечера вроде этого.

Приглашение на сыр с вином было своего рода протянутой рукой примирения. Ветер знал, что обидел Тину своим отказом поужинать. Но и она знала, что приглашение он не примет. Любой намек на почти нормальную семейную жизнь пугал его и отталкивал. Тина все понимала и, несмотря на советы подруг и брата плюнуть на Ветра и устраивать жизнь, пока не поздно – ей ведь уже скоро тридцать пять, о чем она только думает? – продолжала ждать и надеяться. Ведь если бы она была ему совсем безразлична, не стал бы он ее звать. Закрыл бы свой магазин, завалился на диван, откупорил вино и смотрел бы футбол в одиночестве. Нет, она все-таки его дождется. Рано или поздно он поймет, что она лучшая и единственная.

– Да какие родственники? – отмахнулась Зина, кладя кусок колбасы на сыр, отправляя импровизированный бутерброд в рот и продолжая вещать, одновременно работая мощными челюстями. – Говорят, знаменитости какой-то он свой дом подарил. Ну сама подумай, кто еще такое опудало содержать станет?

Цветастое платье было явно мало в груди, и природное богатство Зинаиды так и рвалось наружу. После рождения второго ребенка (подумать только, одноклассницы Тины уже мамаши нескольких детей!) Зина так и не сумела похудеть, да и не очень-то стремилась, зная, что муж любит ее любой.

– Такое ж не протопишь, – немедленно поддержал супругу хозяйственный Вовка.

Тощий, как жердь, он опрокинул бокал вина и слегка поморщился, поймав пристальный взгляд Зины. Та зорко следила за всем, что употребляет муж. Вовка виновато потянулся к сыру и быстренько закусил. Тина могла дать руку на отсечение, что больше он сегодня не выпьет ни капли.

Вовка был весь какой-то нескладный и ужасно несимпатичный, но сердце у него было золотое. Редкий экземпляр. Из тех, кто никогда не держит камень за пазухой и отдаст последнее, если его об этом попросят. Детишек своих любил без памяти. Два наглых пацаненка вили веревки из папочки, а их воспитанием занималась Зинаида, которой нужно было идти в сержанты, а не в директора детского сада.

Вовка с Зиной смотрелись комично – невысокая круглая Зинаида и длинный, как каланча, Вовка. Но это была любовь, которой Тина в минуты черного отчаяния особенно завидовала. Они всегда поддерживали друг друга, что бы ни произошло. Понимали друг друга без слов. На все праздники Вовка тащил супруге три чахлые гвоздички, а Зинаида трогательно заботилась о том, чтобы Вовка выглядел как можно более нелепо, дабы никто на ее сокровище не покусился.

Тина почувствовала, что переела. Обругала себя за то, что вырядилась так нелепо. Узкое платье, чулки и корсет. Ветер позвонил и пригласил ее на вечер с вином и сыром, но забыл упомянуть, что позвал еще и Вовку с Зиной, старых школьных друзей. И сейчас в их компании она смотрелась неуместно, вместе с дурацкими чулками и корсетом. Словно питала призрачные надежды на нечто большее, а Ветер отгородился от нее парочкой одноклассников.

– А горничную их, случайно, не Машей зовут? – делая глоток и наливая себе «слезы» из бутылки, между делом поинтересовался Ветер.

Помимо воли Тина напряглась – какая еще Маша?

– Маша, Маша, – согласно закивала Зинаида, хищно поглядывая на последний кусок домашней колбасы.

Усмехнувшись, Ветер подтолкнул к ней блюдо. Сам он ел крайне мало, словно и вправду питался небесной энергией.

– Симпатичненькая такая, молоденькая, – добила Тину Зинаида, заглатывая последний кусок нарезки.

– Она сегодня ко мне заходила, – кивнул Ветер, радуясь своей прозорливости. – Может, начнут покупать у меня продукты? Такие важные птицы наверняка будут устраивать всякие приемы и праздники.

– А то у тебя клиентов мало, – не удержавшись, фыркнула Тина, откидываясь на спинку потертого кожаного дивана, на котором провела немало времени в обществе Ветра.

