За звёздным горизонтом

– Уверена? – на всякий случай уточнил Гордей.

– Совершенно, – без тени сомнения ответила Алисия, – биосфера ведь проектировалась в том числе с учётом этих рисков. Я вчера заморочилась и проверила. Ты представляешь во что мог бы превратиться корабль, полный безвольных нестареющих наркоманов?

Гордей поёжился. Всё-таки нужно быть бесконечно благодарным всем этим людям, которые проектировали «Москву». Они умудрились предусмотреть даже далеко не очевидные нюансы.

– Есть мысли, откуда эти вещества могли взяться? – Спросил Гордей.

– Нет, – Алисия пожала плечами и с явным сочувствием посмотрела на него, – не имею ни малейшего представления. По мне так это теоретически возможно только на центральном синтезаторе, но, повторюсь, такие вещи строго-настрого блокированы.

«Значит, кто-то нашёл способ обойти блокировку», – подумал Гордей про себя, но благоразумно промолчал.

– Коммуникатор удалось найти в одежде? – спросил он после небольшой паузы.

– Нет, – Алисия покачала головой, – возможно, он упал в низ. Тогда надо проверять ремонтных ботов.

– Ясно. Спасибо, – кивнул Гордей.

– Это всё? – Спросила Алисия, – вот, поговорила с тобой, и на самом деле захотелось кофе. Кстати, кофеин – тоже наркотик, в курсе?

– В курсе, – кивнул Гордей, – и спасибо Комитету по науке, что оставил нам простые радости жизни, вроде кофе и алкоголя.

Алисия широко улыбнулась, продемонстрировав ровные белые зубы.

– В пятницу предлагаю выпить за их здоровье!

– Ещё один вопрос – при осмотре тела ты никаких ран в области шеи не заметила? Может, что-то необычное?

Врач посмотрела на него с интересом.

– Так. Похоже, я начинаю тебя уважать ещё больше, – вдруг призналась она, – ты задаёшь правильные вопросы, значит, занимался делом всё это время.

В этот раз улыбнулся Гордей.

– Да, у неё рассечены мышцы и связки под челюстью, с правой стороны, – сказала Алисия, – будто кто-то задумал отрезать голову, но в последний момент передумал.

– Ясно, – кивнул Гордей, – на этом всё. Спасибо! Я наберу тогда ближе к вечеру, уточню по вскрытию.

– Набирай, – кивнула Алисия, – и работай иди, Пинкертон!

Врач отключилась. Гордей нахмурился, пытаясь вспомнить, кто такой Пинкертон. Лезть в энциклопедию было лень. В конце концов, он решил, что это кто-то из знаменитых полицейских прошлого, и вышел из своей каюты.

Жилище Нины было всего на один уровень выше, так что путь не занял много времени.

Возле её каюты Гордей огляделся. Индикаторы над соседними дверями светились красным – значит, люди разошлись по рабочим местам. Хорошо. Чем незаметнее на этом этапе будет его работа, тем лучше.

Он активировал свою метку и замок послушно щёлкнул, реагируя на предоставленные ему Управлением полномочия.

Каюта была стандартной: холл с вешалкой для одежды, подставка для обуви, очиститель с термосом… вроде всё на своих местах. На вешалке висит спортивная куртка. На борту весной такие носят ранним утром, когда климатическая система имитирует свежесть. И кислородный прибор – стандартный, из аварийного запаса. Точно такой же как тот, который он вытащил из аварийной ниши по пути на место происшествия. Вот это было необычно: Гордей внимательно осмотрел аппарат и сфотографировал его. Показатель ёмкости патрона с кислородом стоял на нуле. Это было ещё более странно. Он натянул перчатки и спрятал прибор в специально приготовленный полимерный мешок.

Гостиная была выдержана в непривычных Гордею розовых тонах. Она напоминала то ли кусочек мифического Зефирного царства, то ли внутренности розового плюшевого пони.

Поморщившись, он начал осмотр. Следов было мало – похоже, успели потрудиться автоматические уборщики. Он мысленно обругал себя последними словами, что вчера не сообразил отключить уборку каюты. Но сейчас с этим уже ничего поделать было нельзя.

Коммуникатор нашёлся в прикроватной тумбочке. Он был включен и заряжен, а на экране горели значки трёх не отвеченных вызовов.

