Полная версия
Кнопка
Два трека с альбома имели недурный успех, и некоторое время занимали места в тройке лидеров. В их следующую встречу директор станции дал Нику телефон своего давнего знакомого, и так Ник неожиданно для себя стал резидентом в одном из ночных клубов – площадке пусть и не самой центровой, но довольно известной. Но торговлю в палатке он не оставил, и на то были свои причины.
Может, кому-то это покажется странным, но это дело было ему по душе. Нику нравилось, что, несмотря на серьезную конкуренцию, у него всегда было больше всех покупателей. Были, невзирая на околовокзальную суету, и постоянные клиенты, из числа пассажиров пригородных электричек, ежедневно приезжающих в город на работу. Были и те, кто приезжал в обеденный перерыв перекусить именно к нему. Заходили и избалованные жители близлежащих домов, коренные манерные горожане. И молодые, и взрослые, и даже парочка совсем уж пожилых пенсионеров, выглядевших как почтенные преподаватели консерватории, расположенной относительно неподалеку.
Конечно, для этого ему пришлось немало потрудиться. В свое время он долго препирался с владельцем палатки, спокойным, заметно уставшем от жизни лицом славянской национальности лет эдак пятидесяти пяти, по поводу качества поставляемых продуктов – и в конце концов выиграл этот спор. Ник настоял, чтобы мясо закупалось парное, свежайшее, на ближайшей подмосковной птицефабрике, а соус, ранее состоявший из дешевого дрянного кетчупа и сомнительного подобия майонеза, теперь он мастерил самолично. Покупал правильные ингредиенты, добавлял набор специй, крепкие малосольные огурцы и помидорчики черри, и простенькое блюдо, продававшееся на каждом углу, вдруг обретало свой особенный вкус. Хозяин палатки был доволен, тем более что за дорогой соус Ник доплачивал из своего кармана – правда, и выручка теперь была такой, что с лихвой компенсировала все эти расходы.
Хозяин привокзальных палаток был личностью интересной. Торговую профессию свою он именовал не иначе как «лавочник». У него было два устоявшихся пунктика. Первый – это забавная манера устало прикрывать глаза во время общения с этим миром. Так он поступал и со своими друзьями, и с проверяющими органами, и собственными продавцами, среди которых попадались порой студенты, а то и выпускники не самых захудалых учебных заведений.
Второй пунктик – хозяин любил в самый разгар торговли отвлекать своих работников от выполнения их непосредственных обязанностей.
– Я, конечно, университетов не кончал, – говорил он, встав к прилавку со стороны улицы и прикрывая набрякшие веки, – но кое в чем могу разобраться. Вот прадед мой – сам лавку держал, отец его – тоже, а внуку только наследство передали, как полагается – тут все и отобрали. И только сейчас вот я пытаюсь былое дело семейное восстановить. Ты думаешь, легко это?
– Думаю, нет, – терпеливо отвечал Ник, лишь бы только отвязаться, тем более очередь уже проявляла некоторое нетерпение.
– Вот и я так считаю, – кивал лавочник и надолго задумывался. – Ты вот парень образованный, а попроси тебя съездить в банк, с платежками разобраться – не сможешь ведь?
– Не смогу, наверное. – Ник думал сейчас, что это тот самый случай, когда непосредственный начальник одновременно и прав, и мешает выполнять им же поставленный план. – Меня просто этому не учили.
– То-то и оно. – Тот качал головой, опять смежив веки. – А я вот могу, почему-то. И прадед мой при желании легко бы разобрался. В него я пошел. Уж если решил стать торговым человеком, да настоящим – хочешь не хочешь, а уметь должен все.
Разговоры такого рода происходили, как правило, после какого-либо экзистенциального потрясения. Съездит, например, потомственный лавочник к коллеге за рубеж, посидят они крепко в крохотной пивной, и тут, как назло, выяснится, что именно эту неказистую харчевню потомки основателя держат лет семьсот эдак подряд – и не закрывалась она никогда, несмотря на многие войны, бурную смену флагов, симпатий, и общественных настроений.