– Никогда их много не бывает. – Ветер откуда-то из пустоты извлек новую бутылку, ловко откупорил и разлил по бокалам – впрочем, Вовкин бокал Зинаида ловко прикрыла рукой.

– Да не продержатся они тут долго, – хитро поблескивая глазом, заговорщицки прошептала Зинаида.

– Чего это? – усмехнулся Ветер.

– А того, что дом этот проклят! Хозяин-то бывший того, тю-тю, – торжественно возвестила та и опрокинула в себя залпом бокал вина.

Есения

Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что окно в столовой снова распахнулось посреди ночи с ужасным грохотом, разбудив ее и Машу. И прежде чем они успели добежать до причины ночного переполоха, на паркете появилось огромное мокрое пятно, в молочном свете садовых фонарей показавшееся Есении красным, словно кровь. Вместе с Машей они налегли на створку и сумели ее захлопнуть. Есения отыскала стул, которым подперла окно, и попросила Машу с утра пригласить мастера разобраться с рамами и щеколдами.

Уставшая и вымотанная случившимся, она с обидой спросила у домоправительницы, почему та ничего не сказала ей о пожаре и о том состоянии, в котором на самом деле находится дом. Отводя глаза, растрепанная и мокрая от дождя Маша сказала, что это была просьба Яна Львовича. Он был в курсе и не хотел расстраивать супругу раньше времени.

Инцидент был исчерпан – просьбы Яна в доме не обсуждались. Есения вернулась в спальню и снова почувствовала, как ее бьет дрожь. Достала из шкафа тяжелое антистрессовое одеяло (Маша была в курсе ее слабостей и всегда заботилась о том, чтобы Есения могла согреться), укрылась им и провалилась в сон. Мужа рядом не было. Он так и не спустился из жуткой комнаты, где пребывал во власти собственных демонов.

Проснулась Есения от громких криков – на заре приехал их багаж, и Петр Алексеевич вместе с Машей руководили процессом разгрузки.

Был и еще один звук – рояля. Ян играл. Точнее, наигрывал что-то из того, что сочинил перед очередным визитом в клинику, в период обострения. Горькая плата за талант. Без наркотиков муж не мог писать.

Чувствуя, как ноги снова становятся пудовыми, Есения поднялась с кровати, подошла к изящному туалетному столику – наследию прошлых хозяев, – взяла серебряную щетку для волос, которую Ян купил ей в Венеции и которую она всегда держала при себе. Быстро провела ею по тонким прядям, спутавшимся после дождя.

Выглядела она хуже некуда. Бледная до призрачности, под глазами глубокие синие круги, словно она перед сном не смыла тушь. Длинные пепельные волосы утратили блеск и свалялись. Бледные щеки, из-под фарфоровой кожи выступают тонкие голубые прожилки. Спать она вчера рухнула все в той же блузке, в которой приехала в дом и носилась по окрестностям.

Сейчас же Есения отчаянно нуждалась в горячем душе и смене белья. Подумав о том, чтобы набрать Машу и попросить ее принести ей вещи из тех, что наконец-то доставили грузчики, Есения огляделась по сторонам и не обнаружила своего телефона. Возможно, оставила его в столовой. Нырнув в пахнущие застоявшейся влагой джинсы, она направилась к двери, распахнула ее и чуть не упала, споткнувшись о чемоданы.

Еще раз воздав хвалу Вселенной за то, что та послала ей Машу, Есения втащила чемоданы в комнату и решила сама их распаковать. Она не очень любила, когда чужие люди касались ее вещей, но неизменно уступала Яну, настаивавшему на том, что заботиться об их вещах – это дело прислуги. Но в этот раз Есения решила, что все сделает сама.

Быстро распаковав чемоданы и достав свежее платье (муж будет недоволен, если она появится в джинсах второй день подряд), Есения быстро приняла душ, подкрасилась, высушила и уложила волосы, быстро соорудив несколько крупных локонов. Посмотрела на себя в зеркало и, как учил Ян, улыбнулась. Улыбка вышла жалкой. Ну что же, сейчас у нее не так много поводов для веселья.

