Грани

– Ты у него сам попытай, что они с внучкой моей сотворили!

Ильич строго посмотрел в сторону входа с мастерскую, потер с шелестом натруженные руки и сплюнул небрежно в сторону.

– Михаил, выходи к нам, – голос деда прозвучал, как барабанная дробь, четко, отрывисто, с отзвонкой и атакой на сильную долю, – Выходи, разговор есть.

Парень вышел из полутени мастерской в приоткрытую дверь, встал чуть левее деда, и не опуская головы, внимательно наблюдал, как женщина за штакетником стала багроветь, синеть, отливая на солнце как спелый баклажан.

– Миш, знаешь че теть Шура скандалить пришла? – Алексей Ильич хмуро и тяжело выдыхая, спросил спокойным тоном.

– Не знаю, – Мишка так же спокойно и тихо ответил.

– А она говорит, что знаешь, что с внучкой ее что-то не так, и вы там, а точнее ты при делах. Че скажешь?

– Про внучку? – Мишка сделал паузу, едва сдерживая смех и с трудом управляясь с собственной мимикой, так как выслушивать вопросы от Ильича таким тоном он не привык, они звучали смешно и необычно, без крика и затрещин, – Внучку я пару часов назад проводил домой, если чего с ней после сталось, я не знаю.

Женщина за штакетником с озверением металась и без особого внимания слушала медленный и томный диалог с расспросом. Калитка так и не поддавалась, штакетник кряхтел и покачивался от наваливающейся массы человеческого тела весом под сотню килограмм.

– Я тебе посмеюсь, стервец! Доберусь, ноги повырываю, забудешь, как ходить в нашу сторону! Отец ее приедет, он вас как щенят на болоте потопит, вы в колонии гнить у меня будете!

Дед стал немного серьезнее, насупил брови, в выкриках его что-то обеспокоило и задело.

– Шурка, ты не горячись, я ведь предупреждал. Ты поговорить и разобраться пришла, так давай разбираться. Да встань ты уж нормально и поговори со мной! – Ильич не сдержался и повысил тон, женщина замерла, поправила сползший на глаза платок и стеклянными глазами уставилась на Мишку, – Что там стряслось с Анькой и при каких делах этот шалопай!?

– Сносильничали они ее! – едва не подскакивая на месте выше забора, выпалила женщина.

– Кто «они», кого «ее»? – дед посмотрел в сторону Мишки, так что за спиной у парня уже затрещали молнии и лютый холод сковал позвоночник и заставил его выпрямиться, расправить плечи и поднять голову до боли в затылке, – Подробнее, где, как когда?

– А мне по чем знать, вот он стоит тут, пусть и расскажет, – женщина резко снизила тон, прикрыла лицо руками и голос дрогнул, переходя на подготовку к характерным рыданиям с причитаниями.

– Выть у меня на дворе не надо, и так в нечистых хожу, как гробовщику и положено, еще и то, что оборотней привечаю я слушать не хочу, говори, что знаешь и че сейчас хотела.

– А что говорить то? Пришла домой с речки, одежда порвана, в его рубахе, свалилась в койку, плачет, выходить не хочет, ни чего не говорит, а по подушке кровь и на руках кровь, – женщина опять заголосила, – И сама вся в кровушке. Нелюди!!!

– Миш, сюда иди! – дед еще строже, не оборачиваясь, подозвал парня, – Как это понимать?

– Де, – Мишка скорчил лицо, сам чуть не плача, но лишь от того, что не переносил подобного женского воя и манеры разговаривать сквозь напевные причитания, – Ты же учил старших во вранье не примечать?

– Учил, – не задумываясь ответил Ильич.

– Я твоим учениям перечить не стану.

Ильич повернулся в сторону парня, с недоумением посмотрел ему в глаза, свел брови.

– Ты тут что заливаешь!? – словно прорычала женщина.

– Шурка, не влезай, давай по порядку. Пусть говорит.

