Эффект Домино

Сергей Дорошенко

Эффект Домино

Пролог

Очумелый воробей беспорядочно бился о нагромождение металлических конструкций под высоченным потолком. Его слепил свет мощных прожекторов, и обжигали раскаленные добела лампы. Обладай крошечный мозг пернатого воображением, то птичий ад должен был выглядеть именно так.

Ужас ситуации усугублялся истошными воплями беснующихся где-то далеко внизу людей. Некоторые размахивали палками, а их широко разинутые рты исторгали крики сразу на нескольких языках.

Но воробей был голландским и не мог понять причину человеческого возмущения. Птица влетела через форточку в это страшное место всего сорок минут назад и теперь жаждала лишь одного. Любой ценой выбраться на волю. Но раз за разом натыкалась на прозрачные стекла, теряя остатки сил с каждым ударом…

Очередной сезон «Дня Домино»1 две тысячи пятого года выпуска, проводимый в экспоцентре города Леуварден нидерландской провинции Фрисландия, похоже, был на грани срыва. До начала оставалось всего четыре дня и уже были готовы десятки фресок на темы великих книг. Четыре с лишним миллиона вертикально стоящих разноцветных фишек, выстроившихся фантастическими узорами, ждали своего часа. Первого толчка и финального падения, ведущего к триумфу.

…Воробей, напуганный пролетевшей мимо сеткой, резко ушел в пике, чуть не врезавшись в пол. А на взлете случилась беда. Распушенный веером хвост резко хлопнул одну из костяшек. Раздался характерный перестук, который строители узоров ни с чем не могли перепутать. Пошла необратимая цепная реакция. Скелеты Квазимодо и Эсмеральды, сплетенные в последнем объятии, прямо на глазах рассыпались в прах. Цепочка в двадцать три тысячи камней бесславно погибла.

Птичка подписала себе приговор. Срочно вызванный специалист по отлову животных оказался опытным охотником. Выстрел из пневматической винтовки положил печальный конец краткой воробьиной жизни. Праздник был спасен и мировой рекорд установлен.

Но не только перья полетели. История имела весьма любопытное продолжение.

С возмущением поднялась зоозащитная волна. Выступления борцов за права животных, популярных блогеров, жаркие дебаты в соцсетях возымели результат. Стрелка оштрафовали на двести евро за проявленное неуважение к жизни животного. А потом еще несколько лет меткий зверобой получал анонимки с угрозами расправы.

Специальным постановлением прокурора Нидерландов убитый воробей был передан Роттердаму, в Музей естественной истории. Там из погибшей птички изготовили чучело и поместили в экспозицию животных с неординарной историей.

Так, ничем не примечательный любитель почирикать заслужил мировую славу и право иметь на музейной табличке даты рождения и смерти: две тысячи пятый год – две тысячи пятый год, четырнадцатое ноября. Но, кроме того, удостоился еще и собственного имени – Доминомюс2.

Возникает естественный вопрос. Чем в итоге для неказистой птицы обернулось проникновение в выставочный зал? Нелепой случайностью? Или единственной возможностью добыть, хоть и сомнительную, но славу? Обрести вечную жизнь, пусть даже в виде пыльного чучела без левого крыла.

Может быть «дьявол», как всегда, крылся в деталях? И дело именно в том, что в описанных выше событиях ключевую роль сыграли обычные костяшки домино3?

По одной из версий, эту игру в четырнадцатом веке в Европу завез путешественник Марко Поло, и модная забава быстро успешно прижилась на Апеннинах. Итальянцы, как прямые потомки древних римлян, имели полное право фамильярно обращаться со священной латынью. Что и сделали, назвав диковинку по-имперски звучно – domino.

Но видимая простота названия, возможно, скрывала более глубокий смысл. Ведь слово это имеет единый корень с «dominus», что означает «господин».

А еще – Господь.

Часть I. Эффект Домино

Эффект Домино 1. Новый год

Люди обычно навсегда запоминают события, изменившие их жизнь. Бережно хранят, перебирают в памяти особые минуты. До и после того, как это произошло. Радуются, как дети, при удачном исходе. Или сожалеют вечно, если что-то пошло не так…

Паша Вакулин не был исключением. Его любимое укромное местечко в углу, возле самого окна, к счастью, сегодня вечером было свободно. От стеклянных рам, на зиму надежно заклеенных бумажной лентой на клейстере, практически не дуло. Усевшись на корточки, прислонился плечом к теплой батарее. Кайф!