Гордей нахмурился. Ну точно. Её ведь искать будут – коллеги, руководство… конечно, Управление найдёт, что ответить на первых порах, это ведь их зона ответственности, а не его. Но слухи всё равно пойдут. Значит, времени у него совсем не много. Что будет делать руководство, когда информация просочится? Изоляция? Карантин? Тотальная проверка на полиграфе? Пока что не хотелось об этом думать, но такой вариант вовсе не был фантастическим.

Он снял блокировку с прибора и углубился в чтение сообщений.

Личная жизнь погибшей была на удивление бесцветной. Подруг своего пола нет, только коллеги. Два-три постоянных партнёра, под настроение, видимо. Никаких пятничных вечеринок, квестов в вирте или других обычных для экипажа развлечений. Это не говоря о таких веяниях, как тёмная комната.

Зато на рабочем столе в качестве фона уже знакомая Гордею фотографию. Тот самый парень, последнее письмо от которого пришло вчера.

С партнёрами всё равно придётся поговорить, поэтому Гордей запросил данные о них на свой коммуникатор.

Тот, с кем она чаще всего встречалась, входил в навигационную группу. Математик. Две подтверждённые дубль-специальности: мануальная терапия и экология. Неожиданное сочетание! Гордей открыл фотографию, вложенную в личное дело, и сразу всё встало на свои места. Навигатор был очень похож на археолога. Глаза другие – но черты лица, брови… почти копия. Он смутно помнил, что, кажется, пересекался с ним несколько десятилетий назад, когда увлекался историческими квестами. Возможно, они были в одной команде.

Другие два любовника Инны были полными противоположностями друг друга: высокий худощавый парень, блондин. Очень молод биологически. Не так, как Белла, но всё равно – не больше двадцати одного. Второй – коренастый брюнет с большими залысинами и густой бородой, биологически, пожалуй, даже старше Гордея. В оставшихся волосах у него была седина.

«Забавные у тебя вкусы», – подумал Гордей, пролистывая сообщения от любовников. Большинство не представляли никакого интереса, у него самого содержание личной переписки примерно такое же: комплименты, пошлости, мелкие обиды, примирения… в общем, всё то, что позволяет чувствовать себя живым человеком.

А потом он наткнулся на сообщение от навигатора, которое пришло вчера утром:

«Твоё время пришло. Я готов выполнить просьбу».

И всё. Больше никаких пояснений. Вроде бы ничего особенного, речь могла идти о чём угодно – от массажа до анального секса, но Гордею не понравился его тон. Он резко выбивался из настроения других сообщений – даже тех, где они ругались. Для порядка он пролистал переписку за пару недель, чтобы найти хотя бы намёк на то, о чём могла идти речь. Но ничего подобного он так и не обнаружил.

Гордей выбрал в коммуникаторе приоритетный контакт Координатора и нажал на вызов.

Григорий ответил не сразу. Но всё-таки, спустя пять гудков, на экране появилось его недовольное лицо.

– Слушаю, – буркнул он, фокусируя взгляд на своём коммуникаторе, – а, это вы, Гордей… есть новости?

– Нужная санкция на возможное применение парализатора, – сказал он.

Оружие на борту было строжайше запрещено, однако на складах имелся небольшой запас спецсредств на случай опасного нарушения общественного порядка. До сих пор, с самого старта, этот запас не использовался и не вскрывался.

– Нашли подозреваемого? – заинтересовался Координатор.

– Возможно, – кивнул Гордей, – необходимо задержание для допроса. Я не могу гарантировать, что он последует со мной добровольно.

– Личность?

– Евгений Петров, навигатор, – ответил Гордей.

– Вот как… – Координатор задумался на секунду, но потом всё же ответил: – решение под мою ответственность. Берите то, что вам нужно. Только не затягивайте, через час выключение двигателей, передвижение по общественным местам будет запрещено.

– Да, я в курсе, – кивнул Гордей, – спасибо.

Записи экипажа, файл 047892

Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»

Когда пошли слухи о первой волне демобилизации, Егор Петрович вызвал меня к себе на личную беседу. К тому времени батальон уже был расквартирован в глубоком тылу, под Челябинском, где когда-то был укрепрайон Вечных. Теперь уцелевшие здания и сооружения ремонтировали. Говорят, тут собирались оставить дивизию постоянной готовности, в состав которой должен был войти и батальон, который, скорее всего, будет сокращён до взвода. Не самая плохая перспектива; всяко лучше, чем заниматься оборудованием базы хранения.

