Закономерная ошибка. Cредневековый фантастический приключенческий шпионский детектив

В первую очередь Велиол показал наёмникам, как надо правильно готовить жертву к изнасилованию. Как связывать, чтобы и насиловать было удобно и та совсем не могла сопротивляться. Как, чем, куда и по сколку раз надо ударить, чтобы та прогадились и потом было приятно их насиловать в задницу. Как и куда надавить, чтобы насилуемое тело сразу приняло нужное положение и не дёргалось в руках.

Развлечение продолжалось до ночи, а потом и всю ночь. Велиол давал полезные советы, как растянуть удовольствие от изнасилования и не спустить раньше времени, а растянуть каждый раз аж на целый час. Наигравшись вдоволь с очередной жертвой наёмники её убивали или бросали, а потом сразу же переходили к следующей.

Велиол смотрел на происходящее с изрядной долей скуки. Он один знал, сколько подлил на этот раз и чего в их общую выпивку. Он один знал, почему всех так прёт на изнасилование. Он один знал, почему в каждом наёмнике пробудилась такая неудержимая злоба, что были отброшены даже простейшие меры предосторожности. Но всем остальным это знать было необязательно и Велиол просто наблюдал.

Некоторых жителей после изнасилования не убивали сразу, а долго и жестоко истязали ради забавы и ещё большего возбуждения. Велиол показал наёмникам, как можно искусным ударом плетью по мошонке заставить мужчину опустошить все свои кишки, а ещё, как ударом под рёбра пальцами заставить женщину сделать то же самое. Каждое своё действие он показывал медленно и с нарочитой расстановкой, чтобы у наёмников была возможность всё подробно рассмотреть и запомнить.

К утру все уже порядком устали, наигрались, наистязались, понасиловали вдоволь до боли в членах и яйцах, наубивались, напились и хотели спать и больше ничего. Проспав почти до вечера и растащив тела по домам они ещё раз отметили мероприятие и новый почин пьянкой из всего, что смогли найти в домах. Проснувшись днём они подожгли весь посёлок и отправились в сторону побережья, где должна была находиться ночлежка, последняя перед приездом на берег.

* * *

В тот день его схватили, он просто попал в засаду прямо на дороге, что называется, посреди дороги. Как ни в чём ни бывало Хоншед ехал и смотрел по сторонам, чтобы не подстерегли какие-нибудь подонки с обочины, но движущиеся ему наискосок всадники не показались ему подозрительными потому, что направлялись не к нему и не наперерез ему, а в сторону, откуда он ехал. И напрасно! Почти сразу другие всадники появились уже перед ним и спереди дорога оказалась перекрыта.

Оглянувшись назад он увидел тех же всадников, которых он видел чуть раньше. Хоншед сразу всё понял. Это только в дурацких книгах с дурацкими названиями про дурацкие приключения всевозможных дураков можно было убежать от погони, а на ходу ещё и отстреливаться из лука или арбалета или, при должном везении, ещё где-то скрыться. Во всяком случае безмозглые люди, особенно дуры бестолковые, в это верили, а потом долго и бурно между собой обсуждали весь этот бред. Клушам кудахтанье заменяет мышление. Но не будучи дураком он-то хорошо понимал всю серьёзность своего положения

В жизни всё гораздо проще – или сразу пристрелят или догонят. И все глупые попытки ускакать легко пресекаются выстрелом в лошадь. Хоншед не надеясь на чудо сразу остановился и поднял руки с ножами к шее. Если бы хотели убить – уже убили бы. Значит, хотят захватить живьём, любопытно только для чего и зачем? А, может быть, и просто поговорить хотят или передать чего. На всякий случай надо быть готовым не угодить в застенки пыточных неизвестно кого живым. Увидев у его шеи ножи преследователи остановились и один подъехал ближе.

– Тебя хочет видеть глава нашего великого ордена. – без лишних объяснений произнёс человек и замолчал.

– А я его видеть не хочу! Какого ещё ордена?

– Ордена Замкнутого Пути. Слышал о таком?

– Глава Ордена Замкнутого Пути сейчас находится у себя и у меня дома в Объединённых Королевствах, а точнее – в моём королевстве. Или он сюда приехал исключительно за мной повидаться?

– Многовато чести. У нашего ордена глав много и у тебя очень отдалённое представление о том, как вообще наш орден устроен.

– Я тебе не верю. – Хоншеда одолевали всё более глубокие подозрения. – Вы здесь все такие честные и порядочные, что я запросто в пыточные неизвестно кого угодить могу живьём.