– А что говорить? Да, отводил Аньку до дому после речки. Да, шла она в моей рубахе, купальник на речке порвали ей, а кровь то моя. – Мишка обиженно запнулся.

– А было то че? – Ильич снова сплюнул на землю, – Что там стряслось? Кто был?

– Да не трогали ее! – буркнул парень.

– Ты на вопросы отвечай, а не психи свои показывай! – вмешалась женщина.

– Не знаю я, что там было. Купался я, вылез из речки, они с нашими в карты на сарае играли, как всегда шумели, пришел к ним, Анька в порванном купальнике сидела, я домой засобирался, она у видела у меня рубашку и попросила, я и дал.

– А кровь, откуда? – сухо спросил дед.

– А кровь, вон бок счесал, – Мишка распахнул рубашку, которая была измята и перепачкана, с вырванным нагрудным карманом, и под правой полой алым пятном полыхала ссадина, сантиметров десяти в длину, состоящая из двух параллельных полосок, шириной в палец.

– Да заливает он все и не краснеет даже! Это Анька его разодрала небось, когда отбивалась. С чего она тогда вся в твоей кровище, на руках, на подушке? – заверещала женщина.

– Не знаю, могла влезть в кровь, когда рубашку ей давал, – Мишка замер, – А потом она ее помогала на меня одеть, когда домой пришла.

– Мишка, – Ильич тяжело вздохнул, – Ступай в мастерскую!

– Куда? Стой, паскуда! Ты чего, думаешь так легко отбрешишься?, – женщина в одно мгновение отскочила в сторону от калитки, в воздухе мелькнула зеленоватая тень трехлитровой банки, снятой со штакетника, и с глухим звоном разлетелась в брызги по двору.

Мишка шатнулся вперед, оперся руками на землю и тут же вскочил. Обернувшись в сторону дела и соседки он уже готов был смести ее вместе с забором, в глазах горела дикая ненависть и обида, на правой стороне, чуть выше виска волосы стали насыщенно-рубиновые, по щеке завихляли струйки крови.

– Сука! – едва слышно произнес парень.

– Мишка! Живо в мастерскую! Там полотенцем голову зажми! – Ильич сурово посмотрел на женщину и легким щелчком открыл калитку.

Соседка в гневе метнулась к долгожданному проходу во двор, но дед встал у нее на пути и разойтись с их габаритами в узком проему штакетника не получалось.

– Ох уж и бабы… – Ильич выдал забористую подборку матов, – Заходи, вон там садись! Сейчас участкового позовем, он разберется – дед указал на небольшие козлы под навесом, где валялись запорченные заготовки и расколотые доски.

– Что мне там в твоих гробах делать? – женщина попыталась сделать шаг назад.

– Сидеть и ждать! По что парню голову рассадила? Это я сам видал, а вот в твоих россказнях пусть органы разбираются. А то раскудахталась она мне тут про колонию. Сама сядешь! – Ильич небрежно зацепил толстое, колбасообразное запястье и заволок женщину во двор, подталкивая в сторону навеса.

Соседка попыталась возразить, но Ильич сжал ее руку, свел брови и почти не шевеля губами что-то сказал.

– Так что Шурка, разговоры не тебе говорить теперь, – ухмыльнулся дед.

Мишка сидел на скамейке у окна и сквозь запыленное стекло смотрел на выгон и дорогу, предварительно стерев пыль, повторяя ее контуры и контуры высоких пирамидальных тополей, стоявших вдалеке к кладбища.

– Рубаху снимай! – за спиной раздался звонкий голос за тоном которого или в глубине раздумья, Мишка не услышал, как открылась дверь и вошла Тоня, – Че опять учудили, бойцы?

– Голову разбили, – парень убрал полотенце от раны, которое уже успело присохнуть и запутать все волосы.

– Голову я вижу, дед сказал, что еще и бочину разнесли?

– Да ерунда, ссадина.