Комбат выглядел необычно воодушевлённым. И вообще – в последнее время его поведение сильно поменялось. Нельзя сказать, что он стал более мягким, вовсе нет. Но каким-то… более человечным, что ли?

– Присаживайся, Гордей, – сказал он не по уставу после моего доклада, – поговорить надо.

Сердце у меня застучало чуть быстрее. Неужели и правда – дембель? Можно будет, наконец, скинуть эту опостылевшую форму, забыть про уставные обращения и распорядок дня…

– Долго тянуть не буду, – проговорил он, когда я занял стул с высокой спинкой, стоящий напротив его рабочего стола, – твой командир взвода накатал представление в Академию. И, в целом, с заявленными характеристиками я согласен. Нашей будущей армии нужны такие офицеры.

От неожиданности я даже рот приоткрыл. Кем только я не представлял себя после окончания Гражданской – но точно не военным! Да, я старался быть на хорошем счету, но в боевых условиях это ведь вопрос выживания, тем более в разведке.

– Вижу, удивлён, – продолжал комбат, – это хорошо, что сразу в пляс не бросаешься. Поэтому вот что: я дам тебе время подумать до завтра. Это дело такое, серьёзное. Никто на тебя давить не будет, и взводному не позволю. Офицерство – это совсем не то же самое, что служба на войне. Туда пойдут лучшие из лучших, в чью задачу будет входить бережное сохранение всего полученного кровью опыта. Понимаешь?

Я понимал. Только язык почему-то присох к нёбу, поэтому вместо уставной формы ответа я только автоматически кивнул.

– Теперь свободен, – улыбнулся комбат, – завтра жду, как соберёшься.

– Есть, – всё-таки смог выдавить я, поднимаясь.

В располаге возле моей койки на табуретке сидел Колька и читал книгу. Настоящую, бумажную, завёрнутую в пластиковую обложку. После той вылазки в логово вечного мы как-то сблизились, и теперь он ждал новостей после вызова.

Увидев меня, он поднялся и, воровато оглядевшись, подошёл и шепнул на ухо:

– Ну что? Дембель?

Я отрицательно помотал головой. Коля разочарованно вздохнул.

– Ясно… значит, ждать ещё, – сказал он и тут же добавил, будто спохватившись: – так чего вызывал-то? Собираются сержанта давать?

– Не совсем, – ответил я, и вздохнул, – наши отцы – командиры решили, что я достоин большего.

– В смысле? – Захлопал глазами от удивления Колька, – какого большего? Старшего сразу?

– В Академию представление делают, – признался я.

У Кольки глаза вспыхнули.

– Ну нифига себе новости! Я слышал, на подразделения разнарядки спускали… когда едешь?

– Не знаю пока, – сказал я и признался, – если честно, я вообще не уверен, что оно мне надо…

Коля сел обратно на табуретку, глядя на меня со смешанным выражением недоверия и удивления.

– Вот те раз… – сказал он, – да как от такого отказаться можно? Многие сейчас мечтают на службе остаться. Как-никак всё налажено. На гражданке сейчас не сладко, сам понимаешь. Страну восстанавливать надо.

– Понимаю, – кивнул я, – об этом как раз и думал…

Тут я услышал шаги за спиной. По «взлётке» спешил дневальный.

– Захаров, к комбату! – сказал он, когда подошёл ближе, после этого развернулся и пошёл обратно на тумбочку.

Мы с Колькой переглянулись.

– Эй! – окликнул я дневального, – я ж был только что!

– Снова зовёт! – ответил дневальный не оборачиваясь.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как пожать плечами и вернуться в кабинет комбата.

В этот раз Егор Петрович был не один. Рядом с ним, в пол-оборота сидел незнакомый мне подполковник в лётной форме. Ещё одно заманчивое предложение о поступлении? «Дембель ещё не наступил, а на мою тушку уже столько кандидатов», – с неудовольствием подумал я, докладывая по форме о своём прибытии.

– Садись, Захаров, – кивнул Комбат.

Мне показалось, или у него в глазах было что-то вроде растерянности? Да что тут происходит?

– Рад познакомится, – улыбнулся лётчик, протягивая мне ладонь. Я пожал руку, которая оказалась сухой и крепкой, – наслышан о вас.

«Ну точно – свататься приехал», – подумал я. И ошибся.