Завтра Новый год. Уже сорок третий от рождения. «Мальчик стал уже большенький», – вспомнил Павел любимое выражение отца.

Как прошли первые три – забыл напрочь, по малолетству. Зато к пяти годам уже умело скручивал с елки самодельные игрушки. Жили они не очень богато, и в провинциальном сибирском городке многие семьи украшали елочки с помощью подручных лакомств. Шоколадные конфеты и грецкие орехи в блестящей фольге так заманчиво искрились в свете гирлянд. Помнил еще пряный запах подмороженных мандарин. И Деда Мороза, который почему-то был в папиных ботинках.

Оказывается, это и было счастье. Далекое и настоящее.

А потом незаметно сказка ушла. Заботы что ли выдавили из праздника былое волшебство? Главным стало обыденное. Что покупать – елку или сосну, сколько потратить на подарки, где достать хорошее спиртное к столу, в гости пойти или опять родственников к себе звать?

Лишь ближе к двенадцати ночи, когда стихала суета, тихое чувство радости опять возвращалось в Пашино сердце. Будущее опять казалось светлым и безмятежным, а проблемы пустяшными. Отпускала досада за второпях растраченные прошедшие дни, таяли без следа донимавшие прежде обиды.

Вот только утро из года в год неизбежно огорчало тяжелым похмельем и недосыпом. Особо доставал стойкий чесночный запах корейской морковки, традиционно забываемой женой на балконе.

Семь лет назад, закрепив наконец-то в треноге пушистую сосенку, Павел уселся в кресло-качалку и… загрустил. Была причина. Утром совсем некстати позвонил шеф и вместо «приветснаступающим» предложил поработать. Прямо первого января, да еще с самого утра. Пришел, мол, срочный груз, нужно немедля везти в другой город. Напарник же, Васек, предусмотрительно ушел в «штопор», плюнув жидкой слюной на доверие начальства.

В морозилке наливалась холодом «Столичная» и томились замороженные рюмочки. В серванте гордо сиял пятью звездами настоящий армянский коньяк. Была даже чача из Грузии с диковинными стеклянными гроздьями в бутылке. Жена на кухне колдовала над «селедкой под шубой». Скоро гости заявятся, всю неделю меню обсуждали, пиротехнику закупали, чтоб погромче бабахнуть во дворе на радость себе и соседям. А тут такая засада!

Чувство долга перевесило традицию, и лишь бокал искристого шампанского под бой курантов оказался для Паши в тот вечер единственным утешением…

Утро наступившего нового года было бесснежным и промозглым. У подъезда валялись пустые петарды, черная земля была усыпана разноцветными горошинами конфетти. На улицах – ни души. Лишь пронзительная поземка гнала блестящие обрывки мишуры. Да под завывание ветра гулко тарахтели по асфальту пустые пластиковые бутылки.

Однако, как же ему было хорошо! И хотя прошло много лет, Паша не удержался от счастливой улыбки. Припомнил внезапно охватившее его ощущение собственной исключительности. А еще гордости и, может даже, превосходства над обычными людьми.

Это было словно в комиксах-раскрасках, которые он приготовил в подарок сыну и пролистывал вчера. Как приятно, оказывается, стать Бэтменом или Спайдером, а может даже Железным человеком4. Пусть даже на миг. Оказаться настоящим суперменом, готовым изменить этот мир к лучшему. А еще чувствовать себя первого января возможно единственным трезвым человеком во всем городе. А может и во всей стране?

Но именно хмурое новогоднее утро стало последним из приятных воспоминаний того бесконечно долгого дня. То, что случилось чуть позже, навсегда изменило жизнь. И не только Павла.

***

Дневальный слегка двинул носком сияющего от ваксы ботинка в бок задремавшего зэка, возвращая того в душный барак:

– Паш, да отлепись ты от баяна. Хорош кемарить, пора на хавчик двигать. Сегодня гуляем, шайба с картофаном!

Заключенный Вакулин, второй отряд, статья 264-4, выдернутый из мира грез, лишь беззлобно отмахнулся от шныря. Так и не вышло сегодня досмотреть «кинчик» до финала. Поднялся с пола, размял затекшие ноги. Подумал, что может и к лучшему, что не увидел. Хоть поспит спокойно, без всяких там воспоминаний, мать их…

***

Дорога, по которой Павел ехал тем утром, была пустынной. Лишь аварийки и хлебные фургоны занимались неотложной работой. Везли прошлогодний хлеб уставшему от бессонной ночи народу и прочищали забитые остатками блюд канализационные стояки.