Конечно, Нику страдания пожилого лавочника поначалу были в диковинку. Потом привык, но не переставал уважительно удивляться. Поди ж ты… Один переживает, что славы нет или достатка, другой – что дело не развивается, третий умеренно грустит, что в космос вряд ли слетает, но тут тоскует человек и мается душой об утраченной с век назад паршивой мясной лавчонке…
И неизвестно еще, пожалуй, чьи переживания оказались бы на поверку сильнее.
Сегодня был день как день – длинным острым ножом Ник срезал тонкие полосы прожаренного мяса, проворно, что твой повар, крошил черри, крутил в кульки тонкий лаваш, принимал деньги и отсчитывал сдачу. Внимание его привлек серьезного вида пожилой мужчина, одетый в хороший костюм и галстук. Раньше он его здесь не видел, но лицо покупателя показалось знакомым – только Ник не мог припомнить, откуда.
– Спасибо, – произнес тот, принимая теплый сверток с фаст-фудом, и протянул Нику крупную купюру. – Сдачи не надо.
Ник немного растерялся. Такое здесь случалось нечасто. Здесь как-то не было принято сорить деньгами.
– Подождите, я сейчас сдам… – но мужчина уже отошел от палатки и встал в стороне, уступая место новому покупателю.
Ник попросил напарника подменить его. Но пока он набирал необходимую сумму, странный покупатель уже исчез.
Вечером, после работы, сидя в своей комнате, Ник сидел перед компьютером и в который раз разглядывал свою находку. Необычный предмет с кнопкой внутри. Он и притягивал и отталкивал одновременно. Что это может быть? И почему так совпало, что кнопка попала к нему в руки в тот день, когда погиб – а точнее, бесследно исчез его, пожалуй, единственный настоящий друг. Он взял в руки телефон и набрал номер из памяти.
– Привет.
– Привет.
Голос подруги Мэм звучал как всегда бесцветно, безэмоционально. Еще один человек, которому эта жизнь по определению скучна и неинтересна. Хотя кому-кому, но ей жаловаться было грех – квартира в центре, хорошая машина, внешность на восемь с плюсом. Двое парней, с которыми она поддерживала постоянные отношения. Но вот бывает же – апатия ее второе имя. И это в двадцать семь с копейками лет.
– Не хочешь кофейку выпить?
– Давай.
– Через час нормально?
– Оки.
Они встретились в кофейне, где обычно пили кофе друг и Мэм. Это было одно из их мест. Центр города, тихое место. Никогда не подумаешь, что рядом надрываются вечерние пробки, и, чадя выхлопными газами, нервничают запертые в машинах уставшие люди.
Подруга Мэм разительно отличалась от девушки друга, аспирантки. Напротив, это был человек, как никто другой знающий свою цену – даже если эта оценка не всегда совпадала с мнением окружающих. Вот и сейчас, разговаривая с Ником, весь ее вид говорил о том, что она буквальным образом снизошла. Лень, равнодушие, легкий цинизм – вот ее фирменный устойчивый образ.
Впрочем, Ник знал ее давно и не обращал на эти пустяки внимания. Он знал, что Мэм считала подругу, несмотря на все ее причуды, далеко не безнадежной, другое дело, что ее следовало направлять – сама она сколько-нибудь достойное занятие найти была не в состоянии. Но стоило ей подкинуть здравую идею насчет помощи приюту бездомных животных, или спасению заповедника, или еще что-то в этом роде – и подруга занималась вопросом с энергией и завидной самоотдачей. Удивительно, но факт. Но это только в случае, если ее кто-то направлял, подкидывал идеи, будил.
Теперь, когда Мэм исчезла, Ник опять видел перед собой полностью безразличное к жизни полусонное существо.
– То есть ты не знаешь, куда она делась? – Он налил ей чаю из белого чайника.
– Понятия не имею. А ты не замечал, что с ней что-то странное творится?
Ник сделал глоток чая и досадливо поморщился. Напиток дня сегодня мог бы быть и получше. Тем более полный чайник здесь стоил столько, сколько зарабатывает иной менеджер за целый день в суетном офисе.
– Вроде нет.
– Вот такой ты внимательный друг. – Девушка лениво придвинула к себе чашку, но пить пока не стала.
Ник помедлил, не найдя что на это ответить. Упрек был ему неприятен.
– Как ты думаешь, что произошло? – спросил он после паузы.
