Битый снег

Однако не все было гладко в карьере старого друга Лема: Джим умудрился лишиться одного глаза и частично оглох на правое ухо – последствия артиллерийского обстрела пауков. Впрочем, черная повязка и легкая небритость, вкупе с мазутными пятнами на одежде и коже придавала ему вид лихой и грозный.

О судьбе Розмари ни один из друзей ничего не знал.

Император нервничал.

Он медлил отдать приказ.

Рядом с ним стояли: командующий авиацией, Лем, Джим (являющийся командиром единственной дивизии самодвижущихся крепостей), старший артиллерист и еще пара офицеров высшего командного состава.

Вся верхушка армии, можно сказать.

И все было готово к тому, чтобы сровнять столицу проклятых стеклянных пауков с землей.

На часах было время – пять минут первого ночи, двадцать первое ноября.

Но император медлил. Уже пять минут он просто стоял и смотрел в одну точку, расположенную где-то на огромной карте, висевшей на стене землянки, в которой люди устроили себе штаб.

– Ваше величество? – рискнул нарушить тишину Лем. Альберт вздрогнул и перевел взгляд на своего друга. – Всё… Всё в порядке?

– Я не знаю, – прошептал император. Продолжил уже более уверенным голосом: – В порядке-то в порядке, но… Я не знаю. Мы пришли сюда… Зачем? Пришли уничтожить живых существ. Полностью вырезать их под корень. Убить их всех, понимаешь?

Император на миг замолчал и продолжил:

– Что будут думать потомки? Те, которые придут после наших детей. Что скажут они? Они спросят – зачем мы это сделали? Почему мы уничтожили целый вид… Разумный вид, понимаете? Мы собираемся вырвать под корень целый род носителей альтернативного разума, эквивалентного человеческому. Но… Почему? Сейчас мы сократили их численность настолько, что они не смогут нам всерьез угрожать. Мы можем оставить их. Просто уйти отсюда. На многие годы они засядут у себя здесь, в своем последнем поселении, помня о нашей сокрушительной мощи.

Император вновь замолчал. Никто не смел произнести ни слова.

– Потомки, – продолжил Альберт, – будут в школах писать сочинения на тему «Зачем была нужна эта война?». И будут спрашивать ответа у своих родителей. Может, у ветеранов. Или историков… И что они услышат? Пауки не угрожают нам геноцидом. Они не едят нашу еду, они не пьют нашу воду и не похищают наших женщин и детей. Фактически, вся война из-за непонимания друг друга. Из-за неспособности… нежелания понять друг друга. Верно? Верно. Они будут писать сочинения на тему «Что я сказал бы императору в миг перед атакой». Это… Печально…

– Нет, император, не печально, – негромко сказал Лем. – Те, кто придут после нас, никогда не увидят опустевших городов, которые видели мы. Никогда не узнают, каково это – идти вглубь материка и сражаться со стеклянными тварями. Сражаться, потому что иначе удар нанесут они и тогда умрут твои близкие. Они этого никогда не узнают – и будут избавлены от этого. Да, печально, что мы убьем их всех, но… Тогда они не убьют нас… – Лем не верил сам себе. Но верил, что именно эти слова сейчас нужны. Он знал, что сейчас необходимо завершить войну. Если просто так развернуться и уйти… Один лишь бог знает, какие последствия будут в этом случае. Поэтому необходимо пойти и победить. И поэтому он лгал. – И дети будут благодарны нам за то, что никогда в их жизнь не ворвутся стеклянные твари, твари, которых не взять топором или ножом. Твари, не ведающие пощады. Твари, которых мы сейчас пойдем и уничтожим!

– Но для этих пауков мы – сами такие твари, – сказал император с горечью в голосе. – Мы пришли к ним домой, мы убили всех их соотечественников. Жен, детей… Или кто там у них. Мы уничтожили их культуру. И добьем выживших.

На миг в штабе повисла тишина. Альберт вздохнул, повернул голову к командующему авиацией и сказал:

– Начинайте. Нечего тут тянуть и рассусоливать. Нам некуда уходить.

Командующий кивнул и вышел из штаба. Остальные двинулись за ним. Лем вышел последним, бросив на императора тревожный взгляд.

Осада столицы пауков началась.