– Ерунда говоришь? Дед сказал, что Шуркину Аньку с той ерунды, как порося в кровищу измазал.

– Ты ей веришь?

– Я никому не верю, – Антонина ущипнула Мишку за щеку, растягивая рот в улыбчивую гримасу, – Я вон дырку в голове у тебя вижу, в то что она есть я верю, ссадины хорошие слева – тоже в них верю, не мое дело знать зачем они и по какому поводу, Серега едет, он разберется.

– Ага, – Мишка дернулся от боли, когда девушка расправила слипшиеся от крови волосы.

– Ерунда, до свадьбы заживет!

– До твоей? – ухмыльнулся парень.

– До моей, у тебя голова новая отрастет, – отшутилась Тоня

Она нависла над парнем, едва дыша, кропотливо разбирая волосы около раны, выбирая осколки стекла, которые выкладывала на старую алюминиевую тарелку, рядом с лежавшими в ней шурупами. Мишка глубоко вдохнул воздух с шумом, замер.

– Вкусно пахнешь.

– Чего? – Тоня откинулась чуть в сторону и заглянув в лицо переспросила, – Чего ты там лопочешь? Ты думай, что сейчас плести Сереге про Аньку будешь, а не ко мне подкатывай. Совсем пацаны с дуру стали, ей шестнадцать еще нет, а они ее … – Тоня пнула Мишку пальцем между глаз, отвернула его лицо в сторону стены и продолжила обрабатывать рану.

– Ты же говоришь, что не веришь болтовне?

– Не верю!

– А мне?

– Я вранье спиной чую! Ты, допустим, сейчас врешь! – Тоня взвизгнула и отскочила от парня, вертясь вокруг себя и одергивая и тряся подол платья.

– Не спиной, чуть ниже спины, – Мишка захихикал и поднял перед собой правую руку с соломинкой.

– Мишка, зараза, – Тоня затопталась на месте, дошутишься ты сегодня, ох и не хорошее у тебя настроение. Не в этой ситуации.

Первая дверь холодной заскрипела и уперлась в стенку, грохнула засовом и по деревянному настилу зазвучали гулкие шаги.

– Рассказывай, Мишаня, – Серега игриво замахнулся желая взъерошить парню волосы, но рука зависла у самой раны, потом опустилась на плече, длиннющие пальцы зацепили мочку уха и чуть повернули голову в сторону.

– Здравствуйте! – Мишка неловко заерзал на табурете, – я уже рассказывал.

– Теперь мне расскажи, все с самого начала и по порядку, – участковый раскрыл потертую коричневую папку, достал листочек и тонким и непонятным почерком начал что-то записывать.

– Был сегодня на речке, у моста, купался. После дойки, как только насос у выключили, вылез из воды и пошел в старый сарай, там ребята в карты играли, а я вещи им свои оставил. Зашел, они играют, в углу Анька соседская сидит и скулит, без купальника…

– Совсем? – участковый оборвал не емкий рассказ, поблёскивая глазами.

– Нет, – Мишка чуть качнулся на своем месте и продолжил, – Верха не было, он там, на шифере висел, пополам порванный. Я всем сказал, что мне домой пора, дед ждет после дойки, помогать ему надо. Анька сказала, что тоже домой пошла бы, но без купальника не может, а другой одежды у нее с собой нет, не брала. Я предложил свою рубашку, она согласилась. Мы дошли с ней до ее дома, она зашла во двор, переоделась, вернула мне рубашку и я ушел. А потом к деду прибежала теть Шура и стала на меня ругаться, и кинула …

– Ну, это дальше я уже тоже слышал, – Серега остановил монотонное повествование.

– А ребра где содрал?

– В сарае. Вещи лежали на бревне под крышей, ноги скользкие, полез и с доски полетел, прям на шифер, вон прям две волны и поймал, – парень приподнял руку и двумя пальцами провел над параллельными ссадинами.