– Мы это могли устроить, ещё когда ты лежал голый и связанный на корабле работорговцев или когда тебя потом схватили на границе, а ещё можно было сразу тебя тогда захватить, а не отправлять в тюрьму Елмаденвинала. Долго ещё ты будешь тратить наше время?

– Всё равно не верю! Вы можете соврать, что из ордена. – препирался Хоншед, но уже не так уверенно и больше для приличия.

– Не усложняй жизнь – она и так слишком лёгкая… А у дураков ещё и слишком лёгкая. – человек в просторной одежде даже не подавал признаков раздражения. – Если не хочешь говорить с главой сейчас, то я могу и уехать, пока ты себя с перепугу не прикончил, а потом изловить тебя ещё раз, когда ты будешь или спать или гадить или ещё чего, раз мне тебя убивать нельзя. Так устраивает? Или поедешь?

– Ага! Так значит убивать меня тебе нельзя! А вот если я сам себя сейчас возьму и убью? Что тогда? Что ты будешь делать?

– Теми, кого нельзя убить, можно просто пожертвовать. – отрезал человек и уже собравшись отъехать развернулся и продолжил. – Ты с нами можешь поехать на расстоянии, если так за себя боишься. Но не советую тебе от нас убегать – мы всё равно тебя изловим и доставим кому приказано. И неважно, сколько на это понадобится времени – я точно знаю, что не так много, как тебе может показаться. У тебя ещё к нам остались вопросы, Хоншед Ченалкин, или мы поехали?

От удивления он чуть не свалился с лошади. Откуда у него взялась ещё и такая фамилия? Он же никогда не был никакого происхождения и дворянство ему король вручил под придуманной им же самим фамилией, он и сам уже почти не помнил какой. Но если в ордене действительно что-то знают, значит нельзя упускать, возможно, единственную возможность узнать правду о себе, которую он и не надеялся узнать.

– Это не моя фамилия! Моя настоящая…

– Я знаю. – перебил его человек. – Твой король дал тебе новую, которую ты же сам себе и придумал. Назвать?

– Хорошо, уговорили, я поеду с вами, но на расстоянии.

– Хоть на возвышении. Умничающие тупицы раздражают.

Через короткое время они приехали в небольшое частное владение, окружённое невысокой стеной и высоким зданием внутри. Продолжая по-прежнему не доверять никому Хоншед старался держать ножи под рукой. Въехав за ограду и спешившись он отправился вслед за одним из своих провожатых. К тому времени, как они подошли к зданию, ворота в стене уже закрылись и все прочие разошлись. Хоншеда вместе с оружием оставили в совершенно пустой комнате дожидаться.

Долго ждать ему не пришлось – в комнату вошёл человек в рясе и с порога посмотрел на Хоншеда как на кучу навоза на чистом полу. На милую беседу можно было не рассчитывать. Сначала Хоншед пытался и сам задавать вопросы, но быстро понял, что никаких ответов на них не дождётся, а только будет сам отвечать на вопросы. Начавшийся как самый настоящий допрос разговор быстро превратился в непрерывное унижение Хоншеда и конца ему, этому его унижению, видно не было. Человек продолжал свою обличительную речь.

– Ты что, думал, что тебе удалось укрыться от нас? Ты думал, что мы не знаем каждый твой шаг? Ты подумал, что мы ничего не узнаем? Или ты подумал, что тебе удалось бы сбежать из тюрьмы, если бы это не было нужно нам? Или твой лучший друг вообще узнал бы о твоём существовании, если бы нам этого не было нужно? Или ты на полном серьёзе подумал, что за тобой тогда на самом деле гонялся наш орден? А ты вообще думал о чём-нибудь хоть когда-нибудь?

Хоншед молча стоял и злобно смотрел на поносящего его человека в рясе. У него было такое ощущение, что его жестко насилуют в зад, а потом заставляют брать в рот, облизывать, обсасывать и проглатывать, попутно поплёвывая и мочась ему на лицо. Самым ужасным было то, что возразить человеку в рясе ему было совершенно нечего.