Лем стоял в первых рядах пехоты – снова неподалеку от императора. Люди беспокойно ждали сигнала к атаке. Правда, все они знали, что сигнал поступит ближе к рассвету, потому что сначала нужно было осуществить подготовку – император планировал ограничиться самыми минимальными потерями в этом бою. Последнем бою.

Воздух гулко завибрировал, и над головами выстроившихся в боевые порядки пехотинцев пролетело звено из пяти бомбардировщиков. Они заложили огромный крюк над столицей пауков и темноту ноябрьской ночи вспороли яркие вспышки взрывов. Через миг люди услышали звуки взрывов.

За первым звеном пролетело второе, но уже в сопровождении множества истребителей с прожекторами на носу и крыльях. Застрекотали пулеметы – то начался воздушный бой. Пауки не желали умирать, и, поэтому, в небо вылетели полчища стеклянных стрекоз.

У императора был выбор: либо бомбить город ночью и атаковать пехотой днем, либо наоборот. Император решил отправить внутрь пехоту днем, при свете.

Издалека послышались глухие крики приказов и за спиной у Лема жахнули пушки – они снова выпускали в воздух светящиеся шары. Вокруг стало намного светлее, чем днем, и Лем смог лучше разглядеть обстановку: от первой линии пехоты до начала леса – почти километр. За линией пехоты – еще примерно в полукилометре – артиллерия. А перед линией пехоты…

Пауки не стали ждать тотального уничтожения и решили перейти в стремительное контрнаступление. Они начали обстрел позиций людей своей артиллерией – пусть и не такой дальнобойной, но очень многочисленной. Воздух заполнился светящимися шарами, боевыми снарядами людей и стеклянными сферами пауков. Порой снаряды сталкивались в воздухе и на миг над полем боя вспыхивали небольшие огненные шары.

Лем стоял и завороженно смотрел на происходящее: гудящие самолеты, стрекот пулеметов истребителей, свист падающих на землю авиационных бомб и гулкий рокот далеких взрывов. Вспышки выстрелов артиллерии, сталкивающиеся и взрывающиеся в воздухе снаряды… Все это выглядело жутко, но эффектно.

Лему было страшно. Страшно не от того, что вскоре предстояло снова идти в темный лес, полный чертовых пауков, а страшно от того, что он видел результаты авианалета – впервые в жизни. Он видел эту разрушительную мощь и понимал, что ни у одного живого существа на земле нет ни малейшего шанса выжить при попадании авиационной бомбы.

Мгновенная смерть в грохоте, пламени и чертовой шрапнели.

Кроме артиллерии, в бой вступила пехота пауков – проклятые стеклянные твари ударили сразу во всех направлениях – благо, люди стояли вокруг столицы, полностью взяв ее в кольцо.

Пауков было не просто много – их было катастрофически много! Лем еще никогда не видел на поле боя столько стеклянных монстров сразу. Казалось, будто каждый житель паучьей столицы был вооружен и сейчас мчался, сломя голову, в бой, размахивая смертоносными стеклянными тесаками.

Но перед линией пехоты людей стояли «коробочки» – стальные махины, использующие для передвижения прототипы двигателей внутреннего сгорания.

Заметив контратаку, Джим отдал приказ своей дивизии начать наступление. Пауки, увидев новый тип неприятеля, не только не замедлились, но даже ускорились, будто желали на вкус попробовать эти невиданные махины.

«Коробки», рыча дизельными двигателями, помчались вперед быстрее скаковой лошади. Они освещали себе путь небольшими прожекторами, установленными прямо на башнях. Примерно за сотню метров до неприятеля стрелки открыли огонь и начался кромешный ад: пауки, будто обезумев, толпой кидались на самодвижущиеся крепости и старались их перевернуть. Самодвижущиеся крепости не только старались расстрелять проклятых пауков, но и попросту давили этих тварей, расшвыривая во все стороны куски стеклянной плоти.

Броня на «коробках» оказалась слишком прочной для оружия пауков.

Но они-таки умудрялись разорвать гусеницы или даже перевернуть машины, выводя их тем самым из строя.

– Черт, этого в планах не было… – пробормотал Альберт. – Мы должны были всю ночь их преспокойно бомбардировать, а потом добить пехотой! Ааа, дьявол! Полковник! Командуй наступление, иначе их там всех перебьют нахрен! Итак, сукины, сыны! За родину! За империю, мать вашу! Вперед, ёб вашу мать! – заорал Альберт и первым побежал вперед.