– Рубашку, говоришь, дал? Джентльмен значит? – усмехнулась Тоня.

– Антонина. Погоди, – жестом ее остановил участковый.

Сергей взял со спинки стула рубашку, скрученную и перепачканную кровью, расправил ее за плечи и повертел перед собой.

– Я же тебя в ней видел вчера или дня два назад в магазине, это чего же ты ее так угвоздякал за три дня?

Участковый повесил рубашку на спинку стула, шутливо отряхивая ее по рукава. Приподнял полу, всмотрелся в пылевые пятна и следы крови. Потом огромным указательным пальцем ковырнул надорванный нагрудный карман и на пол выскользнуло что-то круглое и желтое, беззвучно и робко, подпрыгнуло и укатилось под стол.

– О, и карман «с мясом» выдрал, – Серега наклонился и поднял с пола небольшое колечко, аккуратно сплетенное из золотистой высохшей травы, – Твое?

– Не знаю, – Мишка протянул руку в сторону участкового и по-детски раскрыл ладонь, жестом требуя этот предмет.

– Ильич все колдует, – усмехнулась Тоня.

– Жить будет? – улыбаясь, спросил Сергей, протягивая девушке кольцо.

– Ссадины не глубокие, а вот на голове хороший порез, но главное чтоб не загноился и воспаление не пошло, а то и температуру нагонит. Зайдешь потом ко мне за порошками, объясню чего и как делать, – девушка сурово скомандовала грубым голосом.

Мишка, соглашаясь кивнул, потом осторожно пощупал пальцами голову около раны, сморщился.

– Руками грязными не лезь! – одернула Тоня, – Точно гадость занесешь, хоть бери да бинтуй.

– Не, не надо. Как Щорс буду.

– Я тебе руки забинтую тогда, чтоб не лезли, куда не попадя.

– Ты на что намекаешь? – парень сделал серьезное выражение и пользуясь уходом участкового более свободно продолжил с Антониной, – Куда я лез?

– Не горячись, я же до тебя у Аньки побывала. Она разговорчивей тебя, – Тоня скривила гримасу отвращения, – Эх, пацаны, и что у вас только в голове?

Мишка суетливо встал, сдернул вою рубашку со стула, ломаными движениями влез в рукава, попытался свести полы и застегнуть часть оставшихся пуговок.

– Колечко верни! – Мишка протянул руку и выставил открытую ладонь перед лицом девушки.

– Это? – Тоня повертела в пальцах золотистое соломенное кольцо и положила его в карман платья, – Потом, ответишь правильно на мои вопросы, отдам.

– Не сломай только, ладно? – Мишка проговорил с некоторой обидой в голосе и опустил руку.

– Пошли меня проводишь до дома, а я тебе порошки дам, рану на голове промоешь. Не нравится она мне, как бы не загноилась и температуры не было.

– А Серега меня отпустит?

– Да нужен ты был ему. Ему сейчас нытье Шурки выслушивать, тут ты теперь у нас потерпевшая сторона. Голова не кружится, не тошнит? Пить не хочется? Во рту не сушит?

– Да нормально все, – Мишка ответил капризным тоном, свел брови и с обидой посмотрел на Тоню.

– Идем, происшествие ходячее! – Антонина шутливо подтолкнула парня в спину огромными чемоданом и положила руку на плече, – Не спеши только, у вас тут с Ильичом так просто не выйдешь.

– Я только туда и обратно, деда, – Мишка, выжимая из себя улыбку, сообщил Ильичу, сидевшему на крыльце у дома.

– Да не торопись, все равно через полчаса по поселку свет отключат, профилактика. Поутру за работу примемся, чтоб как штык был, и ранения твои не причина филонить, – дед улыбнулся по-доброму, легко, во все усы, всем лицом, как он умел, искренне, что Мишку чуть не пробрала слеза.

– Понял, буду при любом раскладе! – парень шутливо вскинул руку к голове, но тут же осекся и опустил ее.