Подойдя к двери и взявшись за ручку, Есения на краткое мгновение закрыла глаза, прислонившись лбом к теплой шершавой поверхности натурального дуба. Затем, собравшись с духом, все-таки открыла дверь и медленным шагом направилась к концертному залу, откуда музыка мощным потоком заливала все вокруг.

Ян был настолько прекрасен, что у нее захватило дух. Купающийся в лучах умытого дождем солнца, что вливалось в огромные окна стремительным потоком, он, казалось, был соткан из этих самых лучей и крошечных пылинок. Сказочный эльф, придуманное воображением существо, которое не в силах справляться с земными тяготами. Поцелованный Богом. В его невероятном таланте крылась его слабость. Музыку Ян мог творить, только когда уходил из этого мира.

Он лихорадочно перебирал клавиши, и на свет рождались звуки, вызывающие у тонких натур слезы. Есения замерла в дверях, закрыла глаза и слушала. Ее уносило волнами, сотканными из нот, все улетучивалось, пудовые гири упали с ног, и невидимые заботливые руки подняли ее и понесли куда-то к свету, теплу и счастью.

– Любовь моя. – Ян поднял голову и заметил жену. По-мальчишески улыбнулся, и сердце Есении снова ухнуло вниз – он под кайфом. В этом не приходилось сомневаться.

Энергично вскочив со стула, Ян в несколько шагов преодолел огромное пространство. Наркотик всегда вливал в него энергию, энтузиазм и пробуждал дикое желание действовать.

– Прости, родная. – Он привлек Есению к себе и зарылся лицом в волосы. – Как ты вкусно пахнешь. Я не смог удержаться. Знаешь, вчера этот дом, он просто… просто раздавил меня. Он грандиозный. Я понял, что смогу написать в нем второго «Призрака Оперы». А возможно, даже нечто более великое. Ты слышишь, как поют здесь солнце и тень? Как звенит хрусталь? Как скользят призраки тех, кто танцует здесь вечный бал? Это будет невероятно, Ясенька, я тебе клянусь. Но мне это нужно, сам я не смогу.

– Ты должен вернуться в клинику, ты не долечился. – Есения положила хрупкую ладошку на рот мужа, прерывая поток красноречия. Зная, что, позволь она Яну снова говорить, он сможет ее убедить.

– Нет, милая, нет, – Ян взял ее за руку и поцеловал, – я напишу новую оперу, а потом пойду лечиться, в последний раз.

– Ян, но ты же мне обещал, – не в силах заплакать прохрипела Есения, чувствуя, как солнечный свет испаряется и в огромном зале снова не хватает воздуха. – Ты поклялся!

– Я знаю. – Неожиданно Ян бухнулся на колени и прижался щекой к ее животу. – Хочешь, я завяжу? Вот прямо сейчас. Больше ни одной дозы, клянусь. А ты роди мне ребенка, умоляю, он все изменит.

Есения затряслась. Как объяснить наркоману, что он не имеет права производить потомство, когда находится в таком состоянии? Она бы больше всего на свете хотела родить малыша, похожего на Яна, но рожать от наркомана означало обречь ни в чем не повинное создание на вечные муки. Ведь у наркоманов не бывает здоровых детей.

– Только после того, как ты вылечишься, – только и сумела вымолвить она, а руки мужа обнимали все крепче и настойчивее.

Ему было плевать на присутствие посторонних в доме. Точнее, он их не замечал. Они были в его жизни с самых первых дней. Просто прислуга. Те, кто заботился о нем и делал его жизнь комфортной. Привилегия богачей.

Есения попыталась сопротивляться, но у нее ничего не вышло. Ян увлек ее за собой в спальню и спустя полчаса, свежий и отдохнувший, словно и не было этой безумной ночи под кайфом, презентовал ей подарок: рубиновое ожерелье и серьги.

Тяжелое, совсем не подходящее хрупкой Есении, оно завораживало, от него невозможно было оторвать взгляд. В окружении бриллиантов крупные камни казались темными, почти черными. В дневном свете они не играли. Нужно было дождаться ночи и огня свечей, который преобразит грани и преломится в них миллионом оттенков. Такие украшения можно носить только ночью, потому что лишь под ее покровом зарабатываются деньги, достаточные, чтобы позволить себе подобную роскошь. Есения только и смогла кивнуть, выражая благодарность.