Солдаты, по большей части не услышавшие слов императора из-за свиста бомб, валящихся из бомбардировщиков на грешную землю, попросту завопили, что есть мочи, и тоже рванули вперед.

– Стой! Ты куда! Убьют ведь, дурак! – закричал Лем и засмеялся. Страх отступил – его место занял истеричный смех. Лем бежал вперед и смеялся. Добежав до линии боевых машин, Лем выбрал себе удобную позицию на днище перевернутой самодвижущейся крепости с номером «16» на борту, и открыл огонь по бушующему перед ним стеклянному морю.

Рядом с ним устроился пулеметчик. Теперь позицию Лема можно было назвать «неплохо укрепленной»…

– Ах вы твари! – возмутился Лем. Пулеметчик проследил за его взглядом и тоже выругался: целью контратаки пауков была не столько сама атака, сколько выманивание пехоты людей.

Император, поспешно введший в бой пехоту, перекрыл тем самым сектор обстрела артиллерии. Теперь пушки и мортиры могли бить исключительно по лесу, потому что все пространство между ними и столицей пауков заполняли не только враги, но и свои, homo sapiens.

Пользуясь этим, пауки выпустили на поле боя гигантских стеклянных пауков.

Огромные стеклянные твари с оружейными лафетами на спине составили отличную конкуренцию самодвижущимся крепостям – они с легкостью переворачивали или попросту давили массивные металлические коробки вместе с экипажем внутри. Прямо на глазах Лема один из пауков наступил на «коробку» и она расплющилась, а из остова повалил вонючий черный дым и запахло паленым мясом.

– Господи боже, – прошептал он. – У них же не было ни единого шанса спастись!..

Окончание его фразы перекрыл оглушительный рев – с небес, прямо на того огромного паука, который растоптал боевую машину вместе с экипажем, рухнул объятый пламенем бомбардировщик.

Судя по всему, он не успел завершить боевое задание, и весь боекомплект у него был еще на борту, поэтому от удара самолет взорвался с чудовищной силой. На месте крушения бомбардировщика не осталось даже следа от огромного стеклянного паука – лишь воронка нескольких метров в глубину.

Лем на миг ослеп от вспышки и оглох от взрыва. Когда он пришел в себя, на поле боя ничего не изменилось: все так же суетились солдаты обеих армий, рычали дизелями боевые машины, гудели в небесах самолеты, да падали с черных небес звезды… Нет, не звезды. Осветительные шары.

– Я видел, как падали ангелы! – прошептал вдруг рядом кто-то. Лем скосил глаза и увидел, что стоявший рядом с ним пулеметчик осел на землю. Из его правой ключицы торчал длинный металлический обломок, а изо рта, вместе с хрипом, паром и словами, вытекала кровь. – Я помню, как пылали их крылья… я слышал, как они разбивались… и как земля… стонала… под ними…

И затих.

Лем поправил каску и выбрался из-за перевернутой «коробочки» – нужно было сменить позицию – имперская пехота уже приближалась к лесу. На обозримом участке поля боя больше не было видно ни одного гигантского паука. Только носящиеся туда-сюда самодвижущиеся крепости, да пехота обеих армий, старавшаяся как можно быстрее истребить друг друга.

Лем перебежками добрался почти до самого начала леса. Между передними рядами деревьев высилось что-то, что можно было назвать стеной: какая-то высокая, прочная, гладкая серая масса, блокировавшая проход. Лем остановился и огляделся – солдаты поблизости занимали удобную для обороны позицию и явно чего-то ждали.

Императора нигде не было видно.

Вскоре откуда-то прибежали шесть человек. Они волочили какой-то мешок и моток шнура. Поняв, что сейчас произойдет, Лем отбежал от стены и спрятался за отколотой лапой гигантского паука.

Подумав, Лем перепрятался за тело мертвого гиганта, лежавшее в десяти метрах от него.

Солдаты, притащившие мешок со взрывчаткой, теперь споро работали лопатами, минируя участок стены. Через несколько минут они отбежали от стены и подожгли запал. Стоявшие рядом пехотинцы попрятались кто куда.

Кроме одного – совсем молодого паренька, который брел в неизвестном направлении, растерянно глядя по сторонам.

– Эй! Ты! – закричал Лем пареньку. Тот непонимающе посмотрел на майора. – Спрячься! Прячься! – кричал Лем. Парень в ответ лишь хмурился. Тут уже и остальные начали кричать: – Ложись, дурак! Беги! Прячься!