– К пустой, да и без того с дыркой с боку, не прикладывают! – Ильич расхохотался в голос, Тоня тоже не сдержалась и подхватила, – Идите, пока Шурку снова не накрыло, и она все банки не поколотила о тебя.

За выгоном, там, где дорожка поднялась чуть выше над поселком было еще тепло, теплый воздух из поля медленно сползал к домам, остывая и стелясь за кустами у поля, в ложбинках и впадинах. Солнце уже пряталось где-то за посадками на другом конце поля, разливаясь странными лучами желто-оранжевой жидкости, стекающей вниз, в овраг. В такой момент, совершенно непонятно по какой причине, вдруг все замолкает вокруг, птица, насекомые, ветер, все звуки становятся тише и мягче, не слышно листвы, далеких отзвуков машин или железнодорожной станции, изредка лишь что-то щелкнет или взвизгнет где-то вдалеке, но тут же растворится, что не разобрать, откуда звук.

В груди равномерно бахало, хлюпало и казалось, что тоже растворяется в этом вечернем бархатном воздухе, лишь в большой фельдшерской сумке что-то периодически поскрипывало, булькало и трещало.

– Ну давай я понесу сумку, – упрашивая, поднывал Мишка.

– Иди ты, тебя потом самого хоть неси, – Тоня строго отмахивалась даже не глядя на парня, – Ты мне лучше расскажи, чего на самом деле было?

– Да я все уже рассказал.

– Мишка… – девушка остановилась на месте и парень не успев ее обойти уткнулся в плече, развернутое на его пути, качнулся и застыл на месте, – Миш, ты же не ребенок, уже пора понимать некоторые вещи.

– А чего я не понимал?

– Что было там на сарае? Ты хоть догадывался, чем могло все закончиться и для Аньки, и для вас всех?

– Чем? – Мишка потупил взгляд, его рука незаметно перехватила сумку, и Тоня пятясь назад уже без нее, сделало еще более суровое лицо.

– Давай сейчас с тобой условимся, ты мне все расскажешь, а я обещаю, что этот разговор останется между нами, даже дед не узнает…

– А.. – парень попытался перебить Тоню.

– Серега тем боле не узнает, – закончила она

– На что такого интересного может быть в моей версии, если Анька тебе все выдала?

– Ну, судя по тому, что ее слегка трясло в рассказе, многим вещам я бы не верила. Расскажешь?

– Мне не трудно. – Мишка перекинул сумку в другую руку, перекосил левую бровь выше правой, выдохнул, и начал с вопроса, – С чего начинать?

– Как было все, так и начинай.

Мысли спутано и красочно носились в голове, что-то изнутри подтрунивало, что-то успокаивало и твердило о мелких деталях. О необходимости о них не забыть. Поставить в нужном месте с нужной интонацией, сделать паузы там, где надо, дать возможность Тоньке вставить свой вопрос, на который уже были заготовлены четыре варианта ответов, а вокруг стояла свистящая тишина, сквозь которую отбивало ритм его сердце, а иногда, в некоторых моментах рассказа, Мишка слышал, как даже ускоряется ритм у Антонины, как она переводит дыхание и тихо-тихо, едва заметно, после задержки, продолжает дышать, сливаясь с окружающей тишиной.

Солнце палило с самого утра, малышня, резвящаяся в реке чуть выше по течению, поднимала муть в воде, заливисто хохотала, визжала. За мостом, с обрыва было видно, как небрежные всполохи мути растворялись в течение, оседали, делая воду чуть прозрачнее.

– Ну все, накупались, – Юрка снял с головы потертую бейсболку и бросил ее на траву, – Пошли занырнем и партейку еще на четверых распишем.

– И охота вам по такому пеклу в сарае торчать? – Мишка встал, стряхнул с ног прилипшую траву и подошел к краю обрыва, – Я поплаваю, все равно вас там и без меня больше четырех. Только засядем играть, а мне на мастерскую к деду, опять заноете, что партию не доиграли.