– Если бы нам понадобилось, то мы бы прикончили тебя ещё в пятилетнем возрасте! Ладно, так рано мы ещё могли тебя и не заметить, как и многих других. Но неужели ты думаешь, что мог бы скрываться от нас так долго? Убежища тайные свои вспоминаешь? Ты серьёзно в них веришь? Уси-туси-муси-пуси! Писик-дрисик свой потереби! Он у тебя такой же сокровенный, как твои убежища! Если бы мы не могли узнать каждый твой шаг, то как бы мы тогда узнали, что ты до сих пор ещё девственник?! Что просто невероятно при твоём образе жизни! А ты что, боишься заразиться и подохнуть? Зря боишься!

– Вы не могли держать за ноги каждую бабу, которой…

– Ты вставлял во все дыры и щели? Ты это хотел сказать? Прежде чем обманывать наш орден, тебе надо подучиться врать! А врёшь ты с таким видом… впрочем, неважно. Это мы помогли тогда тебя поймать и отправили в королевскую тюрьму. Это мы тогда помогли тебе оттуда сбежать. Это мы вели тебя в твоём безумном путешествии с Дэаневом, которое, надо отдать тебе должное, ты весьма неплохо распланировал, перемешивая карты и бросая кость. Но все твои убежища всегда были у нас под присмотром! И ты сам всегда был у нас под присмотром!

– Какая невероятная для меня честь! А какими пальцами я за свой член держусь, когда мочусь? А каким хватом ладони я дрочу, прямым или обратным? А я левой рукой дрочу или правой? А каким пальцем я дырку в попе вытираю? И чем я вам так всем обязан?

– Ты – не нужен, а Дэанев – необходим! Ты был нам нужен для того, чтобы подобраться к нему и прочесать ему мозги.

– И ты мне так спокойно всё это рассказываешь? Наверное, считаешь, что я отсюда живой уже не выберусь и ничего не расскажу?

– О нет! Мы тебя выпустим и обратно в столицу отпустим. Даже в начале немного проводим, чтобы ты случайно себя не убил от горя.

– Зачем тогда вы поубивали почти всех, кого мы тогда встретили в Объединённых Королевствах во время путешествия?

– Мы убили только тех, кто был тогда опасен для вас. Дэанев должен возглавить Объединённые Королевства и присоединить вместе их к Империи. Все препятствия на пути к этому мы устранили без малейшей жалости. Мы должны быть и мы будем безжалостны! Мы не позволим жалости привести всех к гибели! Многие погибнут при любом исходе, и лучше они, чем мы. Точнее, чем все мы и вы вместе взятые. Из этого несовершенного мира деться некуда! Придётся жить здесь!

– А все людные места, где мы побывали, вы тоже истребили? Как-то не очень убедительно звучит – уж слишком было бы заметно. Да и следов истребления потом я тоже не видел, когда там снова побывал, а я бы их заметил, если бы они были. Не находишь?

– Вам тогда угрожали не места, а всего лишь определённые люди. Ты просто не можешь понять, с чем тут мы имеем дело.

– Да уж! Просветите недоумка! Почему вы решили, что у вас есть право решать всё за всех и почему все остальные должны топтаться на месте, только потому, что вам так захотелось или вы так решили?

– Потому, что мы это можем, а остальные – нет! Событиями надо управлять или события начнут управлять уже тобой.

Хоншед скривился и злобно засопел. Он хотел возразить человеку в рясе, но не мог. Он вспомнил всё, чему научился и понял за последние месяцы, если не годы. Он вспомнил даже уроки философии во дворце. Мир полон парадоксов. Рот предназначен для поглощения внутрь, но против желания очень трудно в него что-то запихнуть. А попа предназначена для выталкивания наружу, но запихнуть в неё что угодно против желания очень легко. Именно это, в переносном смысле, сейчас и делал с его сознанием человек в рясе, даже имени которого Хоншед не знал и не хотел знать. Но и в полностью безнадёжном положении сдаваться было не в его правилах и он продолжал сопротивляться.

– Я ещё понимаю, ещё как-то могу понять, что ради спасения всех надо было пожертвовать несколькими людьми. Но зачем вам это было делать с такой жестокостью? Некита вы подвесили на крюк и забили в голову гвозди, Вираниму вырезали все внутренности, надеюсь, что не живьём и вообще непонятно что сделали с Бышехом. Вы что, не могли просто их убить, раз так было нужно? Зачем вам надо было их так мучить? Вы хоть понимаете, какую боль причинили ребятам?!

– Чтобы напугать вас до нужной степени и тем самым направить в нужном направлении важные события мы пошли бы на любые меры и на любую жестокость. Цель важнее способа её достижения!

– Да, это я понял! Вы – ещё те лицемеры! – он сумел вспомнить вертевшееся в памяти слово. – Себя, любимых, вы не трогаете!