И тут раздался взрыв. Растерянно глядящего по сторонам паренька сдуло в неизвестном направлении.

Впрочем, Лем отчетливо видел шмякнувшуюся в десяти метрах от него левую руку.

Теперь в городской стене зияла брешь. Взрыв не уничтожил стену полностью – от низа доверху – но проделал в ней солидную дыру, вполне подходящую для того, чтобы в нее смогла пройти самодвижущаяся крепость.

Поэтому первыми во вражеский город въехали «коробки» – они, громоподобно рыча двигателями, устремились в пролом и там открыли огонь на подавление.

Периодически до Лема доносилось эхо мощных взрывов. Он считал, что это подрывали стену в других местах.

Началось то, что можно назвать «городскими боями».

Лем пробрался в брешь и охнул – город пауков пылал. Судя по всему, авиация использовала снаряды не только со взрывчаткой, но и зажигательные. Некоторые участки леса уже превратились в выжженную пустыню.

Впрочем, полностью сжечь город бы не удалось – слишком уж хитроумно были выращены эти деревья. Специально, видать, на случай если начнется пожар. Да и выпавший недавно снег затруднял распространение огня.

Авиация ни на миг не снижала темп обстрела: с небес все еще падали снаряды сокрушительной мощи, силой взрыва заставляющие покрытую снегом землю обрушиваться на головы имперской армии.

«Скорей всего, – думал Лем, – пилотам просто еще не сообщили о том, что пехота уже в городе». И тут же сам себя опроверг: «Но ведь с воздуха-то виден бой! Наверно». Он попытался представить, как выглядит бой с высоты птичьего полета и… не смог.

Тем не менее, артиллерия и авиация работали теперь больше по центру поселения, а не по окраинам – не хотели задеть своих. Это, безусловно, грело, но от случайно прилетевшего фугаса не спасало: то тут, то там Лем натыкался на изуродованные взрывами человеческие тела.

Внезапно Лем, аккуратно пробиравшийся в числе прочих пехотинцев к центру города, понял, что уже наступило холодное серое утро: сверху больше не падали матово светящиеся «артиллерийские светильники», а на небо медленно выползало солнце.

– Вот блин! – выругался Лем. – Утро не заметил…

– Аккуратнее, майор, – сказал ему кто-то неподалеку. – Утро – утром, а пауков еще никто не отменял.

Между первой осадой крупного паучьего города империей людей и нынешним боем за столицу пауков была существенная разница: теперь у людей были бронированные боевые машины. Они уверенно прорывались вперед, сминая случайных пауков, попадавших под гусеницы, и запросто подавляли укрепленные огневые точки неприятеля.

Вести бой людям стало веселее.

Лем внезапно открыл глаза и понял, что лежит в госпитале: длинной землянке, ярко освещенной лампами.

– Какого черта? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

– В смысле? – ехидно спросил знакомый голос. Лем повернул голову и увидел своего друга.

– Джим?

– Он самый, – рассмеялся одноглазый командир дивизии.

– Какого черта? – повторил Лем.

– Что – какого черта? Ты повторяешься, друг мой, – заметил Джим.

– Я спрашиваю – как я тут очутился?

– Не правда! – покачал головой Джим. Он сидел на стуле у стены и явно был цел и невредим. Судя по всему, он дожидался, пока Лем не придет в себя. – Ты спросил, «какого черта».

– А ты как был занудой, так им и остался, – ответил Лем. – Говори уже!

– Да что говорить? – пожал плечами Джим. – Что ты помнишь?

– Что шел по лесу, вроде как начали штурмовать дот, врытый в землю. А потом – раз! И я уже тут, смотрю на твою одноглазую физиономию.

– Тебя здорово по голове приложило чем-то тяжелым, – сказал Джим. – Поэтому из боя ты выбыл быстро и чисто.

– По голове? Не помню… – Лем ощупал свою голову и понял, что она туго забинтована. Остальные конечности, судя по ощущениям, были на месте.

Что радовало.

– Скорей всего – куском дерева, – сказал Джим. – Авиабомба рядом бахнула – вот тебя и зацепило. Врачи говорят, что фигня – сотрясение мозга небольшое, да переохлаждение. Но жить, увы, будешь.

И Джим рассмеялся. Лем кисло улыбнулся и спросил:

– Судя по всему, мы – победили?