Гаишник, рослый как памятник, стоял сразу за поворотом. Махнул полосатым жезлом и медленно направился к «Форду», послушно подкатившему к обочине. Когда водительское стекло опустилось до упора, скороговоркой представился, попросил документы. Сверля Павла изучающим взглядом, согнулся почти пополам, оглядел кабину, с силой втянул ноздрями воздух из салона.

Вид у младшего лейтенанта был усталый и злой. Было с чего. Выдернули на подмену неожиданно, среди ночи, как самого молодого. Дико болела голова, хотелось скорее вернуться за стол. Но не с пустыми же руками. Вот и тормозил каждую машину. А вдруг водитель выпивший? Или после вчерашнего? От самого, конечно, тоже фонило будь здоров, но «волшебная» палочка была в его руках, а не у водителя.

Паша все понимал и лишь спокойно улыбнулся под тяжелым взглядом инспектора. Вел себя уверенно, даже посочувствовал в душе похмельному служивому. Бодро сообщил:

– Все в порядке, командир! Можете не проверять, не пил я, – а потом неожиданно гаркнул от избытка чувств. – С новым годом!

И что-то дрогнуло в глазах сурового лейтенанта. Расправив брови, бугай поскреб шершавый подбородок и глянул с явной с завистью: «Видать, хорошо тебе, мужик!» Вслух же сказал нарочито строго:

– Будьте аккуратнее, подморозило. Гололед местами, – но не удержался и осклабился на последних словах. – И вас с Новым годом! Счастливого пути.

Полиция Пашу еще никогда не поздравляла. Да еще с Новым годом. Он даже растерялся от неожиданности и лишь кивнул в ответ, заводя движок. Первый раз в жизни подумал, что менты тоже люди.

Признаться, младший лейтенант был удивлен происшедшим не меньше. Было с чего. Впервые за ночь и утро он не стал разводить водителя на бабки.

Возвращаясь мыслями в прошлое, Павел поначалу люто ненавидел того «доброго» мента. Готов был отдать все, что было на кармане, только бы гаишник задержал его. Всего на пару минут по пути в гараж. Страховку, падла, проверил. К резине мог вполне придраться, ведь протекторы разные. А еще, к примеру, докопаться до неработающей сзади лампочки. Да что угодно сделал бы, сука, только не отпустил вот так, с миром..

***

Отряхнув от мела рукав черной куртки, Вакулин, прихрамывая, двинулся на построение отряда. В столовке сегодня особенное меню, с котлетой. Ведь праздник же! Новый, две тысячи двадцатый год.

Эффект Домино 2. Отпусти!

Проводив взглядом синий «Форд», младший лейтенант сплюнул: «Что это за хрень со мной? Даже страховку не спросил. Просто тупо отпустил. Еще же видел, что у него левый стоп-сигнал не горит. А это уже пункт два-три-один ПДД… Живые деньги. Ладно, еще пару часов и домой».

Сел погреться к напарнику в машину. Сдвинул протоколы с пассажирского сидения и расслабился. Бубнила, потрескивая, рация. Горячий воздух из отопителя приятно отогревал замерзшие на ветру щеки и обволакивал ноги теплом…

…Показалось, что что-то больно царапнуло по шее. Словно туго сдавил застегнутый ворот куртки, и удушье затуманило мозг сладким облаком. На мгновение гаишник выпал из вязкой дремоты, переморгнул и вновь провалился в желанный сон.

Там все и вспомнил.

…Дед спас Димку тогда. Петля не успела затянуться на шее мальчишки. Старик резко тряхнул кистью, сорвав с его плеч капроновый шнур. Но, потеряв равновесие, с шумом упал в воду. И тут же сам запутался в кольцах уреза5.

Пенистые волны стремнины потащили рыбака в воронку черного омута вслед за тенью огромного сома. Только ноги в коротких обрезанных сапогах мелькали в крошеве брызг.

Внезапно мокрая голова вынырнула из буруна. Захлебываясь от клокочущей в горле воды, дед прохрипел: «Отпусти-и-и». И только тогда Димка выпустил мотовило, которое из последних сил держал скрюченными пальцами. Вовремя. Через секунду его бы тоже выбросило за борт.