– Ага, давай, ищи отговорки, – Игорь, собирая вещи, толкнул плечом Мишку.

В ответ на толчок последовал обратный, потом на траву посыпались вещи, в мгновенье все переросло в странного характера спарринг, с толчками и захватами, попытками выбить ногу или завести руку за спину.

– Стой! Стой! – Юрка заколотил без разбору по груде сцепившихся тел, – Кто такая? – он стоял боком, выворачивая голову назад и из-под руки, тыча пальцем на дорогу.

В одиночестве, неспешно, но едва не подскакивая, по дорог шла девушка, что-то вертела в руках, в бежевом купальнике, который явно был ей маловат, в силу закономерностей роста, невысокая, но с выраженными деталями женской фигуры, характерным ее возрасту, наверняка всем шестнадцати годам или близким к тому. Она дошла до моста, остановилась, посмотрела в сторону песчаной косы, где купалась малышня, кивнула в их сторону, что-то ответила и махнула рукой, повернулась и деловито зашагала в сторону ребят.

– Это Анька. Романовых, – Максим приподнял голову, вытащил изо рта соломинку и потянулся к пачке сигарет, которая торчала из кармана  его рубашки, – Ей и шестнадцати нет, я бы не глазел. Дадут больше чем весит.

– Ща посмотрим, – Юрка не глядя пнул Игоря, – Садись, пообщаемся.

Девушка подошла смелыми шагами к обрыву, заглянула за его край, развернулась и остановилась, выбирая место на берегу.

– Привет! – Игорь выкрикнул из-за плеча, почти в самое ухо Мишке, что аж зазвенело в голове.

Она сделала вид, что это ее не касалось, сняла обувь и положила сверху цветок, который вертела в руках.

– А тут глубоко? – Словно не слыша приветствия, начала она.

– Не очень, смотря какой у вас рост, – едва закончив фразу дико расхохотался Игорь.

– Я маленькая, мне везде глубоко, – девушка ответила уверенно и сдерживая эмоции.

– А как такую маленькую зовут? – ехидным тоном влез Юрка.

– Аня.

– А меня…

– Я вас всех знаю, – перебила она, – Кто вас тут не знает? – она улыбнулась и пренебрежительно хихикнула.

– Вот он кто? – Игорь схватил Мишку за руку и поднял ее над головой.

Мишка отдернул руку, неуклюже уперся в Игоря плечом и столкнул его в растущие рядом колючки. Ребята раскатисто захохотали над тем, как Игорь подскакивал с ноги на ногу, смешно ойкал и недоговаривал матерные слова, делая вид, что смущен девушкой, даже прикрывая рот рукой и опуская взгляд.

– Внук Ильича, того, что телеги ремонтирует, кажется Миша. Он наш сосед по огородам. Ты его брат, – Аня указала на Максима, который уже подкурил сигарету и суетливо пытался выплюнуть табак, попавший в рот, – Вы, – девушка указала на Юрку и Игоря, – Вроде тоже братья, даже по линии моей бабушки и нам родственниками доводитесь, а тот, что спит, – она кивнула в сторону лежавшего на траве парня, – Это Иван, его дед на ферме зоотехником работает.

– А вон тот? – Максим, выпустив густое облако табачного дыма ткнул пальцем в сплошную зелень луга, туда, где по узкой серой полоске в сторону моста, приближалась худощавая фигурка смуглого паренька со светлой, соломенно-серой, топорщащейся шевелюрой.

– Это Юркин сосед, Леха, – Анька расплылась в улыбке, – Он прошлым летом за моей сестрой Иркой бегал, а она его терпеть не может.

Спустя уже пару минут после разговора, девушка неловкими движениями спускалась к воде с обрыва по земляным ступенькам, отрытым в крутой стене берега, а ребята, усевшись у края, молча глазели за ее одиноким  купанием.