– Нам нужна ваша помощь, – необычно мягко проговорил подпол, – дело особой важности, на контроле у Революционного комитета.

У меня сердце пропустило удар. Кажется, я понял, кто такой этот «лётчик». Контрразведка в наших войсках – одна из мощнейших, но при этом совершенно незаметных структур. Иначе мы бы ни за что не выиграли Гражданскую. Каждый из нас так или иначе сталкивался с этими ребятами, особенно после вылазок «за флажки», как у нас говорили. До сих пор это было всего лишь не самой приятной обязанностью.

«Что, блин, я сделал не так?» – лихорадочно размышлял я, припоминая подробности последних боёв.

– Вы не волнуйтесь только, – елейно улыбнулся подпол.

Почему именно «елейно»? Понятия не имею. Кажется, это что-то с религией связанное. Почему, когда я нервничаю, мне всякие заковыристые слова приходят в голову?..

– Давайте сразу к делу, – как-то резко подпол вдруг стал серьёзным; в его голосе прорезались стальные нотки, – ситуация следующая. Мы выявили внедрённого агента подполья Вечных. Слышал про такое?

Я кивнул. Каждый слышал о подполье; в освобождённых городах мамы им детей пугают.

– Мы могли бы взять его на месте, но тогда не останется возможности перехватить его канал связи. Этот агент завтра в составе группы кандидатов от части отправляется на станцию, где сядет на поезд, следующий по маршруту «Челябинск-Москва». Агент очень серьёзный, поэтому посадить в тот же вагон и тем более в то же купе наших сотрудников мы не можем. В части они известны. Новых людей привлекать тоже не желательно. Нам нужен кто-то с послужным списком. Понимаешь? Чтобы вести наблюдение и при обнаружении признаков подготовки сеанса связи дать нам знать. Как я понял, ты в составе той же группы тоже едешь в Академию, так?

Я беспомощно посмотрел на комбата. От ответил твёрдым взглядом исподлобья и едва заметно кивнул.

– Да, – сказал я, – еду.

– Вот и отлично, – снова улыбнулся подпол, – давай поговорим о технических деталях. Времени на подготовку у нас нет, но твой командир говорит, что ты смышлёный парень. Разберёшься.

Пассажирские самолёты были роскошной редкостью. Почти весь парк был потерян во время Революции Сознания, а во время Гражданской наращивание темпов их производства не было приоритетом. Конечно, кандидатов можно было отправить в Москву грузовым бортом, но в военно-транспортной авиации Революционных сил царила неразбериха, связанная с готовящейся реорганизацией, и согласование маршрута с путевыми листами было делом не быстрым.

К тому же, не факт, что кандидаты прибыли бы на место прохождения вступительных испытаний раньше: расписание ВТА кроилось на живую нитку, и борт, который планировался на Москву, легко могли переставить куда-нибудь на Магадан, а то и вовсе в дружественные страны.

При этом поезда были самым надёжным и точным видом транспорта, так что выбор именно этого способа доставки кандидатов тыловыми службами был очевиден.

Мы сели в состав в Чебаркуле – до него было ближе, чем до Челябинска, но всё равно пришлось трястись четыре часа в кузове грузовика по ухабистым лесным просёлкам.

Состав не был новым. Большинство вагонов ещё со времён до Революции, но купе содержались в хорошем состоянии: на окнах – чистые занавески, все туалеты работают, даже кондиционер включили, когда ближе к обеду стало жарковато. О чём ещё можно мечтать?

Парень, за которым мне нужно было наблюдать, ехал со мной в одном купе. Он был танкистом из соседнего полка нашей дивизии. Черноволосый, смуглый, приземистый, с весёлыми карими глазами – он сразу располагал к себе. Ему досталась верхняя полка, по диагонали от моей нижней. Ещё купе с нами делили два бойца из штурмовой пехоты, оба – сильно старше меня. Им было лет по двадцать пять, один даже бороду носил.

Как только поезд набрал скорость, старшие ребята откуда-то достали мутную бутыль самогона и начали праздновать отъезд. Такое, конечно же, не приветствовалось, но состав формально не принадлежал военному ведомству, поэтому никакого надзора военной полиции и комендатуры тут не было.

– Ну что, парни? – спросил бородатый, который сидел рядом со своим товарищем на его полке, – с нами или как?

– Как звать-то кстати? – вмешался другой, – я Максим, он вот Павел.