– Тебе нравится?

Муж слегка нахмурился. Он всегда задавал этот вопрос. Дежурный. Есения никогда не смела ответить отрицательно. Вот и сейчас она провела пальцами по острым краям огранки. Впрочем, это мозг услужливо подсказал ей, что огранка, должно быть, острая. Сама она этого, естественно, не почувствовала.

Ян вскочил с постели и, накинув на себя идеально отглаженную белоснежную рубашку – наверняка работа Нины Сергеевны, – принялся тщательно застегивать ее.

– Ты говорил серьезно про последний раз? – чуть дрогнувшим голосом спросила Есения.

– Конечно! Я сильный, Ясечка, мне нужно только самому захотеть, и я справлюсь. Доктора ничего не понимают. Видишь ли. – Ян снова присел на кровать и заглянул лучистыми глазами в обрамлении густых черных ресниц Есении прямо в душу. – Видишь ли, все эти врачи были бессильны по одной простой причине – я сам не хотел лечиться. Мне казалось, что это убьет мой талант. Ты же знаешь, что музыку я пишу только под кайфом. Но сейчас, здесь, я чувствую, что мы на пороге чего-то нового. Этот дом дарит мне вдохновение. Ты рядом. И наш малыш… Надеюсь, что он скоро появится. Ты будешь прекрасна в ожидании. Я растоплю камин, усажу тебя в кресло-качалку, ты будешь вязать ему крохотные одежки, а я буду сочинять для него колыбельные. И свою оперу. Я увековечу тебя, любимая. Я посвящу свое лучшее произведение тебе, и ты войдешь в вечность. Благодаря моей музыке. Это меньшее, что я могу для тебя сделать за все эти годы.

Картина, нарисованная Яном, была настолько яркой, что Есения улыбнулась, и в груди у нее сладко защемило от невыразимого чувства счастья. Чего еще желать? Денег у них столько, что хватит на три жизни. Этот дом можно сделать прекрасным. Их собственным. Они сами решат, как им его отремонтировать и обустроить. Никаких дизайнеров – это будет их гнездо. А потом она сама займется садом. Давно об этом мечтала.

– Ты серьезно? – не в силах поверить собственному счастью, спросила Есения.

– Серьезней некуда, – кивнул Ян, – я все точно решил. Знаешь, сегодня ночью я придумал либретто. Это будет произведение о бедном парне, который ничего не умел, кроме как писать музыку. Все его за это стыдили, считали ничтожеством, ведь он не умел зарабатывать деньги, а мог лишь целыми днями сочинять и петь серенады. Он был веселым, беззаботным и очень счастливым. А потом он влюбился в дочь очень богатого человека. И ему нечего было ей предложить кроме вечности, а вокруг нее уже толпились женихи. И поэтому он решил написать нечто такое, что прославит его, сделает очень богатым, а имя любимой запишет в вечность. Он планировал назвать свой шедевр ее именем. И, позабыв обо всем – о еде, о сне, об отдыхе, – он начал писать. Вот только у него ничего не получалось. Все выходило пошлым, банальным и вторичным. Уже было объявлено о свадьбе любимой с другим – и вот тогда музыкант решил продать душу дьяволу, чтобы тот даровал ему талант, которому нет равных.

Ян замолчал, уставившись внутрь себя, на что-то, недоступное взгляду Есении. Она вдруг почувствовала, как по коже побежали мурашки. Ей стало по-настоящему страшно. Словно Ян и был тем композитором, продавшим душу дьяволу. Ей даже пришлось тряхнуть головой, чтобы рассеять наваждение.

– Я назову эту оперу «Есения» и прославлю тебя на весь мир! – заявил Ян, поцеловав жену, и продолжил одеваться.