Стало тихо. Лодка медленно выплыла по течению под красный склон обрыва. Потом ткнулась носом в глинистый берег и остановилась. Мальчишка смотрел на воду, покрытую солнечной рябью, и безостановочно икал. Так и нашли его проплывающие мимо туристы примерно через час.

…Младший лейтенант особого полка ГИБДД Дмитрий Леонидович Корбашов мотнул головой, отгоняя наваждение. Напарник увлеченно строчил на телефоне эсэмэски. Новогоднее утро постепенно светлело, но город не торопился просыпаться.

Впереди показался ближний свет фар. Километров сорок, но странно жмется к обочине, ага, и чуть-чуть рыскает. Гаишник собрался, резко распахнул дверцу и шагнул вперед, уверенно крутнув полосатым жезлом.

Через три часа Дмитрий вернулся домой. В квартиру, где они жили сейчас вдвоем. Он и мама. Ехать к Ксюше, откуда парня выдернули на дежурство, смысла не было. Вряд ли его ждали. Все у них уже было. И прошло… «Да еще Санек, вот же котяра, – хмыкнул Дима совсем беззлобно, – тут же пересел к ней на диван поближе, я же все видел из коридора».

К Светлане тоже слишком рано. «Малыш» отмечала праздник с подружками в «Петровском причале». Знала, что Димку могут вызвать на усиленное патрулирование. «Спать будет, конечно, допоздна. Разозлится, если разбужу раньше полудня. Да и устал я, лучше тоже лягу».

Мамы дома не было. Она уехала к бабушке Лене, на Западный. Наверно, рулет свой фирменный повезла, из лавашей с морковью и зеленью.

Скинув куртку и зимние ботинки устрашающего сорок шестого размера, полицейский прошел в уютную, хорошо оборудованную кухню с овальным столом. Из холодильника достал початую бутылкуводки, залпом выпил стопку, следом еще одну. Чуть отпустило. Разжались тиски головной боли, только затылок слегка ломило.

Однако покоя не давал тот мужик в «Форде». Запомнился среди всех. Как-то странно улыбался, будто знал нечто большее, чем он, младший лейтенант полиции. А ведь Димка насмотрелся за пару лет всякого. Чаще жестокого и дебильного, иногда смешного, но очень редко доброго.

Вдруг гаишник понял, что тому водителю «Форда», похоже, было просто хорошо. Черт его знает из-за чего. Неважно. Но точно лучше, чем Димке. «Ладно, все, проехали».

Дима зашел в ванную и посмотрел в зеркало. В отражении не было ничего нового. Симпатичное, чуть округлое лицо. Бритые, щетинистые с ночи щеки. Слегка вздернутый нос, открытый взгляд.

Пристально всмотрелся в отражение. Прямо в зрачки, не в переносицу. В упор, не отрываясь, как учили. Жестко, с нажимом: «В глаза мне смотреть!» И увидел…

Из зеркала, так же не мигая, вглядывался в него дед Коля. «Старику» из воспоминаний было чуть за шестьдесят, когда они отправились с внуком на ту самую рыбалку. Столько же и осталось, а вот Димке прибавилось пятнадцать. «Отпусти-и-и!» Не мог себе до сих пор простить. Дима закрыл глаза, а когда открыл – вновь увидел себя.

Третью стопку пить не потребовалось. Понял, чему улыбался водитель из синего «Форда». Как и дед, Коля, этот парень знак ему подавал. Только молча: «Отпусти».

Не оставляй в себе то, что тревожит и мучает. Отпусти скорее, от чего желаешь избавится. Вдруг это позволит тебе измениться. Желательно в лучшую сторону. Или неожиданно обернется добром для другого человека. А может, и злом. Никто никогда не знает наверняка, чем твой поступок окажется на самом деле.

Вот и Дмитрий Корбашов никогда так и не узнал, что случилось дальше с водителем «Форда» в это новогоднее утро. Когда отпущенная восвояси машина тронулась от обочины навстречу новому дню и неизвестности.

Как и не представлял, разумеется, что же произойдет с ним самим. Младший лейтенант полиции, того не ведая, сделал первый ход. Привел в действие цепочку событий, вызвав цепную реакцию, известную под названием эффекта Домино. Задел нечаянно своим крепким плечом первую фишку в сложном узоре судьбы. И далее понеслось: щелк-щелк. Покатился камень за камнем. По его и чужим жизням.