Подруга Мэм пожала плечами.
– Не знаю. Может, в дауншифтинг ударилась, с нее станется. Мне кажется, у нее с головой последнее время не все в порядке было. Ну сам посуди, кто с прислугой дружить будет, шмотки дарить, тусоваться вместе?
Ник только качнул головой, не зная, как ему реагировать на столь явное проявление снобизма. Подруга Мэм, похоже, оседлала любимого конька. Тут был и старый спор, и женская ревность – она полагала, что она и Мэм лучшие подруги, и болезненно переносила, когда Мэм заводила дружбу с кем-то кроме нее.
– К тому же с этой кнопкой дурацкой… – Она отпила глоток и слегка поморщилась – терпкий чай мало того, что был невкусен, так и еще не остыл.
Ник подумал, что ослышался.
– С чем?!.. – Он старался не выдать охватившего его волнения.
– С кнопкой. Мы с ней напились пару месяцев назад, ну она мне страшную тайну и открыла. Есть, мол, кнопка, прикольная такая штука.
Ник слушал затаив дыхание, не перебивая.
– Типа, надоело тебе небо коптить – кнопочку нажал, и нет тебя.
– Как это «нет»? – Ник сглотнул слюну.
– Вот так и нет. – Она взглянула на изменившееся лицо Ника. – Слушай, ну ты-то хоть на этом бреде не зацикливайся. Мало ли что после бутылки виски наболтаешь…
В этот момент Ник увидел своего утреннего покупателя – того, что отказался брать сдачу. Теперь он сидел в другом конце небольшого зала, судя по всему, ожидая свой заказ. Увидев, что Ник смотрит прямо на него, мужчина кивнул ему, как давнему знакомому.
Ник отвел взгляд. Где же он его видел?
– Ты чего, привидение увидел? – подруга Мэм пнула его по ноге. – Странный ты какой-то сегодня.
– Со мной вообще что-то странное происходит последнее время. Еще что-нибудь она рассказывала?
– Да нет. Я особенно и не обращала внимания, перебрала в тот вечер. Как вообще про эту кнопку запомнила, непонятно… Кстати, мы с ней тогда разругались.
– И что, так и не помирились?
– Нет. А зачем ей лучшая подруга, если она со своей дурой-горничной может прекрасно общаться?
В словах ее вновь прозвучала затаенная обида. Она никогда не понимала, как Мэм может дружить с прислугой – девчонкой лет девятнадцати, кстати, неглупой и симпатичной, но все-таки прислугой. Ник знал, что лучшие подруги из-за этого частенько дулись друг на друга.
В этот момент Ник увидел, что мужчина в конце зала внимательно смотрит на них, особенно не скрываясь.
Ему принесли счет, мужчина расплатился и вышел на улицу.
– Привет, дядь, как сам?
– Ничего, ты как?
– У меня шляпа.
Звонок от приятеля застал его в такси.
– Что случилось?
Интонации в голосе приятеля ему не нравились. Просто не нравились и все.
– Следователь предложил тебя сдать.
Ник сглотнул ком в горле. Нажав кнопку, он опустил стекло насколько это возможно.
– И что ты? – голос Ника прозвучал против воли сдавленно.
– Что – я, дядь? Ты взгляд его видел? Пришлось согласиться. Сказал, что в тот день ты всем рулил.
У Ника зашумело в голове, сердце застучало как бешеное.
– Ты знаешь, как это называется?
– Конечно, знаю. Он сказал, что предложил тебе сделку. И что ты обещал подумать.
– Ничего я ему не обещал. И вообще тогда речь шла о другом.
– Ну не знаю. Он мне сказал, что кто первый пойдет навстречу следствию, тот и выйдет сухим из воды. Что мне оставалось делать? Ждать, когда ты меня заложишь?
– Ты придурок, дядичка, – после паузы мертво произнес Ник, стиснув трубку в руке так, что побелели пальцы. – Тебя тупо развели, а ты повелся. Ничего я ему не обещал и сдавать тебя не собирался.