– Купальник явно детский,  – Игорь нарушил молчание негромким заявлением.

– Ты Ирку в ее возрасте помнишь? – Леха тяжело и показательно выдохнул с уханьем.

– Слюни пускаете, ну точно бабы, – Максим сплюнул и ловким щелчком пальцев избавился от окурка, пустив его искрящейся ракетой в колючки.

– Михон, че за соседкой не присматриваешь? Деваха вон какая, а мы на совхоз катались, – Игорь подсел рядом и положил руку парню на шею.

– Тебе то какая разница? Ни там, ни тут, ни че не светит, только языком треплешь, – Мишка шутливо толкнул парня в бок, скидывая с шеи его руку, – О, дойку запустили, мне после нее к деду, работы подкинули вчера. Окунусь и буду собираться.

Мишка юркнул по ступенькам вниз под куст, без шума влез в воду и легкими размашистыми движениями  доплыл до середины реки. Ребята на берегу затрещали, посмеиваясь, бормоча и странно жестикулируя.

– А остальные чего не купаются? – спросила Аня, неожиданно оказавшись за спиной у парня.

– Мы с самого утра тут, наплавались уже. Это мне скоро уходить,  пацаны тут  остаются, еще залезут, опять часа на два.

Потом повисла странная пауза и они остались рядом, кружась друг напротив друга.

– А что на той стороне? – девушка кивнула в направлении противоположного берега, сломав идиотское молчание.

– Луг и кусты. Нет ни чего.

– А почему вы там не купаетесь?

– Как не купаемся? – Мишка удивился, сам не зная ответа.

– Ну, в воду заходите с берега на обрыве, так не удобно же.

– Так у нас, на нашей стороне, – он уже посчитал этого объяснения достаточным, но понял, что Аньке это объяснение ни чего не скажет, – Вон и сарай,и мы там собираемся, а по той стороне луг, колючки и кусты,  и в воде у берега ил  и грязь. Да и с Дмитровки народ приходит, лишний повод задираться. Оно нам надо?

Мишка замолчал. Ему не давалась беседа, но у девушки было все больше и больше вопросов, разных, немного странных, где-то глупых и смешных, и отвечать на них было немного смешно или неловко. Она явно хотела поговорить, но конкретная и устойчивая, интересная обоим тема для разговора не находилась. Мишку стесняло то, что она младше на целых два года, а то и больше того, и казалась смешной, что-то не давало ему воспринимать ее серьезно, она все равно казалась ему маленькой девочкой, играющей в куклы, такой, с которыми, как он себе представлял, разговаривать ему не о чем.

– Я замерзла, – Аня сообщила неожиданно, дослушав ответ на вопрос о песне, про которую ей когда-то рассказывала старшая сестра, некогда слышавшая ее в Мишкином исполнении.

– Иди, грейся, ребята уже в карты засели рубиться в сарае, а я еще поплаваю.

– А ты не играешь?

– Иногда играю. Не люблю.

– Я выйду и дождусь тебя, потом к ним вместе пойдем. А я бы поиграла.

Мишка без остановки, показательно проплыл несколько раз до противоположного берега и обратно, потом остановился на середине реки и проводил ее взглядом по скользким ступенькам, снова ломая какие-то собственные схемы у себя в сознании, видя перед собой юное стройное тело, уже не девочки с куклой, а интересную, привлекательную девушку.

Аня сидела над обрывом и что-то теребила в руках и приветливо улыбалась, периодически поднимая голову, словно наблюдала за парнем. На мелководье стало тихо, звонкая малышня разбежалась по домам, в послеобеденное время воздух переполнился солнцем, сладковато- горьким на вкус, с ароматом пыли и пересохшего сена, разогревшихся сосен и их вязкой смолы, стекавшей с могучих и причудливо изогнутых ветвей. От этого запаха щекотало в носу, глаза от яркого света вытягивались в узкую щель, и нежно тянуло в сон.