– До того как ты полностью уйдешь в сочинительство, мы можем один вечер побыть обычными людьми? Я купила билеты в кино. – Накинув на себя одеяло, Есения подтянула ноги к груди и завороженно смотрела на мужа – как природа могла создать нечто столь совершенное? И как он мог так долго оставаться с нею рядом? Она ведь этого не заслуживает. – Пойдем? Только ты и я, вдвоем, как когда-то давно. Такой шанс, пока нас никто не знает!

– В кино? – Натянув брюки, Ян повернулся к жене, и у нее перехватило дыхание. Голубые, по-детски широко распахнутые глаза смотрели доверчиво и открыто.

– Да, в кино, мы с тобой сто лет не были в кино. Помнишь, когда мы ходили туда в последний раз?

Ян нахмурился, пытаясь вспомнить, но ничего не вышло.

– В школе? – неуверенно спросил он.

– Да! – триумфально воскликнула Есения. – Ты еще купил мне сладкую вату, я ее съела, все пальцы стали липкими, и я не знала, что мне делать. Мне не хотелось мешать зрителям и выходить, чтобы помыть руки, а сидеть с липкими пальцами было невыносимо.

– А я взял и просто облизал их, – рассмеялся Ян.

А вслед за ним и Есения наконец-то впервые за много дней искренне улыбнулась.

Тот день, о котором они сейчас вспоминали, был самым счастливым в ее жизни, ведь он дал начало всему. Почему же она не смогла удержать это счастье? Что и когда именно пошло не так? Возможно, еще не все потеряно? Возможно, этот дом действительно их шанс на лучшую жизнь? И в нем Ян сумеет сдержать обещание. Он напишет свое лучшее произведение, завяжет с музыкой и станет просто мужем и отцом. От сладостных мечтаний Есению оторвал голос мужа.

– Милая, а я разве забыл упомянуть, что у нас сегодня гости? – не меняя благостного выражения лица, поинтересовался Ян.

– Гости? – бестолково переспросила Есения. – Какие гости? Мы же только приехали.

– Ты же знаешь, как это бывает, – вздохнул Ян, снова присаживаясь рядом с Есенией, беря ее лицо в руки и приближая к себе. – Будет губернатор с женой, местный мэр, или председатель сельсовета, не знаю, как он точно называется. Директор театра. Министерство культуры, естественно, еще какие-то деятели. Возможно, местная полиция и налоговая. В общем, все как обычно. Я рассчитываю на тебя, милая. Надень эти камни, пусть они знают, с кем имеют дело. И проконтролируй Машу, все должно быть организовано по высшему разряду.

* * *

Ужин удался. Впрочем, все их ужины всегда удавались. Маша и Светлана постарались на славу. Маша успела привести в порядок сервизы, Нина Сергеевна отгладила скатерти. Хрусталь искрил и переливался, тонкий фарфор звенел в такт легкому позвякиванию серебряных приборов. Вина лились рекой. Впрочем, Есения была уверена, что большинство присутствующих отдали бы предпочтение домашней наливке или банальной водке. Но Ян всегда и во всем старался демонстрировать класс, подтягивать людей на свой уровень, как он говорил. Ведь если кого-то впечатлит ужин, накрытый по всем правилам и при свечах, то, возможно, потом он устроит такое же пиршество у себя дома – и культура пойдет в массы.

Есения в это не верила, считала, что все эстетические затеи Яна сродни метанию жемчуга перед теми, кому это вовсе не нужно. Но просьбы Яна в доме никогда не обсуждались. Поэтому она расстаралась и оформила все по высшему уровню.

Свечи горели повсюду, озаряя пространство тем особенным светом, что обволакивает и убаюкивает, переносит в другое измерение и словно открывает двери в потустороннее. В волшебном полумраке даже откровенно некрасивые дамы выглядели блистательными красавицами, похожими на экзотических бабочек.

Все они порхали вокруг Яна. Разреши он им, уселись бы возле его ног и не сводили бы с кумира глаз. После парада традиционных селфи со звездой (через час вся округа будет знать, кто же поселился в доме на холме, и прощай спокойный поход в кино) они наперебой принялись щебетать с Яном, безуспешно пытаясь привлечь его внимание. Увлечь, похитить, урвать пусть хоть минуту, но в течение этой минуты они будут безраздельно властвовать над ним.