Некоторое время в трубке была тишина. Таксисту, который косился на странного пассажира, Ник, хмурясь, просто махнул рукой – езжай, мол…
– Короче, дядька, двигай из города, – голос в трубке стал тише. – А здесь что-нибудь придумается. Или я как-то этот вопрос урегулирую, или срок давности истечет. Только домой не заезжай, там тебя точно прихватят…
Глава 2
Тихоня
Уже несколько дней он жил у однокурсницы, вздрагивая от каждого звонка в дверь. Надо сказать, однокурсница пользовалась популярностью. Приходила улыбчивая парочка с нижнего этажа, просили присмотреть за канарейкой, пока они съездят на отдых. Приходил долговязый и грустный работник ЖКХ в мятом сиреневом комбинезоне, хотел проверить счетчики. Соседка бальзаковского возраста интересовалась, работает ли Интернет и можно ли отправить мейл дочери. Да что им приспичило всем и сразу?
Свой телефон Ник отключил, всем визитерам ответил вежливым, но убедительным отказом. Не хотел никому открывать дверь, разговаривал через цепочку, объясняя, что он и сам здесь просто гость, не более. Хотя и боле менее постоянный.
Девушка, у которой он остановился, любила его, любила уже много лет, еще с первого курса – но он, увы, не мог ответить ей взаимностью. Сейчас его снова мучила привычная мысль, что он банально использует их отношения в корыстных целях. И как всегда Ник был уверен, что она ему ни в чем не откажет.
В тот день, когда он узнал об обрушившихся на него неприятностях, первым делом позвонил домой и предупредил родителей, что уезжает выступать в другой город. Нет, домой заехать не успевает, ехать предложили неожиданно, и принимать решение пришлось на ходу. Ничего ему не нужно, все необходимое купит себе на месте. Неизвестно, поверили ли родители, но, по крайней мере, не будут волноваться.
С однокурсницей, симпатичной, худенькой тихоней (так он ласково звал ее про себя), он познакомился на одной из студенческих вечеринок. Время было веселое – студенты-первокурсники, будущие люди солидные, серьезные, экономисты и управленцы, использовали любой повод, чтобы устроить шумные ночные посиделки и как следует поднадраться. После получения стипендии все скидывались в общий котел, в необъятном гипермаркете закупалась средней руки провизия и средней же руки спиртное, сообща придумывался подходящий повод – ну а когда ничего не придумывалось или, как нередко случалось, было лень что-то придумывать – просто отмечали очередной День стипендии.
В институте, как водится, были две неравные категории – ребята с хорошими деньгами (меньшинство) и ребята без денег, составляющие подавляющее большинство. Пересекались они весьма нечасто. Тем более удивительно, что последние и гуляли чаще, и гуляли куда веселее.
В тот раз Ник обратил внимание, что одна из девушек, новенькая на их традиционных посиделках, совсем обделена вниманием. Он улыбнулся, увидев, что девушка, надев на вечеринку смелую юбку, теперь то и дело ее стыдливо одергивает, пытаясь прикрыть белые бедра в тонких колготках. Ник понаблюдал за ней какое-то время, посмотрел на ее симпатичное личико, на ее трогательную худобу и при этом немаленькую упругую грудь, заинтересованный взгляд, которым она исподтишка изучала жарко целующуюся в углу парочку, да и подсел к ней.
Скоро они уже увлеченно болтали, обсуждая вполне невинные, хотя в тот пьяный вечер и показавшиеся Нику свежие, актуальные темы – трудности учебы и спад экономики, беззубость литературы и вторичность кино, варианты студенческой подработки, и еще что-то, чего он уже и припомнить не мог. Тихоня, будучи студенткой-первокурсницей экономического факультета, уже подрабатывала младшим бухгалтером, сдавала ежеквартальные балансы нескольким крохотным фирмам, и на круг выходило вроде неплохо. К тому же она жила в отдельной, несъемной квартире, доставшейся ей от бабушки.
Нетрезвый Ник неуклюже постарался изобразить соболезнование, но бабушка, слава Богу, была жива – просто переехала на любимую дачу в уютном, хотя и захолустном пригороде, и в ус себе теперь не дула. Бабушка вообще была кремень. Всю жизнь отработала бригадиром-штукатурщицей, но и на пенсии отнюдь не сидела на месте – в садовом товариществе вдруг стала председателем и с несгибаемым старушечьим упорством выколачивала теперь деньги с недобросовестных дачников, то и дело забывающих о том, что взносы надо платить.