– А то! – усмехнулся Джим. – Гладко и чисто. А все благодаря нам! Наши боевые машины стали большим и неприятным сюрпризом для этих гадов. Так что мы их хорошенько подавили, дааа… Император угрожал мне дать орден и повысить до майора.

– А ты прям отказался, – усмехнулся Лем.

– Хрен там, – кивнул Джим. – Так что я теперь майор. Ха-ха. Три раза.

– Когда бой окончился?

– Да часа три назад, – сказал Джим. – Считай, начали в полночь, в полночь же и закончили. Тебя вытащили примерно в полдень. Так что ты тут провалялся больше двенадцати часов, подлец!

– Отлично… – Лем минуту молчал. – А как император?

– Живой! – усмехнулся Джим. – А то кто ж меня в майоры произвел?

– А, ну да, прости, – сказал Лем. – Так что же, стало быть, вот так война и закончилась?

– Именно, – ответил Джим. И, медленно, смакуя каждый слог, повторил: – За. Кон. Чи. Лась.

– Скажи это еще раз!

– За. Кон. Чи. Лась.

– Даа… – протянул Лем и улыбнулся.

Война с пауками – закончена. Всё осталось позади. Всё – позади.

– Дилан погиб, ты знал? – внезапно спросил Лем.

– Нет. – Джим погрустнел. – Как? Когда?

Лем рассказал.

Помолчали.

Такими – молчащими и грустными, их и нашел император, спустившийся в госпиталь проведать раненых.

Война со стеклянными пауками была окончена.

Оставалось только разослать небольшие группы бойцов в разные концы света, чтобы убедиться в этом на сто процентов.

Пришло время идти домой.

Розмари официально считалась пропавшей без вести с октября.

Основная масса войск, во главе с императором, вернулась в столицу спустя три недели после разгрома армии стеклянных пауков. За несколько дней до этого, Альберт отправил гонцов, которые передали жителям столицы (а, вернее, Виктории, которая теперь отвечала за организацию подобных мероприятий) приказ готовить пышную встречу.

За несколько часов до подхода к столице был отдан приказ «привести себя в порядок». Солдат – штука универсальная и изворотливая. Настоящий солдат способен не только голыми руками врагов давить, но и в чистом поле может прихорошиться для проведения пышного парада победы.

Поэтому когда войско входило в столицу, каждый человек в нем блистал и сверкал: офицеры в идеально выглаженных и вычищенных мундирах, солдаты, будто в новой, только что полученной форме, экипажи самодвижущихся крепостей не покрытые пятнами мазута… И у всех сверкают пуговицы, пряжки, сапоги, идеально выбритые подбородки, ордена, медали, звезды на погонах… Красота!

Даже самодвижущиеся крепости были вымыты чуть ли не с шампунем.

Правда, где для этих целей взяли воду посреди подмерзшего поля – никто не знал.

Снег топили, наверно.

Войдя в город, Лем охнул: столица преобразилась! Все чистое, сверкающее, везде радостные лица, цветы под ноги бросают… Все махали руками, кричали что-то приветственное, девушки подбегали и целовали в щеки солдат, солдаты в ответ (пусть и с трудом) сохраняли напускную серьезность.

Войско торжественным маршем прошло через весь город и направилось в расположенные рядом воинские базы – уж слишком много солдат было. Все в столичных бараках попросту не поместились бы.

Однако те, кто возглавлял парад (император и его свита), остались на площади: они взошли на специально сооруженную трибуну и приветственно помахивали всем руками.

А мимо шли ровные ряды пехоты, кавалерии, артиллерии, проползали боевые машины…

Периодически некоторые пехотные корпуса начинали петь какие-то строевые песни. Горожане радовались и били в ладоши.

Особенно когда песни были не очень цензурного содержания.

После того, как войско ушло из столицы, император обратился с речью к жителям столицы. Лем стоял рядом и слушал, глядя в толпу. То тут, то там он замечал знакомые лица: вот сосед по дому, а вот – одногрупник. А с этим – играли вместе в детстве. А вот эту девушку он видел давным-давно… Не помнит, где.