– Гордей, – сказал я, протягивая руку.

– Митька, – ответил предполагаемый агент Вечных, спускаясь с верхней полки, – ребят, я б с удовольствием, но такое дело – у меня аллергия на спирт. Даже от пива могу волдырями покрыться. Такое дело… – он грустно вздохнул.

– Ясно, – пресным голосом ответил Максим, – значит, комиссию не пройдёшь.

Из-за тона было непонятно, шутил ли он или говорил серьёзно. Митька беспомощно и даже жалобно посмотрел на меня. Почему-то в этот момент мне очень сильно захотелось, чтобы контрразведчики ошиблись. Чтобы подозрения оказались ложными.

– Да шутит он, – рассмеялся Павел; Макс в этот момент тоже улыбнулся.

– Так, а у тебя будут отговорки? – Спросил он у меня.

– Нет, – ответил я, – не будут.

– Значит присоединишься?

– Извините, ребят, но нет. Просто не люблю я это дело.

– Ты из разведчиков, что ли? – прищурился Павел.

– Ага, – кивнул я.

– Ясно. Да, у вашего брата другое к этому делу отношение. Слышал. Ну да ладно – нам больше достанется, – он подмигнул соседу.

Кроме бутыли с самогоном, попутчики достали пару пехотных сухпайков и распаковали их. В купе запахло тушёнкой.

– Но вообще я голодный, – сказал я, доставая собственный сухпаёк, – давайте хоть поужинаем вместе.

Макс кивнул, улыбнувшись. Митька как-то ловко и незаметно тоже пристроился рядом со мной.

– За Революцию! – произнёс тост Павел после того, как разлил самогон по гранёным стаканам в подстаканниках.

– За наших! – синхронно ответили мы.

Я стукнул кулаком по стаканам парней, потом приступил к ужину.

Расслабившись, ребята начали травить байки. Потом вспоминать курьёзные ситуации. После этого дошло дело и до более тяжёлых воспоминаний. Тосты за погибших товарищей. Разговоры становились всё менее весёлыми и постепенно стихли.

Наконец, Максим начал убирать пустые консервы обратно в пластиковый контейнер сухпайка.

– Ладно, – сказал он, – надо ещё отоспаться будет. И готовиться. На месте надо быть в форме.

Павел кивнул в ответ.

За окном сумерки позднего вечера становились настоящей ночью. Я включил свет для чтения над своей полкой и помог собрать мусор.

– Я вынесу, – сказал я, собирая контейнеры.

– Давай, – кивнул Максим, после чего вытянулся на своей полке.

– Я с тобой! – Митька поднялся, освобождая мне проход, и открыл дверь купе.

В коридоре было свежо и даже прохладно. Кондиционеры продолжали работать на полную мощность, хотя солнце давно зашло. Двери остальных купе были закрыты. Всё правильно: ребята отсыпаются, пользуясь возможностью. Это нам попались беспокойные попутчики постарше… хотя было ли это случайностью? Не могу точно сказать – от ребят из контрразведки можно было ждать чего угодно.

Я смотрел на Митькин затылок. Он шёл по коридору осторожной, крадущейся походкой, ловко подстраиваясь под колебания раскачивающегося вагона. Это продолжалось пару секунд, а потом он, после очередного толчка, вдруг налетел боком на поручень. Тихо выругался, и дальше пошёл так, как ходят обычные люди, придерживаясь рукой за стенку.

Во время инструктажа подполковник предупреждал меня, что агент обладает определённым набором специальных навыков, чтобы я был осторожен и ни в коем случае не вступал с ним в непосредственное столкновение. За время посиделок я как-то расслабился и почти уверил себя, что Митька нормальный, а подозрения насчёт него – это какая-то ужасная ошибка.

Спустя ещё несколько секунд я уже не был уверен, что его особая походка мне не померещилась. Подсознание от нервного напряжения иногда способно делать странные вещи.

Будто почуяв взгляд, Митька обернулся.

– Идёшь? – спросил он.

Я кивнул в ответ и, поправив контейнеры так, чтобы они не вывалились по дороге, пошёл вслед за ним.

В какой-то момент я вдруг остро ощутил себя на его месте. Наверно, сказался опыт разведчика. Каково это – быть в окружении врагов и продолжать делать своё дело, несмотря ни на что? Улыбаться им, шутить и балагурить – зная, что в любой момент ты готов убить того, кому улыбаешься? И так день за днём…

Сложно. Но человек способен адаптироваться ко всему.