Под утро, уже порядком захмелевшую от водки и с непривычки Тихоню, Ник вызвался провожать. Дело было поздней зимой, крепкий морозец и мелкий снег на пару с ветром ощутимо обжигали щеки, и Ник, стоя на остановке, как само собой разумеющееся, прижал озябшую девушку к себе. Тогда его, помнится, удивила ее доверчивая, порывистая хрупкость. Рядом с ней, будучи на голову ее выше, он чувствовал себя взрослым мужчиной, защитником.
Ехать на первом утреннем троллейбусе было далековато, и Ник, выпив лишнего, откровенно клевал носом. Так случилось, что она предложила ему выспаться на раскладном бабушкином кресле, а сама устроилась на кровати.
Днем они проснулись вместе, на кресле. У Ника першило в горле, побаливала голова, но одно он помнил точно – после того как был выключен свет и прозвучали дежурные пожелания спокойной ночи, он гулко провалился в сумеречный сон, и снилось ему, что к нему под одеяло неслышно скользнула худенькая девичья фигурка, и прижалась к нему с неожиданной страстью.
Выходит, это был не сон.
Подробностей произошедшего он, к стыду своему не помнил вовсе, но то, что этим зимним утром он неожиданно стал мужчиной, осознавал вполне.
– Я тебя люблю, – просто и без аффектаций сказала она ему на осторожный вопрос, когда после двух подряд чашек кофе, выданных кофемашиной, они вновь оказались под одним одеялом. – А ты все эти полгода даже не обращал на меня внимания.
Это было правдой. Он замялся, не зная, что сказать, и эта короткая заминка не укрылась от нее.
– Не переживай. Я знаю, ты сейчас не можешь мне сказать то же самое. Но я буду ждать, можно?
– Ну, хорошо, – единственное, что он и смог тогда ответить, прижимая девушку к себе, и чувствуя, как все его мужское естество трепещет от этого прикосновения. Ему и запомнились больше даже не их жаркие объятия, а то, что было после этого – когда они прижимались друг к другу, доверчивые, обнаженные, изведавшие новое. У обоих в то утро это случилось впервые.
Позднее, за очень поздним завтраком, она призналась ему, что все это время ее не оставляло ощущение правильности происходящего.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Ник, намазывая хлеб толстым слоем сливочного масла и укладывая поверх белые ломти адыгейского сыра.
Есть хотелось жутко – но и интересно было до колик, и поэтому он помедлил, прежде чем откусить бутерброд.
– Ну, как тебе объяснить… – Она, сидя на табурете, уже привычным и милым для него целомудренным жестом одернула халатик, закрывая колени. – Для меня переспать с парнем, да еще в первый раз – всегда было чем-то очень далеким каким-то, сложным…
Тихоня, засмущавшись, с трудом подбирала слова. Ее чашка кофе так и стояла нетронутой. Ник деликатно помалкивал.
– А вот с тобой все произошло само собой, и я ни о чем не жалею. Даже наоборот, чувствую себя очень счастливой.
Ник посмотрел в ее действительно счастливые, любящие глаза, и не нашелся, что ответить. Честно сказать, не хотелось ее огорчать, потому что сам к ней не испытывал ну ни малейших сходных чувств, даже несмотря на то, что между ними случилось. Быть с ней было очень приятно, очень, но он в который раз поймал себя на назойливой мысли, что поскорей бы уже, что ли, домой.
Ну, если совсем уж честно.
Тем не менее, их отношениям суждено было растянуться на годы. Как-то так всегда получалось, что когда у Ника возникали трудности или неприятности – по работе, например, или ссора с матерью, или (об этом он ей, конечно, не говорил) проблемы в отношениях с девушкой, в которую Ник был нешуточно влюблен, ноги сами несли его к дому Тихони. И не было случая, что бы она не приняла и не поддержала его. Всякий раз его ждал вкусный ужин, приличное сухое вино, а затем, как само собой разумеющееся, они выключали свет и ложились спать.
Было в этом что-то семейное, уютное, вполне добропорядочное, если бы это не происходило в среднем пару-тройку раз в месяц, а иногда и того реже. С утра его ждала выстиранная и отглаженная одежда (и когда она только все успевала?), и ставший уже традиционным плотный мужской завтрак – яичница с докторской колбасой, бутерброды со сливочным маслом и сыром, крепкий молотый кофе.