Тем временем, император разглагольствовал – иначе и не скажешь. Язык у Альберта подвешен был знатно, поэтому его речь затянулась почти на сорок минут. В ней он благодарил всех жителей империи за помощь: и тех, кто отправился на фронт, и тех, кто работал в тылу. Тех, кто готовил еду и плавил сталь. Тех, кто проектировал и конструировал самодвижущиеся крепости. Тех, кто отливал пули и ядра, тех, кто поднимал на ноги раненых…

Смеркалось. Становилось холодно просто торчать на одном месте. В тайне Лем уже жалел, что не ушел с остальной пехотой – сидел бы сейчас в теплой казарме и размышлял, что сделать первым: принять горячую ванну или все же выпить чаю?

Холодно было – кошмар.

Император закончил свою речь только тогда, когда небо над столицей прорезали медленно летящие самолеты – завершающая часть парада – демонстрация боевой авиатехники.

Для тех, кто никогда не видел самолетов, зрелище было и правда завораживающее.

Видя, что речь окончена и император направляется во дворец, люди стали потихоньку расходиться. Вечером планировалось официальное всенародное гуляние.

– Лем?

– Да, император.

– Свободен на три дня, – сказал Альберт. – Топай до дома, но через три дня чтоб как штык у меня был. Понял?

– Так точно! – ответил Лем и тут же круто развернулся на каблуках и пошел в сторону своего дома.

Впрочем, родители догнали его примерно через сто метров – оказывается, они тоже были на параде и все не решались подойти к сыну – ишь какой видный стал! В грозной форме, в большом чине, да еще и лицо, приближенное к императору! Стоял там, щеки раздувал…

По пути к дому Лема нагнала Роза. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся… Она догнала идущих и, увидев это, родители Лема тактично замедлили шаг, чтобы молодые люди ушли чуть вперед и могли поговорить наедине.

– Лем! – крайне жизнерадостно крикнула Роза и… бросилась ему в объятия.

– Роза! – с идеальной точностью скопировал ее интонации Лем и картинно поднял Розу на руки, закружив ее на месте. Когда он вернул ей точку опоры, ее слегка повело и Лем внутренне злорадно усмехнулся.

– Как дела твои? – спросила девушка и, не дождавшись ответа, протараторила: – Ты – герой! Вернулся – и ни пылинки на тебе (Лема удивило это словосочетание)! А орденов-то сколько! – тут она ткнула пальцем сначала в погоны, а потом в грудь парня. Это озадачило Лема еще больше. Очевидно, Роза считала, что звезды на погонах – это тоже ордена. – Через всю войну прошел, можно сказать, что мне лично жизнь спас! – она расцеловала старого друга в щеки. Лем молчал. – Да еще и связями какими обзавелся! И чин у тебя – не меньше капитана наверно, да? – «Вот, подходим к сути вопроса» подумал Лем. Иииии оказался пррррррав! – Ах, я была такая дура, знаешь? Связалась с какими-то дураками и неудачниками, – «При последней нашей встрече она говорила немного другое» – вновь подумал Лем. – Зря я с ними общалась, правда? – «Человек, так быстро меняющий друзей, не заслуживает доверия!» – всплыла у Лема в голове неизвестно чья цитата. Звучала она шаблонно, но он счел ее уместной. – Лем, я одумалась, – Роза вдруг стала крайне серьезной. Она остановилась и повернула к себе все еще молчавшего Лема. – Правда одумалась. Села, подумала: с кем я сейчас общаюсь, с кем общалась, что тогда тебе наговорила и, ты знаешь, почувствовала себя такой… Стыдно стало, в общем, – неловко закончила она. – Лем, ты меня простишь? Ведь простишь же?

О, сколько наивности способен влить в свой голос человек, искренне верящий в нерушимость собственной хитрости! Свято убежденный в том, что владеет словами не просто мастерски, но прямо-таки божественно! И, тем более, пытающийся выставить дураком своего собеседника.

Роза делала это крайне неумело. Она выжидающе смотрела на Лема и глаза ее выглядели точь-в-точь как у провинившегося щенка.

Лем молчал.

– Ну не молчи же! Ну! Скажи хоть что-то! – первой не выдержала Роза.

Лем помолчал еще пару секунд, приобнял Розу за плечо, улыбнулся, и ласково шепнул ей в ухо:

– Пошла на х*й.

И ушел домой, вместе с родителями, которые не сказали ему ни слова, не задали ни единого вопроса о произошедшем. Все трое оставили молчащую, словно громом пораженную, Розу посреди улицы.

А в небе взрывался фейерверк, отовсюду слышались песни, музыка, смех, радостные голоса… Столица гуляла.