– У себя мы таких придурков, как ты и твои друзья, не держим. И даже своими людьми мы жертвуем без малейших колебаний, если это нужно для нашего и общего блага. Убийства спасут человечество! Про пожертвование не нашими людьми вопрос даже не ставится!

– Вот про ваше благо это ты очень хорошо подметил. Только о нём вы и беспокоитесь, только о нём вы и заботитесь!

– Слепец! Ханжество это отрицание очевидного под выдуманным предлогом. – оборвал возмущения Хоншеда глава ордена.

– Тогда, почему вы такие жестокие, раз вы хотите для всех только хорошего. Или это такой способ самовыражения?

– Потому, что в будущем вас всех ждёт смерть и вымирание, но вы об этом просто не догадываетесь. Если бы ты мог видеть будущее так же хорошо, как мы, то ты бы понял, что люди ещё не готовы к такому развитию, какого им хочется. Если бы мы не сдерживали развитие человечества тысячелетиями, то сейчас бы ты жил в мёртвом и сожжённом дотла мире, заражённом настолько убийственной дрянью, что все современные болезни по сравнению с ней просто насморк.

– А как это можно сжечь весь мир? Это никаких дров не хватит! И угля тоже! И никуда люди не денутся – они живучие, хуже заразы.

– Глупец! Ты не поймёшь этого, пока не увидишь, а благодаря нам не увидишь ты этого никогда – мы об этом позаботимся, мы сумеем. И можешь даже не пытаться проникнуть в будущее сам – не с твоими способностями туда проникать. Не с твоими, а с нашими!

– Я как-нибудь сам разберусь со своими способностями! Если бы я знал, чем и когда что может закончиться, то никогда бы не…

– Легко, но неправильно судить прошлое с высоты настоящего. – оборвал Хоншеда человек в рясе. – Можешь не спорить.

Хоншед призадумался и уставился в стену перед собой. Его мозг не выдерживал такой напряжённой работы и тут же закипал при попытке осмыслить хоть что-то из ему сказанного и надежды понять не то, что всё, а, хотя бы, часть, не говоря уже про то, чтобы запомнить, становились всё призрачнее. Человек в рясе следил за его умственными терзаниями, наблюдая за меняющимися выражениями лица. Не дожидаясь понимания он продолжил добивать Хоншеда своими выводами.

– И напоследок. Один из лучших путей к совершению новых ошибок, это строить рассуждения об устранении ошибок прошлого исходя из условий настоящего. – человек наконец решил помочь Хоншеду с нерешаемой его неподготовленным умом задачей.

Хоншед задумчиво почесал себя между ног.

– Вот именно, займись доступными для тебя вещами, да к тому же приятными. Ты уже слишком большой мальчик, чтобы развлекать себя ручонками. – довершил человек унижение Хоншеда.

* * *

Переночевав на нескольких постоялых дворах и в грязных ночлежках вдоль дороги всем троим удалось на себя собрать почти всю грязь и местных насекомых в таком количестве, что тело начинало местами нешуточно гореть и чесаться. Ещё к собственной грязи добавилась дорожная пыль и ехать в таком состоянии дальше стало уже совершенно невыносимо. К счастью для них, довольно скоро по пути встретилась большая река, причём широкая, глубокая и чистая одновременно, а не как до этого многие мелкие, грязные и вообще непонятно какие, то ли ручьи, то ли речушки. Такую возможность упускать было нельзя.

– Надо помыться, дальше я так ехать больше не могу. С меня уже насекомые сыплются! – потребовал остановиться Чимвог.

На реке по счастливому случаю оказалось много удобных мест. Дакама хотели связать и оставить на берегу, чтобы он никуда не сбежал, но немного подумав тоже решили помыть, чтобы, наконец, избавиться от изводивших их уже два дня кусачих насекомых. Чтобы заложник не уплыл на другую сторону, его привязали верёвкой за шею и пустили в воду. На всякий случай Чимвог стоял рядом держа верёвку.

– Не вздумай попытаться убежать или, тем более, утопиться! – на всякий случай предупредил наёмник заложника. – Я хорошо умею не только лишать жизни, но и возвращать к жизни. Больно!

Дакам с печальным выражением на лице молча кивнул в ответ. Он залез по грудь в прозрачную воду и попытался отмыть голову песком и глиной. Получалось неплохо. Рядом смывал насекомых и грязь Чимвог. Дакам как смог отмыл голову и вылез из воды, чтобы снять одновременно и постиранную на себе одежду. Потом он снова залез в воду и продолжил смывать грязь уже с голого тела.