Никогда ни упрекая его за долгие отлучки, Тихоня всегда и во всем шла ему навстречу. Ник чувствовал, что просто погружается в нее, как в теплое пуховое одеяло, и все проблемы казались не такими уж неразрешимыми. Например, в свое время он сильно переживал, что не хватает денег на выпуск первого альбома. И что? Узнав об этом вечером, уже утром она успела дойти до банкомата и снять со своей зарплатной карточки недостающую сумму. Проблема решилась на раз. В такие моменты ему казалось, что он начинает ее любить. Но увы, не как свою девушку, а скорее, как доброго друга. И от этих мыслей, а равно и оттого, что он вряд ли сможет когда-нибудь оправдать ее ожидания, ему становилось не по себе.
– Знаешь, у меня, кажется, есть хорошая новость, – сегодня она вернулась домой позже обычного, с полными сумками, набитыми разными вкусностями и приличным алкоголем. – Моя сестра обещала заехать ближе к девяти.
Ник, помогая ей убирать продукты в холодильник, взвесил в руке литровую бутылку односолодового виски.
– Насколько хорошая?
– Ее парень работает в прокуратуре. Так вот он, узнав о твоих делах, сказал, что сможет все решить. Так что сегодня вечером принимаем гостей.
Парень оказался мужчиной лет сорока с небольшим, полноватый, очень в себе уверенный, крепкий, юморной, но при этом крайне аккуратный в словах. Пил он порядочно, гораздо больше других, лед игнорировал в принципе, но лишнего при всем при этом не говорил. Вообще и говорил и шутил только по делу.
– Решить можно. Хотя придется поработать.
Он налил всем по порции и, не чокаясь, выпил залпом.
– Выведем в мелкую сошку, отделаешься условным. Ты же в первый раз закон преступаешь?
– В первый. – Ник, неосознанно, подстроился под его лаконичный, увесистый стиль общения.
– Ну вот, – тяжелые стаканы из толстого стекла опять наполнились и столь же быстро опустошились. – Позвоню на днях. Скажу, что делать.
Когда гости уехали, Ник медленно допил свой стакан, молча взял робкую, как всегда перед этим Тихоню на руки и отнес на кровать. Потом он долго лежал с открытыми глазами, слушая ее порывистое дыхание, и чувствуя, как нервы, сжатые в тугую пружину, понемногу расслабляются. Он осторожно просунул руку под голову спящей девушки и прижался щекой к мягким волосам, вдыхая ее милый, почти уже родной аромат.
Через два дня стало известно, что помочь Нику нельзя.
– Извини. – Голос в трубке был чужим, официальным, должностным. – Дело затребовали на самый верх. Я ничего не могу сделать. Подумай, кому ты мог перейти дорогу.
Ник положил трубку городского телефона, и дрожащими пальцами вытянул из пачки первую сигарету. В зажигалке кончился газ, и поэтому прикуривать пришлось от электрической кухонной плиты. Чувствуя, как начинает пылать лицо, он все же, хотя и не с первого раза, смог зажечь сигарету, заторможено глядя, как крошки табака, оставшиеся на раскаленной плите, превращаются в дымные угольки, а затем и в пепел.
Глава 3
Отец, мать
До отъезда в неожиданно наметившуюся командировку он решил встретиться с отцом.
Отец, сколько Ник себя помнил, всегда казался ему тем еще чудаком. Даже и в выборе профессии – ну вот скажите, кому в подростковом возрасте вдруг придет в голову мечта – проектировать системы канализации? Конечно, все это называлось по-другому и лучше – «проектирование очистных сооружений городского хозяйства», но, по сути: канализация – она канализация и есть.
Да и в отношениях с женой, матерью Ника. Формат добродушного подкаблучника отца вполне удовлетворял. Казалось, отец был даже рад, что груз управления семейным кораблем мать взвалила на свои плечи. Не то чтобы ему было лень, или все равно, как это иногда случается. Было что-то другое, для Ника вообще непонятное. Ленивым или безвольным его назвать было нельзя. Работать он умел и любил. Не был отец и слабаком.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.