Должно быть, Митька сейчас ищет способ безопасной связи. Угадывает момент. Это не так просто, как кажется. Контрразведчик говорил, что агенты отказались от использования радиосвязи. Их научились пеленговать очень быстро и эффективно. Устроить лазерную передачу через окно движущегося поезда – это тоже из разряда фантастики. Остаются только физические носители.

Окна в вагоне не открываются. Тамбуры на стыках тоже невозможно использовать из-за слишком большого риска повредить контейнер. Остаются только станции.

На каждой остановке по пути следования будут работать команды контрразведчиков. Тут моя помощь не требовалась. Подполковник был почти уверен, что именно там произойдёт попытка связи, но я бы об этом узнал только после того, как Митька не вернулся бы обратно в купе.

Моя помощь нужна была только на тот случай, если вдруг агент задумал что-то совсем неожиданное. Нужно было подмечать странности в его поведении и попытаться зафиксировать попытку передачи, которая могла бы последовать. На прямой вопрос: «А как она может выглядеть, эта попытка?» контрразведчик, нахмурившись, ответил: «Как угодно. Прояви фантазию».

Ещё он просил отслеживать все контакты Митяя в поезде – на случай, если вдруг среди пассажиров или проводников затесался подельник. По его словам, это было крайне маловероятно, перед операцией всех тщательно проверили, но абсолютной гарантии не мог дать никто, даже они.

Я с тоской бросил взгляд на то место, где когда-то внутри вагона была установлена камера. Конечно же, теперь на её месте торчала уродливая заглушка. Системы видеонаблюдения массово уничтожались в первые месяцы после Революции, и до сих пор власти не решались снова начать их внедрение, даже на основе аналоговых технологий.

Мы дошли до конца вагона и по очереди опустили мусор в контейнер.

– Надо бы умыться перед сном, а я мыльно-рыльные в купе забыл… растяпа! – сказал он, словно извиняясь.

Я посмотрел в окно, на мелькающий сумеречный лес, залитый дымчатым туманом, едва подсвеченным ущербной луной.

– Да рано ещё вроде, – сказал я, посмотрев на часы; стрелки показывали половину десятого, – наверно, я бы почитал ещё, всё-таки готовится надо…

– Не знаю, в первый день надо немного дать слабину, – ответил Митяй, – чтобы пружина не лопнула.

Он подошёл к окну и опёрся на поручни.

А я вдруг поймал себя на том, что мучительно хочу узнать, что происходит у его в голове. Почему до сих пор он продолжает выполнять программу уже несуществующей власти Вечных. Может, сам рассчитывает на укол?.. неужели всё ещё верит, что такое возможно?

– Я боюсь гражданки, – вдруг сказал он, не поворачиваясь ко мне, каким-то тяжёлым тоном, будто выдавливал из себя слова.

– Что?– растерянно переспросил я.

– Боюсь, что смысла во всём этом больше не будет… – сказал Митяй, – в бою ведь всё просто: есть ты и есть противник. Тебе надо выжить – а для этого необходимо уничтожить его. Всё остальное вторично, так?.. А сейчас что за время наступает? Кто знает? – он вздохнул, – а ты почему решил на офицера идти?

– Да просто всё, – ответил я, – голодать больше не хочу. Я до того, как попасть в добровольцы, улицы успел хлебнуть. Сейчас на гражданке ведь неустроенность. Куда мне податься? Рабочим? А вдруг не возьмут? Потребуют, чтобы ПТУ закончил… а на что жить, пока учишься? Нормальным ребятам семьи помогают – а мне? На стипендию?

Митяй посмотрел на меня заинтересованно.

– Так даже… – проговорил он, – говорят, за вечных тоже воевали ребята, которые просто жить хорошо хотели. И не важно, что не так долго, как их хозяева…

– Ты к чему это? – просил я, сжимая кулаки.

– Что? – будто спохватился Митяй, – а, ни к чему. Не бери в голову.

Я хмыкнул и направился обратно в купе. Потом понял, что оставлять его одного в коридоре было бы не разумно – вдруг он и правда в тамбур полезет или ещё что в таком же духе? – и остановился возле висевшего на стене расписания. Сделал вид, что погрузился в его изучение, сверяясь с часами.