Чимвог с его опытом наёмника справился со стиркой одежды и грязью раньше него и стоял держа верёвку рядом, на случай, если Дакам вдруг сдуру решится поплыть на другой берег. Императору нужен был живой заложник, а не продырявленный стрелами утопленник! Правда, верёвку тот предусмотрительно не трогал. Дакам закончил мыться и с удовлетворением осмотрел всего себя с ног до головы пристальным и самовлюблённым взглядом. Не считая некоторых, сильно искусанных насекомыми мест и нескольких синяков больше ничего не портило его внешний вид, недаром вызывавший у многих зависть.

Он вылез из воды немного выше колена и отряхнулся. Рядом стоял и молча наблюдал за ним Чимвог. Дакам внимательно осмотрел голое тело его владельца. Повсюду на Чимвоге были глубокие шрамы от ранений и белые, почти не загоревшие на солнце, рубцы. Складывалось такое ощущение, что этого человека рубили, кололи, жгли, рвали и делали с ним такое, что сложно было даже придумать, не то что представить. Чимвог немедленно заметил, как Дакам его разглядывает.

– Что, страшно? – подойдя поближе спросил он. – Думаешь, где меня так изуродовали? Наверное, спрашиваешь себя, как же мне было больно? И жалеешь, что меня не убили? А то бы тебя тут не было?

Дакам сжав губы смотрел на лицо Чимвога с не то печалящимся, не то скривившимся выражением лица. На лицо наёмника при других обстоятельствах без жалости смотреть было бы невозможно. В недавней молодости этот человек был красавцем, как Дакам, хоть и не похожим на него, но по лицу прошлись язвы, видимо ещё в детстве, потом уцелевшие места исполосовали шрамы, а кое-где были даже видны следы ожогов, как будто лицо обожгли горящей головнёй или факелом.

– Любуешься и втайне радуешься, как меня изуродовали? А ведь я могу легко то же самое сделать и с тобой! Надо всего лишь провести с небольшим нажимом несколько раз ножом по лицу, а потом прижечь и опалить порезы головнёй или прутом. И ни одна баба на тебя никогда в жизни по доброй воле больше никогда не посмотрит. Вы же все, утиемцы, помешаны на своей красоте как самые последние бабы. Что ни маленький народ, то новое большое уродство!

– Жалко, что тебя так изуродовали, наверное, поэтому ты всех так ненавидишь. Я не люблю, когда людей калечат. – ответил Дакам и печально посмотрел в воду перед собой. В спокойной воде колыхались и отражались их лица: взрослое Чимвога и почти детское Дакама.

– А что ты тогда любишь? – бесчувственно спросил Чимвог.

– Многое. Только тебе всё равно это будет неинтересно, как и всем твоим соотечественникам – никаонцам. Наш народ, в отличие от вас, живёт мирно и почти не воюет. Мы бережём свою жизнь и любим.

– То-то я и вижу, что даже ста лет не проходит, чтобы ваш народец по нескольку раз кто-нибудь в задницу насильно не отлюбил.

– А ты и рад? Что вы хорошего находите в истреблении других народов? Что вы вообще в этом находите? У вас же вся история – одни сплошные войны! Как вас вообще ещё не истребили?

– Потому-то и не истребили. Война это вся жизнь потому, что вся жизнь это война за выживание. Ты просто не представляешь себе, что это за удовольствие воевать, убивать, грабить и насиловать! Особенно насиловать! Изнасилование это самый настоящий праздник для воина! Я прямо членом чувствую содрогание внутри чужого тела, когда в его нутро входит часть моего, а она или он сделать ничего не может!

– Не представляю и даже не хочу представлять – мне такое было бы делать противно и никакого удовольствия. Зачем создавать самому себе проблемы? Зачем заставлять других ненавидеть себя?

– Насилие решает любые проблемы, даже связанные с насилием.

– Ты в этом уверен или просто меня запугать хочешь?

– Я не намерен запугивать или договариваться с теми, кого можно просто уничтожить! Жалко только, что запрещено.

Чимвог посмотрел на Дакама с головы до воды и осклабился.

– Свою первую женщину я изнасиловал всего в двенадцать лет – она была чуть постарше меня и пыталась кричать. Больше она ничего сделать не могла – её привязали к дереву кверху задом.