Кому-то оборачиваясь счастливым случаем. А кому-то – неумолимым дорожным катком, впечатывающим очередного бедолагу в асфальт. Кто знает, как лягут кости и сложится партия?

Эффект Домино 3. Калининград. Драка

– Чё ты гонишь? – круглолицый шатен резко обернулся и процедил хрипло, с характерной южной растяжкой. – Олег, ты совсем охренел?

…На плацу, под первым сентябрьским дождиком, беседовали рослые парни в камуфляже. И совсем не мирно. Две пары черных берцев беспорядочно топтали влажный асфальт в ритме горячего мужского разговора.

Секунду назад шатен смачно плюнул под ноги рыжему собеседнику и, развернувшись спиной, двинулся к казармам. Однако уже через шаг остановился, услышав сказанное вслед. Будто на стену налетел с размаха.

Рыжий отпрянул, верно оценив риски. Но в запале уже не смог остановиться и, кривясь от злости, выплевывал:

– Кто ты такой вообще, Корбашов? Что делаешь здесь? Набрали, сука, лимиту всякую, из Мухосранска… Вы тут в конец все попутали. Типа, такие, на умняке. Теперь еще телок чужих потрахать захотелось, да?

«Это он теперь про Катю», – мелькнуло у Димки в голове, и его увесистый кулак, опережая мысль, с хрустом врезался в челюсть закадычного дружка. От удара Олег грохнулся навзничь, гулко впечатавшись затылком в асфальт.

…Знакомство приятелей состоялось почти сразу по приезде Димы в Калининград. Не то, чтобы парень потерялся на новом месте. Все-таки бывший мент, а не какой-то задрот- ботаник. Просто здесь все было чужое и скорее хотелось найти родственную душу.

Димка привык к своему большому, продуваемому насквозь ветрами южному городу, где провел последние четырнадцать лет. Скучал по его вечной летней пыли, узким улочкам в центре возле Собора, что спускались каскадом к величавой реке, к простору широких бульваров на окраинах.

Что любопытно, в любое время главные улицы всегда были заполнены веселым народом, снующим по своим делам. Количество граждан, шатающихся средь бела дня по магазинам и паркам, порой вызывало у приезжих искреннее недоумение: здесь вообще кто-нибудь работает или учится?

Димка и сам задавался этим вопросом поначалу, когда еще пацаном переехал с мамой из соседнего шахтерского городка. Но быстро обзавелся кучей друзей и легко вписался в суету южной столицы.

И только прожив несколько лет, он, как и новые горожане, понаехавшие в этот миллионник со всех соседних областей и республик, понял. Душа этого города открыта нараспашку, а сердце – братское для всех.

Жили они в многоквартирном доме с потолками под четыре метра, а еще со столетней липой в центре двора. Квартира раньше считалась «ведомственной». Получил ее за особые заслуги мамин отец, дед Коля.

А сам район вообще считался в старину отдельным городом, где на дарованной императрицей земле прижились предприимчивые армяне из Крыма. Видимо, в память о славном прошлом района, дома в нем нумеруются «против шерсти». Не от вокзала и реки, как обычно, а строго наоборот. От самого главного места – колоритной, хоть и грязной, Базарной площади. Еще бы, ведь сам Пушкин тут персики покупал. Может даже крымские?

Кёниг же, где царили порядок и чистота, на Димкин вкус выглядел чересчур по-европейски. То есть вызывающе респектабельно. Хотя сам Дима за границей не был ни разу. Не довелось. А тут широченные проспекты, парки, сады, озера, каналы и мосты – все вылизано, аккуратно подстрижено. Даже урны такие красивые, что банку из-под колы выбросить стыдно.

Когда же парень забредал в самый центр, бесконечные костелы, шпили соборов, мрачная кирпичная кладка стен создавали ощущение, что он ненароком попал в павильон с декорациями к фильму. Где только и ждешь, что из-за угла вынырнет тень из древнего прошлого. Всадник с плюмажем на шляпе, укутанный в бархатный плащ. Или эсэсовский патруль с овчаркой и неизменным MP- 40 наперевес.

Привычно Дима себя чувствовал лишь, когда вновь оказывался в районе, застроенном советскими пятиэтажками, с обязательными лавками шаурмы и киосками «Живого».