– И ты изнасиловал её в обе дырки?

– Точно! А ты догадливый! – восхитился Чимвог.

– Это предсказуемо. Чего ещё можно было ждать от тебя?

– А ты бы не воспользовался случаем вогнать?

– Я из богатой, известной семьи утиемского дворянина! У нашего народа не принято сломя голову гоняться за каждым удовольствием – это признак бедности и глупости. Мы, утиемцы, считаем, что в жизни все самые приятные удовольствия надо переживать медленно и не торопясь. Только пьяницы выпивают всё вино сразу.

– Рассуждаешь как баба! Если бы я не видел твой член, то решил бы, что ты – женщина. – понемногу начал раздражаться Чимвог.

– Иметь между ног половой член и мешочек с яичками, это ещё не значит быть мужчиной. – сострил Дакам.

Чимвог рассвирепел, он схватил Дакама за верёвку на шее, рванул к себе и намотал верёвку на руку, едва не начиная того душить. Глаза от злости у Чимвога сжались в щёлочки, лицо исказилось от ярости.

– Да я тебе оба яйца оторву вместе с их членом! Жалко, что нельзя тебя портить, а то бы оторвал или кулаком размозжил. А вот в задницу я тебя точно изнасилую! В твою женскую! пухлую! задницу!

– Насилуй, может успокоишься наконец. – неожиданно спокойно ответил Дакам. – Твоя озабоченность меня уже раздражает. Если тебе всё ещё хочется меня изнасиловать, то я не понимаю, как можно было в твоём возрасте и при твоём образе жизни ещё не нагуляться вдоволь и не понасиловать всласть? Может быть, после этого ты успокоишься и перестанешь на меня заглядываться, особенно на мой зад.

– У вас там что, всем и всё без разницы? Вы хоть знаете, что такое положение в обществе? – от удивления Чимвог даже выпустил из рук верёвку. – Вы там совсем дикие что ли? Каждое участие в походе или войне это шаг наверх! Каждое убийство это шаг наверх! Каждое изнасилование это шаг наверх. Каждое истязание это шаг наверх! Каждый разбой это шаг наверх! Каждое унижение врага это шаг наверх! И так до конца жизни! Шаг за шагом только наверх! Только наверх!

– Головокружительно! А ночью снятся мне сожжённые деревни и как бумажные горящие дома. – довершил восторженную речь Дакам.

– Я вспарывал людям нутро и вырывал их внутренности!

– Меня сейчас вырвет… – Чимвог шагнул в сторону.

– Жалко, что тебя нельзя трогать! Если бы ты был не моим заложником, а моей собственностью, то я мог бы тебя избивать, насиловать, истязать, мочиться и гадить прямо тебе на лицо и ты не мог бы с этим ничего сделать. Потому что ты был бы моей собственностью!

– Людей пугает не опасность, а жестокость.

– И что бы ты, бескостный отросток, смог бы тогда сделать?

– А я бы взял и подох. И тогда что? Ты бы развлекался с моим разлагающимся и смердящим безжизненным телом?

От ещё большего удивления у Чимвога округлились глаза и отвисла челюсть. Подобное решение Дакама не вписывалось в его понимание мира, как поражение по собственной воле. Он покачнулся, закрыл рот и несколько раз ткнул Дакама пальцами в грудь и живот.

– Что тебя так удивило? – продолжал тот.

– Я убил десятки человек, изнасиловал сотни, ограбил тысячи. Да, я это сделал не один, но я это сделал! А ты чего из этого достиг?

– Ничего, мне этого не нужно.

– И женщины тебе тоже не нужны? Зачем тебе тогда член и яйца?

– Чтобы не скучно было! Яйца есть – ума не надо! Член стоит – жизнь удалась! – это ваш общий никаонский подход или только твой, личный? Или у вас только наёмники такие в Империи?

– Значит и женщины вам тоже не нужны?!

– Почему? Нужны, только у нашего народа принято начинать жить с женщинами или мужчинами после двадцати лет, а ещё лучше – где-то двадцати пяти. Мы считаем, что раннее начало удовольствия предусматривает его раннее завершение. Спешка это удел бедных и глупых, а чем дольше ждёшь удовольствия – тем оно приятнее.

– Значит сожительствуете и мужчины с мужчинами? Извращенцы! Да вы там все просто мужеложцы поголовно! Уроды недобитые!

– Познакомившись с подругой своего друга я понял, что мужеложство извращением не является. Такая у него была подруга.