Там, на окраине города, вблизи поселка Борисово, располагался Калининградский пограничный институт. Да не просто казенное учебное заведение, а учреждение самой ФСБ, куда Димка чудом поступил и сейчас перешел на четвертый курс.

Первая встреча с Олегом произошла у дверей приемной комиссии. Они натурально стукнулись лбами, одновременно нагнувшись за листочком, выпавшим из папки одного институтского майора. Ведь майор тот был не простой, а медицинской службы. И ножки имел красивые, не по уставу.

После они попали в одну учебную группу и два года практически не разлучались. Димка с детства был общительным и не мог обходиться без друзей. Лев по гороскопу, плечистый, улыбчивый парень был душой любых компаний. А нередко случалось, что и заводилой в дворовых драках. Да, такое случалось иногда, но исключительно по веским пацанским причинам.

Только вот любимая мама об этом даже не подозревала, считая сынулю редким пай- мальчиком. Вот и сейчас, непривычный к одиночеству, Димка охотно заводил друзей. И Олег стал среди всех самым близким.

Высокий, зеленоглазый атлет, с рыжеватыми волосами и чуть кривым боксерским носом, он производил впечатление. Одна лишь деталь слегка портила мужественное лицо – мелковатые, острые зубы. Но как только Олег начинал говорить, от парня исходили такие волны обаяния и энергии, что окружающие даже не замечали некой хищности в улыбке собеседника.

Не удивительно, что Олега просто обожали девушки. Был он местным, коренным Калининградцем и при первой же возможности отправлялся в увольнение. А по возвращении походил на сытого довольного кота.

Сходство усугублялось привычкой постоянно напевать под нос липучие мотивчики. Будто мурлыкал… Домой Олег, видимо, в эти дни вообще не появлялся, а ночевал у многочисленных подруг, которыми, казалось, был наводнен этот старинный город.

Дима, кстати, тоже был далеко не ангел. Это их с Олегом и сблизило на первых порах. Продолжение случайного знакомства с майором по имени Лидия, было, кстати, весьма пикантным…

Ну и, конечно, оба хотели скорее получить офицерские погоны, понимая их «вес» и перспективы. А еще об этом, как никто на свете, мечтала Димина мама, Марина Николаевна, дочь «секретного» военного.

Эффект Домино 4. Коричневая пуговка

Отец Диминой мамы, Николай Семенович, был кадровым офицером. Он утонул, будучи еще не старым, в шестьдесят два, во время рыбалки с внуком на Дону. В семье старались об этом не вспоминать. В хорошем настроении дед часто напевал:

«Коричневая пуговка лежала на дороге,

Никто не замечал ее в коричневой пыли,

Но мимо по дороге прошли босые ноги,

Босые загорелые протопали, прошли…»

Это были слова из песни о бдительных пионерах его далекого детства. Ребята нашли пуговицу с буквами, написанными «не по-русски». Сразу дали знать на ближайшую заставу. Отправившись по следу, наши пограничники вмиг разыскали подозрительного незнакомца. Все сошлось! Вражеский диверсант оказался без пуговицы на штанах. Зато с патронами от нагана и картой укреплений в кармане заграничных брюк.

Димка пацаном часто представлял себя героем той истории, но не босоногим Алешкой, а строгим капитаном пограничником. В фуражке с лакированным козырьком. В красивом кителе с золотыми погонами. В блестящих сапогах. С кобурой на поясе и автоматом на груди.

Несмотря на свои неполных двадцать два, он успел сменить несколько мест работы. Но лев в Димкином гороскопе никогда не дремал. Азарт погони – вот что будоражило душу охотника и упрямо вело по жизни.

В две тысячи одиннадцатом парень закончил школу милиции. Однако, по прихоти руководства страны, тут же превратился в полицейского. Люди сразу подхватили шутку Задорнова про милицию – «милые лица». А вот полицай для русского уха звучит, как клеймо.

Чуть больше полугода походил участковым, опыта набирался, а сейчас служил в ГИБДД. Деньги кое-какие появились, не без того. Но все было не так, драйва мало. А вот бумажки достали по самое нехочу. Рапорты, протоколы, докладные, отчеты. Как же он ненавидел эту рутину. Хотелось перемен и, желательно, к лучшему.

И такой случай представился в марте две тысячи тринадцатого. Димку догнала костяшка из боковой цепочки счастливых случайностей. Тюкнула молодого гаишника жестким ребром в спину и… понеслось.